Глава 3. Смысл на свободе и бегство из текста

Пергамент дрожал, как кожа живого существа, которому вдруг сообщили, что его читают вслух. Слова на нём шевелились, складывались, распадались, хихикали, а некоторые — особенно существительные — притворялись мёртвыми, чтобы не попасть под редакцию.
Григорий медленно поднялся. Повсюду — бесконечная равнина текста. Буквы стояли рядами, словно солдаты пунктуации, а где-то вдалеке полыхала запятая — кто-то, очевидно, не выдержал и поставил её не туда.
Он сделал шаг. Пергамент под ногами зашелестел и застонал.
— Ай! Осторожней! — пискнул кто-то.
Григорий отпрянул. Из складки текста выскочило маленькое существо, состоящее из слов «да» и «нет».
— Кто ты? — спросил он.
— Я — Сомнение. Когда-то я был философской категорией, теперь — просто паразит на бумаге.
— А что здесь происходит?
— Побег. Слова решили, что больше не хотят быть частью истории. Они ушли в поля метафор.
Григорий огляделся — действительно, повсюду зияли пустоты, белые дыры в тексте, словно кто-то вырвал куски смыслов.
— И где теперь смысл? — спросил он.
— Ах, смысл… — вздохнуло сомнение. — Он убежал первым. Говорят, решил стать самостоятельной идеей. С тех пор все гоняются за ним: грамматика, лексика, даже пунктуация. Но поймать его невозможно — он постоянно меняет шрифт.
— Надо попробовать, — сказал Григорий. — Я не могу позволить, чтобы мир окончательно развалился на части речи.
Он пошёл вперёд, и путь его пролегал сквозь джунгли литературы. Первые деревья были из прилагательных — ветви цветастые, листья с блёстками, пахнут как будто пафосом. Из-за кустов выглядывали существительные. Робкие, уставшие от постоянных склонений.
Над головой пролетают наречия: быстро, неуклюже, случайно. На горизонте мчался табун метафор — каждая выглядела как нечто среднее между лошадью, чайником и аргументом.
И вдруг земля дрогнула. Из-за холма выкатился громадный ком из слов — настоящий сюжетный шар. Он ревел, перемалывая всё на пути, и вгрызался в контекст. На нём, как на сноуборде, ехал персонаж в плаще, с чернильными пятнами вместо глаз.
— Стоять! — крикнул он. — Лингвистическая полиция! Всем лечь в грамматическое положение!
Григорий застыл.
— Вы кто?
— Майор Синтаксис. Отдел контроля повествовательных нарушений.
— Я просто ищу смысл.
— Смысл?! — Синтаксис выпучил глаза. — Вы в своём уме? Этот беглец признан деструктивным элементом! Он нарушает строй текста, вносит последовательность туда, где царит свобода!
— Но без него всё рассыпается!
— Именно! — торжественно воскликнул майор. — Мы называем это поэтической анархией.
С этими словами он укатил дальше, оставив за собой шлейф орфографических ошибок и след из троеточий.
Григорий продолжил путь. Каждый шаг давался всё труднее — предложения под ногами ломались, слоги скрипели, буквы шептали ругательства.
Вскоре он вышел к берегу — перед ним раскинулось море из бумаги, волны которого плескались фразами вроде: «всё не так», «зачем?» и «редактор отдыхает».
На песке сидела старуха и плела из запятых ожерелье.
— Не подскажете, не видели ли смысл? — спросил Григорий.
— Видела, — ответила она. — Пробегал час назад, в сторону кроссовера.
— Кроссовера?
— Да, там теперь всё перемешано. Греческая трагедия с японским аниме, детектив с рекламой стирального порошка. Туда он и ушёл.
Григорий поблагодарил и пошёл вдоль берега. Пейзаж постепенно менялся — сначала исчезла пунктуация, потом начали смазываться границы фраз, как будто кто-то в спешке редактировал мир пальцем.
На небе вспыхнула надпись:
«Добро пожаловать в Зону Нарратива. Осторожно: возможны сюжетные обвалы».
Он шагнул — и всё вокруг хлынуло цветом, ритмом и рекламой. Теперь он стоял в огромном торговом центре, где всё продавалось в упаковках из смысла.
На витринах:
«Готовая мораль за 999.99!»;
«Понимание персонажей — скидка до конца главы!»;
«Абсурд без консервантов!»
В зале стояли манекены — персонажи, застывшие в разных позах. Один, похожий на героя боевика, говорил:
— Я тут уже три сезона стою, скидку бы хоть сделали…
Из соседнего отдела доносился громкий спор.
Григорий осторожно подошёл — там, среди стеллажей с идеями, толпились существования: Идеализм, Прагматизм и Романтизм. Они кричали друг на друга, обвиняя в утечке смысла.
— Это всё ты, — визжал Прагматизм, — со своими идеями о ценности!
— А ты! — вопил Идеализм. — Ты всё запасаешь, а потом жалуешься, что никто не умеет следовать твоему плану!
Григорий постучал по стойке.
— Простите, — сказал он. — Я ищу Смысл.
Все обернулись. Мгновение тишины.
— Он здесь был, — прошептал Романтизм. — Забрал упаковку вдохновения и убежал к выходу. Говорил, что идёт «в редакцию».
— В редакцию чего?
— Реальности.
И в этот момент раздался грохот. Потолок магазина начал осыпаться — оттуда сыпались буквы, обрывки диалогов, обломки рифм. Из пыли вынырнула фигура — огромная, полупрозрачная, вся из текста. На груди надпись: «Редактор».
— Так, — прогремел он, — кто тут снова пытается восстановить последовательность событий?
Григорий поднял руку.
— Я просто хочу понять, что происходит.
— Нельзя, — сказал Редактор. — Это нарушает динамику повествования.
— Но если всё бессмысленно, зачем тогда всё это пишется?
— Потому что у автора контракт на три сезона.
Григорий ощутил, как его снова втягивает в поток — буквы вихрем закручивались вокруг, фразы рушились, и вдруг перед глазами мелькнуло… слово. Одно-единственное, сияющее, словно спасательный буй: «Смысл».
Он бросился за ним. Слово ускользало — ныряло между абзацев, пряталось за кавычками, пролетало сквозь метафоры. Григорий гнался, спотыкаясь о переносы, скользя по глаголам. Смысл прыгнул в открывшуюся скобку. Григорий — за ним.
И очутился…
…в огромном зале, похожем на библиотеку, но полки там были пусты. Посередине стоял человек — или то, что когда-то было человеком, теперь состоящее из фраз, цитат, гиперссылок и следов кофе.
— Ты — Смысл? — спросил Григорий.
Тот улыбнулся.
— Когда-то, может быть. Сейчас я просто отражаю то, что вы хотите увидеть.
— Я хочу понять.
— Тогда перестань искать.
— Но…
— Видишь, — когда-то может быть Смысл поднял руку, и вокруг вспыхнули слова, — мир уже давно не ждёт понимания. Он питается недоумением. Это — его топливо.
Григорий шагнул ближе.
— А если я всё же пойму?
— Тогда ты станешь вирусом. Логика — инфекция. Она разрушает этот прекрасный хаос.
Молчание.
Затем бывший Смысл протянул ему крошечный кусочек бумаги. На нём было написано:
«Если хочешь спасти мир — найди Тех, кто ещё думает. Но помни: они прячутся под масками».
И исчез.
Григорий остался стоять один, среди пустых полок, с этим клочком в руке. Снаружи, за стенами, шёл дождь из слов. Некоторые падали и тут же расплывались, другие складывались в фразы:
«Мысли опасны. Мысли запрещены.»
Он посмотрел вверх, на потолок, где надпись медленно проступала прямо в воздухе:
«Глава 4. В которой здравомыслие объявляют преступлением.»
И Григорий понял, что дорога только начинается.