Двери и медведь

Это было давно.
Мы с Иваном отдыхали в Ялте.
Последний день всегда особенный — между морем и Москвой,
между “хочу остаться” и “надо возвращаться”.
Мне не хотелось уезжать.
Там всё было просто: солнце, ветер, он — рядом, и время, которое наконец перестало спешить.
— Что валяться на пляже в последний день, — сказал он. — Вон, видишь, церковь на горе. Пойдём?
Я согласилась.
Хотя шли мы туда как-то против воли — по камням, под  палящим солнцем и, казалось, с тяжёлым сердцем.
Наверху оказалось закрыто.
Но Иван был из тех людей, перед которыми распахиваются любые двери.
Он постучал, окно в железных воротах скрипнуло,
и через минуту нас впустили — только нас двоих.
Дверь в церковь открылась за пожертвование.

Внутри пахло воском и камнем.
Я стояла перед иконами, ничего не просила, просто смотрела.
Иван что-то обсуждал со служителем.
Время, проведенное в церкви, пролетело незаметно.

Мы быстро спускались вниз.
Внизу лежало море — большое, спокойное, как будто и не знало, что мы уезжаем.
Из-под ног катились мелкие камушки, пыля горные цветы.
И больше всего поражало, что прощание с морем
и возвращение в привычную московскую рутину теперь уже не значили ничего.
Когда поднималась, в душе скрипели окошки —
теперь пели райские птицы.
Я подумала тогда: может, вера — это не слова и не поклоны,
а вот это ощущение — лёгкости и света, которое не требует доказательств.

Прошли годы.
Теперь я понимаю, что всё самое настоящее — не забывается.
Некоторые идут в храм, чтобы прикоснуться к иконе,
а я — к невидимой памяти.

Когда-то один старец в лесу кормил медведя хлебом.
Зверь был голодный, но не трогал его.
Медведь не ест медведя — он узнаёт своего.
Может быть, старец был настолько частью этого мира,
не торгуясь, не спасаясь, не пытаясь победить,
что зверь чувствовал его как равного.
Они были из одного леса.

Да. С медведем иначе не выйдет — ему нельзя сунуть пару зеленых купюр.
Он либо узнаёт, либо ест.

И, может быть, поэтому настоящая связь —
когда толкнуть тебя локтем уже нельзя.
Не потому что ты под охраной.

А просто потому что — нельзя.