Розовая история графини Де ла Тер

    Мне было немногим за двадцать. Наконец удалось реализовать давнюю мечту: я переехал в крупный город, чтобы продолжить совершенствоваться в искусстве, и поступил в академию художеств. Теперь я студент, будущий профессиональный художник. Рисовал я всегда неплохо, даже в детстве. Помню, как в 4 года разрисовал одну из стен в доме. Ох, и знатно же мне тогда досталось за это. На меня громко накричала гувернантка (мама тогда уже болела, и чтобы оградить ее от всех дел, было принято решение нанять гувернантку), а вечером пришел отец и поставил меня в угол, где я простоял совсем недолго – уснул и, как с горки, скатился телом вниз по стене на пол, где и продолжил сон. Проснулся я уже утром в своей постели. Затем через пару месяцев случился еще один подобный эпизод, только теперь досталось полу веранды: еще утром он был коричневый, а уже к обеду позеленел. Мне показалось, что так будет гораздо красивее. Краску я брал в хозпостройке во дворе, отец закупил несколько банок для покраски веранды и ступенек. Он решил, что мое увлечение нужно пустить в новое русло, чтобы уберечь от ненужных перемен наш дом и двор. В один из погожих летних дней, когда мама расчесывала мне волосы гребнем, отец привел откуда-то незнакомого человека. Это был молодой мужчина, лет тридцати, высокий и стройный, с рыжими волосами и такой же рыжей козлиной бородкой.

- Теперь это твой учитель рисования, Карл, - обратился отец ко мне, - мистер Хавьер.

    Мистер Хавьер поклонился в знак приветствия моей матери и кивнул мне. Через плечо у него была перекинута сумка, из которой торчали кисти. Одет он был, что называется, по-рабочему: серый костюм, вероятно из хлопка, и шляпа. Я никогда не видел его без шляпы, она всегда была на нем, и летом, и зимой, и в дождь, и в солнечную погоду. Я не знал, лысым он был или же нет. Но если нет, то что тогда можно было прятать под шляпой…? Как я потом узнал, на голове у него был большой шрам, и в этой области волосы не росли. А появился он, когда мистер Хавьер в подростковом возрасте упал с лошади и угодил макушкой прямо в торец железных ворот.

    Мистер Хавьер, хотя я всегда называл его по имени, Симоном, и он не возражал, взял меня за руку, и мы пошли во двор.

- Наша задача нарисовать сегодня лужайку перед домом, - обратился он ко мне и достал из своей сумки бумагу, кисти и краски.

- Зачем нам так много цветов, если трава зеленая? – спросил я.

- Даю тебе задание: посчитать количество желтых, коричневых и серых сухих травинок на этой лужайке. А потом будем рисовать.

    Я долго бродил перед домом, ползал на коленках, загибал пальцы на руках. Наконец вернулся и сообщил:
- Таких травинок много. Я не умею считать дальше пяти. А их явно больше.

    Хавьер прикусил губу, видимо, осознавая, как же он не додумался до того, что четырехлетний ребенок не умеет считать. Не успел он опомниться, как я добавил:
- Еще я видел два сухих листа и одну норку. Наверное, это крот сделал.

- Ты молодец, - ответил учитель, - теперь понимаешь, зачем нам столько цветов нужно?

    Я кивнул, и мы начали рисовать.

    Я очень полюбил Симона Хавьера. Мы стали настоящими друзьями, как мне казалось. Он научил меня многому: не только рисовать, но и подмечать мелкие детали, видеть красоту в обыденном, любить природу. Я многим ему обязан. В том числе и тем, что теперь я студент академии художеств, будущий профессиональный художник.

    Чтобы поступить в академию, нужно было знатно постараться. Во-первых, необходимо было предоставить отчет о своих прошлых достижениях. Во-вторых, привезти для показа одну из своих работ. В-третьих, уже в академии, по заданию преподавателей нарисовать картину. Так или иначе, меня приняли. Я даже оказался вторым в списке зачисленных ребят. Студентов было немного, академия недавно отпраздновала свой третий день рождения и еще не успела заработать себе имя. Однако, как всегда говорил мой отец, если человек хочет научиться, он сможет сделать это везде.

    В академии я познакомился со всеми ребятами. Особенно сдружился с Патриком. Он был на год меня старше. Мы жили в одной комнате. Между прочим, Патрик был тем самым умником, что обогнал меня в конкурсе. Но я никогда не держал обиды на него. Это действительно был человек талантливый, а еще и с нелегкой судьбой. Рожденный и выросший в бедной семье, где мать работала посудомойкой в порту, а об отце и вовсе не было известно ничего, Патрик вобрал в себя все черты аристократии. Столь тактичных и образованных людей я, наверное, на тот момент не встречал. Как ему это удалось? Все было гораздо просто. Патрик всегда был любознательным, да только реализовать эту тягу к знаниям было трудно. Но ведь трудно не значит невозможно. Однажды, когда ему было лет шесть, он принес матери горсть спелых вишен. На вопрос, откуда ты их взял, он не задумываясь ответил: «Сорвал с соседского дерева». «Отнеси их на работу, отдай какому-нибудь матросу и попроси у него на время любую книгу» - продолжил он. Книг действительно в доме не водилось. Читать Патрик умел, один юный матрос Ирек научил его, да только читать было нечего. Поэтому мать тронуло это заявление сына, однако за сорванные без спроса соседские вишни она его все же наказала. Но вечером в доме уже лежали старые и потрепанные «Мемуары неизвестного художника». Это и стало знаковым событием в жизни Патрика. Не помню, какой живописец оставил после себя сей труд, но точно знаю, что там он рассказал о себе все: с чего начинал свой путь от увлечения к мастерству, с какими трудностями сталкивался, чем вдохновлялся, как различные замыслы рождались в глубине сознания и т.д. Позже, когда Патрик еще немного подрос, он уже сам подолгу засиживался в порту, разговаривал с матросами. Еще чуть позже, он стал помогать одной старушке мыть полы, и она в знак благодарности платила ему несколько монет. Когда Патрик скопил, как он думал, достаточно, то обратился за помощью все к тому же Иреку и попросил привезти ему краски и бумагу, когда матрос отправится в следующее плавание. Ирек не мог отказать своему ученику, и через месяц привез Патрику обещанное. Конечно, матросу пришлось доплатить из своего кармана, ибо собранных мальчишкой денег было недостаточно, но, естественно, это осталось тайной. А дальше, пустив в полет все воображение, Патрик начал творить. И вот теперь он, как и я, студент академии художеств. С таким интересным человеком я сейчас живу в одной комнате.

    За окном была средняя осень. Та самая пора, что именуются золотой. Золотом было залито все вокруг, оно рвалось сквозь окна, сквозь ставни, сквозь щели, отражалось в каплях росы, сверкало в глазах прохожих. Рыжие, изжелта-красные костры горели, с каждым днем охватывая все новые и новые деревья и кустарники, пока позолотой не покрылось все видимое глазом. Прекрасная пора! И конечно же, одна из лучших для того, чтобы поймать блистательный пейзаж и запечатлеть его в красках на холсте. Грех было не воспользоваться этим в свои выходные. К тому же погода благоволила. Солнце, хоть уже и слабо, но еще грело, а осеннее синее небо - не бледно-голубое летнее небо, а ярко-синее осеннее – только добавляло в эту палитру красоты. Белые кучевые облака, как стаи улетающих на юг лебедей, медленно плыли в этой синеве.

    Было принято решение сложить все необходимое в сумки, прихватить с собой мольберт, немного еды, чтобы перекусить, и отправиться в ближайший парк. К тому же мы там еще не успели побывать. Он был за городом, и шли мы до него немногим меньше часа вдоль грунтовой дороги, по которой изредка проезжали телеги, запряженные лошадьми. И вот мы наконец дошли. Не знаю, почему все именовали сей лесной массив парком, скорее это было похоже на лес. Но несколько углубившись в него, я понял. Мы вышли к большому пруду, за которым был еще один, малый. Это были именно пруды, не озера. Я догадался об этом по их причудливой, но четкой форме. В воде плавало очень много уток. И впервые в жизни я заметил, как отдыхают эти птицы: они поворачивают голову и кладут себе ее на спину, пряча клюв в перья, видимо, чтобы не замерз. Лес был преимущественно смешанным и представлен ельником и березняком. Однако попадались и одинокие дубы, клены, липы. И конечно же, по ветвям этих великанов (а деревья были действительно высокими) скакали многочисленные белки. Но они были пугливые. Кажется, сюда редко заглядывали люди.

    Уже было найдено немало мест, где можно остановиться и начать писать картину. Но Патрик предложил обследовать всю окрестность: вдруг еще найдутся потрясающие места.
- Если нет, вернемся, - подытожил он.

    Я согласился. И мы еще больше углубились в парк. Патрик оказался прав, впереди мы увидели нечто. Перед нами стояла усадьба, огороженная забором, в центре которой красовался дворец. Правда, сказать, что красовался, слишком громко. Его внешний вид оставлял желать лучшего. Явно усадьба была заброшена, причем достаточно давно. Окна дворца была заколочены досками, краска со стен во многих местах облезла, и из желтого дворец стал почти серым, сама же территория поросла во многих местах ельником. И здесь уже, конечно, любопытство взяло верх, ни о каком возвращении обратно к прудам речи быть не могло. Мы продолжили изучать окрестности. Метрах в трехстах от забора усадьбы протекал ручей, вероятно и впадавший в ранее видимые пруды, через который был переброшен небольшой каменный мостик. Еще чуть дальше на пригорке стояла каменная скамья, поросшая лишайником и мхами. Все говорило о том, что когда-то здесь кипела жизнь.

    Какой могучей силой обладает человек, раз способен изменять ландшафт вокруг себя: сегодня лес, а завтра уже железная дорога; вчера холм, а сегодня уже он распахан плугом. Но какой же великой силой обладает природа. Стоит только человеку отвернуться, как его поля уже атакованы сорняками, а шпалы гниют и превращаются в труху. Нет, человек никогда не выиграет эту битву, даже если будет казаться, что до победы остался всего один шаг. И все, что мы видели с Патриком сейчас, тому прямое доказательство. Молодая ель, растущая прямо из каменных ступеней и крошащая их, ворона, гнездившаяся на бывшей мансарде дворца, и рухнувший на крышу маленькой деревянной постройки клен – все это медленно, но верно разрушало усадьбу. Интересно, кому она принадлежала раньше?

    Но мы продолжили наш путь, выйдя на окраину парка и оставив позади себя все, что видели. Перед нами предстал небольшой деревянный дом, скрытый от посторонних глаз молодым ивняком. Дом был явно жилым, из трубы поднимался серый дымок, крыльцо выметено, даже несмотря на постоянный листопад. Дом был не огорожен, и поэтому обойти его не составляло труда. Мы сделали это, и то, что увидели на заднем дворе, потрясло нас. Перед нами красовалось не менее сотни кустов роз. Никогда раньше не задумывался, в какое время цветут эти прекрасные цветы, но если бы меня спросили, то, наверное, ответил бы: летом. Но точно уж не в октябре. Однако мое представление было разрушено на глазах. Находясь на частной территории, мы чувствовали себя некомфортно, но уходить не хотелось. Боковым зрением я увидел, как Патрик сел на рядом расположившуюся скамью. Я присоединился. Немного отдохнуть было бы неплохо, все-таки мы проделали немалый путь.  Я чувствовал усталость в ногах.

- Красиво, не правда ли? – услышал я.

    На секунду показалось, что это сказал Патрик, я даже кивнул ему в ответ. Только потом сообразил, что голос принадлежал другому человеку. Мы обернулись, позади нас стоял маленький старичок.

- Добрый день, - поприветствовал я незнакомца.

- Добрый, добрый. Как величать моих гостей? – поинтересовался он.

- Я Карл, это Патрик. Извините, что вторглись на вашу территорию.

- Очень приятно. Я Иво. Ничего страшного, я люблю гостей, - он подсел к нам на скамейку.

    Я быстро рассказал старику Иво, кто мы такие, как и зачем здесь оказались.

- Художник – это величайшее из призваний, - подытожил Иво, но не пояснил, почему так считает. – Тогда тем более я должен показать вам мои владения.

- Будем признательны, - ответил я, - еще нам бы хотелось узнать, что за усадьбу мы видели в глубине парка.

    Патрик ткнул меня в бок. Наверное, я слишком рано приступил к просьбам. Действительно, с Иво мы были знакомы всего минуту. И Патрик сам бы никогда так не сделал, дождался бы подходящего момента. Говорю, столь тактичных людей я еще не встречал.

    Старик тем временем уже вскочил и засеменил к своим цветам. Это был низенький человек, с седой бородкой, морщинистым лицом и в широкополой шляпе. Я сразу вспомнил Симона Хавьера, своего учителя. Иво водил нас между посадками, останавливаясь возле каждого ряда. Вообще в этом цветнике у старика было все так аккуратно и продумано. Из рассказа Иво я выяснил, что здесь посажено ровно 124 розовых куста, для каждого сорта выделен отдельный ряд или два, и, если ты идешь по определенному маршруту, то никогда не проходишь мимо посадки два раза, зато обязательно проходишь возле каждого куста. Это помогало Иво следить за порядком, чтобы среди роз не было обделенных: все политы, пострижены, подвязаны, сухие листья собраны, и наконец все это превращалось в разноцветную яркую картинку, которой мы любовались вот уже целый час. Здесь были белые и красные розы, желтые и розовые, бордовые и чайные, вьющиеся и кустовые, с крупными и одиночными цветками и с совсем мелкими и многочисленными. Но лепестках многих из них висели капельки росы, в которых отражалось октябрьское солнце. Розовое великолепие! Старичок рассказывал о некоторых кустах так, будто говорил о родных людях, трепетно и увлечённо. Достаточно просто было взглянуть в его выцветшие стариковские глаза, в них читалось много, а, главное, любовь. Иво любил каждый куст, каждый розовый лепесток был выращен и взлелеян им, как собственный ребенок. Даже трудно было поверить, что когда-то этот старичок работал на фабрике столяром, потом ушел юнгой в плавание на два года, драил полы, чинил паруса и тросы: об этом Иво поведал нам. И вот теперь эти руки дарили такую шёлковую нежность.

- К Вам часто захаживают в гости? – поинтересовался я, когда мы вместе с Патриком и Иво уже сидели и пили чай у старика дома.

- Не очень, но я всегда им рад. Некоторые дарили мне после кусты. Молодая пара, местный судья и одинокая старая дама. Шестнадцать из ста двадцати четырех кустов – это подаренные. Был, правда, однажды один случай…

    Признаться честно, мне было очень интересно узнать, что же случилось, но Иво так потупил взгляд, и весь блеск, что ранее был в его глазах, пропал, и мне стало неловко задавать вопросы. Но старик сам нарушил паузу.

- Проснулся я пару лет назад как-то рано утром от шума возни. Выйдя во двор, увидел, как двое молодых людей радостно топчут мой цветник, а девушка стоит и, посвистывая, хлопает в ладоши, как бы еще больше подначивая их. Завидя меня, они, конечно, перестали и, перейдя дорожку, скрылись из виду, но смех их был слышен еще долго. Один из них оставил свой ботинок. Возможно, они были пьяны.

- Вы обратились к судье? Их надо наказать, у Вас же есть знакомый судья, - возмущенный этим происшествием, негодовал я.

- Они уже наказаны, - ответил Иво.

    Мы недоумевающе смотрели на старика, желая услышать, что же он предпринял.

- Человек, лишенный дара замечать красоту, несчастен. Разве может быть более жестокое наказание?

    Не скажу, что я был полностью согласен с Иво, однако спорить не стал. Патрик был со мной солидарен. После мы оба четко решили, что не будем во чтоб это ни стало писать даже что-то похожее на этот дом, этот двор, этот великолепный цветник. Нельзя, чтобы люди массово узнали об этом маленьком мире Иво. Пускай все идет своим чередом.

               
 
    Возможно, мы с Патриком внушили доверие Иво, возможно, старичок был в хорошем расположении духа и от того разговорчив, но так или иначе он продолжил повествование.

 "Год назад, в один из ноябрьских дождливых темных вечеров, ко мне в дверь постучали. Я отворил, на пороге стояла пожилая дама, вся мокрая от дождя. Она была худая-прехудая, сморщенная и сгорбленная.

- Я к В-вам, Иво. Вы позволите войти?

    Я помог даме раздеться и проводил в дом. Плащ ее повесил сушиться у печи. Она села в кресло, я заварил горячий чай.

- Простите, д-дорогой Вы мой, я ненадолго, - говорила она, пытаясь согреть пальцы о теплый стакан. И видно, получалось у нее это не совсем удачно, ее знобило, она тряслась как осиновый лист, от того и речь ее была отрывистой. Я принес ей плед.
 
- Что привело Вас ко мне, милая мадам? Мы знакомы?

- Нет, Вы не знаете меня, Иво. А я о Вас узнала. И к Вам у меня огромная просьба. Но позвольте кое-что рассказать, - она сняла с головы платок, и на ее худые плечи пали седые, пепельные волосы, - Меня зовут графиня Де ла Тер, я из некогда известного в этих местах рода Де ла Тер, что ранее владели этим имением. Еще в начале века, когда мне было меньше пяти лет, мой дед приобрел эту землю. Точнее, она досталась ему вместе с титулом за верную службу в императорской гвардии. Тогда это был пустырь, до которого добираться от города приходилось на лошадях. Теперь же рукой подать. Да, разросся город, - графиня аккуратно сделала несколько глотков. – И мой дед начал обустраивать свои владения. В первый же год он составил планировку. Все то, что Вы можете видеть здесь сейчас - его задумка. И пруды, и дворец, и мостики, и скамьи. Ну и конечно же сам лес. Практически каждое дерево здесь было посажено по приказу графа. Растущие возле ручья ели он оставил. Они тогда уже были великанами, один Бог только знает, сколько веков этим колоссам. Да и этим, некогда посаженным малюткам, уже по восемьдесят лет. Ведь мне восемьдесят девять, Иво. Но недолго удалось насладиться деду своей воплощенной мечтой. Вскоре после того, как дворец был достроен и мы все вместе переехали в него, старый граф заболел чахоткой и умер. В наследство вступили мои родители, эта усадьба стала нашим гнездом и местом, где я провела свои лучшие юные годы. Мой отец был красавцем из красавцев, офицер, прекрасно справлявшийся как с лошадьми и стрельбой, так и с женщинами и танцами. Он был замечательный танцор, приятный собеседник, воспитанный кавалер. Но любил он всегда лишь мою мать. Это был союз, созданный свыше, - графиня ненадолго замолчала, чтобы снова сделать глоток, и продолжила дальше. – Здесь я научилась всему: игре на скрипке, танцам, рукоделию, иностранным языкам. Здесь я познала свою первую любовь. Мать устраивала великолепные приемы. Казалось, счастье рода Де ла Тер не рушимо. Но наступили тяжелые времена. Это был период народных волнений. Отец, как офицер, отстаивал интересы правящей семьи. Он вместе со солдатами патрулировал улицы, в рамках обеспечения порядка в городе. Но в один из дней к нам прискакал молодой курсант и сказал, что граф Де ла Тер ранен в ходе уличных беспорядков и находится в госпитале. Мы отправились с матерью к отцу. Он был ранен ножом в живот. Доктор успокоил, что ранение не глубокое, угрозы жизни нет. Но отец сказал нам: «Здесь оставаться небезопасно, вам нужно уехать за границу, родные мои». Конечно, мы воспротивились, не хотели оставлять раненного графа, но Де ла Тер был непреклонен, и нам с матерью пришлось уехать. Позже мы узнали еще один неприятный факт. Оказалось, что отец мой был заядлым игроком в карты. Вы не поверите, Иво, но я никогда не замечала за графом такого, ему удавалось хранить в тайне от семьи свое увлечение. Еще до начала народных волнений, отец очень крупно проиграл…- графиня нервно сделала глоток уже остывшего чая, - проиграл наше имение. Конечно, Де ла Тер пытался разрешить ситуацию, но тот, кто должен был занять ему денег, тоже уехал из страны. После - ранение, наш отъезд, и отец остался один на один с собой и нерешенными проблемами. Как не прискорбно это признавать, но граф запил и в один из дней, будучи в пьяном угаре, попал под колесницу. Узнали мы с матерью об этом спустя месяц, вернулись, похоронили отца. Но оставаться здесь несмотря на то, что волнения улеглись, было просто негде и незачем. Наша родная усадьба, наш дворец, наш лес были уже не нашими. И мы уехали обратно. За границей я работала учителем музыки, мать вышивала покрывала на заказ. Богато мы не жили, но и по улицам не побирались. Я вышла замуж, но детей мы с мужем не нажили. Мать умерла спустя тридцать пять лет, будучи в преклонном возрасте. Мужа я тоже похоронила четыре года назад. И вот я, графиня Де ла Тер, дряхлая старуха с трясущимися руками сижу перед Вами, Иво.  Да, жизнь так непредсказуема, сегодня ты имеешь все, а завтра…

    Я был потрясен историей графини Де ла Тер и, чтобы как-то поддержать ее и проявить сочувствие, взял ее за руки. Они так и не смогли согреться до конца.

- Но что я могу сделать для Вас, графиня? – спросил я.

- Я очень больна, дорогой Иво, и уже не питаю надежд встретить свой девяностый день рождения. Поэтому перед тем, как покинуть мир, я не могла не вернуться в свои родные места и в последний раз не взглянуть на усадьбу графа Де ла Тер. Мне не удалось выяснить, кому сейчас она принадлежит. Возможно, Вы больше осведомлены, но это уже не имеет никакого значения. Я узнала о Вас от одной женщины. Она рассказала, что далеко за лесом есть небольшой дом, где живет один человек, что выращивает розы. И о, Иво, как важно мне было услышать о Вас. Дело в том, что у рода Де ла Тер есть еще одна история, это история одной вещи. Кажется, у вещей нет души, но для меня это утверждение ложно. В этой вещи – вся наша жизнь.

    Графиня с моей помощью поднялась с кресла, подошла к своему плащу и из кармана достала небольшую коробочку. Она бережно открыла ее и вынула оттуда брошь в виде красной розы.

- Эта брошь в роду Де ла Тер передавалась из поколения в поколение. Когда-то она принадлежала моей прабабушке, сейчас мне. Цветок из рубина, стебелек из золота. Но ценность ее не в этом, а в том, что это единственное, что осталось от рода Де ла Тер. Меня скоро не станет, а передать эту брошь мне некому, у меня же нет наследников. Но сейчас я поняла, что здесь, у Вас, среди этого розового великолепия и неподалеку от бывшего имения Де ла Тер этой розе самое место. Я дарю ее Вам, Иво. Вспоминайте иногда одинокую старуху Де ла Тер, что явилась к Вам без спросу в такой поздний час и заставила стать участником заката своей жизни.

    Признаюсь, я не знал, что ответить графине, и лишь пообещал, что сохраню ее брошь и ее историю. Так же внезапно, как и появилась, графиня попрощалась и исчезла из виду. Мне даже на секунду показалось, что все это видение, но брошь в виде красной розы лежала у меня на ладони. Я надежно спрятал реликвию рода Де ла Тер, чтобы никто не был в силах отыскать ее. За окном уже светало, и я вышел во двор к своим цветам. Через несколько дней, одним ранним утром я вышел на крыльцо и обнаружил бережно замотанный в бумагу куст чайной розы."



    Не знаю, что потрясло нас с Патриком больше в тот день: розовая история графини Де ла Тер или маленький розовый мир старика Иво, но в том, что теперь слово «роза» нам всегда будет напоминать об этом удивительном дне в осеннем лесу, сомнений не было.

    В этот день мы вернулись к себе без написанных пейзажей, но на следующий день снова отправились в лес. Погода стояла все такой же потрясающей, и, вдохновленные, мы начали творить. Увиденное розовое великолепие, как окрестила цветник Иво графиня Де ла Тер, не выходило у меня из мыслей. Я поклялся, что обязательно придумаю, как отразить частичку всей это истории на холсте, конечно же, беря во внимание, что ни дом старика Иво, ни его цветущий двор я обещал не рисовать. И здесь упавший на водную гладь пруда и нарушивший ее березовый лист подсказал мне решение. Мы написали прекрасный осенний пейзаж: золотой лес, октябрьское ярко-синее небо, отражающееся в зеркале пруда, и плывущие, как парусные корабли, по поверхности воды розовые лепестки.