Зарисовка

Свет прокрался в комнату, как кот, нагло, но изящно. Его не ждали, но он пришёл, без спроса, без приглашения, объявить, утро уже здесь. Солнечный луч нахально коснулся щеки. Юра сморщил нос, приоткрыл один глаз и нырнул под подушку, всем своим видом протестуя против бесцеремонного вторжения. Ночной дождь оставил на оконном стекле неразборчивые надписи.  Облака осторожно выглядывали из-за горизонта, решали, уже можно, или еще нет. И наконец окончательно осмелев, поплыли по небу, подставляя солнцу белые бока.
Юра зевнул, потянулся и сел. Обреченно сдался утру и, не открывая второй глаз поплелся в ванную. Душ убедил лучше будильника, сон устал спорить и тихо растворился. Нарисованная на запотевшем зеркале рожица с ушами криво улыбнулась. Юра помахал ей рукой и насвистывая одному ему известную мелодию, прошёл на кухню.
Кофе согревал и давал краткую иллюзию, что всё будет хорошо. Тосты пахли победой над собой, или просто утром.
Он беззастенчиво наслаждался жизнью. Экзамены позади, как плохое свидание. Впереди два месяца законного безделья, пока календарь не напомнит, что у лета, увы, есть финал. Юра отпил кофе, покосился на небо и рассудил, утро слишком прекрасно, чтобы сидеть взаперти. Разве что ты философ, или пессимист. Он ни тот ни другой.
Учебники лежали на краю стола в позе «оставьте нас в покое, мы пережили сессию». Скейт. Ветеран уличных баталий, закаленный ямами, гравием и резкими поворотами, стоял в углу. Потрепанный, но бодрый духом. Ждал, когда ему предложат прокатиться в неизвестность. Юра стоял перед шкафом с видом мыслителя. Что надеть? Даже простая прогулка требовала особого подхода. Одна футболка слишком яркая. Вторая надоела. Третья, выпала из трендов. И вот он в свободных шортах, футболке оверсайз и зеленых кедах, готов предстать перед миром. Схватил скейт и выскочил из дома, хлопнув дверью так, что в соседней квартире вздрогнула кошка.
Улица, как сцена, предложила сыграть главную роль. Самого себя. Скейт гремел весело и бодро. Прохожие выглядели как номинанты на премию «Опоздавший года», дети вопили в диапазоне от «си-бемоль» до «сдайте нервы в кассу», собаки лаяли исключительно по зову души. Город жил нормальной жизнью. Площадь притягивала, как центр мира, с тенистым парком и домами, в которых прятались чужие жизни. Сонная по утрам, с первыми лучами солнца она оживала. Фонтан лениво журчал, молодые мамы делились новостями, голуби важно вышагивали в ожидании, одни угощали зерном, другие крепким словом. А дети, не зная жалости, с визгом гоняли их по всей площади. По вечерам она превращалась в озорную кокетку, вся в огнях, отражениях и намеках, переливалась, искрилась, звала присесть на лавочку под тёплым жёлтым светом фонарей.
Юра выкатился на площадь в ту минуту, когда всё только просыпалось, а на самой площади уже звенел смех, группа парней оживляла утро своими голосами. И он вступал на нее с видом человека, у которого всё в порядке: кеды зелёные, душа свободная, совесть в отпуске. Скейт стучал по плитке с энтузиазмом, знал, он участник большого спектакля под названием: «Лето. Эпизод первый: всё только начинается».
— Чудеса откуда не ждали, — один из парней ткнул другого локтем в бок, указывая на Юру — Я не сплю?
Компания замерла, будто перед ними появился персонаж, которого по сюжету давно съели драконы. Через пару секунд всё пришло в норму: начались смех, шуточки, приветственные «эй, где пропадал». Здесь привязанность измерялась количеством подколов на квадратный метр. И если никто не сказал «скучали», лица сдали всех с потрохами.
— А мы подумали, пропал наш Юрка! — воскликнул один из парней, хватая его за руку с такой энергией, что казалось вот-вот начнётся либо драка, либо народный танец.
— Еле выжил, — пожал плечами Юра. — Формулы, зачёты, профессора... борьба за выживание. А вы как?
— Витёк поссорился с гравитацией, — хихикнул один. — Скейт на свалке, а мы в шоке.
— Теперь пешеход со стажем, — поддакнул другой.
— Без него вы не банда, а хоровой кружок пенсионеров, — протянул Юра.
Смех прорезал тишину. Грубо, почти неуместно, но живо.
— Ты, как всегда, — сказал Димон, похлопав по плечу. — Только не улетай. Или хотя бы приземлись помягче.
— Надейся, — усмехнулся Юра, уверенно стоя на доске, как герой в античном спектакле. — За зиму ни разу не падал. Разве что с кровати по вине будильника.
Колёса застучали по плитке, Юра ехал не просто по площади, а открывал фестиваль. Скейт вёл себя послушно, тело вспоминало движения, и всё выглядело вполне достойно. Прыжок. Поворот. Приземление. Пыли нет. Понты на высоте.
— Что, память проснулась? — прищурился Артур, наблюдая с выражением, с каким взрослые смотрят на детские фокусы.
— Сойдёт, — хмыкнул Димон. — Раньше зрители хлопали, а теперь голуби.
— Ну да, — откликнулся Юра, разворачиваясь. — Один, пешеход мечты, второй, чемпион по пустословию.
Они шутили, легко, быстро, почти не думая, знали куда целить и попадали. Слова летели, точные, привычные. Постепенно втянулись все. Как всегда бывает, когда есть доски, азарт и капля глупости. Кто-то предложил соорудить барьер, и понеслось. Прыжки. Падения. Взлёты. Иногда даже удачные. Юра закрутил пируэт и приземлился за досками так, будто репетировал всю ночь. В ответ крики, свист и один выразительный всхлип зависти.
— Чёрт, я так не умею.
У всех получалось. По-разному. Один промахивался, другой падал с видом «Я специально, эффектнее же». Скейты катились в свободное плавание, люди на попу, потом на гордость. Смех, хлопки, крики.
— Да ты циркач!
И уже следующий рвался в бой. Наблюдать было нельзя, только участвовать. Хаос не терпел зрителей.