Без названия

— Марк!
Резкий, негромкий, голос прорезал ночную тишину.
— Что? — отозвалось эхом с крыши.
Женщина на крыльце запрокинула голову.
— Ты опять там? А ну вниз!
— Ну, ма-ам... — долетел сверху, жалобный стон.
— Никаких «мам»! Звёзды никуда от тебя не убегут.
Марк быстро поднял глаза. Звезды подмигнули, намекая, что мать права. Он схватил телескоп и, потопал тяжёлыми ботинками по железной кровле, не думая, что утром соседи будут буравить его укоризненными взглядами.
Сначала они ворчали и грозились пожаловаться, но вскоре смирились. Парень он хороший, совестливый, да и в конце концов, как ругать сына завуча единственной в их городке школы? Они оставили его в покое, сохранив за собой лишь право смотреть вслед с неизменным укором.
В жизни Марка звезды появились раньше людей. С тех пор как он бессловесным карапузом пытался поймать их детскими ладошками. Сжимал кулачок, подносил к лицу, но вместо звезды там оказывалась вежливая пустота. Мама улыбалась. Мальчишка тянется к звёздам, красиво, но временно. А для него это было расследование. Звёзды явно что-то скрывали, и он твердо намеревался это выяснить.
Читать он начал настолько рано, что даже мама растерялась. Не сел за букварь, а начал вдруг понимать буквы. Возможно, всё началось с его привычных «а это что?», и мама, отвечая в сотый раз, не заметила, как объяснила слишком много. С возрастом книги росли вместе с Марком. Становились толще, серьёзнее и всё чаще отдавали космосом.
А кроме книг? Ни толп, ни братств на века. В лучшем случае попутчики, которых занесло на одну орбиту. Марк рос настолько удобным, что казался почти выдуманным. Персонаж методички «как воспитать идеального ребенка». Он не скандалил, не дерзил, не пачкал одежду, не приносил с улицы глупых историй, не участвовал в альянсах малолетних экстремистов, по преодолению соседских заборов. В целом образец. Спокойствие, аккуратность, предсказуемость. И только где-то между строк прятался вопрос. А был ли во всем этом мальчик, или уже сразу маленький взрослый?
По ночам он выбирался на крышу. С телескопом в руках, который стал результатом дипломатической кампании длиной в три месяца и бесконечной серии «а ты обещала». Марк сидел на крыше, чай в термосе, нос в небе, разговор со звёздами. Иногда он спрашивал, иногда просто слушал, вел пальцем по небу, Орион, Лира, Кассиопея. Возвращался домой и с видом юного покорителя втыкал в карту звёздного неба флажок. Маленький знак, что здесь был Марк, и его заметили.
И вот настал тот самый миг отправляться в путь. Далёкий, неопределённый, слегка пахнущий кофе с вокзала. Он стоял на перроне, тонкий, высокий, немного смешной в своей серьёзности. Чемодан в руке, телескоп за спиной.
Матушка провожала его на перроне, пряча под платком глаза. Слёзы подступали, как прилив, с точностью и без разрешения. Поезд свистнул на прощание, звонко, по-мальчишески, неторопливо тронулся, с достоинством старого профессора, уходящего в отставку. Марк в последний раз махнул рукой. Матери, дому, звёздам над крышей. И, не потратив ни одного лишнего слова, сел в угол, вытащил потрепанную книгу и нырнул в неё с головой.
Город встретил как положено. Шумом, суетой и сонмом таксистов.
Первой на пути героя явилась вахтерша, не столько женщина, сколько символ. Эмблема режима, реликт из эпохи, когда на всё был пропуск. Она посмотрела на него так, будто проверяла не паспорт, а происхождение. И, как бюрократ с душой поэта, разрешила пройти.
Следующая остановка на инициационном пути, предстала в образе коменданта. Женщины средних лет, в которой чудесным образом сочетались черты прапорщика, контролёра, цербера и тёти Зины с третьего этажа, что не доверяет даже своей кошке. Ее взгляд мог не просто остановить мчащегося буйвола, он бы сам свернул в кусты и написал объяснительную. Она смотрела на Марка, как прокурор на подсудимого, заочно виновного хотя бы в том, что он существует. Её глаза выискивали кляксу, ошибку, двойника, хоть что-то, что даст повод. С выражением холодного одобрения, которое в доисторические времена служило началом войны между племенами, вручила ему ключ от комнаты. И исчезла в своем логове, где, возможно, вела хронику нарушений со времен Бородинского сражения.
Комната как комната. Не мечта, но и не каторга. Две кровати, узкие, как совесть на экзамене. Стол пережил уже не один десяток зачётов. Пыльное окно спорило со светом. Марк вздохнул с облегчением, ничего лишнего. Аскеза студенческого быта в лучших традициях жанра. Сосед сперва показался человеком разумным. Молчал, не пел, бутерброды не крал. Надежда, как известно, умирает последней.
Но затем наступил вечер, в который Марк застал соседа, ковыряющегося в телефоне его флажком. Тем самым. Из звездной карты.
ФЛАЖКОМ.
Это было всё. Апокалипсис. Взрыв сверхновой. Он не стал кричать, просто посмотрел так, как смотрят цивилизации на тех, кто пытается поджечь архив Александрийской библиотеки. И понял, пора искать другую орбиту.
С болью в душе, как при расставании с частью самого себя, Марк продал телескоп, получил от мамы немного денег, и снял крошечную комнату на краю города, где улицы заканчивались не домами, а полем с гаражами. И решил проверить, насколько далеко можно зайти, не отрываясь от учебника. В порядке научного троллинга разместил объявление. Репетитор по космически скучным дисциплинам, математика, физика, астрономия. Для настоящих мазохистов.
Первые недели прошли щемяще предсказуемо. Завтрак из хлеба, похожего на обещание, ужин из лапши, похожей на шутку, и электричка туда и обратно. День за днём. Неделя за неделей. А потом, как водится, вмешалась Вселенная. Та самая, которая то ли шутит, то ли мстит.
Слухи поползли лениво, с достоинством, как ползут слухи о человеке, который умеет делать невозможное, и при этом не улыбается. Юный гуру чисел, таинственный целитель двоек, он превращал хронических бездельников в медалистов, причём делал это так, будто ему скучно. Очередь к нему росла с выражением лица, с которым люди слушают Моцарта, не понимая, но уважая. Цена поднималась вслед, ей тоже хотелось быть причастной к чуду. Говорили, что он работает не за деньги, а за право видеть, как кто-то впервые понимает, зачем нужны логарифмы.
К окончанию учебного года Марк сделал то, что в его кругу считалось почти декадентством. Снял квартиру. Рядом с центром, с видом, с балконом и прочими атрибутами взрослой, но все еще аккуратно запакованной жизни. По вечерам там пахло липами и юношеской уверенностью, что всё под контролем. Вид на парк и фонтан располагал к мечтам, особенно наивным. Именно на этой самой площади, если верить разозленный судьбе, однажды произойдёт поворот, настолько мягкий, что его почти не заметят.
Те, кто перечитывает с карандашом в руке, возможно, уже почуяли неладное. В воздухе витает взгляд. Тот самый, который принадлежит не персонажу, а самой судьбе. Она, как избалованная кошка, кружит рядом, обнюхивает сцену и готовится к прыжку.
Не будем ей мешать. Она в своём праве. Мы в своём. Идём дальше. Там начинается нечто, что будет называться «сюжет». Но по сути окажется гораздо более личным.