Семейный альбом ч. 6

Зимняя фотография сделана у проходной СМУ, где работали и мама, и отец до отъезда, и дед – до пенсии. Это отец уже приезжал в гости, у меня смутное воспоминание, что эта фотография сделана в выходной, хотя и не должно быть так, что деду делать на работе в выходной. Есть ещё предполагаемый вариант – это зимние каникулы, тогда любой день воспринимается как выходной. С другой стороны, отец всегда приезжал по выходным, ведь с 1965 суббота тоже стала нерабочей.

Дед работал конюхом, возил своего ещё совхозного друга Селиванова, он был каким-то небольшим начальником, которому машина по рангу не была положена, но и пешком по объектам мотаться тоже не пристало. Как звали Селиванова я вроде никогда и не знала, Селиванов и Селиванов, другого названия этому человеку я дома не слышала. Он был крупнее деда и с большим пузом, и жену его видела несколько раз, описать я ее вряд ли смогу, хотя и представляю, но даже тогда она показалась мне невзрачной, хотя, не исключено, что это я транслирую бабино мнение о жене начальника мужа.

Я была однажды у них в гостях, почему-то одна, играла с какими-то детьми, наверное, внуками. Они жили в финских домиках на 4 хозяев возле мебельной фабрики, но там и до СМУ было рукой подать. Мне казалась тогда их квартира такой большой и шикарной, ведь там было две комнаты и кухня, расположенные галереей в одну линию. Громко играло радио «Эх ты, удаль молодецкая, эх ты, девичья краса!» Чтобы закрыть тему с Селивановым: в пятом классе Новый год дед с бабой отмечали у них, и я помню до сих пор, как баба сказала, что была очень хорошая гулянка, «я так наплясалась»!

На фотографии дед курит. Поскольку с мундштуком, значит, это сигареты «Прима», такие красные пачки с белыми буквами. Когда привозили в Ордынск эти сигареты какой-то определенной фабрики, какой – не помню, дед покупал по тридцать пачек сразу, и они стояли в ряд на выступе трубы печи, чтобы не отсыревали. А если папиросы курил, то «Север» или «Прибой», иногда отец или дядя Володя покупали ему по нескольку пачек «Беломорканала», поскольку они были дороже, а я по этой пачке изучала карту Беломорканала.

Тогда все мужики много курили, я не помню в окружении некурящих. Отец ставил рядом с кроватью пепельницу, и я иногда, просыпаясь ночью, видела огонёк папиросы, и это была норма. Наверное, я так надышалась дымом в детстве, что теперь не выношу совсем. Мне здорово повезло, что Валера не курил, сейчас и оба сына не курят. Я не знаю, пробовал ли курить Павел, а вот Костя одно время курил, я ему тогда говорила, что это самый большой мой педагогический провал. Удивительно, что и на кафедре моей теперешней никто не курит, а то ведь в ПИИ на кафедре ЭСС, когда я только начала там работать, курили так, что можно было вешать топор.

Возвращаясь к деду и его куреву. Одно время он курил махорку, баба тогда ругалась, что она сильно вонючая. Как-то одно лето дед принялся выращивать табак под ворчание бабушки, и везде в сенках лежали сушились листья табака. Не очень помню, что за бумага использовалась для самокруток, но картинку эту, как дед закручивает «козью ножку», вижу отчётливо. Такие вот приметы времени. Осталось только добавить, что дед прожил почти до девяноста лет, светлая ему память!

На фоне небольшого и щуплого деда баба всегда выглядела монументально, во всяком случае, в моих воспоминаниях она такая. На фотографии она, как всегда по будням, в плюшевой жакетке на вате, которая, наверное, когда-то была тёмно-зелёной, но я застала её уже болотно-серо-коричневой и таковой она оставалась всю мою жизнь у них, а это три зимы: 65-66, 66-67, 67-68 годов. Управляться по хозяйству баба надевала телогрейку, для парадных выходов была более новая чёрная тоже плюшевая жакетка. И было две шали, одна на ней на фотографии шерстяная тоже серо-коричневая, другая поновее, вроде даже пуховая – на выход. В сильные морозы под шаль повязывался ещё полушерстяной платок типа павловского, белый с цветочками по краям. Летом тоже обязательно на голову повязывался белый в черную крапинку лёгкий ситцевый платок.

Как заходишь в дом, сразу справа возле двери стоит сундук, небольшой, можно использовать, чтобы присесть, снимая валенки, или на дорожку, сейчас такой бы назвали банкеткой. Большой сундук стоит в комнате, его несколько раз передвигали, однажды, когда-то были какие-то гости, так я даже спала на этом сундуке, очень было неудобно, поскольку крышка у него была слегка выпуклая, и ноги вытянуть не получалось.
 
Так вот, в маленьком сундуке хранились бабины платки, в холщовой ткани были завернуты одежды и для бабы, и для деда на похороны, хотя, когда я у них жила, они были ещё не старые, но это был обязательный порядок – с какого-то времени всё должно было быть приготовлено. Раз или два в год все вещи из сундука вынимались, проветривались и снова складывались аккуратно. Мне много раз рассказывали, что когда мне было лет 3-4-5, я говорила: баба, ну, когда ты уже умрёшь, вот тогда бы мне твои платки все достались! Такая вот детская простая мечта. В десять лет я такого уже не говорила, да и не мечтала уже о платках, но всегда с интересом наблюдала за действиями бабушки и смиренно выслушивала её распоряжения, как надо будет её одевать, когда она умрёт (баба говорила: «помру»). Это к воспоминаниям о платках.

Одевалась баба очень просто, ситцевые платья на каждый («кажный») день, на лето рукав чуть короче, на зиму – длиннее, обязательно фартук. На праздники была парочка штапельных платьев. Баба шила их себе сама, потому фасоны были совсем простые, точнее, это была одна модель, но так, как я описывала мамины платья, бабины я описать не могу, никакого неизгладимого впечатления они не оставили.

Не оставили, кроме одного. Там длинная история с назначением бабе пенсии. Были утрачены какие-то документы в совхозе, и получилось, что не хватало стажа для пенсии. И ездили несколько раз и в совхоз, и в Чебулу, но так и не смогли ничего доказать. Я не знаю точно подробностей, но, видимо, какие-то подтверждения всё же были, потому что после нескольких месяцев мытарств отец написал в газету «Труд», и стаж сразу же нашелся.

Вот советская власть в действии, вот она сила четвёртой власти, суда не потребовалось. Причем пенсию назначили хоть и минимальную – 35 рублей, по-моему, однако же обязали выплатить всю с момента наступления пенсионного возраста. Опять же могу слегка наврать, но получила баба тогда больше 350 рублей. Это был настоящий праздник дома. Все были возбуждённые, радостные, и дело даже не в деньгах, а в том, что справедливость восторжествовала. Хотя и деньги тоже не маленькие, и вот распорядились ими, опять же, насколько я помню, так. Часть положили на книжку (гробовые, те самые), и бабе, и деду заказали в районном ателье по обновке.

Деду сшили из хорошего сукна галифе, ему как кавалеристу без галифе ну куда?! Не любил он гражданские брюки, не без штанов же ходить, они в сапоги плохо заправлялись, а ботинки он тоже не любил, носил, конечно, но мечтал ещё погарцевать, и был страшно доволен собой в новых брюках, в новых хромовых сапогах, красавчик!

И жена ему под стать, в новом платье королевского фиолетового цвета, прямое, по фигуре, не помню опять же подробностей фасона, но баба прямо цвела в нём, наконец-то у неё появилось настоящее праздничное платье! Не уверена, знала ли она, что носить пурпурный – это привилегия королей и знати, может, просто выбора особо не было в ателье, главное, что на этот наряд из тонкой классной шерсти она заработала честным трудом, и королям остаётся только позавидовать.