Каиф...

Как я здесь оказался - не знаю. Попасть сюда явно не было моим желанием, но кто нас спрашивает в этой жизни, начиная с дня и места рождения и заканчивая снами, которые нам приходиться смотреть. На улицах стояли военные патрули — нервные взгляды в балаклавах, одинаковые рукава с неизвестным гербом на шевронах. Я опасливо их обходил.

Вывески и указатели на непонятном языке выглядели пародией на кириллицу. При этом все вокруг говорили по-русски. Естественно и без акцента, будто это единственное, что здесь осталось настоящим. Так я узнал название этого города - Каиф.

На бетонном заборе висел облезший плакат со знакомым лицом, будто из прошлой жизни.
А выйдя на площадь я увидел его наяву, обрадовавшись, как школьник, которого внезапно навестили в лагере родители. Ирина Аллегрова стояла у сгоревшего здания и курила:
— Что случилось?
— Концертный зал, в котором я должна была выступать, сожгли.
Я хотел показать ей плейлист любимых песен в её исполнении, но он всё никак не находился, мешала боязнь опоздать на электричку и застрять тут надолго.

Сирена взвыла — длинно, лениво. Забыв извиниться я побежал к вокзалу. На табло значился малопонятный маршрут. Застеснявшись уточнить нырнул в вагон. Уж очень хотелось покинуть это странное и тревожное место.

Поезд долго перебирал платформы и наконец остановился у ржавого причала и высокого панельного здания. Воздух пах солью и мазутом. Ноги сами повели к морю. Берег был перегорожен высоким металлическим забором с колючей проволокой, уходившим китайской стеной за горизонт. За ним, в просветах, блестели волны, будто зовя искупаться.

Недалеко функционировал покосившийся шалман. Внутри — несколько мужчин в штормовках поедали активно жареную рыбу и пили мутное пиво.
— А море нафига огородили? — искренне удивился я.
Один подняв глаза, ответил без иронии:
— Так оно ж на карантине.
— На карантине?
— То ли прилив сбился, то ли волны больные. Комиссия приезжала, брала пробы. Пока не снимут запрет — забор будет стоять.
— А когда снимут?
В ответ он пожал плечами.
— Нет ничего более постоянного, чем временное, — пошутил соседний с ним мужичок.

Я вышел, глядя на забор. Ветер шевелил проволоку, а чайки выпрашивали подачки. После снова залез в уходящую электричку и включил плейлист любимых песен Аллегровой - мой персональный маяк реальности в этом тумане фантасмагории.

За окном зажглись огни вокзала. И сквозь сумерки проступили знакомые четыре буквы на непонятном мне языке.