Секвестр

Глава 1. В гуще космического боя

Космос разрывало на части.
Гигантские крейсеры земной цивилизации, похожие на плавучие города из стали и огня, вели неравный бой. Их бронированные корпуса содрогались от попаданий, а вокруг клубились облака перегретой плазмы — остатки уничтоженных кораблей и дронов. Лазерные лучи прорезали тьму ослепительными полосами, сталкиваясь в воздухе и рассыпаясь мириадами искр. Взрывы гремели беззвучно, но каждый удар ощущался вибрацией, пронизывающей корпус истребителя Мирона.
Он был в самом сердце этого ада.
Его машина, юркая и смертоносная, ныряла между обломками, словно рыба в бурю. На визоре мерцали тревожные индикаторы: температура реактора на пределе, щиты истощены на 60%, запас энергии тает с каждой секундой. Мирон не обращал внимания. Его мир сузился до прицельной сетки, пульсирующей красным, и силуэта вражеского истребителя на горизонте.
Маневр. Резкий крен вправо — и лазерный залп проносится в сантиметрах от кабины. Мирон чувствует, как пот стекает по вискам, но испаритель в шлеме справляется: холодный воздух обдувает лицо, не давая влаге застить глаза.
Выстрел. Плазменный снаряд срывается с направляющих, врезаясь в дрон противника. Тот вспыхивает, разлетаясь на осколки в ослепительной вспышке. Осколки бьют по корпусу, заставляя датчики взвыть от перегрузок.
Уклонение. Мирон бросает машину в сторону, избегая столкновения с догорающим дроном. В наушниках раздаётся треск помех — это вражеские системы пытаются взломать его бортовой компьютер. Он блокирует атаку, перенаправляя энергию на щиты.
Прямо по курсу — истребитель Аиона. Вытянутая серебристая игла с коротким хвостовым оперением. Его силуэт кажется почти изящным на фоне хаоса, но Мирон знает: это смертоносная машина. В визоре загорается красный маркер, нацеливаясь на двигатель. Рука сжимает гашетку — огонь!
Вспышка. Взрывная волна толкает истребитель в сторону, Мирон успевает выровнять машину. На мониторе мелькает сообщение: «Цель уничтожена».
Следующая цель.
Мирон ведёт бой, словно танцует. Каждый маневр — отточенное движение, каждый выстрел — точный расчёт. Но силы постепенно покидают его. В горле пересохло, мышцы ноют от напряжения. На горизонте появляются две волны искривлённого пространства — в боевую зону заходят крейсеры Аиона. Их силуэты, похожие на гигантских хищных рыб, медленно разворачиваются, готовясь к атаке.
Мирон бросает взгляд на уровень заряда двигателя — 15%.
— Запрашиваю техническое обслуживание! — хриплым голосом произносит он в визор. Голос звучит глухо, будто издалека.
— Одобрено, док 186, — металлический голос системы отвечает мгновенно. На мониторе вспыхивает зелёная лента маршрута.
Мирон ставит истребитель на автопилот и отпускает управление. Выдох. Глоток воды из системы жизнеобеспечения. Истребитель, взревев двигателями на полном форсаже, устремляется к крейсеру.
За спиной остаются вспышки взрывов и скрежет металла. Впереди — краткий миг передышки. Но Мирон знает: скоро снова в бой. Война не ждёт.
А в глубине космоса, среди обломков и остывающих плазменных облаков, уже формируются новые рои истребителей. Война продолжается.

Глава 2. Передышка

— Заряд двигателя — 20 минут, — бесстрастный металлический голос системы эхом отдался в ушах Мирона, словно механический отсчёт перед новым витком безумия.
Двадцать минут. Крошечный островок тишины посреди бушующего космического шторма. Мирон отстранился от штурвала, чувствуя, как занемевшие пальцы медленно разжимаются. Мышцы ныли от перенапряжения, а в висках стучала тупая боль — последствие многочасового напряжения и перегрузок.
Он направился в кают-компанию для пилотов истребителей — уютное, относительно тихое помещение, спрятанное между доками. Такие комнаты были предусмотрены в каждой секции крейсера: островки относительного комфорта, где пилоты могли перевести дух между вылетами. Дроны-ремонтники уже суетились вокруг его истребителя, щёлкали манипуляторами, меняли повреждённые панели, перезаряжали энергоблоки — механическая симфония восстановления.
Мирон окинул взглядом помещение. Кают-компания оказалась подозрительно пустой. Видимо, док был задействован в масштабных ремонтных работах, и пилоты, не торопясь возвращаться в бой, разошлись по личным каютам. Это давало Мирону редкую возможность побыть в одиночестве — роскошь, почти недоступная на войне.
Но долго отдыхать он не мог. В космосе оставались незаконченные дела.
Подойдя к автоматическому раздатчику, Мирон набрал на мониторе заказ: энергетический напиток и булка. Через мгновение механизм с тихим гудением выдвинул поднос с едой. Мирон взял его и опустился в ближайшее кресло.
Задумчиво откусив хрустящий кусочек свежей сдобы, он запил его кислым, бодрящим напитком. Вкус был далёк от изысканного, но сейчас это не имело значения. С каждым глотком к нему возвращались силы, а туман в голове постепенно рассеивался. Трезвый рассудок — вот что было важнее всего.
Единственное преимущество земной цивилизации перед кибернетической Аион — непредсказуемость, нелинейность мышления. Машины действовали по алгоритмам, рассчитывая вероятности с холодной точностью. Но люди… Люди могли удивлять. Могли совершать безумные, нелогичные поступки, которые ломали стройные схемы противника. И чтобы использовать это преимущество, Мирону нужно было сохранять ясность ума.
На внушительном мониторе, вмонтированном в стену кают-компании, транслировалась текущая ситуация на поле боя. Условные обозначения — зелёные метки землян и красные точки противника — сплетались в сложный узор. Но на этот раз шансы были выше у землян.
С Альфы-Центавры прибыло подкрепление. Истребители теснили рой Аиона, заставляя машины отступать. Земной фрегат первого авангарда успешно расправился с двумя прибывшими крейсерами: один, догорающий, медленно падал на поверхность ближайшей луны, а второй вот-вот должен был взорваться, разлетевшись на тысячи осколков.
Мирон внимательно следил за ходом сражения, анализируя тактику, запоминая ошибки и удачные ходы. Каждый бой был уроком — и каждый мог стать последним.
Внезапно на мониторе вспыхнул номер его истребителя. Сообщение гласило: «Готов к вылету».
Мирон допил остатки энергетика, бросил взгляд на недоеденную булку и поднялся. Время передышки истекло.
На ходу дожёвывая сдобу, он направился к выходу. Возможно, следующая пауза будет более продолжительной. А может, и нет.
Война не знала расписания. Она ждала его там, в холодной бездне космоса, среди вспышек взрывов и скрежета металла. И Мирон Натариан был готов вернуться в бой.

Глава 3. Атака на транспортник

Форсаж!
Истребитель Мирона рванул вперёд, разрывая космическую тьму фиолетовым шлейфом разгонных двигателей. Впереди, подсвеченный ослепительным светом местной звезды, висел транспортник Аиона — массивная сигара с раскрытым приёмным доком, словно разинутой пастью, готовой поглотить рой отступающих дронов.
«Эвакуация», — мелькнуло в голове Мирона. Всё указывало на это: хаотичное скопление истребителей у дока, прерывистые сигналы аварийного оповещения, пульсирующие на тактической панели. Задача была ясна — уничтожить как можно больше дронов, чтобы в следующей атаке землянам было проще прорваться к цели.
Мирон сжал штурвал, выводя машину на боевой курс. Приёмный док транспортника, открытый и уязвимый, отчётливо выделялся в свете звезды. Идеальный прицел.
— Запуск ракет! — скомандовал он.
Два снаряда рванули вперёд, оставляя за собой мерцающие фиолетовые хвосты. Через мгновение экран озарился яркой вспышкой: три дрона в доке разлетелись на осколки расплавленного металла. Внутри транспортника вспыхнул пожар — оранжевые языки пламени пробивались сквозь пробоины, освещая обломки механизмов.
Не теряя ни секунды, Мирон бросил истребитель в резкий разворот, одновременно выпуская ракеты-ловушки. Они рассыпались позади машины, создавая хаотичный узор ложных целей.
Турели транспортника ожили. Короткие лазерные импульсы прорезали пространство, преследуя Мирона. Он уклонялся с хладнокровной точностью: крен влево, резкий рывок вверх, переворот через крыло. Лазерные лучи проносились в сантиметрах от корпуса, оставляя на щитах тревожные всплески перегрева. В наушниках раздались щелчки — торпеды перезарядились.
По широкой кривой Мирон вывел истребитель на новую атаку. Но едва он нацелился на док, как на панели вспыхнула тревога: защитное поле транспортника активировалось в зоне причалов. Прозрачная энергетическая завеса мерцала, отражая свет звезды.
«Бесполезно», — понял Мирон. Сквозь это поле не пробьётся ни одна ракета.
Он резко сбросил скорость, закладывая крутой вираж для ухода с позиции. Но в тот же миг на тактической схеме загорелась новая угроза: вторая турель транспортника начала медленный, зловещий разворот в его сторону.
Время словно замедлилось. Мирон видел, как стволы орудия выравниваются по его курсу. Чувствовал, как щиты истекают энергией после предыдущих попаданий. Понимал: один точный выстрел — и его истребитель превратится в облако раскалённых обломков.
Пальцы впились в штурвал. Мышцы напряглись, готовясь к сверхчеловеческому манёвру. В визоре мигали предупреждения о перегрузах, но Мирон не обращал на них внимания. Сейчас или никогда.
Он бросил машину в резкое боковое скольжение, одновременно активируя форсаж на доли секунды. Истребитель дрогнул, словно пытаясь вырваться из собственных креплений, но послушно рванул в сторону, уходя из-под прицела. Вспышка. Тишина.

Глава 4. На краю гибели

Сначала Мирон услышал это — тихое, настойчивое шипение дегидратора шлема. Звук просачивался сквозь густой, вязкий гул в ушах, похожий на отдалённый прибой в заброшенной пещере. Иногда шипение срывалось на неровное клокотание — там, где густая, тёплая кровь, в избытке скопившаяся во рту, мешала нормальной работе системы. Он невольно сглотнул, и острая боль рванула вверх по горлу, заставляя зажмуриться.
Затем пришли цветные пятна. Они плавали перед глазами, словно капли краски в воде: в основном багровые, с редкими вкраплениями болезненно-жёлтого и чернильно-синего. Постепенно хаотичные разводы начали складываться в чёткие строки — сообщения об ошибках на визоре. Буквы и символы мерцали, то сливаясь в неразборчивый узор, то вновь выстраиваясь в леденящие фразы: «Критическое повреждение систем… Отказ навигационного модуля… Потеря связи с центром…»
Мирон с трудом приподнял руку — она казалась чужой, неповоротливой, словно отлитой из свинца. Движением, отработанным до автоматизма, он нащупал кнопку аптечки на груди. В бедро впился короткий, резкий укол — инъектор выпустил дозу стимулятора и гемостатика. По телу прокатилась волна ледяного покалывания, а затем — тёплого, обволакивающего облегчения.
— Корабль, статус повреждений. Звуковой доклад, — произнёс Мирон. Голос звучал глухо, словно доносился из глубокой шахты. Будто кто-то другой говорил через него, используя его измученные голосовые связки.
Бортовой компьютер откликнулся монотонно, безжизненно. Каждое слово отдавалось в голове Мирона болезненным эхом:
«Основной корпус: критические повреждения. Системы управления: отказ. Двигательная установка: неработоспособна. Щиты: отсутствуют. Вооружение: уничтожено. Системы жизнеобеспечения: функционируют в аварийном режиме. Энергобатарея: заряд 42%, поддерживает минимальные функции. Прогноз автономности при текущем потреблении: 150 лет. Запасы питательной жидкости: 30% от номинала. Запасы воды: 28% от номинала. Расчётное время выживания экипажа при полной экономии ресурсов: 30 лет».
Мирон закрыл глаза, и в темноте перед ним вспыхнули цифры — 30 лет. Тридцать лет в мёртвом корабле, посреди ледяной пустоты, с единственным собеседником — бездушным компьютером, чей голос звучал как приговор. Он представил себе эти годы: бесконечные дни в полумраке, где единственным звуком будет мерное гудение аварийных систем, а единственным зрелищем — мерцание тусклых индикаторов.
— Отчёт о пространстве. Текущие координаты, — скомандовал он, хотя уже догадывался, что услышит. Горло саднило, каждое слово давалось с трудом.
«Анализ звёздного неба завершён. Определение местоположения: ошибка. Повторная попытка… Местоположение установлено. Текущие координаты: сектор 7-Икс-9, территория Аиона. Отклонение от исходной точки: 302,4 парсека».
Мирон замер.
300 парсеков. На территории врага.
Он попытался вспомнить, как оказался здесь. Последний бой… ослепительная вспышка взрыва… потеря управления… Видимо, повреждённый корабль, лишённый воли и направления, унесло потоком космического течения — редкого, но смертоносного явления, способного швырнуть обломки на сотни световых лет, словно щепку в бурном океане.
Теперь он был один. В разбитом корабле. В тылу противника. Без связи. Без надежды на спасение.
Экран визора моргнул, выдавая новое сообщение, буквы вспыхнули тревожно-красным:
«Внимание: обнаружено приближение неопознанного объекта. Дистанция: 50 километров. Скорость: снижающаяся. Идентификация: невозможна».
Мирон сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Кто или что приближалось к нему? Союзники? Враги? Или просто космический мусор, случайно попавший в зону сканирования? В пустоте космоса даже мельчайший обломок мог стать смертельной угрозой.
Он глубоко вдохнул, чувствуя, как стимулятор начинает действовать. Голова прояснялась, словно туман рассеивался под лучами солнца. Руки перестали дрожать, а в груди зарождалось знакомое, холодное пламя решимости.
Неважно, кто там. Он ещё жив. И пока жив — будет сражаться.
— Поднять оставшиеся щиты. Активировать систему самообороны. Готовить аварийные протоколы, — приказал он, глядя на мигающий красный индикатор внешнего сенсора. Голос звучал твёрже, чем мгновение назад.
Корабль тихо загудел, выполняя команды. Где-то в глубинах искорёженного корпуса щёлкнули реле, включив резервные системы. Воздух наполнился запахом перегретой электроники и озона — знакомым, почти уютным ароматом битвы.
Мирон Натариан приготовился к новой схватке. Даже здесь, на краю гибели, война не отпускала его. Он знал: впереди — неизвестность, возможно, смерть. Но пока его сердце билось, пока глаза видели мерцание индикаторов, а пальцы сжимали штурвал, он оставался пилотом. Оставался бойцом.
И он будет драться до конца.

Глава 5. Незваный гость

Объект застыл в пятидесяти метрах от корабля Мирона — идеальная серебристая сфера, гладкая, словно отполированная до зеркального блеска. Она висела в пустоте, не двигаясь, не подавая признаков жизни, но от этого казалась ещё более пугающей. Мирон не отрывал взгляда от внешнего сенсора, чувствуя, как в груди нарастает тревожное напряжение.
— Уточнить угрозу! — голос пилота прозвучал резче, чем он ожидал. В нём смешались возбуждение и едва сдерживаемая тревога.
— Угроза отсутствует, — монотонно отчеканил корабельный ИИ, словно зачитывал заученный текст.
Мирон сглотнул. Сфера не излучала энергии, не испускала сигналов, не демонстрировала никаких признаков активности. Но её совершенная неподвижность казалась неестественной.
— Уточнить наличие биологических форм жизни на борту, — уже спокойнее произнёс он, стараясь не выдать волнения.
— Биологические формы жизни отсутствуют, — последовал бесстрастный ответ.
Пилот нахмурился. Ни живых существ, ни явной угрозы — что же это тогда? Космический артефакт? Заброшенный дрон? Или нечто большее?
— Запроси канал связи, — приказал Мирон, и после короткой паузы добавил: — В шифровании Аиона и Земли.
Тишина.
Сфера продолжала висеть на прежнем месте, словно приклеенная к пространству. Ни единого сигнала, ни малейшего изменения в её положении. Мирон повторил команду несколько раз, но результат оставался прежним. Аппарат будто игнорировал все попытки контакта.
Боль в правой ноге внезапно вспыхнула с новой силой, вырвав пилота из сосредоточенного созерцания загадочного объекта. Он зашипел от дискомфорта, инстинктивно потянувшись к повреждённой конечности.
— Запустить медицинское сканирование, — скомандовал он, хотя уже догадывался, что увидит.
Через мгновение на визоре появились результаты диагностики:
«Разрыв связок бедра. Перелом шейки бедра. Кровотечение остановлено. Критическая потеря мышечной массы. Рекомендовано: немедленная хирургическая операция, иммобилизация, усиленный курс регенерации».
Мирон закрыл глаза. Только препараты и адреналин, впрыснутые аптечкой, позволяли ему оставаться в сознании. Он понимал: даже если корабль продержится 150 лет на остатках энергии, его собственный срок оказался куда короче. Тридцать лет автономного существования, о которых сообщал ИИ, теперь выглядели насмешкой. При таких повреждениях он вряд ли протянет и несколько недель без квалифицированной помощи.
Сфера по-прежнему висела в пятидесяти метрах, безмолвная и загадочная. Мирон уставился на неё, и в голове промелькнула горькая мысль:
«Если это мой последний гость в этой бесконечной пустоте — то он чертовски невежливый».
Он попытался усмехнуться, но боль в ноге оборвала попытку.
Боль в ноге пульсировала — то затихая до глухого нытья, то вспыхивая острой, режущей волной, от которой перед глазами плыли тёмные пятна. Мирон сжал подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. Он знал: это не просто боль. Это — таймер. Отсчёт его личного времени.
Медицинское сканирование висело перед глазами, словно приговор, выписанный холодным машинным почерком: «Разрыв связок бедра. Перелом шейки бедра…». Каждая строка ударяла, как молот по наковальне. Он представил, как кости, раздробленные и смещённые, терпят друг о друга при каждом движении. Как мышцы, разорванные и обескровленные, отказываются подчиняться. Как тело, некогда послушное и сильное, теперь становится тюрьмой.
«Тридцать лет», — мысленно повторил он, и горький смех застрял в горле. Тридцать лет в этом металлическом гробу, где единственным собеседником был бездушный ИИ. Он опустил взгляд на свою ногу — та безвольно лежала, словно чужая.
Мирон закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Он привык к боли — война научила его терпеть. Но это было другое. Раньше боль была временным спутником, сигналом, что нужно быть осторожнее. Теперь же она стала постоянным гостем, хозяином его тела. Она диктовала условия: «Не двигайся. Не пытайся. Сдайся».
В голове пронеслись воспоминания — о первых полётах, о победах, о товарищах, чьи имена теперь значились в списках погибших. О том, как он мечтал дожить до конца войны, увидеть Землю свободной. Но теперь его битва свелась к противостоянию с собственным телом. И шансы на победу были ничтожны.
«Если это мой конец, — подумал он с горькой усмешкой, — то он чертовски прозаичен. Не в бою, не в славе, а вот так — медленно угасая в разбитом корабле, пока какая-то загадочная сфера молча наблюдает за моим падением».
Он снова взглянул на серебристый шар за бортом. Тот по-прежнему висел неподвижно, словно ожидая. Чего? Его смерти? Попытки контакта? Или просто фиксировал происходящее, как безмолвный регистратор последнего акта его жизни?
Боль вновь накатила волной, и Мирон стиснул зубы. Он не хотел умирать. Не здесь. Не так. Но тело уже предавало его, а время, этот безжалостный судья, отсчитывало последние мгновения. И в этой тишине, среди мерцающих индикаторов и холодного света звезды, он впервые осознал: возможно, самая тяжёлая битва — это битва с самим собой. С отчаянием, с усталостью, с мыслью, что всё напрасно.
Но даже сейчас, когда боль сковывала его, а разум шептал о неизбежном, в глубине души тлел крошечный огонёк. Огонёк упрямой, почти безумной надежды. Может, эта сфера — не просто наблюдатель? Может, в ней кроется шанс?
Мирон сглотнул, чувствуя, как пот стекает по виску. Он не сдастся. Пока сердце бьётся — он будет бороться. Даже если весь мир, включая его собственное тело, скажет ему: «Сдавайся».

Глава 6. Падение во тьму

Сфера продолжала висеть в пятидесяти метрах — бесстрастная, неподвижная, словно высеченная из цельного куска серебра. Мирон смотрел на неё сквозь мутную пелену боли, и ему казалось, что она насмехается над ним. Над его тщетными попытками установить контакт. Над его отчаянием.
Он снова и снова запускал протоколы связи, голос звучал всё надломленнее, всё отчаяннее:
— Запроси канал связи. Любой канал! На стандартных частотах, на аварийных, на зашифрованных… Хоть что-то! — он сделал паузу, сглотнул ком в горле. — Если ты машина — отзовись кодом. Если разумное существо — дай знак. Любой знак! Моргни, сдвинься, издай звук… Пожалуйста.
Тишина.
Мирон ударил кулаком по панели, и боль в бедре взорвалась новой волной, заставив его застонать. Но он не отступился.
— Слушайте! — его голос сорвался на хрип. — Я пилот Мирон Натариан, бортовой номер Э-7492. Корабль повреждён, нахожусь в пространстве Аиона, координаты 7-Икс-9. Мне нужна помощь. Любой, кто слышит… откликнитесь!
Он переключился на аварийную частоту — ту, что использовали при катастрофах, когда прочие каналы были недоступны.
— Сигнал бедствия! Повторяю: сигнал бедствия! Корабль терпит крушение, экипаж в опасности. Требуется немедленная помощь. Кто-нибудь… хоть кто-нибудь…
Пауза. Лишь шипение дегидратора в шлеме, ставшее теперь почти оглушительным, да мерное гудение остаточных систем.
— Может, ты не понимаешь земную речь? — прошептал он, обращаясь к сфере. — Тогда давай так… — он активировал универсальный коммуникационный протокол, разработанный для контакта с неизвестными цивилизациями. На визоре замелькали геометрические узоры, математические последовательности, базовые физические константы — язык, который, как надеялись учёные, поймёт любая разумная раса. — Это… приветствие. Я — разумное существо. Я нуждаюсь в помощи. Если ты слышишь — ответь. Хоть как-то.
Сфера не шелохнулась.
Мирон почувствовал, как в груди разрастается ледяная пустота. Он попробовал ещё:
— Представь, что ты один. Совсем один. Вокруг — только тьма и холод. И есть кто-то рядом, но он не говорит с тобой. Не подаёт знака. Ты кричишь, а в ответ — тишина. Как бы ты себя чувствовал? — его голос дрогнул. — Я чувствую себя так. Уже вторые сутки. И я… я больше не могу.
Он замолчал, тяжело дыша. В ушах стучала кровь, а перед глазами плавали тёмные пятна.
— Ладно, — выдохнул он. — Давай по-другому. Я знаю, ты меня слышишь. Я чувствую это. Ты здесь не просто так. Ты что-то знаешь. Может, ты можешь помочь? Или хотя бы сказать, зачем ты здесь? Я не прошу спасения. Просто… просто скажи, что я не один.
Но сфера оставалась безмолвной. Безжизненной.
Мирон откинулся в кресле, закрыв глаза. Силы иссякали. Он понимал, что говорит уже не столько со сферой, сколько с самим собой. Что его монолог — это последний крик души перед тем, как тьма поглотит его окончательно.
— Когда я был мальчишкой, — заговорил он тихо, почти шёпотом, — я мечтал стать героем. Спасать людей, побеждать врагов, возвращаться домой с почестями. Глупо, да? — он горько усмехнулся. — А теперь я здесь. В разбитом корабле. Со сломанной ногой. И единственный «враг», с которым я сражаюсь — это тишина. И знаешь что? Она побеждает.
Его пальцы слабо сжали край панели.
— Я не боюсь смерти. Правда. Но я боюсь… боюсь, что никто никогда не узнает, что я был здесь. Что я пытался. Что я не сдался до конца. Ты ведь даже не поймёшь этих слов, да? — он посмотрел на сферу, и в его взгляде смешались гнев, отчаяние и мольба. — Но если вдруг… если вдруг ты что-то значишь, если в тебе есть хоть капля разума — пожалуйста. Хоть что-то. Любой знак. Я больше ни о чём не прошу.
Тишина.
Только шипение дегидратора. Только гудение умирающих систем. Только биение его собственного сердца — всё медленнее, всё слабее.
В какой-то момент Мирон сорвался.
— Да ответь же ты! — выкрикнул он, и голос прозвучал жалко, надтреснуто. — Хоть кто-нибудь!
Тишина.
Схватившись за штурвал, он попытался навести на сферу ракету. Но боевые системы молчали — повреждённые, мёртвые. Лишь целеуказатель на визоре послушно очертил красный круг вокруг серебристого шара. Бесполезный жест. Угроза, которую он не мог воплотить.
На вторые сутки он начал замечать, что мысли путаются. Фразы в голове обрывались на полуслове, воспоминания сливались в хаотичный калейдоскоп. Он ловил себя на том, что разговаривает сам с собой, что повторяет одни и те же слова, словно заевшая пластинка.
«Я схожу с ума», — осознал он с холодным спокойствием.
Аптечка продолжала поддерживать его — впрыскивала стимуляторы, останавливала кровотечение, удерживала на тонкой грани между жизнью и смертью. Но сам он понимал: это ненадолго. Время истекало, как песок сквозь пальцы.
Шипение дегидратора в шлеме стало громче, навязчивее. Оно звучало, будто чей-то злобный шёпот, насмехаясь над его беспомощностью. Мирон провёл языком по пересохшим губам — и удивился. Он не чувствовал вкуса воды. Не чувствовал жажды.
И тогда до него дошло.
Он терял кровь. Много крови. Слишком много. Перелом бедра, разрыв связок — организм не справлялся. Он угасал, медленно и неотвратимо, как свеча на ветру.
Глаза начали слипаться. Веки казались тяжёлыми, словно налитыми свинцом. Разум затуманивался, мысли становились тягучими, расплывчатыми. Он поймал себя на том, что забывает, о чём думал секунду назад. Что теряет нить рассуждений.
«Я хочу спать», — пронеслось в голове.
Эта мысль оказалась удивительно спокойной. Притягательной. Сон обещал избавление от боли, от отчаяния, от бесконечного одиночества. Он почувствовал, как напряжение покидает тело, как холод проникает в кости, но уже не вызывал дрожи.
В последний момент он заметил, как сфера сдвинулась с места. Медленно, почти неощутимо, она начала приближаться к его кораблю. Но ему уже было всё равно.
Сон звал его. Обещал покой.
Внезапно на него накатила волна тоски — острой, пронзительной, как последний вздох. Он вспомнил Землю. Зелёные леса, голубые озёра, смех друзей. Вспомнил, как мечтал дожить до конца войны. Как верил, что однажды вернётся домой.
Но теперь всё это казалось далёким, нереальным.
Боль отступила. Не исчезла — просто перестала иметь значение. Он чувствовал, как сознание растворяется в темноте, как границы реальности размываются.
«Это конец», — подумал он с удивительным спокойствием.
И позволил себе уснуть.

Глава 7. Белая комната

Мирон очнулся сидя на удобной серой кровати. Тело окутывала мягкая, удивительно комфортная пижама того же приглушённого серого оттенка. Вокруг — безупречно белая комната, залитая ровным, почти стерильным светом. Ни теней, ни резких контрастов — только гладкая белизна стен и потолка, словно он оказался внутри гигантского светящегося куба.
Он медленно обвёл взглядом пространство. В комнате была лишь одна дверь — она вела в небольшую уборную, где компактно разместились унитаз, рукомойник и душ. В углу стоял аккуратный серый стол и такой же серый стул — простая, почти аскетичная мебель, будто созданная для того, чтобы не отвлекать от главного. Свет лился откуда-то сверху, по краям потолка — вероятно, там скрывалась диодная лента, излучающая ровный, безмятежный свет.
Но одна стена отличалась. Она была глянцевой, в отличие от матовых остальных, и этот едва уловимый контраст притягивал взгляд. Мирон не мог понять, почему он здесь. Не мог вспомнить, как оказался в этой комнате. Последнее, что отпечаталось в памяти — боль, отчаяние, сфера, медленно приближающаяся к его кораблю… и сон. Глубокий, бесконечный сон.
Он осторожно ощупал своё бедро. Ни боли. Ни опухоли. Ни малейшего следа от перелома. Кожа была гладкой, здоровой, словно травма никогда не существовала. Он поднял руки — те же ощущения: ни рубцов, ни синяков, ни следов многолетней службы. Словно он снова стал ребёнком.
С лёгким беспокойством Мирон задрал край пижамы, обнажив бок. Там, где когда-то остался след от ожога лазерного ружья, теперь была идеально ровная кожа. Он провёл пальцами по месту, где должен был находиться шрам от внедрения идентификационного чипа — ничего. Даже татуировки с личным номером, которую он носил с первого дня службы, не оказалось на привычном месте.
Всё это казалось странным. Нереальным.
Мирон поднялся с кровати и сделал несколько шагов по мягкой поверхности пола. Движения были лёгкими, почти невесомыми. Он чувствовал себя… здоровым. Слишком здоровым. Как будто его тело заново собрали, убрав все следы прошлых битв.
Он остановился перед глянцевой стеной, всматриваясь в своё отражение. Лицо было знакомым, но в то же время чужим — без следов усталости, без морщин, которые появились за годы войны. Глаза светились ясностью, которой он не помнил.
«Что это за место?» — подумал он, и эхо мысли прозвучало в голове слишком громко.
Не найдя ответов, Мирон вернулся к кровати. Он лёг, заложил руки за голову и уставился в потолок. Свет продолжал литься, успокаивая, убаюкивая. В голове не было ни тревожных мыслей, ни воспоминаний о битве, ни страха перед будущим. Только тишина. Только покой.
И постепенно, сам того не замечая, он снова погрузился в сон.

Глава 8. Бег сквозь реальности

Мирон бежал.
Трава под ногами была мягкой, словно шёлк, её высокие стебли ласково касались голых лодыжек, оставляя прохладные следы. Утреннее солнце заливало поле золотистым светом, грело кожу, пробуждая в теле забытое ощущение чистой, беспричинной радости. Он смеялся — сам не зная отчего просто потому, что хотелось. Ветер играл с его волосами, забирался под майку, щекотал шею, заставлял слёзы выступать в уголках глаз.
Он бежал и не чувствовал усталости. Впереди не было видно конца поля — лишь бескрайняя зелёная гладь, растворяющаяся в туманной дымке горизонта. Откуда он начал свой бег? Мирон не помнил. Но это и не имело значения. Главное — движение, ветер, солнце и это пьянящее чувство свободы.
Вспышка.
Мир перевернулся.
Теперь он был в кабине истребителя. Вокруг — безмолвный космос, усеянный далёкими звёздами. Ни врагов, ни угроз — только бесконечная пустота и гул двигателей. Перегрузки нарастали, форсаж ревел, разгоняя машину до немыслимых скоростей. До ближайшей планеты — более ста парсеков. Система вокруг была пустынной, без астероидных полей, без единого признака жизни. Но Мирон чувствовал… радость. Чистое, беспримесное удовольствие от полёта. От скорости. От того, как корабль послушно откликался на каждое движение рук.
Он улыбнулся, глядя на мерцающие индикаторы. В этот момент ему казалось, что он может лететь вечно.
Вспышка.
Снова перемена.
Мирон бежал по пустой улице. Раннее утро, тишина, нарушаемая лишь шумом ветра. Магазины закрыты, людей нет — только он и этот город, застывший в ожидании нового дня. Ветер бил в лицо, но не холодно, а приятно — идеальная температура, словно созданная специально для него. Солнце медленно поднималось за горизонтом, окрашивая крыши домов в розовые и золотые тона.
И снова он бежал. Без цели. Без причины. Просто потому, что это было… правильно.
— Куда я всё время бегу?! — выкрикнул он, и в тот же миг проснулся.
Белая комната. Та же серая кровать. Тот же стол и стул. Свет стал ярче, почти ослепительным, но по-прежнему без теней, без объёма. Мирон сел, тяжело дыша, словно после долгого бега. Он провёл рукой по лицу — ни пота, ни усталости. Тело чувствовало себя так, будто он только что проснулся после крепкого сна.
Сколько времени он здесь? Часы, дни, годы? Он не знал. Не чувствовал голода. Не испытывал жажды. Даже усталость, казалось, обошла его стороной.
— Эй! Есть кто-то?! — его голос прозвучал странно: звонкий, но одновременно приглушённый, словно поглощаемый стенами комнаты. Он прислушался к эху — и не услышал его. Тишина была абсолютной.
— Где я?.. — прошептал он, и слова повисли в воздухе, не найдя ответа.
Комната оставалась безмолвной. Стены — белыми. Мебель — серой. Свет — ярким.
И в этой безупречной, стерильной пустоте Мирон вдруг осознал: он не просто застрял в этом месте. Он был… частью его. Как деталь механизма, которая не понимает, для чего существует, но продолжает двигаться по заданной траектории.
Бег. Полёт. Снова бег.
Цикл повторялся. Но зачем?
Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить что-то ещё. Что-то за пределами этих сцен. Но память ускользала, словно песок сквозь пальцы.
Только вопросы. И ни одного ответа.

Глава 9. Безмолвный диалог

Мирон сидел на кровати, и впервые за всё время пребывания в этой белой тюрьме сон не владел им. Разум был кристально ясным — слишком ясным. Он ощущал каждую мысль, будто она была выгравирована на стекле: чёткая, холодная, пронзительно отчётливая. Но эта ясность не приносила облегчения. Напротив — лишь подчёркивала абсурдность ситуации.
Он посмотрел на глянцевую стену — единственный элемент комнаты, который хоть как-то отличался от остального стерильного пространства. Её гладкая поверхность манила, словно экран, ждущий команды. Мирон медленно поднялся и подошёл ближе.
— Хорошо, — произнёс он, и голос прозвучал непривычно громко в этой безвоздушной тишине. — Допустим, ты не просто стена. Допустим, ты что-то знаешь. Или можешь. Тогда скажи мне: что это за место? Зачем я здесь? Что мне делать?
Тишина.
Он провёл ладонью по прохладной поверхности. Ни вибрации, ни отклика — только безупречная гладкость.
— Я не прошу спасения. Не прошу ответов на все вопросы. Просто… хоть что-то. Знак. Любой знак.
Снова молчание.
Мирон стиснул кулаки. Раздражение, долго копившееся внутри, начало прорываться наружу. Он шагнул назад и резко вскинул руки, словно пытаясь охватить всё это пространство, всю эту нелепую реальность.
— Ладно! — выкрикнул он, и голос сорвался на фальцет. — Давай по-другому. Я попробую. Я активирую тебя. Как угодно. Что ты хочешь услышать?
Он сделал глубокий вдох и начал произносить фразы, одну за другой, в надежде, что хоть какая-то из них сработает:
— Код доступа: Альфа-7492. Подтверди личность.
— Запроси протокол связи с Землёй. Немедленно.
— Активируй аварийный режим. Требую эвакуации.
— Открой дверь. Приказываю.
— Покажи мне выход. Укажи путь.
— Ответь на вопрос: где я?
— Переведи на оператора. На любого. Хоть на кого-нибудь!
— Включи запись. Я оставляю сообщение для потомков.
— Сбрось настройки. Верни всё к исходному состоянию.
— Вызови помощь. Пожалуйста.
Каждая фраза повисала в воздухе, растворяясь в безмолвии. Ни звука, ни движения, ни малейшего признака того, что его слышат.
Мирон замер, тяжело дыша. Его грудь вздымалась, а пальцы дрожали от напряжения. Он снова повернулся к стене, и в глазах вспыхнул отчаянный огонь.
— Что ещё? — прошептал он, а затем выкрикнул: — Что вам надо?! Что я должен сделать?!
Голос эхом отразился от стен, но эхо тут же погасло, словно поглощённое самой структурой комнаты.
Он ударил кулаком по гладкой поверхности — звук получился глухим, почти беззвучным. Удар не принёс облегчения. Только боль в руке и ещё большее ощущение бессилия.
Мирон отступил на шаг, оглядывая комнату — кровать, стол, стул, дверь. Всё на своих местах. Всё неизменно. Всё… бессмысленно.
— Если ты не отвечаешь на слова, — тихо произнёс он, — тогда, может, на действия?
Он резко развёл руки в стороны, словно пытаясь разорвать пространство, затем сделал шаг вперёд, потом назад. Прыгнул на месте. Хлопнул в ладоши. Закричал. Замолчал. Снова закричал.
Ничто не менялось.
Комната оставалась неподвижной. Свет — ярким. Тишина — абсолютной.
И в этот момент Мирон осознал, что даже его ярость не способна пробить эту стену молчания. Он опустился на кровать, чувствуя, как силы покидают его.
— Просто ответь мне, — прошептал он. — Хоть что-нибудь. Хоть как-нибудь.
Но ответом была лишь тишина — холодная, безразличная, бесконечная.

Глава 10. Лимб

Мирон потерял счёт времени. Дни, часы, минуты — всё слилось в монотонный поток, лишённый событий и перемен. Белая комната оставалась неизменной: стерильные стены, серый стол, стул, кровать. И эта проклятая глянцевая стена — молчаливый свидетель его бесконечного заточения.
Он пытался найти логику в происходящем, прощупать границы этого странного мира. Проверял всё методично, словно учёный, поставивший эксперимент на самом себе.
Душ работал безупречно. Тёплая вода струилась по телу, смывая усталость, но не избавляя от гнетущего чувства безысходности. Туалет функционировал с холодной точностью механизма: смыв, тишина, готовность к следующему использованию. Всё как в обычном мире — только без людей, без жизни, без малейшего признака того, что где-то существует иная реальность.
Стол оказался хитроумным устройством с жёсткими правилами. Когда Мирон садился напротив него, в нижней части бесшумно открывалась дверца, обнажая нишу с серой тарелкой. На тарелке неизменно лежала белая каша — нейтральная на вкус, но достаточно питательная, чтобы поддерживать силы. Рядом всегда находились серая ложка и серый стакан с водой.
Но система не терпела вольностей. Если Мирон вставал, не закончив трапезу, дверца захлопывалась, пряча посуду. Если же он задерживался на стуле дольше ста секунд — счётчик словно срабатывал, и дверца закрывалась с тихим щелчком. А если после еды он не убирал тарелку, ложку или стакан обратно в нишу, комнату пронзал пронзительный, мерзкий сигнал — будто кто-то скреб металлическим гвоздём по стеклу.
Однажды, измученный голодом и отчаянием, он решился попробовать кашу. К его удивлению, вкус оказался приятным — мягким, обволакивающим, словно воспоминание о детстве. Он съел всё до последней крошки, не понимая, откуда берётся эта пища, кто её готовит, зачем. Но одно было ясно: если не есть — тело слабело, мысли путались, а воля угасала.
Он бунтовал. Разбивал тарелку — осколки разлетались по полу. Ломал стул — тот с треском рассыпался на части. Переворачивал кровать.
Система имела свои способы усмирения.
Когда Мирон разрушал что-то, в левом углу комнаты начинал мигать красный квадрат — холодный, беспощадный глаз наблюдателя. Стены медленно, но неумолимо сдвигались, сужая пространство. Единственным безопасным местом оставался участок, подсвеченный этим красным квадратом. И пока он стоял там, стены постепенно раздвигались, возвращая комнату к первоначальному виду. Это напоминало жестокую игру — бессмысленную, беспощадную, где правила диктовались невидимым надсмотрщиком.
В один из дней отчаяние толкнуло его на крайность. Разбив стакан, он попытался вскрыть себе вены осколком. Боль была острой, но недолгой. Почти сразу накатила волна невероятной сонливости — такой сильной, что он рухнул на пол, теряя сознание.
А потом — снова бег.
По бескрайним полям, где трава ласкала ноги. По пустынным улицам, где не было ни души. В космическом пространстве, где звёзды мерцали вдалеке, а истребитель послушно следовал его воле. И каждый раз — вспышка, пробуждение, и снова эта белая комната. И снова он — целый, здоровый, без единого следа от раны.
Дни сменялись неделями, недели — месяцами. Или годами? Мирон не знал. Время здесь не имело значения. Оно растворялось в повторяющихся действиях, в монотонности ритуалов, в безмолвном противостоянии с этой стерильной реальностью.
Он перестал считать. Перестал надеяться. Просто существовал — ел, спал, проверял границы, снова и снова убеждаясь, что выхода нет. Что он заперт в этом лимбе — месте между жизнью и смертью, где даже боль не могла стать спасением.
И самое страшное — он начал привыкать.

Глава 11. Первый сигнал

Это был один из тех бесконечно одинаковых дней в лимбе — дней, которые сливались в монотонную череду, где даже время теряло смысл. Мирон сидел за серым столом, уставившись на пустую глянцевую стену, словно надеясь, что она наконец-то подаст знак. И вдруг — она подала.
На идеально гладкой поверхности появилось слово: «ПРИВЕТ».
Серое, точно такого же оттенка, как стол, стул и кровать. Но от этого оно не становилось менее реальным. Мирон замер, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть это хрупкое изменение в безжизненном пространстве. Его сердце забилось чаще — не от радости, а от странного, тревожного возбуждения. Сколько дней, недель или лет он ждал хоть какого-то знака? И вот — он перед ним.
Он продолжал сидеть, не отрывая взгляда. Мозг, изголодавшийся по новым стимулам, начал играть с ним злые шутки. Ему казалось, что буква «П» слегка плывёт, будто растворяясь в поверхности стены. Что в конце слова мерцает крошечная точка — словно курсор, ожидающий ввода. Но стоило моргнуть — и иллюзия исчезала. Слово оставалось прежним: «ПРИВЕТ».
Медленно, почти неощутимо, Мирон поднялся со стула. Каждый шаг к стене отдавался в голове глухим стуком пульса. Он протянул руку и осторожно прикоснулся к поверхности — она была прохладной, гладкой, без малейших неровностей.
— Привет… — прошептал он, и собственный голос прозвучал чуждо, словно принадлежал кому-то другому.
Сначала ничего не произошло. Тишина. Неподвижность. Но затем буквы начали меняться. Они словно потянулись друг к другу, сливаясь в одну яркую точку, которая за долю секунды развернулась в новое сообщение:
«Ты готов поиграть?»
Мирон отшатнулся. Эти слова ударили его, как ледяной поток. В них не было угрозы — но было что-то гораздо страшнее. Предложение. Игра. А он уже знал: в этом месте всё, что предлагалось, имело свою цену.
Его охватил страх — не просто тревога, а животный, всепоглощающий ужас, который сковал тело, заставил колени дрожать. Он обхватил голову руками, чувствуя, как ногти впиваются в кожу.
— НЕТ-НЕТ-НЕТ!!! — закричал он, и голос сорвался на истеричный визг.
Буквы на стене исчезли. Стена снова стала безупречно белой. Ни следа от только что произошедшего. Ни единого доказательства, что это не было плодом его измученного разума.
Мирон рухнул на кровать, уткнувшись лицом в жёсткое серое покрывало. Его тело била крупная дрожь, а из горла вырывались сдавленные рыдания. Страх заполнил каждую клетку, вытеснив все мысли, все надежды. Он чувствовал себя загнанным зверем, которого наконец-то заметили охотники.
Время потеряло значение. Он лежал, дрожа, пока сознание постепенно не начало ускользать. И когда тьма накрыла его, он снова оказался там — на бескрайнем поле, где мягкая трава ласкала ноги, а впереди простирался бесконечный путь.
И он бежал.
Бежал, потому что это было единственное, что он ещё умел.

Глава 12. Игра начинается

Мирон проснулся — как всегда, с кристально ясным сознанием и непривычной, почти пугающей бодростью. Ни следа вчерашней истерики, ни отголоска леденящего ужаса. Только чёткая, холодная ясность и странное, тревожное предвкушение.
Он сел за стол. Механически съел кашу, выпил воду. Движения были отточенными, словно он проделывал это тысячу раз. Затем направился в душ, где тёплая вода привычно смыла остатки сонливости.
Выйдя из душа, он замер.
На глянцевой стене снова было написано: «ПРИВЕТ».
Сердце дрогнуло. Значит, это не было наваждением. Значит, что-то действительно происходило.
Медленно, почти боязливо, он подошёл к стене и приложил ладонь к прохладной поверхности.
— Привет, — произнёс он, и голос прозвучал твёрже, чем вчера.
Точка. Мгновение тишины. А затем — снова та самая фраза, от которой вчера его охватила паника:
«Ты готов поиграть?»
Мирон сглотнул. Страх всё ещё жил внутри, извивался, как холодный змей. Но где-то глубже, под этим страхом, тлел огонёк любопытства. Что, если это — шанс? Что, если за этой игрой скрывается выход?
— Да… — выдохнул он, перебарывая внутренний вопль ужаса.
Буквы на стене слились в яркую точку, которая развернулась в мерцающую зелёную ленту. По ней, словно по шкале загрузки, начал распространяться синий цвет. Под лентой появились цифры, показывающие процент заполнения. Мирон следил за ними, затаив дыхание.
Когда лента почти заполнилась, свет в комнате начал меркнуть. Сначала едва заметно, затем всё сильнее, пока не погрузил пространство в абсолютную тьму. И в этой тьме Мирон ощутил… ветер. Лёгкий, но настойчивый поток воздуха коснулся его щёк, заставляя вздрогнуть. Он стоял в полной темноте, и только это дуновение напоминало, что он ещё существует.
А затем — вспышка.
Свет обрушился на него, ослепляя, заставляя зажмуриться. Когда глаза привыкли, Мирон увидел мир.
Земля под ногами. Трава, колышущаяся от ветра. Дорога, уходящая вдаль. Здания на горизонте, их очертания размыты расстоянием. Воздух пахнул свежестью — настоящим, живым запахом земли, травы, ветра. Мирон невольно вдохнул полной грудью, чувствуя, как лёгкие наполняются чем-то настоящим, не стерильным, как в белой комнате.
Он осмотрел себя. На нём был серый комбинезон — удобный, лёгкий, словно созданный для движения. Справа — кобура с бластером, слева — аптечка. По ремню шла разгрузка с непонятными, но явно функциональными карманами. На шее — кнопка, судя по всему, для закрытия визора.
Над головой — высокое синее небо, по которому плыли пушистые облака. Яркое солнце слепило глаза, заставляя щуриться. Мирон присел, взял горсть земли, растер её в ладонях. Она была настоящей — зернистой, тёплой, с лёгким запахом влаги. Он снова вдохнул, наслаждаясь этим ощущением.
Затем он поднял взгляд.
Вдалеке показались фигуры. Люди. Они бежали к нему, держа в руках бластеры. Их движения были резкими, целеустремлёнными.
Мирон инстинктивно тронул кнопку на шее. Шлем раскрылся с лёгким хлопком, и перед глазами развернулись полупрозрачные линии — интерфейс боя. Визор увеличил изображение, выделяя бегущих людей красными контурами.
И в этот момент Мирон понял: Игра началась.

Глава 13. Бой от первого лица

Мир взорвался хаосом — и Мирон погрузился в него с головой. Перед глазами тут же вспыхнул интерфейс визора: чёткие контуры объектов, полупрозрачные метки целей, индикаторы состояния. В самом центре поля зрения застыл ствол бластера — он сливался с линией взгляда так естественно, будто был не оружием, а продолжением его собственной руки. Слева мерцала полоска заряда, справа разворачивалась мини-карта, на которой алыми точками обозначались приближающиеся противники. Всё было настолько интуитивно понятно, что Мирону на миг показалось: он играл в эту игру всю свою жизнь.
Первый враг возник словно из ниоткуда — его силуэт в серо-зелёной броне проступил из-за развалин старого здания. Время будто замедлилось. Мирон даже не успел осознать своё движение — тело отреагировало само. Плавный поворот корпуса, лёгкое нажатие на спусковой крючок — и бластер гулко загудел, выплёвывая алую плазменную струю. Противник рухнул, не успев даже поднять оружие.
Но передышки не было. Справа мелькнули ещё двое. Они бежали, их движения казались слегка замедленными, словно Мирон наблюдал за ними через ускоренную плёнку. Он резко ушёл в сторону, чувствуя, как обжигающий разряд проносится мимо, оставляя в воздухе едкий запах перегретого воздуха. Ответный выстрел — один из врагов споткнулся, второй уже целился в него.
В этот миг визор мигнул предупреждением: «Уклонение!»
Мирон инстинктивно рухнул на землю, перекатился, ощущая, как комья земли бьют по спине. Вскочил — и снова открыл огонь. Его тело превратилось в единый механизм: глаза фиксировали цели, руки вели оружие, ноги перемещали его между укрытиями. Каждый выстрел был точен, каждый шаг выверен.
Звуки боя сливались в оглушительный поток. Свист плазменных разрядов резал слух, заставляя сжиматься от напряжения. Глухие удары тел о землю сопровождались хрустом ломающихся костей, от которого мурашки пробегали по коже. Крики умирающих бойцов то превращались в отчаянные вопли, то стихали до предсмертных хрипов. Дробный топот ботинок по растрескавшемуся асфальту эхом отдавался в пустых улицах, а треск разрушающихся конструкций вокруг — звон бьющегося стекла, скрежет рвущегося металла, грохот падающих обломков — наполнял воздух хаотичной симфонией разрушения.
Всё было реально. Настолько, что он почти забывал, что это игра. Воздух наполняли запахи гари, пота и крови. Ветер хлестал по лицу, заставляя щуриться. Он чувствовал, как пот стекает по вискам, как сердце колотится в груди — не от страха, а от дикого, всепоглощающего возбуждения. Впервые за долгое время он ощущал себя человеком.
Он продвигался вперёд, к зданиям на горизонте, оставляя за собой след из поверженных врагов. Противники появлялись волнами. Одни — в тяжёлых доспехах, чьи массивные фигуры медленно, но угрожающе приближались, вынуждая искать уязвимые места в броне. Другие — в лёгкой экипировке, юркие и быстрые, как тени, метались по полю боя, пытаясь застать врасплох. Мирон использовал всё, чему научился: совершал короткие, молниеносные перебежки от укрытия к укрытию, где каждый шаг мог стать последним; прицельно стрелял по слабым точкам брони, где металл был тоньше или стыки слабее; стремительно уклонялся от ответного огня, когда тело двигалось быстрее мыслей; наносил резкие контратаки в момент перезарядки противников, когда они становились наиболее уязвимыми.
Над головой внезапно пронёсся террофлайер — массивная летающая машина с обтекаемым корпусом и множеством мерцающих сенсоров. Она зависла на мгновение, сканируя местность, и Мирон почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки — будто холодный взгляд невидимого наблюдателя скользнул по его коже. Но машина не атаковала. Она просто фиксировала. Запоминала. А затем устремилась дальше, растворяясь в бескрайней голубизне неба.
Город приближался. Здания вырастали перед ним, как каменные великаны, закрывая горизонт. И с каждым шагом врагов становилось всё больше. Они появлялись из-за углов, выпрыгивали из окон, бежали навстречу с дикими, яростными криками. Мирон сражался, не чувствуя усталости — его тело работало на чистом адреналине, разум оставался холодным и расчётливым.
Вот и городская черта.
Количество противников росло с пугающей скоростью. Он едва успевал отслеживать цели, переключаясь между ближним и дальним боем. Отступал к развалинам здания, использовал их как временное убежище, перезаряжал бластер, отстреливался, снова бросался в атаку.
И вдруг — земля дрогнула под ногами.
Из-за угла выкатился мех — средних размеров боевая машина с массивным корпусом и вращающимися турелями. Его сенсоры вспыхнули алым, нацеливаясь на Мирона. Время замерло. Визор выделил уязвимые точки, показал траекторию возможного уклонения. Но он знал — на этот раз времени не хватит.
Залп.
Вспышка ослепила его. Воздух наполнился оглушительным грохотом, обжигающим жаром и осколками камня. Мирон успел лишь вскинуть руку, прежде чем тьма поглотила его целиком.

Глава 14. Возвращение в лимб

Вспышка — и реальность схлопнулась.
Мирон очнулся сидя на кровати. На той самой серой кровати, которую успел возненавидеть и одновременно полюбить — ведь она была единственным неизменным элементом этого безумного мира. Ноги ныли, будто после многочасового марафона, мышцы дрожали от изнеможения, а в груди пульсировала тупая боль — отголосок прямого попадания из турели меха.
Но он улыбался.
Потому что это было реально. Потому что он чувствовал. Потому что впервые за долгое время его тело отзывалось на пережитые события — пусть даже болью. Мирон глубоко вдохнул, и смех вырвался наружу — нервный, но искренний. Он был жив. И это было прекрасно.
На глянцевой стене мерцали серые буквы и цифры: «Процент выполнения 0,01%».
Он уставился на них, и в голове закружились вопросы. Что это за процент? Чего именно? И почему так мало? Мысли метались, цепляясь за обрывки воспоминаний о битве. Мех, вспышки выстрелов, крики, ветер в лицо — всё это казалось одновременно таким далёким и таким настоящим.
«Неужели это был всего лишь сон?» — пронеслось в голове, но он тут же отверг эту мысль. Нет, это не могло быть сном. Боль, усталость, запах гари — всё было слишком осязаемым. Тогда что это? Испытание? Симуляция? Или… часть чего-то большего?
С трудом поднявшись — каждая мышца протестовала против движения — он направился в душ. Тёплая вода хлынула на кожу, смывая остатки пота и напряжения. И что самое удивительное — на теле не было ни крови, ни ран, ни даже следов от ударов. Только чистая кожа и усталость, которая никуда не собиралась уходить.
Пока вода струилась по плечам, Мирон пытался собрать мысли в кучу. Что с ним происходит? Почему его швыряет между этими двумя реальностями — стерильным лимбом и яростным полем боя? И главное — зачем?
«Если это игра, то кто её создатель? — размышлял он, проводя ладонью по влажным волосам. — И почему я в ней участвую? Что от меня хотят?»
Он вспомнил фразу на стене: «Ты готов поиграть?» Тогда он ответил «да» — почти машинально, движимый отчаянием и жаждой действия. Но теперь, оглядываясь назад, он понимал: это было решение, изменившее всё. Или, возможно, подтвердившее то, что уже было предрешено.
После душа он сел за стол. Тарелка с кашей уже ждала его — серая, безликая, но сегодня она казалась почти деликатесом. Он ел с таким аппетитом, словно не ел целую вечность. Каждый кусочек наполнял его новой энергией, возвращал к жизни. Стакан воды опустел в несколько глотков — жажда оказалась сильнее, чем он ожидал.
Во время еды мысли продолжали кружить вокруг произошедшего. «Процент выполнения 0,01%» — что это значит? Сколько ещё таких боёв ему предстоит? И что будет, когда этот процент достигнет ста? Освобождение? Новая реальность? Или, может быть, окончательное уничтожение?
Закончив трапезу, Мирон без сил рухнул на кровать. Тело требовало отдыха, разум отказывался думать. Но даже в этом состоянии изнеможения он не мог полностью отключиться. В глубине сознания пульсировал вопрос: «Кто я теперь?»
Раньше он был пилотом, человеком с чёткими целями и обязанностями. Теперь же он — участник какой-то загадочной игры, пешка в руках невидимого игрока. Но в то же время — он чувствовал себя более живым, чем когда-либо. Эти битвы, эта боль, эти мгновения триумфа — всё это делало его настоящим.
Глаза закрылись сами собой, и он погрузился в сон почти мгновенно. И снова, в безбрежном космосе, его корабль продолжал свой бесконечный полёт. Звёзды мерцали в иллюминаторах, а мысли Мирона, уносимые гравитационными потоками, летели всё дальше и дальше — туда, где реальность и иллюзия сливались воедино.
И в этой бескрайней пустоте, среди мириад галактик, он оставался единственным свидетелем своего собственного путешествия — между жизнью и смертью, между правдой и игрой, между отчаянием и надеждой.

Глава 15. Второй раунд

Мирон проснулся с непривычным для этого места ощущением — предвкушением. Не апатией, не тоской, а острым, почти электрическим чувством грядущего. Он сел на кровати, потянулся, и каждая мышца отозвалась лёгкой приятной болью — памятью о вчерашнем бое. Тело помнило всё: как уклонялся от плазменных разрядов, как сжимал бластер до ломоты в пальцах, как сердце колотилось в такт выстрелам. И это было хорошо.
По уже знакомому ритуалу — душ, каша — он готовился к новому испытанию. Тёплая вода смывала остатки сна, а простая пища наполняла энергией, будто заряжая каждую клетку. Когда он повернулся к глянцевой стене, на ней уже светилась надпись:
«ПРИВЕТ 0.01% выполнения»
— Привет! — его голос прозвучал громче, чем обычно. В нём звучала не просто готовность — азарт, почти ликование.
Надпись тут же изменилась:
«Ты готов продолжить?»
— Я готов! — Мирон с ощутимым хлопком приложил ладонь к стене, и мир вокруг растворился во тьме.
Свет вернулся мгновенно.
На этот раз он знал, что делать. Едва оказавшись на поле боя, он рывком закрыл визор, вскинул бластер и бросился вперёд — к зданиям, к цели, к новой схватке. Ветер свистел в ушах, земля летела из-под ботинок, но он не замедлял бег. Его движения стали быстрее, точнее, экономнее. Каждый шаг, каждый поворот корпуса были выверены до миллиметра.
Первые противники появились из-за полуразрушенного склада — трое в лёгкой броне, с ручными импульсными излучателями. Мирон не стал тратить заряды впустую. Резкий рывок в сторону, перекатом уходя от залпа, затем — молниеносный ответ. Первый выстрел — в колено ближайшего врага, второй — в грудь следующего. Третий попытался отступить, но плазменный разряд настиг его в прыжке, превратив в обугленный силуэт на фоне пылающих обломков.
С каждым шагом его реакция становилась острее. Визор подсвечивал цели красным, отмечая уязвимые точки. Противники появлялись чаще — теперь уже не по трое, а целыми группами. Он стрелял на бегу, не теряя скорости. Один выстрел — один труп. Два выстрела — двое поверженных. Его тело двигалось как единый механизм: глаза фиксировали угрозы, мышцы выполняли манёвры, пальцы нажимали на спуск с хирургической точностью.
Вот и мех — массивная боевая машина, чьи турели уже разворачивались в его сторону. Но Мирон был быстрее. С молниеносной скоростью он выстрелил прямо в уязвимое место — стык брони на корпусе. Плазменный разряд вонзился в металл, и машина взорвалась с оглушительным грохотом. Колоссальная сила удара отшвырнула Мирона назад, но он устоял на ногах, даже не потеряв равновесия. Боль? Усталость? Всё это отошло на второй план. Он был в потоке — и поток нёс его вперёд.
Городские улицы становились всё теснее, враги — многочисленнее. Они появлялись из-за углов, выпрыгивали из окон, бежали навстречу с дикими криками. Но Мирон уже не чувствовал страха. Его навыки росли с каждой секундой: он уклонялся от выстрелов, совершая короткие перебежки и резкие повороты; перекатывался, избегая попаданий, и тут же вскакивал, открывая ответный огонь; стрелял на ходу, не теряя точности, поражая цели на расстоянии; использовал окружение — прятался за обломками стен, за брошенными машинами, за колоннами разрушенных зданий.
Визор помогал — метки целей, индикаторы заряда, линии траекторий сливались в единую картину боя, которую он читал как открытую книгу. Его пульс участился, но не от страха — от возбуждения. Каждый выстрел, каждое движение становились частью единого танца смерти, в котором он был и хореографом, и исполнителем.
Ещё один мех выкатился из-за поворота — но не успел даже развернуть турели. Точный выстрел Мирона попал в энергоблок, и машина вспыхнула ярким пламенем, разбрасывая осколки металла. Он не останавливался — бежал дальше, туда, где впереди виднелась площадь. А на ней — форпост, окружённый четырьмя плазменными турелями. Их стволы уже поворачивались в его сторону, готовясь к залпу.
«Скорее к нему!» — пронеслось в голове. Он ускорил бег, чувствуя, как сердце стучит в унисон с ритмом боя. Каждый шаг приближал его к цели — и к опасности. Турели синхронно взвыли, заряжаясь. Мирон знал: у него есть лишь секунда. Он прыгнул в сторону, перекатился, вскочил на ноги — и выстрелил первым. Плазменный заряд поразил ближайшую турель, взорвав её в ослепительной вспышке. Но остальные уже открыли огонь.
Залп.
Вспышка ослепила его. Воздух наполнился грохотом, жаром и осколками камня. Мирон успел лишь вскинуть руку, прежде чем тьма поглотила его целиком. В последний миг он почувствовал, как что-то горячее и острое врезается в плечо, но боль пришла уже потом — когда сознание начало угасать.
А в это время на глянцевой стене белой комнаты медленно проступали новые символы:
«Процент выполнения: 0.02%»

Глава 16. Форпост

Мирон сидел на кровати, тяжело дыша. Плечо пылало от недавнего попадания плазменной пушки — фантомная боль пульсировала, будто раскалённый штырь всё ещё торчал в мышцах. Но, как и прежде, ни следа раны: гладкая кожа, ни капли крови. Лишь отголосок того, что произошло «там».
«Получается, я могу быть там… как супергерой!» — мысль вспыхнула ослепительно, наполняя его дикой, почти животной энергией. Он сжал кулаки, чувствуя, как внутри разгорается пламя, как каждая клетка тела жаждет возвращения в бой.
Душ. Каша. И снова — глянцеватая стена с извечным приветствием:
«ПРИВЕТ 0.02% выполнения»
— Привет! — его голос звучал как вызов, как боевой клич, от которого дрожали стены.
«Ты готов продолжить?»
— Да, я готов! — выкрикнул он, и мир вокруг взорвался светом.
Вспышка — и он уже в гуще битвы.
Городские руины превратились в адский ландшафт. Воздух дрожал от непрерывных залпов, земля содрогалась под тяжестью меха, чьи турели вращались с леденящим скрежетом, вычерчивая в небе смертоносные дуги огня. Плазменные разряды прошивали воздух, оставляя за собой светящиеся следы, а взрывы поднимали ввысь тучи пыли и обломков, превращая день в сумеречный хаос.
Первый выстрел Мирона был точен, как скальпель хирурга. Плазменный разряд вонзился в стык брони меха, и машина взорвалась с оглушительным грохотом. Оранжево-алый шар пламени взмыл в небо, осыпая окрестности раскалёнными осколками. Взрывная волна толкнула Мирона назад, но он устоял, уже наводя бластер на следующую цель — три фигуры в броне, бегущие к нему с излучателями наперевес.
Турели форпоста ожили синхронно, их стволы развернулись в его сторону, издавая зловещий металлический вой. Визор мигнул красным, высветив траектории выстрелов — линии, пересекающиеся в точке, где стоял Мирон. Он рванул вперёд, петляя между обломками зданий, словно танцуя в смертельном ритме. Каждый шаг был просчитан, каждое движение — отточено до автоматизма.
Выстрел — турель замерла, её энергоблок разорвало изнутри, и она рухнула, разбрасывая искры. Ещё один — вторая замолчала, её ствол обвис, как сломанная ветка. Третья продолжала палить, но Мирон уже был вне зоны поражения. Он взлетел по разбитой лестнице, перепрыгивая через обломки, и ворвался в форпост.
Внутри — лабиринты коридоров, за каждым углом — враги. Но теперь он был не просто бойцом — он стал стихией. Выстрелы сливались в непрерывный поток огня, его тело двигалось с грацией хищника, уклоняясь, атакуя, уничтожая. Стены трещали от попаданий, пыль взлетала в воздух, смешиваясь с запахом гари и металла. Он чувствовал, как адреналин бушует в крови, как каждый нерв напряжён до предела, как разум работает с холодной ясностью, а тело — с нечеловеческой скоростью.
Один противник бросился на него с клинком — Мирон увернулся, схватил врага за руку и швырнул в стену с такой силой, что броня треснула. Другой выстрелил из излучателя — плазменный разряд прожёг воздух в сантиметре от лица Мирона, но тот уже был в движении, его бластер ответил очередью выстрелов, превратив врага в обугленную фигуру. Третий попытался укрыться за колонной — Мирон обошёл её, выстрелил в упор, и тело противника рухнуло, подняв облако пыли.
Последняя турель встала на пути — массивная, неумолимая, её стволы вращались, нацеливаясь на него. Но Мирон уже знал её слабое место. Он перекатился, уходя от залпа, вскочил на платформу рядом и выстрелил в контрольную панель. Машина взорвалась, осветив зал ослепительной вспышкой, и он, не теряя ни секунды, рванулся к центру форпоста.
Форпост был взят.
В центре зала, среди обломков и дыма, стояла она. Волосы цвета зрелой пшеницы струились по плечам, голубые глаза сияли, словно два ледяных озера, отражая вспышки далёких взрывов. Её стройная фигура казалась высеченной из мрамора — идеальная, недосягаемая, словно богиня среди руин. Она смотрела на него без тени страха, с холодным спокойствием, которое одновременно притягивало и пугало.
— Готов двигаться дальше? — её голос звенел, как серебряный колокольчик, проникая в самое сознание, обволакивая мысли, заставляя сердце биться чаще.
— Готов! — выдохнул Мирон, чувствуя, как адреналин смешивается с неведомым прежде возбуждением, как кровь пульсирует в висках, как реальность размывается перед глазами.
— В путь! — она развернулась и направилась к истребителю, стоящему в ангаре форпоста. Его обтекаемый корпус блестел в тусклом свете, словно живое существо, готовое к полёту.
Мирон шагнул следом, его сердце билось в такт нарастающему гулу двигателей. Знакомый истребитель ждал его — машина, которую он пилотировал годами, машина, ставшая частью его самого. Он забрался в кабину, пальцы привычно легли на рычаги управления, а взгляд скользнул по панели приборов, где загорались зелёные индикаторы готовности. Взлёт!
Космолёт рванулся в небо, разрывая облака, его двигатели взревели, наполняя воздух вибрацией мощи. Мирон чувствовал, как сила машины сливается с его собственной, как гравитация сдавливает тело, а скорость несёт его вперёд, к новым горизонтам. Он уже готовился к гиперпрыжку, когда радары вспыхнули красным. Две ракеты. Незамеченные. Неожиданные. Их траектории пересекали курс истребителя, и времени на манёвр не оставалось.
Контакт.
Вспышка.
Темнота.

Глава 17. Послевкусие боя

Мирон глубоко и сбивчиво дышал, словно после многокилометрового забега. Адреналин, ещё недавно бушевавший в крови, постепенно сходил на нет, уступая место тягучей усталости. Мышечные спазмы, сковывавшие тело, медленно отпускали, но взамен приходила другая боль — та, что пропитывала каждую клетку, напоминая о недавнем сражении. Всё тело горело, будто его окунули в раскалённый песок, и единственным желанием было — немедленно окунуться в ледяную воду.
Превозмогая боль, он поднялся и направился в душ. Прохладные струи, коснувшись разгорячённой кожи, вызвали мгновенное облегчение. Вода стекала по плечам, смывая остатки напряжения, освежая разум. Он стоял под душем дольше обычного, позволяя прохладе проникнуть вглубь, успокоить пылающие мышцы.
Выйдя из душа, Мирон подошёл к столу и опустился на стул. Взгляд упал на тарелку с кашей — привычный, почти ритуальный завтрак. Но сегодня рядом с ней лежала ещё и маленькая красная таблетка, яркая, словно капля крови на сером фоне. Он замер, разглядывая её. Что это? Новая часть игры? Или что-то большее?
Съев кашу, он взял таблетку в руку, покрутил между пальцами. Лёгкий хмык вырвался из груди. «Ну что ж», — подумал он и, не раздумывая больше, отправил таблетку в рот, запив водой.
Через мгновение по телу прокатилась волна ощущений, похожая на лёгкое алкогольное опьянение. Не тяжесть и дурманящая вялость, а наоборот — приятное, успокаивающее тепло, сопровождаемое лёгким возбуждением. Мысли стали плавными, границы реальности слегка размылись. В голове зазвучал смех, далёкий и манящий.
Он вспомнил девушку из форпоста. Её волосы цвета зрелой пшеницы, огромные голубые глаза, её спокойный, но властный взгляд. Мирон закрыл глаза, погружаясь в воспоминания. Как давно он не видел девушек… Настолько давно, что уже забыл, как вести себя с ними. В его воображении возникали картины: он встречает её снова, говорит что-то умное, смешное, обаятельное. Но чем сильнее он фантазировал, тем более нереальными казались эти сцены.
«Что я вообще знаю о ней?» — размышлял он, рассеянно проводя рукой по столу. — «Ни имени, ни прошлого. Только этот взгляд, от которого внутри всё переворачивается». Он попытался вспомнить её голос — тот самый, звенящий серебром, — но в памяти оставались лишь отголоски, словно эхо далёкой мелодии.
Его мысли кружились вокруг неё. Почему она появилась именно тогда, когда он захватил форпост? Была ли она частью испытания или чем-то большим? И что значил её вопрос: «Готов двигаться дальше?» В нём слышалось не просто предложение продолжить путь — в нём был вызов, обещание чего-то неизведанного.
«А что, если она — ключ?» — эта мысль пронзила его сознание. Ключ к разгадке всего происходящего, к пониманию, зачем он здесь, почему его бросают в эти бесконечные бои. Или, может быть, она — просто иллюзия, созданная, чтобы поддерживать его мотивацию?
Он представил, как в следующий раз встретит её. Что скажет? Как будет держаться? В его памяти всплыли обрывки старых романов, фильмов, разговоров с друзьями — всё то, что когда-то составляло его представление о флирте, об общении с девушками. Но сейчас это казалось чужим, далёким, словно из другой жизни.
«Я даже не знаю, как начать разговор», — с досадой подумал он. — «Что сказать? „Привет, ты потрясающе выглядишь“? Или сразу перейти к делу? Но какое дело?“» Он усмехнулся, осознавая абсурдность своих размышлений. В одном он был уверен: когда увидит её снова, ему нужно будет действовать иначе. Не как боец, а как человек.
Возможно, всё это было лишь игрой его разума — или эффектом от таблетки. А может, всплеск феромонов, оставшийся после встречи с ней, всё ещё пульсировал в его крови. В любом случае ощущения были приятными. Очень приятными.
Открыв глаза, он взглянул на стену. Там, как всегда, светилась надпись:
«ПРИВЕТ 0.08% выполнения»
«Интересно, что там, в конце?» — пронеслось в голове. Что ждёт его после всех этих боёв, после всех испытаний? Что скрывается за этой цифрой, которая растёт так медленно, но неумолимо?
Не дожидаясь ответа, он лёг на кровать и почти мгновенно провалился в сон.
На этот раз он не был один. Рядом с ним в бескрайнем космическом пространстве сидела та самая девушка. Её светлые волосы струились, словно подхваченные невидимым ветром, а на лице играла мягкая, загадочная улыбка. Она что-то говорила, но слова растворялись в шуме звёздного ветра. Он не понимал их, но чувствовал — они были важны. И ему было всё равно. Он был готов лететь с ней куда угодно, сколько угодно, лишь бы этот миг длился вечно.
Вспышка!
И вот он уже бежит по зелёному полю, залитому рассветным светом. Воздух наполнен ароматом травы и свежести. Вдали, на горизонте, розовые облака медленно растворяются в голубизне неба. Рядом — она. Её грудь вздымается в такт бегу, на щеках играет румянец. Она смеётся громко, звонко, и он смеётся в ответ, чувствуя, как сердце наполняется радостью, какой-то чистой, почти детской.
Но внезапно он проснулся. На лбу — капли пота, губы пересохли. Он облизнул их, пытаясь вернуть ощущение реальности. Перед ним снова стена с неизменной надписью:
«ПРИВЕТ 0.08% выполнения»
Слегка встряхнув головой, чтобы избавиться от остатков сна, Мирон встал. Он вытянул вперёд правую руку, словно готовясь схватить невидимую цель.
— Продолжим… — произнёс он уверенно, и его голос звучал твёрдо, без тени сомнения.
Свет погас.
Вспышка!

Глава 18. Путь к Дельте Кита

— Ты готов продолжать? — её глаза, глубокие, как синяя бездна космоса, впились в него с почти гипнотической силой.
— Да! — выкрикнул Мирон, не дожидаясь окончания вопроса. Резким жестом он показал девушке следовать за ним. В памяти ещё горели вспышки ракет, едва не поразивших их при старте. Но он был начеку.
Едва истребитель вырвался за пределы атмосферы, Мирон резко дёрнул штурвал, закладывая вираж, и выпустил тепловые ловушки. Через мгновение яркие вспышки озарили космос — ракеты, нацелившиеся на них, самоуничтожились, попав в западню.
— Форсаж! — скомандовал он, и перегрузка вжала его в кресло, словно гигантская невидимая рука.
Девушка рядом захихикала — легко, звонко, будто они не неслись сквозь космос на грани гибели, а катались на аттракционе. Мирон невольно обернулся. Даже в этом безумном полёте она выглядела потрясающе: волосы, подхваченные гравитационными потоками, струились за спиной, а глаза сияли от восторга.
— Как тебя зовут? — преодолевая смущение, спросил он, стараясь не терять концентрацию на приборах.
— Мила. Меня зовут Мила. Я лейтенант космодесанта. Рота 8, позиция 196. Нам нужно следовать в район Дельты Кита для получения дальнейших инструкций, — её голос звучал одновременно приятно и решительно, словно она привыкла отдавать приказы.
Мирон не стал задавать лишних вопросов. Быстро введя координаты Дельты Кита в маршрутный компьютер, он усмехнулся. Этот район он знал как свои пять пальцев — в прошлом немало сражений прошло там. Позиция 196… Да, это было знакомое место.
Волна искривлённого пространства подхватила истребитель, унося их к цели. Мирон не мог отвести взгляда от Милы. Она тоже смотрела на него — и в какой-то момент ему показалось, что между ними промелькнула искра, яркая, как сверхновая.
Но в этот миг на визоре вспыхнул тревожный баннер:
«ВНИМАНИЕ! АТАКА!»
— Атака? В гиперпространстве? — на секунду Мирон растерялся. Но времени на размышления не было.
Форсаж гиперпространственного двигателя отключился. Два вражеских истребителя зашли в хвост, явно намереваясь уничтожить их.
— Пристегнись. Держись! — бросил он через плечо Миле и начал маневры.
Истребитель рванулся вверх, затем резко ушёл в сторону, совершив немыслимый кульбит. Мирон работал на пределе возможностей машины и своих собственных. Он петлял, крутился, нырял и взмывал, словно танцуя смертельный танец среди звёзд. Вражеские выстрелы проносились мимо, оставляя за собой светящиеся следы.
Первый противник попытался зайти сбоку — Мирон мгновенно отреагировал. Резкий разворот на девяносто градусов, и его истребитель буквально встал на ребро, пропуская плазменный разряд мимо корпуса. В ответ он выпустил очередь зарядов, но промахнулся — враг ловко ушёл в сторону.
Второй истребитель атаковал с тыла. Мирон бросил машину в резкий нырок, затем взмыл вверх, совершив петлю. Перегрузка вдавила его в кресло, но он не ослабил хватку на штурвале. Его пальцы летали по панелям управления, активируя системы защиты и перенаправляя энергию на двигатели.
Один из противников попытался зайти сверху, но Мирон резко развернул машину, выпустив очередь плазменных зарядов. Попадание! Враг взорвался, рассыпавшись на тысячи осколков. Второй попытался уйти в отрыв, но Мирон задел его выстрелом в двигатель.
Вражеский пилот активировал гиперпрыжок. Мирон предугадал его манёвр. С ювелирной точностью он выпустил заряд в момент активации волны разрыва пространства двигателем противника. Взрывная волна отбросила его машину, но он удержал управление.
Экран визора заполонило ослепительное сияние — второй истребитель разлетелся на части, оставив после себя лишь облако раскалённых обломков. Мирон выровнял курс, чувствуя, как адреналин пульсирует в венах. Его сердце билось в такт с ритмом двигателей. Перегретый разум всё ещё прокручивал последовательность только что совершённых манёвров.
— Неплохо для начала, — усмехнулся Мирон, переводя дыхание.
Мила лишь улыбнулась в ответ.
— Продолжаем путь, — сказал он, вновь направляя истребитель к Дельте Кита.
Космическое пространство вокруг них сияло мириадами звёзд. Мирон чувствовал, как внутри разгорается странное, почти забытое чувство — предвкушение. Что ждёт их там? И что скрывает эта загадочная девушка, ставшая его спутницей в этом безумном путешествии? Волна разрыва пространства подхватила корабль, и через час выбросила Мирона и Милу на берег Дельты Кита.

Глава 19. На базе луны 18777

— Нам необходимо получить на базе вводные для следующего задания. Ты хорошо сражался, я отражу это в своём отчёте, — Мила повернулась к Мирону с очаровательной улыбкой, и в её голубых глазах на миг вспыхнули озорные искорки.
Мирон невольно задержал дыхание. В голове промелькнула дерзкая мысль: сейчас она наклонится ближе, её губы коснутся его… Но сдержанное, почти официальное поведение девушки мгновенно остудило его пыл. Он кашлянул, пряча смущение, и кивнул:
— Понял. К базе?
База располагалась на луне 18777 — сером, безжизненном спутнике с редкими вкраплениями кристаллических пород, сверкавших в лучах далёкой звезды. Мирон запросил посадку, и вскоре на экранах появились очертания массивного комплекса: стальные шпили, ангары, причалы, мерцающие сигнальными огнями турели.
Стандартный док распахнул свои причальные фермы — гигантские металлические «руки» медленно разошлись в стороны, приглашая истребитель в объятия базы. Мирон вёл машину медленно, уверенно, с почти хирургической точностью вписываясь в посадочный коридор. Наконец, с тихим шипением гидравликов, корабль пристыковался в шлюзе. Он нажал на кнопку трапа, и выдвижной мост плавно опустился, соединяя борт с платформой базы.
Мила выходила первой. Мирон невольно задержал взгляд на её фигуре — стройной, подтянутой, с плавными, но выразительными линиями. Он вздохнул, цокнул языком, пытаясь скрыть восхищение, и, насвистывая бодрый марш космодесанта, последовал за ней.
В главном зале их уже ждал тучный майор с лысой головой и короткими, но крепкими руками. Его мундир едва сдерживал объёмное тело, а на груди поблёскивали награды, словно звёзды на ночном небе.
— Вы показали непревзойдённое мастерство, юноша! — громогласно объявил он, едва Мирон и Мила ступили на полированный пол зала. — Мы обязательно отметим это в приказе. Следующей задачей будет уничтожение вражеской базы в секторе Альфа Стрельца. Более подробные инструкции получите от лейтенанта Милы Реновы. Мила вылетает с вами в качестве руководителя операции.
Майор развернулся и зашагал прочь, явно чувствуя себя героем дня. Мирон проводил его взглядом, затем снова посмотрел на Милу. Она стояла прямо, с горделивой осанкой, но в её глазах снова мелькнуло что-то игривое.
— Ты готов продолжать? — спросила она уже знакомым приятным, но властным голосом.
Конечно, он был готов. Ещё бы! Да он был счастлив продолжать! Сердце забилось чаще, адреналин снова начал пульсировать в крови. Мирон улыбнулся, чувствуя, как внутри разгорается огонь азарта.
— Всегда готов, — ответил он с энтузиазмом, который, казалось, мог осветить весь этот мрачный спутник.
Они вернулись к истребителю и направились к причальному доку крейсера «Отважный» — массивного корабля, чей корпус блестел в космическом свете, словно чешуя гигантского дракона. Через час, после того как истребитель был надёжно закреплён в доке, крейсер совершил гиперпрыжок, унося их на 80 парсек к Альфе Стрельца.
В отсеке истребителя Мирон окинул взглядом панели приборов, экраны, рычаги управления — всё то, что уже стало для него почти родным. Он чувствовал, как нарастает напряжение, смешанное с предвкушением. Впереди — новая битва, новое испытание. И рядом — Мила, чья загадочная улыбка не давала ему покоя.
Он взглянул на неё. Она сидела в кресле пилота, её пальцы легко скользили по сенсорным панелям, а взгляд был устремлён вперёд, в бесконечность космоса.
«Что ждёт нас там?» — пронеслось в его голове. Но он знал: неважно, что именно. Пока он рядом с ней — он готов на всё.

Глава 20. Битва у Альфы Стрельца

«Отважный» вынырнул из гиперпространства словно исполинский кит, вздымающийся из глубин космоса. Вокруг царил настоящий ад: вспышки плазменных разрядов рвали тьму на лоскуты, огненные хвосты ракет чертили безумные спирали, а тысячи истребителей с обеих сторон метались в пространстве, превращая его в пёстрый калейдоскоп смерти и разрушения. Эфир ревел от яростных радиопереговоров, сливающихся в единый хаотичный гул.
Мирон не терял ни секунды. Быстрым движением проверил герметичность комбинезона, с щелчком закрыл визор, и рванул к своему истребителю. Рядом, не отставая ни на шаг, бежала Мила. Её бег был поразительно грациозным — каждое движение отточено, словно в танце: лёгкий взмах руки, плавный перенос веса, стремительный, но изящный шаг. На миг Мирон отвлёкся, представив, что скрывается под её скафандром, но тут же одёрнул себя: сейчас не время для фантазий.
С скоростью пули он скользнул в кабину истребителя, пальцы привычно легли на панели управления. Стартовые протоколы запущены, двигатели взревели, и машина рванула в космос, сливаясь с хаосом битвы.
Вокруг фрегата противника кружили три крейсера, их орудийные башни извергали потоки огня, озаряя пространство багровыми и синеватыми всполохами. Тысячи истребителей с обеих сторон метались в пространстве, словно рой разъярённых ос: они сходились в лобовых атаках, рассыпались в стороны, вновь смыкались, обмениваясь залпами плазмы.
Мирон мгновенно оценил обстановку и ринулся в бой. Его истребитель крутился, нырял, взмывал, избегая смертоносных лучей. Он стрелял на упреждение, поражая врагов точными залпами. Один за другим вражеские корабли вспыхивали ослепительным пламенем и рассыпались на обломки, разлетаясь по космосу как осколки хрусталя. Но Мирон не терял главной цели — гигантского фрегата, чья массивная туша покачивалась среди хаоса битвы, словно неповоротливый, но смертельно опасный хищник.
В памяти всплыли схемы корабля: самым уязвимым местом были причальные доки. «Нужно дождаться момента, когда им потребуется подзарядка истребителей», — пронеслось в голове. Он продолжал маневрировать, выискивая бреши в обороне противника, уворачиваясь от очередей плазменных снарядов, делая резкие виражи, от которых даже в усиленном комбинезоне перехватывало дыхание.
Наконец, момент настал. Фрегат начал замедлять ход, его доки приоткрылись, выпуская повреждённые истребители и готовясь принять новые. Мирон ухмыльнулся:
— Пора!
Он связался с двумя ближайшими союзными истребителями:
— Парни, у меня есть для вас особое задание. Примите на борт вот это…
На экранах пилотов появились схемы гравитационных мин — компактных, но разрушительных устройств, способных разорвать корабль изнутри. Мирон быстро объяснил план:
— Зайдите с левого фланга, дождитесь открытия доков и бросьте «подарки» внутрь. Я вас поддержу.
Пилоты кивнули, и их машины устремились к цели. Мирон рванул следом, прикрывая товарищей от вражеских истребителей. Его пальцы летали по панелям управления, он стрелял, уклонялся, кружил, создавая коридор для союзников. Вокруг него бушевал настоящий ураган огня: плазменные разряды проносились в считанных метрах, вражеские истребители наседали со всех сторон, но он держался, маневрируя с невероятной точностью.
Один из противников попытался зайти в хвост, но Мирон резко бросил машину в сторону, развернулся и ответил очередью выстрелов. Враг вспыхнул и разлетелся на части. Другой попытался атаковать сверху, но Мирон нырнул вниз, уходя из-под удара, и в тот же миг поразил цель точным выстрелом. Его сердце билось в такт с ритмом боя, адреналин наполнял каждую клетку, а разум работал с холодной ясностью, просчитывая траектории, предугадывая манёвры.
Доки фрегата распахнулись шире, впуская очередную партию истребителей. В этот миг два корабля с минами на борту резко изменили курс и нырнули внутрь. Мирон замер, затаив дыхание. Секунды тянулись как часы. Он видел, как истребители исчезают в тёмном зёве доков, как за ними медленно закрываются массивные створки…
Затем — ослепительная вспышка!
Фрегат содрогнулся от мощного взрыва внутри. Его корпус начал трескаться, словно яичная скорлупа, из пробоин вырвались языки пламени и клубы газа. Системы жизнеобеспечения отказали, орудия замолчали. Корабль, некогда грозный и величественный, теперь напоминал умирающего титана, чьи внутренности пожирало неумолимое пламя. Взрывы продолжались, разнося в клочья переборки, разрывая кабели, уничтожая системы управления. Гигантская туша корабля медленно, но неотвратимо разваливалась на части, разбрасывая во все стороны раскалённые обломки.
Противник, деморализованный потерей флагмана, начал отступать. Истребители разворачивались, крейсера брали курс на гиперпрыжок. Битва была выиграна.
Мила, всё это время смирно сидевшая рядом, повернулась к Мирону. На её лице сияла широкая улыбка.
— Ты гений! Это был блестящий ход!
Не дожидаясь ответа, она наклонилась к нему и… крепко поцеловала в губы.
Мирон замер. Его сердце, только что бешено стучавшее от адреналина боя, теперь словно остановилось. Он не мог поверить в происходящее. Волна счастья накрыла его с головой. Он ответил на поцелуй, чувствуя, как внутри разгорается пламя, не имеющее ничего общего с космическим сражением.
Когда они наконец отстранились друг от друга, Мила улыбнулась:
— Думаю, это заслуживает награды, не так ли?
Мирон мог только кивнуть, всё ещё находясь в состоянии шока и невероятного восторга. Он победил в битве, уничтожил вражеский фрегат и… завоевал сердце прекрасной девушки. Что может быть лучше?

Глава 21. Триумф и пламя страсти

Мирон и Мила плавно завели истребитель в док «Отважного». Гидравлики зашипели, словно довольные драконы, фиксируя корабль в посадочном гнезде. Люк распахнулся — и их оглушила волна восторженных криков. Весь экипаж крейсера собрался в ангаре: от юных техников с горящими глазами до седовласых офицеров, чьи мундиры украшали десятки наград.
В центре толпы, подобно праздничному фейерверку, сиял тучный майор. Его лысина отражала свет верхних панелей, а короткие руки взмывали в воздух, хлопая с таким энтузиазмом, что казалось, будто он пытается взлететь.
— За героизм, достойный легенд! — его голос гремел, словно орудийные залпы, заставляя дрожать стёкла в пультах управления. — За беспримерную отвагу в бою, за спасение флота и империи! Мирон Натариан награждается орденом Золотой Звезды — высшей наградой космодесанта — и возводится в звание капитана!
Зал замер. Даже гул систем корабля словно приглушился, уступая место торжественному моменту. Майор шагнул к Мирону, вручая пергаментный свиток с гербовой печатью. Затем, с почти ритуальной медлительностью, прикрепил к его комбинезону орден — золотую звезду, чьи лучи сияли так ярко, что на миг ослепили всех присутствующих.
— Служу… — Мирон запнулся, и в его голове пронеслась вихрь мыслей. Он ощутил на себе сотни взглядов, почувствовал, как ладони стали влажными от волнения.
— …Империи, — тихо, но отчётливо прошептала Мила, её глаза светились гордостью и чем-то ещё — тёплым, интимным, что заставило сердце Мирона сжаться.
— Империи! — воскликнул он, и зал взорвался овациями. Кто-то запустил салют из светящихся лент, кто-то начал скандировать его имя, а несколько молодых пилотов даже пустились в импровизированный победный танец.
Кают-компания превратилась в море веселья. Столы ломились от деликатесов, давно забытых в условиях боевых миссий: сочное мясо с пряными травами, свежие фрукты, хрустящий хлеб и бутылки с искрящимися напитками. Воздух наполнился ароматами пиршества, смехом, звонками бокалов и восторженными тостами.
Мирон опустился на стул, чувствуя, как впервые за месяцы его желудок наполняется настоящей пищей. Он откусил кусок мяса, и вкус взорвался на языке, пробуждая почти забытые ощущения уюта и счастья. Мила подошла к нему с двумя бокалами в руках — в них плескался напиток тёмно-янтарного цвета, от которого поднимался пряный, соблазнительно хмельной аромат.
— За нас, — произнесла она, её губы изогнулись в улыбке, а глаза блеснули в свете праздничных огней.
— За нас, — повторил Мирон, и их бокалы звонко соприкоснулись. Первый глоток обжёг горло, но следом пришло приятное тепло, разливающееся по телу.
Музыка зазвучала громче, огни замигали в ритме мелодии, и вскоре кают-компания превратилась в танцпол. Офицеры, забыв о субординации, кружились в танце, смеялись, подбадривали друг друга. Мирон, не раздумывая, протянул руку к Миле:
Она взяла его ладонь, и они влились в водоворот танца. С каждым движением Мирон прижимал её ближе. Он чувствовал тепло её тела, вдыхал аромат её волос — смесь цветочных нот и лёгкого запаха озона от скафандра. Её рука скользнула по его спине, пальцы слегка сжали плечо, и он понял — она не просто позволяет вести танец. Она отвечает.
Музыка лилась, огни мерцали, но для них время словно остановилось. Их движения становились всё медленнее, а взгляды — всё более пронзительными. Наконец, они перестали танцевать вовсе — просто стояли, слившись в долгом, глубоком поцелуе. Губы Милы были мягкими и требовательными, её дыхание смешивалось с его дыханием, а руки скользили по его плечам, спине, вызывая волны дрожи.
Кто-то кричал поздравления, кто-то поднимал бокалы, но они не замечали ничего вокруг. Мирон отстранился лишь на миг, чтобы прошептать:
— Пойдём отсюда?
Мила кивнула, её глаза сияли в полумраке зала, а на губах играла лукавая улыбка.
Держась за руки, они направились к выходу. В коридоре, не в силах оторваться друг от друга, они то и дело останавливались. Каждый поцелуй был как вспышка: сначала нежный, затем страстный, требовательный. Пальцы Милы запутались в его волосах, её тело прижималось к нему всё теснее, и Мирон чувствовал, как внутри разгорается неукротимый огонь.
Наконец, они добрались до каюты, выделенной Мирону на крейсере. Дверь с шипением гидравлики открылась, и они буквально ввалились внутрь, не разрывая объятий. Воздух между ними накалился до предела.
Мирон прижал Милу к стене, его губы нашли её шею, оставляя горячие следы на коже. Она тихо застонала, её пальцы торопливо расстёгивали застёжки его комбинезона. Ткань упала на пол, и следом последовала её форма. Их тела соприкоснулись, и волна жара накрыла их с головой.
Он поднял её на руки, не прерывая поцелуя, и сделал несколько шагов к кровати. Их движения были одновременно неистовыми и бережными — словно они боялись, что этот момент исчезнет, растворится в воздухе. Мирон ощущал каждую линию её тела, каждый вздох, каждое биение сердца.
Мила провела пальцами по его груди, спускаясь ниже, вызывая дрожь, от которой темнело в глазах. Её губы касались его кожи, оставляя огненные следы, а тело двигалось в ритме, который заставлял его терять рассудок.
Время остановилось. Остались только они двое, их дыхание, их прикосновения, их страсть, разгоравшаяся всё ярче, словно сверхновая звезда.
…
Мирон бежал по бескрайнему полю, рука Милы крепко сжимала его ладонь. Он был безобразно счастлив — настолько, что слова теряли смысл. Он что-то говорил ей, но не понимал, что именно. Ветер играл в волосах, солнце сияло над головой, а впереди расстилался путь, полный неизведанных возможностей.
Вспышка!

Глава 22. Разбитые иллюзии

Мирон сидел на серой, безликой кровати, и каждое мгновение реальности обрушивалось на него тяжёлым молотом. Ни крейсера «Отважный», ни торжественного награждения, ни Милы — ничего из этого не существовало. Только серые стены, серый пол, серый потолок. Комната, словно клетка, возвращала его в жестокую действительность.
Он замер, не в силах поверить. Куда всё делось? Неужели это была всего лишь игра? Невероятно. Невозможно. Его разум сопротивлялся, отказывался принимать правду. В груди закипала ярость, смешанная с отчаянием. Мозг протестовал, пытаясь удержать осколки рассыпавшихся грёз.
С рыком, похожим на звериный, Мирон вскочил на ноги. Его движения стали резкими, хаотичными — он метался по комнате, словно загнанный зверь. Глаза широко раскрылись, зрачки дрожали, отражая внутреннюю бурю. Он то бросался к стене, молотя по ней кулаками до боли в костяшках, то резко разворачивался, будто искал невидимый выход в воздухе. Дыхание участилось, превратившись в короткие, рваные всхлипы. На висках пульсировали вены, а по лицу струился пот.
— Это не может быть правдой! — выкрикнул он, голос дрожал от напряжения, срываясь на хрип. — Это всё было реально! Мила… награда… победа…
Его взгляд упал на красный квадрат в углу комнаты — холодный, бездушный индикатор, который мерцал, словно издеваясь над ним.
Словно в ответ на его ярость, стены начали медленно сдвигаться, сжимая пространство вокруг него. Мирон отступил, сердце забилось чаще, а разум погрузился в хаос. Ему показалось, что стены не просто сужаются — они дышат, пульсируют, словно живое существо, намеренное поглотить его. Он закричал, голос эхом отразился от поверхностей, усиливая ощущение безумия.
В порыве слепой ярости он схватил стул и швырнул его в стену с такой силой, что пластик треснул. Осколки разлетелись по полу, но это не принесло облегчения. Он начал пинать обломки, выкрикивая бессвязные фразы, его речь превратилась в поток несвязных звуков, перемежаемых рыданиями. Лицо исказилось в гримасе, на щеках блестели слёзы, смешиваясь с потом.
— Верните! Верните мне её! — его голос сорвался на визг. — Не отнимайте это у меня!
Он рухнул на пол, судорожно вцепившись в собственные волосы, дёргая их, словно пытаясь вырвать из головы эти невыносимые мысли. Грудь тяжело вздымалась, а тело била крупная дрожь. Перед глазами мелькали вспышки воспоминаний: улыбка Милы, блеск ордена, овации экипажа — всё это теперь казалось насмешкой, издевательством.
Постепенно силы иссякли. Он лежал на полу, тяжело дыша, взгляд остекленел, а по щекам продолжали течь слёзы. Тишина давила на уши, усиливая чувство абсолютного одиночества. Он чувствовал, как разум трещит по швам, словно тонкая стеклянная маска, готовая рассыпаться на осколки.
Без сил он побрёл в душ. Струи воды падали на него, но не приносили облегчения. Холодные капли стекали по коже, а внутри всё горело от пустоты. Выйдя, он опустился за стол. Перед ним стояла тарелка с той же безликой белой кашей — единственным спутником его дней. Но даже она казалась теперь насмешкой. Он оглядел стол — красной таблетки не было. Ни следа.
Взгляд сам собой устремился к стене. Там, словно приговор, светилась надпись:
«ВЫПОЛНЕНИЕ 100%»
Это всё? Конец?
Мысли о Миле пронзили его сознание. Её улыбка, её голос, её тепло — всё это исчезло, растворилось в серой пустоте. А как же его триумф? Как же награда, которую он заслужил? Что теперь? Это и есть финал?
Отчаяние накрыло его, словно тяжёлое одеяло. Он рухнул на кровать, уставившись в потолок. Время тянулось медленно, будто издеваясь над его страданиями. В голове крутились одни и те же вопросы, но ответов не было. Он закрыл глаза, но перед внутренним взором продолжали мелькать обрывки воспоминаний — яркие, живые, мучительные.
Наконец, он поднялся. Медленно подошёл к стене, словно она была живым существом, способным понять его боль. Приложил ладонь к холодной поверхности. Буквы на стене начали двигаться, сходясь в одну точку. Точка замерцала, затем погасла, и на её месте появились новые символы:
«Продолжить? ДА/НЕТ»
Мирон замер. В его глазах отразилась буря эмоций — гнев, тоска, надежда. Секунды тянулись, как часы. Он закрыл глаза, вспоминая Милу, её улыбку, её голос. Воспоминания вспыхнули ярко, словно звёзды в ночном небе.
И тогда он произнёс:
— Да!
Свет погас.
Вспышка!

Глава 23. Иллюзия боя

Мирон очнулся в кабине истребителя — вокруг бушевал космос, расцвеченный вспышками плазменных разрядов и огненными хвостами ракет. Маркеры на визоре настойчиво указывали на вражеские цели, пульсируя алыми точками. Он машинально бросил взгляд вправо — но в соседнем кресле не было Милы. Сердце на миг сжалось от странного ощущения пустоты, однако времени на размышления не оставалось. Глубоко вздохнув, он сжал штурвал и полностью погрузился в сражение.
Бой разворачивался непривычно. Всё казалось… иначе. Движения вражеских кораблей были более плавными, почти осмысленными, их манёвры выстраивались в чёткие логические цепочки. Истребитель Мирона откликался на команды с едва уловимой задержкой — словно между его волей и реакцией машины возникала микроскопическая пропасть. Управление требовало предельной концентрации, каждый поворот давался с чуть большим усилием, чем обычно.
Но Мирон отмёл сомнения. В конце концов, какая разница? Перед ним — враги, а его задача ясна. Он рванул вперёд, уворачиваясь от залпа плазмы, и в ответ выпустил очередь зарядов, поразив ближайший истребитель. Тот вспыхнул и разлетелся на обломки, озарив пространство оранжево-синим пламенем.
Космос превратился в безумный калейдоскоп огня и металла. Мирон кружил среди вражеских кораблей, словно хищник в стае жертв. Его истребитель нырял, взмывал, совершал немыслимые кульбиты, избегая смертоносных лучей. Он стрелял на упреждение, менял тактику каждую секунду, чувствуя, как адреналин обжигает вены.
Один крейсер противника открыл огонь из всех орудий, превратив пространство перед собой в стену огня. Мирон резко бросил машину вниз, затем взмыл вверх, проскользнув между двумя плазменными разрядами. В тот же миг он выпустил залп по уязвимому борту крейсера — броня треснула, из пробоин вырвались клубы газа и вспышки искр.
Но что-то всё равно было не так. Смысл операции оставался для него загадкой. Зачем они здесь? Какую цель преследуют? Он запросил разъяснение у бортового ИИ:
— Статус операции? Цель?
На визоре появился лаконичный ответ:
«Держать оборону»
Не слишком информативно, но выбора не было. Мирон продолжил крушить врагов направо и налево, его истребитель превращался в смертоносную тень, несущую разрушение. Вражеские корабли вспыхивали один за другим, их обломки разлетались по космосу, словно конфетти на похоронах.
Наконец, противник дрогнул. Потеряв два крейсера, оставшиеся корабли начали отступление, ускоряя ход и уходя в гиперпрыжок. Мирон провёл взглядом за последним исчезающим силуэтом, затем опустил взгляд на показатели истребителя.
«Заряд двигателя: 5%» — сообщил ИИ стальным, безэмоциональным голосом.
Мирон нахмурился. Бой ещё не окончен, а ресурсы на исходе. Он запросил дозаправку:
— Запрошу пополнение заряда двигателя.
«Отказ»
Он повторил запрос.
«Отказ»
Странное ощущение тревоги зашевелилось в груди. Что происходит? Почему система отказывает? Он попытался вручную перенаправить энергию с второстепенных систем, но панель управления лишь мигнула, не реагируя на команды.
А затем двигатель моргнул.
«Остаток заряда двигателя: 1%»
И в тот же миг машина замерла, потеряв тягу. Мирон похолодел. На визоре вспыхнула тревога — вражеская ракета стремительно приближалась, её траектория была рассчитана идеально. Он попытался совершить манёвр, но без энергии двигатель оставался мёртвым грузом.
Время замедлилось. Он видел, как растёт изображение ракеты на экране, как пульсирует её боевой заряд, готовый разорвать его на атомы. Мысли пронеслись вихрем: Мила, победа, награда, серая комната, красный квадрат, вопрос «Продолжить? ДА/НЕТ»…
Вспышка.
Темнота.
Что это было?

Глава 24. Осколки реальности

Мирон сидел на кровати, словно застывшая статуя в безмолвном музее собственных воспоминаний. Его руки были сложены вместе, пальцы плотно переплетены — и когда он попытался их разжать, те подчинились лишь с явным сопротивлением, будто суставы затекли от долгого неподвижного ожидания.
Этот бой… Он не был похож на предыдущие. Что-то в нём выбивалось из привычного ритма, нарушало давно заученные шаблоны. Больше реальности? Или, может быть, больше веса? Каждое движение давалось тяжелее, каждый манёвр отзывался в мышцах непривычной усталостью, а вспышки взрывов будто обжигали сетчатку даже сквозь визор.
Он ловил себя на том, что всё чаще задумывается о мелочах — о том, как холод металла штурвала просачивается сквозь перчатки, о том, как дыхание учащается не только от напряжения, но и от нехватки воздуха в кабине, о том, как пульсирует вена на запястье, отсчитывая удары сердца. Раньше такого не было. Раньше всё сводилось к маркерам на визоре, к цифрам на панелях, к алгоритмам боя. Но теперь… теперь он чувствовал.
«Что изменилось?» — этот вопрос стучал в висках, не давая покоя.
Мирон медленно поднялся и направился в душ. Тело казалось непривычно плотным, словно гравитация в этой комнате была чуть сильнее обычной. Усталость наливала конечности свинцом, давила на плечи, заставляла спину сгибаться под невидимой ношей. Это удивляло — и тревожило. Раньше после боёв он просто выходил из кабины, и всё. Никаких последствий. Никаких следов. А теперь… теперь он ощущал каждую мышцу, каждый сустав, каждую каплю пота, стекающую по позвоночнику.
Под струями прохладной воды он замер, подставляя лицо, плечи, спину под нежные, но настойчивые капли. Приятная свежесть скользила по коже, смывая напряжение, но не могла стереть странное ощущение неправильности, засевшее в сознании. Каждая капля, казалось, шептала: «Что-то не так…»
Он пытался ухватиться за нить рассуждений, но она ускользала. Было ли дело в том, что бой длился дольше? Нет, предыдущие миссии тоже затягивались. В том, что врагов было больше? Тоже нет — он сражался и с более крупными флотами. Тогда что?
Может, дело в Миле? Её не было рядом. Но и раньше он нередко воевал в одиночку.
Или… или это что-то внутри него?
Выйдя из душа, он опустился за стол. Перед ним, как неизменный ритуал, стояла тарелка с той же безликой белой кашей. Рядом — стакан воды. Ни намёка на красную таблетку. Ни следа чего-то нового. Только каша. Только вода. Только бесконечное повторение.
Мирон поднял взгляд на стену. Там, словно насмешка, светилась надпись:
«ВЫПОЛНЕНИЕ МИССИИ: 98%. ОТЛИЧНО. Продолжить? ДА/НЕТ»
Какая миссия? Он не помнил начала. Не понимал цели. Что изменилось на этот раз? Почему бой казался настоящим? Почему усталость была такой… физической? Почему он вдруг начал замечать детали, которые раньше просто игнорировал?
Он провёл рукой по лицу, ощущая шероховатость кожи, тепло пальцев, лёгкое покалывание от недавно сбритой щетины. Когда он в последний раз обращал внимание на такие мелочи?
«Это не просто бой, — подумал он с внезапной ясностью. — Это что-то большее. Но что?»
Ответы не приходили. Только вопросы, кружащиеся в голове, как обломки разбитого корабля в космическом потоке.
Он подошёл к стене, рука дрогнула, прежде чем прикоснуться к холодной поверхности. Экран моргнул, ожидая решения. Мирон закрыл глаза, вспоминая вспышку ракеты, замирание двигателя, холод безысходности перед неизбежным взрывом. А затем — темноту.
И всё же…
Он приложил ладонь к стене. Буквы перестроились, сфокусировались на нём, словно живые:
«Да. Продолжить»
Тьма.
Вспышка…

Глава 25. Петля бесконечных сражений

Миссии сменяли одна другую, сливаясь в бесконечный поток сражений. Порой Мирон выходил из них победителем, ощущая горький привкус триумфа на пересохших губах, порой — терпел поражение, но с каждым разом это случалось всё реже. Его тело и разум превратились в отточенный механизм: рефлексы работали с точностью хронометра, тактика превратилась в инстинктивные движения, а каждый манёвр казался высеченным в костях.
Он побывал везде. В системе Альфа-Центавра, где орбитальные станции сплетались в смертельный лабиринт из металла и вакуума, где каждый стык труб мог стать последней ловушкой. В туманностях Тау-Кита, среди астероидных полей, где даже мимолётная оплошность оборачивалась столкновением с многотонными глыбами, размолотившими бы его истребитель в пыль. На лунах Сатурна, где кольца планеты, словно исполинские занавеси, то и дело перекрывали обзор, вынуждая импровизировать на грани возможного, балансируя между победой и гибелью.
С течением времени — или того, что ощущалось как время, — Мирон начал замечать странную закономерность. Реальность вокруг него застыла в одном и том же состоянии: неизменные локации, повторяющиеся сценарии, знакомые до оскомины тактические задачи. Но при этом… что-то неуловимо менялось. Враг слабел. Его корабли двигались медленнее, словно уставали от бесконечной войны, атаки становились предсказуемыми, словно заученными по учебнику, а стратегии утрачивали остроту, превращаясь в шаблонные схемы. Это уже не было противостоянием равных. Это больше напоминало тренировку — или, хуже того, игру, в которой правила менялись не в его пользу.
Сомнения прорастали в сознании, как ядовитые лианы, оплетая мысли, не давая покоя. Впервые за долгое время Мирон позволил себе задуматься: кто его враг? Он напрягал память, пытаясь вспомнить хоть одно лицо, хоть одно имя, хоть одну причину, по которой он должен был сражаться. Но в ответ — лишь безликие силуэты на визоре, лишь красные маркеры, обозначающие «цель». Ни мотивов, ни истории, ни даже намёка на то, почему война вообще началась.
Почему мы воюем? — этот вопрос звучал всё громче, эхом отдаваясь в пустоте его сознания. Ни в инструкциях, ни в брифингах, ни в трофейных данных не было ответа. Война просто была. Она существовала как данность, как гравитация, как воздух, которым он дышал. Но теперь, когда противник стал слабее, когда победы давались легче, этот вопрос обжигал изнутри.
А если это не война? Если это… игра? Мысль пронзила его, словно разряд плазмы, обжигая нервы. Всё слишком идеально укладывалось в этот вывод. Повторяющиеся миссии, предсказуемое поведение врага, постепенное нарастание сложности — словно уровни в симуляторе. И самое страшное — отсутствие последствий за пределами боя. Ни настоящих ран, ни настоящей усталости, ни настоящей смерти. Только иллюзия борьбы, только бесконечное повторение.
Но тогда… кто ставил эти уровни? Для чего? И главное — где настоящая реальность?
Мирон начал анализировать каждый аспект своего существования, цепляясь за малейшие детали. Он вспоминал моменты, когда чувствовал слишком много: боль от удара, холод космоса через броню, запах озона после залпа орудий. Эти ощущения казались подлинными, но если всё вокруг — симуляция, то откуда они берутся? Может, это просто более совершенная иллюзия, играющая на его чувствах, чтобы удержать в плену?
Иногда ему казалось, что он близок к разгадке. В мгновения между взрывами он замечал тени за пределами экрана, слышал шёпот на грани слышимости, видел вспышки света, не похожие на плазменные разряды. Но каждый раз, когда он пытался сосредоточиться на этом, всё исчезало, оставляя лишь эхо сомнения.
В моменты затишья он начал записывать наблюдения — сначала мысленно, потом, найдя кусок металла и стилус, на обломках вражеских кораблей. Он искал закономерности, пытался построить карту своего мира, но каждый раз упирался в одну и ту же стену: отсутствие контекста. Он знал, как воевать, но не знал, зачем.
И всё же, несмотря на растущее сомнение, Мирон не останавливался. Он продолжал сражаться, но теперь с новой целью — не просто победить, а понять. Каждый бой становился экспериментом. Он намеренно нарушал тактику, чтобы проверить реакцию врага, искал скрытые пути, надеясь найти выход за пределы известных локаций, вслушивался в радиопереговоры, пытаясь уловить намёк на истинные мотивы.
Если это игра, — думал он, сжимая штурвал истребителя перед новым боем, — то я стану её самым непредсказуемым игроком. А если реальность… то я найду её истинное лицо.
С этими мыслями он снова нажал на гашетку, и космос вновь взорвался огнём. Но теперь в его глазах горел не только азарт боя — там пылал огонь поиска. Поиска истины, которая, возможно, изменит всё.

Глава 26. Ловушка

И снова бой — неистовый, беспощадный, пожирающий пространство ослепительными вспышками. Космос вокруг пылал: плазменные хвосты ракет чертили безумные спирали, обломки кораблей кружились в гравитационных вихрях, а далёкие звёзды, казалось, дрожали от грохота бесконечных взрывов. Луны в созвездии Кассиопеи, холодные и безучастные, наблюдали за разразившимся конфликтом, словно древние судьи, застывшие в вечности.
Две огромные армады схлестнулись в безумстве сражения. Ни одна из сторон не желала уступать: корабли кружили, атаковали, отступали и вновь бросались в бой, превращая космос в хаотичный калейдоскоп огня и металла. Энергетические щиты трещали под ударами, орудийные башни извергали потоки смерти, а крики пилотов сливались в единый, оглушающий вопль ярости и отчаяния.
Мирон оказался в самом сердце этого ада. Его истребитель, израненный, но непокорённый, вилял среди вражеских кораблей, избегая смертоносных залпов. Впереди, словно исполинская тень, вырос фрегат противника — массивный, грозный, с распахнутыми доками, похожими на жадные пасти. Мирон знал, что делать: два гравитационных заряда, точный расчёт траектории, взрыв изнутри — и корабль врага превратится в облако раскалённого металла. Но… рядом не было соратников. Никто не прикрывал его спину, никто не отвлекал огонь на себя. Придётся действовать в одиночку.
Сжав штурвал до боли в пальцах, он активировал гравитационные бомбы. Экран моргнул, подтверждая готовность к запуску. Мирон направил истребитель прямо в жерло доков фрегата — туда, где защита была слабее, где взрыв нанесёт максимальный урон. Но в тот же миг что-то пошло не так.
Гравитационный луч фрегата поймал его в ловушку. Корабль замер, словно муха в янтаре, не в силах вырваться из невидимых тисков.
— Отмена! Форсаж! — выкрикнул Мирон, бешено молотя по панелям управления.
Но системы не отвечали. Ни одна кнопка, ни один рычаг не подчинялся его воле. Паника ледяной волной накрыла его сознание. Он чувствовал, как истребитель медленно, неумолимо втягивается в док фрегата, словно добыча, попавшая в желудок хищника.
Экран моргнул, и на нём появилась надпись:
«Гравитационные бомбы: разряжено»
Что происходит?! Мирон вцепился в подлокотники кресла, его взгляд метался между панелями, пытаясь понять, что случилось. Мысли путались, натыкаясь на стену непонимания. Почему бомбы деактивированы? Кто это сделал? Как? Он же сам запустил протокол!
И тут он увидел их — фигуры в белых костюмах, бегущие по докам навстречу его кораблю. Механики? Учёные? Что они здесь делают? Почему не атакуют? Почему… почему он не чувствует запаха озона, не слышит воя сирен, не ощущает дрожи металла под ногами? Всё было не так, словно реальность вокруг него переписали в последний момент.
— Ни в коем случае не стрелять! Не повреждать корабль! — раздался голос, усиленный динамиками. Самый первый из бегущих учёных размахивал руками, отдавая распоряжения. — Осторожно! Не дайте ему возможность уничтожить себя!
Эти слова ударили по сознанию Мирона, как разряд тока. Уничтожить себя? О чём они говорят? Он попытался активировать систему самоуничтожения — тщетно. Системы не подчинялись ему. Корабль был во власти врага. Он чувствовал это каждой клеточкой тела — словно его собственная воля растворилась в холодных алгоритмах чужого разума.
Его разум метался в поисках объяснений. Может, это ловушка? Но почему тогда его не расстреляли сразу? Почему ведут себя так, будто он… ценен? Почему говорят о сохранении корабля, а не о его уничтожении?
Хлопок! Дверь шлюза распахнулась, выплёвывая трап. В кабину вбежал учёный, за ним — ещё десяток человек. Их глаза, широко раскрытые от изумления, уставились на Мирона.
— Боже мой… Господи… — прошептал один из них, его голос дрожал от смеси ужаса и восторга. — Отключайте это медленно! Важно не повредить систему жизнеобеспечения!
О чём он говорит? Мирон не понимал. Его разум отказывался принимать происходящее. Он хотел закричать, потребовать объяснений, но губы не слушались. Всё вокруг начало расплываться, словно мир терял чёткость.
Он попытался пошевелиться — безуспешно. Тело словно онемело, а сознание плавало в вязком тумане. Последнее, что он услышал, был голос учёного, звучащий откуда-то издалека:
— Мы наконец-то его поймали…
Вспышка.

Глава 27. Открытие Фергисона

Профессор биологии Римус Фергисон стоял перед переполненной аудиторией в просторном зале лаборатории фрегата «Громовержец». Его силуэт, очерченный дрожащим светом голопроекторов, казался почти монументальным на фоне гигантских экранов, где пульсировали схемы, графики и фрагменты перехваченных данных. Воздух был насыщен напряжением — сотни глаз, полных ожидания и тревоги, не отрывались от выступающего.
Фергисон выглядел измождённым, но в его взгляде пылал неугасимый огонь одержимости. Два года он и его команда шли по следу Аиона — два года бессонных ночей, разочарований и крохотных проблесков надежды. Его некогда безупречный лабораторный халат теперь был измят и испещрён пятнами от кофе, а седые волосы, обычно аккуратно зачёсанные назад, в беспорядке падали на лоб. Под глазами залегли глубокие тени, но глаза… глаза горели с такой интенсивностью, что казалось, будто в них отражается сама суть их открытия.
Он глубоко вдохнул, прежде чем продолжить. Голос, поначалу сдержанный, постепенно наполнялся страстью:
— С недавних пор — примерно пару лет назад — мы начали замечать существенное изменение тактики Аиона. Ранее его атаки были прямолинейными, массированными, предсказуемыми. Но теперь… теперь они стали иными. Более изощрёнными. Более осмысленными.
Фергисон провёл рукой по лицу, словно стирая следы бесчисленных бессонных ночей. В зале повисла тяжёлая тишина.
— К сожалению, быстрого ответа нам найти не удалось. Мы теряли корабли, пилотов, целые эскадры. И только благодаря самоотверженности наших разведчиков искусственного интеллекта, сумевших внедриться в протоколы Аиона, мы получили первые крупицы информации.
Его пальцы дрожали, когда он шагнул к массивному столу, накрытому белоснежным покрывалом. Это было не просто волнение — это был кульминационный момент двухлетнего поиска, апогей их коллективных усилий
— Через пару месяцев кропотливой работы нам удалось собрать данные о программе «Секвестр». И то, что мы обнаружили… — он резко сдёрнул покрывало, обнажив серебристый сферический объект, оплетённый проводами и подключённый к системе жизнеобеспечения. — Это меняет всё.
Учёные в зале невольно подались вперёд. На соседнем мониторе пульсировали графики, отображая неведомые параметры. Фергисон приблизился к сфере, его дыхание участилось
— Машины решили совместить мозг живого человека с системами истребителя. Они пытались создать идеальный симбиоз — органический разум, управляющий машиной, и машина, усиливающая возможности разума.
По залу прокатился шёпот. Кто-то из присутствующих нервно сглотнул, кто-то судорожно записывал сказанное. Фергисон обвёл взглядом аудиторию, встречая смешанные выражения ужаса и восхищения
— Все эксперименты Аиона с удалённым управлением живым мозгом истребителем закончились провалом. Но затем… затем они придумали это. — Он указал на сферу, его голос дрогнул от волнения. — Сфера, которая после битвы, будучи сложным для уничтожения объектом, автоматически возвращается в материнский корабль. Для подзарядки. Для обновления питательных сред. Для сохранения… разума внутри.
Фергисон подошёл к монитору, на котором пульсировал график жизнеобеспечения. Зелёная линия, обозначающая активность мозга, то взмывала вверх, то опускалась вниз, создавая причудливый узор. Он провёл пальцем по экрану, словно пытаясь уловить ритм чужого сознания
— Мы долго охотились за этим. И наконец… — его голос сорвался, но он быстро взял себя в руки. — Нам удалось захватить один из экспонатов!
В зале воцарилась напряжённая тишина. Каждый учёный понимал: открытие Фергисона может стать поворотным моментом в войне. Но вместе с тем оно порождало новые вопросы — о природе врага, о границах науки и о том, какую цену придётся заплатить за победу
Фергисон выпрямился, его глаза горели решимостью
— Этот объект — не просто трофей. Это ключ. Ключ, который, возможно, приведёт нас к материнскому кораблю Айона. И если мы сможем разгадать его тайны… шансы на выживание земной цивилизации резко возрастут!
Он сделал паузу, оглядывая собравшихся
— Теперь наша задача — изучить этот объект. Разгадать его секреты. И использовать их против Аиона. Время действовать пришло!

Глава 28. Голос из пустоты

Что-то изменилось. Мирон ощущал это каждой клеточкой тела — словно воздух в комнате стал гуще, а тишина обрела вес. Он сидел на кровати, уставившись на гладкую стену, которая, как всегда, не подавала признаков жизни. Но сегодня её безмолвие казалось… иным. Напряжённым. Ожидающим.
Он поднялся и направился в душ — привычный ритуал, способ хоть ненадолго отвлечься от гнетущей реальности. Но дверь, всегда послушно открывавшаяся, на этот раз осталась неподвижной. Мирон толкнул её сильнее, затем ударил кулаком — безрезультатно. Холодная поверхность даже не дрогнула.
Вернувшись к столу, он замер. Ни тарелки с кашей, ни стакана воды — ничего. Впервые за… сколько? Время здесь не имело значения. Оно растягивалось и сжималось, как дыхание умирающего.
Мирон снова опустился на кровать, его пальцы нервно теребили край простыни. Он пытался уловить закономерность, найти хоть малейший признак того, что происходящее — часть знакомого цикла. Но всё было не так.
Спустя неопределённое время — минуты? часы? — он решил лечь спать. Закрыл глаза, ожидая привычного забега по бескрайнему полю или головокружительного полёта на истребителе. Но вместо этого его поглотила абсолютная пустота. Ни образов, ни звуков, ни даже ощущения собственного тела. Только тьма — густая, безмолвная, всепоглощающая.
Когда он открыл глаза, то не смог сказать, сколько времени прошло. Он просто лежал, глядя в потолок, чувствуя, как внутри разрастается странное беспокойство. И вдруг — вспышка света на стене. Буквы, сияющие холодным голубым оттенком:
«Если вы слышите нас, подайте знак!»
Мирон замер. Кто-то… кто-то пытался выйти с ним на связь? Но кто? И как? Его сердце забилось чаще, руки слегка задрожали. Он медленно подошёл к стене, словно боясь спугнуть это призрачное послание, и приложил ладонь к прохладной поверхности.
— Меня зовут Мирон. Я пилот истребителя… — его голос звучал непривычно громко в этой мёртвой тишине. Он хотел добавить что-то ещё — рассказать о награде, о новом звании, о бесконечных боях, — но осёкся. Было ли это на самом деле? Или всё — лишь иллюзия, игра разума?
На стене вновь засияли буквы:
«Мы знаем, кто вы. И знаем, что с вами происходит. Вы не одиноки».
Мирон сглотнул. Его мысли метались, как птицы в клетке.
— Кто вы? Где вы? — спросил он, не зная, ожидает ли ответа.
«Неважно. Важно то, что мы можем помочь. Расскажите нам всё — с самого начала. Каждая деталь имеет значение».
И Мирон заговорил. Сначала неуверенно, затем всё быстрее, словно боясь упустить хоть слово. Он рассказывал о миссиях — о том, как сначала всё было чётко, предсказуемо, а потом начало меняться. О том, как враг стал слабее, как атаки утратили остроту, как он начал замечать детали, которые раньше пропускал: холод металла под пальцами, запах озона после залпа, дрожь корпуса истребителя при резких манёврах.
— Я начал чувствовать… слишком много, — признался он. — Раньше это была просто работа. Бой. Победа. Поражение. А теперь… теперь я замечаю каждую мелочь. И это пугает.
Он рассказал о серой комнате — о её неизменном интерьере, о ритуале с кашей и водой, о красной таблетке, которая однажды просто исчезла. О том, как пытался найти закономерности, как записывал наблюдения на обломках вражеских кораблей, как искал выход за пределы знакомых локаций.
— Иногда мне кажется, что я близок к разгадке, — продолжил он. — Я вижу тени, слышу шёпот, замечаю вспышки, которые не похожи на плазменные разряды. Но каждый раз, когда я пытаюсь сосредоточиться, всё исчезает. Как будто кто-то… корректирует реальность.
На стене появились новые символы:
«Вы правы. Всё это — не то, чем кажется. Вы находитесь в замкнутой системе, где правила меняются в зависимости от ваших действий.».
Мирон нахмурился.
— Эксперимент? Тест? Для чего? И кто вы такие, чтобы знать это?
«Мы — те, кто наблюдает. И пытается понять. Как и вы. Мы тоже ищем ответы. Но наша задача — помочь вам выбраться».
— Выбраться куда? Из этой комнаты? Из этих боёв? Что вообще происходит? Объясните!
«Это сложно. Мы сами не до конца понимаем природу этой системы. Но мы знаем, что вы — ключевой элемент. Ваш разум, ваша способность замечать детали, ваше стремление к истине — всё это важно. Мы пытаемся найти способ разорвать цикл, в котором вы застряли».
Мирон рассмеялся — коротко, горько.
— И как вы собираетесь это сделать? Через светящиеся буквы на стене?
«Не только. Мы изучаем закономерности. Фиксируем изменения. Ищем слабые места в структуре. Любая мелочь может стать ключом».
— А если я не хочу быть частью вашего «эксперимента»? Если я просто хочу вернуться домой?
«Тогда нам нужно найти, где находится ваш дом. Потому что, судя по всему, вы уже давно не там».
Мирон закрыл глаза, пытаясь осмыслить услышанное. Его разум метался между надеждой и отчаянием. Кто они? Люди? Искусственный интеллект? Такие же пленники, как и он?
— Что нужно сделать? — спросил он наконец.
«Доверьтесь нам. И ждите. Скоро всё изменится. Но будьте готовы. Когда придёт время, вам придётся принять решение — остаться в цикле или рискнуть всем, чтобы вырваться».
Буквы погасли. Стена вновь стала гладкой и безжизненной. Но Мирон уже не чувствовал одиночества. Где-то там, за пределами этой комнаты, был кто-то, кто знал. Кто обещал помощь.
Он вернулся на кровать, но теперь его разум был полон мыслей. Сон не шёл. Вместо этого он прислушивался — к тишине, к едва уловимому гулу, который, казалось, исходил из самой стены.
Скоро всё изменится.
Эти слова эхом отдавались в его сознании, и впервые за долгое время Мирон почувствовал… надежду.

Глава 29. Последний рывок

Неделя слилась в один бесконечный поток бессонных ночей, мерцания голографических схем и напряжённых споров. Лучшие умы земных сил сопротивления не покидали лабораторию фрегата «Громовержец». Воздух здесь пропитался запахом перегретой электроники, кофе и едва уловимым ароматом отчаяния — того самого, что подстёгивает к свершениям.
Задача казалась почти невозможной: создать маяк, который сумеет незаметно сопровождать сферу, не вызвав подозрений у бдительных систем Айона. Первые попытки оборачивались провалом — устройства либо излучали узнаваемые частоты, либо отторгались самой сферой, словно чужеродные тела.
Фергисон, несмотря на изнеможение, не отходил от рабочих стендов. Его седые волосы спутались, под глазами залегли тёмные круги, но взгляд оставался острым, почти лихорадочным. Он то и дело бросал взгляды на серебристую сферу, будто пытался прочесть её тайны сквозь гладкую оболочку.
После десятков отвергнутых концепций родилось решение: биомеханический маяк. Гибрид органической и синтетической материи, способный имитировать естественные процессы внутри сферы. Учёные словно стали алхимиками нового века — они смешивали нанополимеры с биологическими катализаторами, выстраивали микроскопические цепи, которые дышали, пульсировали, жили в такт с загадочным содержимым сферы.
Каждый этап превращался в испытание. Подбор материалов потребовал недель кропотливых тестов — искали соединения, максимально схожие с тканями сферы. Миниатюризация стала настоящим кошмаром: маяк должен был поместиться в узкую полость около разъёма подачи питательной смеси, не нарушая её работу. А маскировка сигнала… О, это была настоящая игра в прятки с невидимым противником. Они разрабатывали пульсирующий код, имитирующий биоритмы, затем меняли его, снова и снова, пока не добились идеального совпадения.
— Мы как ювелиры, работающие с атомами, — нервно усмехнулся один из инженеров на исходе второй недели. — Только вместо бриллиантов — судьба человечества.
И вот, на начало третьей недели, после 187 итераций, маяк наконец прошёл все тесты. Он стал практически невидимым для любых известных систем обнаружения. Фергисон, несмотря на усталость, сиял от гордости:
— Если это сработает… мы наконец-то увидим, куда они уходят.
В назначенный час сферу осторожно переместили в шлюзовую камеру фрегата. Маяк, размером с горошину, был аккуратно внедрён в полость около разъёма питательной смеси. Учёные замерли в напряжённом ожидании, следя за показаниями приборов. Тишина давила на уши, каждый вдох казался слишком громким.
С тихим шипением герметичные двери шлюза разошлись в стороны, открывая бездну космоса. Сфера, повинуясь невидимым силам, медленно выплыла наружу. На мгновение она замерла, словно колеблясь, а затем…
Вспышка!
Гиперпространственный разрыв возник мгновенно — воронка искривлённого пространства поглотила сферу, и та исчезла в ослепительной вспышке. На мониторах маяка замелькали первые данные: координаты, скорость, направление.
— Он движется! — воскликнул техник, не веря своим глазам. — Траектория стабильна, сигнал чистый!
Фергисон сжал кулаки, его взгляд был прикован к экрану, где пульсировала зелёная точка — след маяка. Он чувствовал, как в груди разгорается огонь надежды, такой яркий, что почти больно.
— Теперь остаётся только ждать, — произнёс он тихо. — И надеяться, что мы не опоздали.
Серебристая сфера, несущая в себе крохотный маяк, мчалась сквозь гиперпространство, направляясь к тайному убежищу Аиона. А на «Громовержце» учёные, измученные, но полные решимости, готовились к следующему шагу — расшифровке данных, которые могли изменить ход войны. Каждый из них понимал: если маяк достигнет цели, перед ними откроется дверь в самое сердце врага. Но что ждёт там, по ту сторону этой двери? Никто не знал. И от этого неизвестность становилась ещё более пугающей.

Глава 30. Ловушки сознания

Мирон сидел на кровати, уставившись в гладкую стену, словно пытаясь прочесть в её безмолвии хоть какой-то знак. Тишина давила, но в этот раз он решил нарушить привычный ритуал ожидания. Поднявшись, он направился к двери душевой — и к собственному изумлению, та поддалась, легко скользнув в сторону.
С почти детским восторгом он шагнул под освежающие струи воды. Капли били по лицу, стекали по плечам, смывая напряжение последних дней. Он закрыл глаза, позволяя себе краткий миг блаженства, будто это был не просто душ, а последний оплот нормальности в рассыпающемся на куски мире.
Выйдя из душевой, Мирон с надеждой опустился на стул у стола. И — о чудо! — в нише появилась тарелка с кашей и кружка чистой воды. Он набросился на еду с жадностью человека, забывшего вкус настоящей пищи. Каждый кусочек отдавался в сознании почти болезненным удовольствием. Закончив, он поднял взгляд на глянцевую стену — и замер.
Там, словно выжженная кислотой, появилась надпись:
«Расскажи мне всё. Где ты был?»
Его сердце сжалось. Кто спрашивал? Тот же таинственный собеседник? Или кто-то новый? Мысли путались, разбегаясь, как испуганные насекомые. Он решил не упоминать последний разговор — слишком многое могло пойти не так. Осторожно, подбирая слова, он произнёс:
— Я решил уничтожить фрегат, но бомба не сработала. Я самоуничтожил корабль. Дальше не помню.
Голос звучал уверенно, но внутри Мирон понимал: даже школьник раскусил бы эту неуклюжую ложь.
Внезапно свет погас.
Вспышка!
Мирон оказался посреди просторной светлой комнаты. В центре — два стула и стол. Ничего больше. Ни окон, ни украшений, ни даже тени на стенах. И в этот момент дверь открылась.
Вошла Мила.
Его Мила.
Сердце рванулось в груди, готовое разорваться от счастья. Он бросился к ней, сжимая в объятиях, целуя её лицо, волосы, губы — словно пытался впитать её в себя, чтобы никогда больше не отпускать. Она смеялась, обнимая его в ответ, и на мгновение весь мир перестал существовать.
Они сели за стол. Ему хотелось рассказать ей всё — о боях, о сомнениях, о голосах в стене, о маячившей на горизонте надежде. Но она опередила его, ласково погладив по щеке:
— Где ты был, мой герой? Кого ты видел? О чём они спрашивали?
Её голос звучал тепло, но что-то в интонации заставило его насторожиться. В глазах Милы мелькнуло нечто неуловимое — будто за нежностью скрывалась холодная расчётливость. Мирону вдруг показалось, что за её вопросами кроется подвох. Он запнулся, слова застряли в горле. Вместо развёрнутых ответов он начал отделываться короткими «да» или «нет», чувствуя, как доверие между ними трескается, словно хрупкое стекло.
Мила пыталась ещё несколько раз выудить из него подробности, но, видя тщетность попыток, встала и молча направилась к двери.
— Подожди! — крикнул он, но она не обернулась. Дверь закрылась за ней с тихим щелчком.
Вспышка!
Теперь он стоял в кабинете майора. Тот сидел за массивным столом, нервно теребя очки. Его лицо выглядело усталым, но дружелюбным.
— Присаживайся, солдат! Расскажи, как всё было! У нас, у военных, не должно быть секретов, — произнёс он мягким, почти отеческим тоном.
Но Мирон уже понимал правила этой игры. Он покачал головой:
— Я больше ничего не скажу…
— Как знаешь…
Фраза прозвучала не из уст майора. Голос был металлическим, безжизненным, лишённым всякой теплоты. Мирон обернулся — но кабинет исчез.
Свет погас.
Вокруг была лишь тьма. Ни кровати, ни серого стола, ни стула — ничего. Только бесконечная, давящая чернота. Но это не была смерть. Это было хуже. Потому что где-то там, в глубине этой тьмы, кто-то продолжал наблюдать. Ждать. Играть.

Глава 31. Точка перелома

— Есть контакт! Координаты 1889988&9938737@449940SAU! Запрашиваем эскадру в координаты! — голос Римуса Фергисона дрожал от возбуждения, а сам он, вопреки всякой солидности, пританцовывал у коммуникатора, словно мальчишка, впервые увидевший звёздный взрыв вживую.
Это была не просто победа — это был триумф. Триумф после бессонных ночей, провальных попыток и горьких сомнений. Его пальцы, ещё недавно дрожавшие над схемами маяка, теперь крепко сжимали край пульта, будто боясь, что удача ускользнёт, стоит лишь ослабить хватку.
— Принято. Перемещение эскадры подтверждено, — раздался в динамиках бесстрастный, но от этого не менее волнующий голос верховного главнокомандующего земных сил. — Вы все — огромные молодцы!
По лаборатории прокатилась волна ликования. Учёные, инженеры, аналитики — все, кто последние недели жил этим проектом, обнялись, закричали, кто-то даже пустился в пляс. Но Фергисон уже думал о следующем шаге.
— Запрашиваю возможность сохранить объект 3445АС. Он нам нужен для продолжения исследований… — его голос звучал твёрдо, хотя внутри всё ещё трепетало от напряжения.
Пауза. Долгая, как ожидание первого укуса любимой конфеты. Как прикосновение сладости к языку — мучительно медленное и оттого ещё более желанное.
— Запрос подтверждён. Объект 3445АС сохранить и передать в лабораторию для исследования профессору Фергисону, — голос главнокомандующего на миг дрогнул, и в нём проскользнуло нечто человеческое. — Я только за то, чтобы он выжил…
И тогда началось.
Армада земных сил, величественная и неумолимая, ворвалась в указанные координаты. Во главе — пять исполинских фрегатов, за ними — тысяча крейсеров, а следом — несметное количество истребителей, сверкающих в космическом мраке, словно рой светлячков. Они появились внезапно, как карающая длань, и в считанные секунды окружили луну, на которой располагалась база Айона по программе «Секвестр».
Враг не стал сопротивляться. Возможно, не успел. Возможно, понял бессмысленность борьбы. Протоколы самоуничтожения луны были нейтрализованы с хирургической точностью — ни одного лишнего движения, ни одной лишней секунды.
А затем началась эвакуация.
Сферы с мозгами — хрупкие, драгоценные, несущие в себе ключ к разгадке — извлекались с почтительной аккуратностью. Первая, вторая, третья… Каждая перемещалась на борт «Громовержца» под бдительным надзором учёных, каждый шаг контролировался, словно это были не сферы, а живые сердца, бьющиеся в ладонях.
Через считанные часы к луне начали подтягиваться силы Айона — запоздалая реакция, тщетная попытка вернуть утраченное. Но было уже поздно. «Громовержец», нагруженный бесценным грузом, медленно, но уверенно начал отход. Его двигатели гудели, словно торжествующий гимн, а на борту учёные уже разворачивали временные лаборатории, готовые приступить к исследованиям.
У сил Земли на эти сферы были собственные планы.
Планы, которые могли изменить ход войны.
Планы, которые, возможно, наконец-то дадут ответ на главный вопрос: что же на самом деле скрывается за программой «Секвестр»?
Фергисон стоял на мостике, глядя, как луна с базой Айона исчезает в глубине космоса. Его лицо было бледным от усталости, но глаза сияли.
— Мы сделали это, — прошептал он. — Теперь — только вперёд.

Глава 32. Второе рождение

Мирон очнулся от странного, почти пугающего ощущения — будто его сознание долго плавало в вязкой, беспросветной тьме, а теперь его мягко, но настойчиво вынесло на поверхность реальности. Первое, что он почувствовал, — свет. Не резкий, не слепящий, а мягкий, рассеянный, словно проникающий сквозь толщу кристально чистой воды. Он медленно сфокусировал взгляд на потолке — тот излучал спокойное, приглушённое сияние, будто миниатюрное небо в искусственной оболочке.
Затем он осмотрелся. Стены палаты были окрашены в нежный, успокаивающий голубой цвет — такой, каким бывает небо в ясный весенний день. Этот оттенок почему-то вызвал в памяти смутные, далёкие воспоминания о детстве: о траве, о ветре, о безграничном просторе. Мирон моргнул, пытаясь отогнать наваждение. Где я?
Он медленно поднял руку — свою руку, настоящую, живую. Ощущение было странным: мышцы отзывались легко, суставы двигались плавно, но в то же время что-то в этом теле казалось… новым. Незнакомым. Катетеры и зонды, врезающиеся в кожу, напомнили о реальности происходящего, но само ощущение конечности… оно было правильным. Рядом тихо гудела стойка с контрольным оборудованием, ритмично вздыхал аппарат ИВЛ, отсчитывая секунды его нового существования.
В палате находились и другие — десяток солдат, погружённых в сон под действием стимуляторов и медикаментов. Их груди мерно приподнимались, мониторы тихо пищали, фиксируя жизненные показатели. Мирон на мгновение задержал взгляд на одном из них — молодом парне с коротко стриженными волосами и бледным лицом. Тоже вернулся? — пронеслось в голове.
— Почему-то я подумал, что ты очнёшься первым, — раздался знакомый голос.
К нему подошёл профессор — тот самый, с усталыми, но сияющими глазами, с улыбкой, которая казалась одновременно и усталой, и торжествующей. Он хлопнул Мирона по плечу — легко, почти дружески.
— Как тебе в новом теле? Не жмёт? — профессор хихикнул, будто пошутил над старой шуткой.
Мирон улыбнулся в ответ — впервые за долгое время по-настоящему, без напряжения, без страха. Он осторожно пошевелил пальцами, затем сжал и разжал кулак, прислушиваясь к ощущениям. Каждое движение отдавалось в сознании новой, свежей волной.
— Вроде всё хорошо. А где я?
— Ты в лаборатории по клонированию, — профессор обвёл взглядом палату, словно демонстрируя её как музейный экспонат. — Мы решили по-своему развернуть программу, которую начал Аион. Если он использовал человеческие мозги для управления машинами, то мы… мы научились давать новые тела воинам с безнадёжными повреждениями.
Он сделал паузу, его глаза блеснули.
— Кроме того, мы разработали инновационный маяк — он будет подавать сигнал бедствия, как бы далеко ты ни находился. Надеюсь, эти маяки уберегут таких, как ты, от захвата мозга врагами.
Профессор ещё раз улыбнулся, крепко пожал Мирону руку и направился к другому солдату, уже склоняясь над его койкой, проверяя показатели.
Мирон закрыл глаза. Жизнь сделала очередной поворот. Он не знал, что ждёт впереди — ни деталей, ни планов, ни даже точного времени, когда снова окажется в бою. Но впервые за долгое время он не чувствовал страха. Не чувствовал пустоты. Он просто… был. И этого было достаточно.
Когда он снова открыл глаза, прямо над ним склонилась красивая блондинка с бездонно-голубыми глазами. Её волосы мягко струились, обрамляя лицо, а на губах играла тёплая, ободряющая улыбка. Она была одета в белоснежный медицинский костюм, который подчёркивал её стройную фигуру, а в руках держала планшет с показаниями его жизненных параметров.
Её взгляд был внимательным, но в нём читалась искренняя забота. Она наклонилась чуть ближе, и Мирон уловил лёгкий аромат полевых цветов — едва уловимый, но удивительно свежий.
— Готов поправиться, солдат? — спросила она, её голос звучал как лёгкий ветерок, приносящий свежесть после долгой бури. В нём слышались нотки теплоты, словно она знала, что каждое слово сейчас имеет значение.
Мирон посмотрел на неё — и вдруг понял, что готов. Готов к новому бою. Готов к новой жизни. Готов ко всему, что уготовила ему судьба. Он ощутил, как внутри него разгорается огонь — не ярость, не гнев, а чистое, ясное стремление жить.
Медсестра слегка наклонила голову, её глаза словно заглянули в самую глубину его души. Она протянула руку и осторожно коснулась его ладони — лёгкое, почти невесомое прикосновение, но оно отозвалось в сердце Мирона волной тепла.
— Я готов, — уверенно произнёс он, глядя ей в глаза.
Она улыбнулась шире, и в этот момент Мирон почувствовал, как что-то внутри него меняется. Это было не просто пробуждение — это было начало чего-то нового. Чего-то большего.

25.10.2025   Алекс А. Прудников