На небесах ли?

Дорогая Рина Георгиевна!

Рад слышать, что вам лучше! Прошу, не преувеличивайте моих заслуг: ни гипноз, ни внушение, ни современные методы нейрокоррекции не могут полностью победить болезнь. Решительность, оптимизм и дисциплина пациента – вот истинный залог успеха. Берегите себя, не простужайтесь. Для снятия остаточных явлений пользуйтесь обычной солевой грелкой.

Константина видел лишь однажды, поговорить не удалось. Он подхудал, отпустил бороду. Выглядит как настоящий геолог (хотя, почему “как”?) Не переживайте за него: на объекте созданы все условия для труда и отдыха. Комендант – мировой мужик, а медперсонал я подбирал лично.

Теперь касательно вашей просьбы…

Кажется, вы и впрямь считаете меня волшебником! Наука хоть и шагнула далеко вперед, точечная корректировка воспоминаний уже не кажется чем-то фантастическим, но человеческий мозг по-прежнему крайне тяжело поддается исследованию и тем более целенаправленному внешнему воздействию. Однако, я не имею морального права оставить вашу просьбу без внимания. Вы столько для меня сделали! В конце недели постараюсь уговорить коменданта на эксперимент, в меньшей степени медицинский, в большей – психологический. Подробности сообщу отдельным письмом.

P.S. Предупреждаю сразу: выбор небольшой.

С уважением, к.м.н., Романов О. А.

***

“Маленькие женщины созданы для любви!” С такой провокационной фразой врывается в обеденную зону Дашка. Как всегда в огромных кроссовках, красном спортивном костюме и с накрученными золотистыми кудрями. А улыбка… От одного зуба мудрости до другого. Как только на лице помещается?! В руках контейнер с низкокалорийной жижей, в голове куча идей, а в мускулистых ногах столько правды, сколько ни один новостной канал не покажет.

Разве можно игнорировать столь эффектное появление? В ответ на провокацию слышатся приветственные колкости, каждый пытается переюморить соседа. Концовка фразы мечется, как шарик в пинболе: “...созданы для любви, ...созданы для любви”.

С любопытством наблюдаю за перформансом, но в конкурсе острот не участвую. Вместо этого размышляю, какая из Дашки выйдет жена? Определенно, жить бок о бок с зашкаливающим оптимистом, должно быть… Черт побери, я понятия не имею, каково это! Никогда с такими женщинами близко не общался. Прикольно? Бесит? Привыкаешь? Или все вместе: сначала прикольно, потом бесит, а затем привыкаешь?

Дашка садится за соседний стол, откуда стайкой ворон взлетают смешки подружек.

А может, все это маска, за которой скрывается глубоко несчастный человек? Ведь она здесь, в сибирской тайге, где медведей больше, чем людей. Да не-е-е… Притворяться может кто угодно, но только не Дашка. Всем известно, она – полтора метра оголенного энтузиазма, пауэрбанк в юбке, действующий без выходных вулкан. Не удивлюсь, если в детстве ее уронили в чан с женьшенем, и, возможно, пытались в нем утопить. Готов поспорить, что овен и родилась в год огненного… огня.

– Даш, у тебя когда день рождения?

– Двенадцатого апреля, – без промедления отвечает “созданная для любви”. – Легко запомнить: в День космонавтики даришь букет космической девушке.

И точно, овен. Кто бы сомневался! И все же, какого будет жить с Дашкой? Зарядка по утрам, обливание, пучок петрушки? Или то приемчики для смертных, а богам зарядка не нужна?

Дашка жжет, не унимается:

–  Хотя не поленись, Костя, поставь напоминалку – уж больно у тебя вид рассеянный. Забудешь поздравить, как пить дать!

– Забуду, – подтверждаю ее опасения. – Уже забыл.

– Уговорил, – смеется она. – Накануне напомню.

И ведь напомнит!

Почему я вообще думаю о Даше? Она мне даже не нравится: низкая, плотная, шумная. Вообще, внешность самая заурядная: высокий лоб, блеклые голубые глаза, тонкие губы. Кажется, я видел таких девушек десятки раз: в магазинах, автобусах и просто на улице. Типичная внешность – это страшно! Я знаю, как Даша будет стареть. Сначала чуть обвиснут щеки, появятся мешки под глазами. Затем лоб пробороздят асимметричные морщины. Голени станут треугольными, а руки похожими на голенища сапог, только со складками у локтей…

Стоп! Так и аппетит испортить можно! Уткнусь-ка я лучше в тарелку и подумаю о чем-то другом.

Ужин захватывает мое внимание. Вспоминаю, как в детстве фантазировал, будто пюре – это остров, где вместо деревьев растет укроп, вместо камней рассыпаны кусочки гуляша, а вместо моря плещется мясная подлива. Я выедал углубление в виде пещеры, затем разравнивал ложкой поверхность и представлял вспаханное поле. Голоса за соседним столиком превращаются в равномерный шум моря, звонок микроволновки в резкий звук корабельной рынды.  Начинается прилив, остров постепенно уменьшается…

– Двенадцатого апреля, – выдергивает меня из детских воспоминаний Дашка. Она уже поужинала и возвращается в женскую спальню. – Я люблю розы и хризантемы. Особенно желтые.

– С перламутровыми пуговицами? – иронично уточняю.

– Белье дарить не стоит – можно не угадать с размером, – из последних сил держит серьезную мину Дашка.

Ох, звезда!

Пюрешный остров исчезает. Собираюсь уходить, как тут:

– Не горюй ты о жене, раз оклад гребешь вдвойне!

Узбек… Все в нем хорошо, если бы не дурацкие прибаутки и писклявый голос. И еще настырность, граничащая с бестактностью. И коронное блюдо, способное пробить самый заложенный нос – “рыба по-свияжски”. А еще он… впрочем, неважно, что-то положительное в нем точно есть.

Верно говорит: “Гребешь вдвойне” – за участие в эксперименте пообещали неплохую прибавку. Потому и согласились…

Ах да! Еще он музыку ужасную слушает, просто пенопласт в терку. Вроде интеллигентный человек, два высших образования, а музыку выбирает, словно не аспирантуру заканчивал, а исправительную колонию с немецким уклоном.

– Чего хмурый, Костян? – спрашивает Узбек. – Недоспал, переспал или утром в утку встал?

Прибауточки…

– Я бы и рад переспать, да не с кем.

Рыба, музыка и писклявый голос – уже достаточно, чтобы от него шарахались. Но нет, Узбек – душа компании. А все потому, что отзывчивый. Кажется, он не умеет обижаться, не знает само понятие. Уж мы и смеемся над ним, и ругаем, и по имени не называем – ему все нипочем. Имя и вправду у него заковыристое, как звук старого мотоцикла.

– Поздно пришел, задержали? – спрашиваю Узбека.

– Сам знаешь, пока план не выполнен, работу не бросают.

Знаю, конечно… Под нами крупнейшее месторождение платиновых руд, открытое пять лет назад. Такого чистого металла нигде в мире нет, даже в ЮАР. На поверхности нашли самородки размером с чернику, а в глубине – сплошная рудная порода с примесями никеля, иридия и рутения. Метеорит, не иначе.

– Сколько компрессоров сегодня сжег? – подкалываю я Узбека, вспоминая недавний инцидент.

– Сжечь компрессор – хорошая примета, значит, порода плотная, насыщенная, – отвечает он вполне серьезно. – Только тему-то не меняй, я вижу, ты насквозь грустный. Что случилось?

– А чего мне грустить? – рассуждаю вслух. – Вроде вахта, но не север, до цивилизации рукой подать. Дома капитальные, стройка идет как на олимпиаду. Такими темпами сюда скоро столицу края перенесут.

– Загнул, – односложно комментирует Узбек.

– Это вы буры гнете, а я приукрасил.

Колкость осталась без внимания, а потому продолжаю размышлять о своем положении:

– Ну разве это вахта? Как по мне, если в отряде есть девушки, значит, то не вахта, а так… курорт.

– Не просто девушки, а жены! В том числе твоя и моя. Только мы их забыли.

– Ты можешь хотя бы день не напоминать мне об этом проклятом эксперименте?!

Раздраженно собираю остатки хлеба в пакет, с недоумением разглядываю керамическую тарелку.

–  Ну разве это вахта? – повторяю я словно припев надоевшей песни. – Девушки, тепло, посуда… бьющаяся. В детском лагере и то более суровые условия.

– Радовался бы, – упрекает меня Узбек. – Не хочешь пользоваться микроволновкой – грей на костре, холодным ешь. Выдумал же проблему!

Я понимаю нелепость моих претензий. Просто… Весь этот эксперимент, выборочная амнезия, странные девушки, совсем выбили из колеи. Работал бы как раньше, пусть без надбавки, пусть, но зато не оборачиваясь: брился бы когда захочу, а то и не брился вовсе, объяснял бы матом работу геодезических приборов и правительства, ел из кастрюли, барабанил железной ложкой… – красота! Но нет, подписался! Чувствую себя как на первом свидании, как в телевизионном шоу.

– Вот скажи мне, – обращаюсь к Узбеку. – Ну придумали ученые способ вызвать точечную амнезию, ну молодцы. Я уж не спрашиваю “Зачем?”, ответь: почему бы на том не успокоиться? Зачем этим иродам потребовалось “вырезать” все воспоминания о жене? Доказать, что “пары создаются на небесах”? Школы, вузы, дискотеки, сайты знакомств – это лишь антураж, и любимого человека ты узнаешь из тысячи? Такая цель? Ну что сказать, господа ученые, – провались ваша цель! Где-то здесь шастает моя жена, а я понятия не имею кто она.

– Изучают границы возможностей. Забыть о жене – не пульт потерять, это серьезный вызов для ученых. А вообще, ты слишком заморачиваешься.

– Тебе легко говорить! Сам-то как Иринку увидел, так и сказал: “Она”. А мне кажется, здесь все бабы или страшные, или того… с тараканами.

– Не два горошка на ложку.

– Никогда не понимал этой половицы. Вот смотри…

Резко встаю из-за стола и иду к холодильнику. В глубине нахожу недоеденную банку горошка.

– Вот ложка, вот банка… – нависаю над Узбеком как медик с дефибрилляторами. – Зачерпываю и вуаля, считай: красивая, умная, добрая…

Внезапно замолкаю и задумываюсь, на что потратить оставшиеся горошины?

– Вкусно готовит и не любит море.

– О, повелитель! – произносит Узбек с врожденным восточным акцентом. – Я простой джинн, и могу исполнить только три желания. Если хотите больше, оплатите подписку “Джинн PRO”.

Мои проблемы явно не трогают Узбека. Он сыт, его глаза от усталости становятся еще уже. Предлагаю перед сном по пятьдесят – возражений ожидаемо не поступает. Вспомнив достойный четверга повод, удваиваем, а затем и утраиваем дозу “снотворного”. За неимением весов отмеряем на глаз, в результате стандартные пол-литра идеально делятся на двоих.

Обсудив последние новости о восстании декабристов, дрейфуем в комнату. Наши соседи играют в шахматы. На доске атака Маршалла в Испанской партии, а именно вариант Сергеича с жертвой пешки, коня и здравого смысла. У белых все шансы на победу, если не подначивать автора дебютной новинки.

– Чего вдруг? – спрашивает нас Сергеич, намекая на чересчур вдохновенное для четверга настроение.

– Казнили! – убивается Узбек. – Всех пятерых: Пестеля, Рылеева, Муравьева и Апостола.

– А еще Бестужева и Рюмина, – добавляю я с умным видом.

Рыжий, до сих пор отбивавший атаку Маршалла, отвлекается от партии и молча загибает пальцы.

– Не сходится, кто-то все-таки выжил, – резюмирует он свои подсчеты.

Переглядываемся с Узбеком.

– Ставлю на Апостола, – говорю я.

– Тогда я на Рыжего – у него конь лишний, – принимает пари Узбек.

Вдохновившись примером, Сергеич отправляется за стаканом. Мы же советуем Рыжему, как лучше свести к ничьей выигранную позицию.

Через полчаса все налаживается: Сергеич поддерживает стакан наполовину полным, Рыжий благополучно доводит партию до поражения, а к оставшимся в живых декабристам приезжают жены.

– Представляете! – машет рукой Сергеич в сторону окна. – В Сибирь, зимой, на каторгу к мужьям приехали. Вот это решимость, вот это чувства!

– Чего разоряешься? – комментирует Узбек. – К тебе тоже жена приехала, только ты ее забыл.

Рыжий смеется так, что сгибается пополам и начинает кашлять. Его могучая спина пульсирует, словно машет невидимыми крыльями. Сергеича явно задевает издевка, и он выпаливает:

– Как можно сравнивать?! Декабристки потеряли все: дворянские привилегии, деньги, положение в обществе. А наши жены, напротив, приехали на заработки.

– Появилась возможность – пользуются, – встреваю я. – Что плохого?

Сергеич плюхается на кровать и утыкается взглядом в потолок. Он сжимает губы, часто и мелко дышит. Рыжий протягивает ему стакан, но Сергеич отмахивается.

– Я хочу помнить, – произносит он едва ли не шепотом. – Не надо денег, верните прошлое. У меня отняли нечто большее, чем просто воспоминания. Меня лишили мест, куда хочется вернуться, музыку, под которую хочется танцевать. Помните детские сказки про принцесс? Их запирали в башнях, привязывали в лесу, окружали чудовищами, травили яблоками. Потом мы читали, как принцы героически спасают возлюбленных, представляли себя на их месте. Сопереживали, сочувствовали…

Слишком длинная мысль для полдвенадцатого: отнятые воспоминания, принцессы и яблоки. Я еложу на кровати, та в ответ недовольно скрипит. Мысль не вписывается в пасмурный северный вечер, она диссонирует с аскетичной комнатой и, кажется, забрела в нее по ошибке. Однако она здесь и она продолжается:

– А в конце лишь краткое “и жили долго и счастливо”. Всего три слова на последней странице. Всем наплевать, как долго и насколько счастливо. Книжка про другое – про тернистый путь к заветной цели, про приключения. Но я не помню ни замков, ни чудовищ, ни яблок. У меня отняли самое интересное, оставили лишь принцессу, ипотеку и тещу. А я хочу помнить!

Никогда бы не подумал, что Сергеич способен вот так: сложносочиненными, подряд, про сказки и принцесс, да без мата! Он мужик хоть и начитанный, но в ораторских способностях уличен не был.

– Хочу помнить! – повторяет Сергеич, переходя на крик. – Хочу помнить, суки!

Так-то лучше! Привычнее.

В комнате закипает безумие: Рыжий поддакивает, Узбек утешает, я генерирую бредовые идеи. Сергеич продолжает вопить, процент нецензурных слов стремительно повышается.

– Мы что, крысы подопытные?! – вопрошает  Рыжий. – Горбатимся с утра до вечера, комаров кормим, а у нас жен отбирают? Не бывать!

– Хочу помнить! – кричит Сергеич. – Как провожал, как целовал, как предлагал. Сколько драконов победил, сколько морд набил, в какие башни на какой этаж в каком лифте поднимался.

– Вспомнишь, обязательно вспомнишь, – успокаивает Узбек. – И дракона, и лифты. Придет время и бах… вспышка… здесь гулял, здесь целовал, здесь предложение делал.

– Завтра звоним доктору Романову, – предлагаю я, – требуем, чтобы восстановил в наших мозгах удаленные файлы.

Вываливаюсь по уважительной причине на улицу. Наблюдаю, как в темноте раскачиваются верхушки елей, непроизвольно шатаюсь вместе с ними. Свежий воздух успокаивает нервы и упорядочивает мысли. Одна из них протыкает меня как иголка – ну конечно!

Что есть координации бегу в комнату:

– Ребята! – кричу я. – Идея!

На меня не обращают внимание.

– Идея! – кричу я еще громче.

Бесполезно. Декабристы разбудили Герцена; Герцен развернул революционную агитацию; революционная агитация не дает уснуть Сергеичу; Сергеич мешает спать всем остальным.

Прибегаю к проверенному средству:

– Ребята, – говорю я шепотом. – У меня идея.

Где-то на подкорках срабатывает древний инстинкт охотника: мужики прислушиваются к незнакомому шороху. В комнате мигом воцаряется тишина.

В целом для человека, который недавно считал горох и раскачивался в такт деревьям, моя идея не так уж и плоха:

– Гипноз!

***

В женской комнате смешались запахи вечерних кремов. Часть насекомых вылетела прочь, менее удачливые задохнулись по дороге.

– Зачем Костя спросил про день рождения? – гадает Дашка.

– Очевидно же, – удивляется наивности подруги Маргарита Алексеевна, – анализирует совместимость ваших знаков.

– И правильно делает! – вклинивается Ирина. – Несовместимость зодиака – бомба замедленного действия.

– Не думаю, что мужчины, особенно из соседнего домика, верят в гороскопы, – возражает Дашка.

Что ни говори, а каждая девушка хотя бы раз сверялась с таблицами совместимости. Многие знают их не хуже правил умножения. Дважды два: самые крепкие союзы с представителями своей стихии. Пятью пять: помним, что воздух питает огонь, вода – землю. Шестью шесть: вода тушит огонь. Восемью семь… чуть задумались, хитро прищурились, вспомнили: но если у мужика много денег, то черт с ними, со знаками.

Заслышав знакомую тему, из ванной появляется Светлана:

– Он жимный, кафется, янфарь, – с щеткой во рту произносит она.

– Козерог. Тебе не подойдет, – резюмирует Маргарита Алексеевна.

– А вдруг ранний водолей? – сомневается Дашка.

– Лучше не рисковать, – возражает Ирина. – С козерогом будет скучно.

– Солнышко наше, вспомни, он в двадцатых числах родился или в каникулы? – умоляет Дашка.

Света уходит в ванную, смачно сплевывает. После решительно возвращается и садится на кровать. Девушки обступают ее. Света мастерки выдерживает паузу, слышно, как над головами пролетает шальной комар.

– Кажется… (натужная гримаса)... Нет, не помню.

Вздох разочарования отбрасывает комара в дальний угол комнаты.

– Простите, девчонки, не помню. Глянула на фотку и дальше неинтересно. Завтра в компьютере посмотрю – у меня доступ к личным делам есть.

– И Узбека проверь, – просит Ирина. – Вдруг скорпион.

– Нет, решительно заявляю, скорпионов нет – можно не беспокоиться.

“Это хорошо, – шелестом разносится по комнате, – со скорпионами сложно”.

Девушки возвращаются к вечерним процедурам: пилят, режут, натирают.

– А чего мелочиться? – вспоминает Маргарита Алексеевна. – Есть способ надежнее – таро!

Какое-то время соседки притворяются, что пользоваться гадальными картами не позволяет высшее образование, но блеском в глазах можно подсветить взлетно-посадочную полосу в Шереметьево. Вскоре девушки бросают юлить и обустраивают место эзотерического сеанса. По заветам средневековых оккультистов в комнате зажигают свечи и убирают остатки еды. Для повышения точности прогноза Даша кладет на гадальный стол гранатовые сережки.

– А старшие арканы в колоде есть? – интересуется Ирина.

– Есть.

– А перевернутые карты?

– Есть.

– А крестик снимать?

Маргарита Алексеевна выжигает взглядом болтливую подругу:

– На любовь гадаем, так что трусы снимай.

Тени на потолке стыдливо отворачиваются.

– Сядь, я пошутила! – строго сказала Марго.

– Просто хочу, чтоб все по науке…

– Сядь!

Тени успокаиваются.

– Ну что, Ир, сдвигай шляпу.

– Мы же не пулю расписываем…

– Сдвигай, тебе говорят!

Глубоко осознавая ответственность, Ирина колеблется. Она долго прицеливается ногтем в счастливую карту и, наконец, определяет свое будущее. Дирижерским жестом Марго вытаскивает из колоды “Пять мечей”. Девушки с любопытством рассматривают потертый рисунок, замечая, что мужчина похож на Рыжего.

– Победа одного оборачивается горечью для всех, – объясняет значение карты Маргарита. Речь ее становится тягучей, как у церковного священника во время молитвы.

Дальнейшее напоминает игру “Что? Где? Когда?”: ведущий задает вопрос, звучит сигнал, после чего со всех сторон начинают сыпаться версии. Камера мечется между игроками, не поспевая за скоростью обсуждения. В итоге команда сходится во мнении, что Иринка уведет чужого мужа – самого адекватного из компании. В отличие от телевизионной версии игры, ведущий не знает правильного ответа: он пытается отрешиться от происходящего, но ему все чаще прилетают упреки за дурацкий вопрос. Чтобы не допустить междоусобицы, Маргарита Алексеевна принимает Соломоново решение:

– Девушки, мы вытащили только одну карту – она означает прошлое. Осталось выбрать еще две: настоящее и будущее.

Игроки чувствуют себя обманутыми – вдруг оказывается, что волчок указал на блиц из трех вопросов.

– Так чего ты тянешь?! – возмущается Дашка. – Доставай сразу все.

Немного помусолив колоду, Маргарита открывает карту “Шута” и “Два кубка”.

Тени на потолке танцуют джайв. Споры о толковании кубков не утихают, и команда берет дополнительную минуту на обсуждение. Истина где-то рядом, но как часто случается в женских коллективах, из всех вариантов выбирают самый сомнительный, а именно “навестить мальчиков”. Прямо сейчас.

***

В мужской комнате готовятся к сеансу гипноза: Сергеич допивает снотворное, Узбек убирает колюще-режущие приборы, Рыжий зачем-то заправляет постель.

– “Наведение по Элману” – основной метод современной гипнотерапии, – делюсь я результатами гуглёжки. – Для начала нужно закрыть глаза и расслабиться. Во время сеанса проверяйте состояние пациента. Поднимите его руку, чтобы оценить тонус мышц.

– Как отличить сон от гипноза? – размышляет Узбек.

– По храпу, – бурчит Сергеич и отворачивается. – Меня не трогать, на Рыжем тренируйтесь.

Натужно вспоминаю процедуру недельной давности, после которой забыл о жене. Началось все с затянувшейся лекции, где доктор Романов подробно рассказывал о нейронных связях, видах амнезии и методах воздействия на различные участки головного мозга. Он объяснял, как формируются воспоминания, почему происходит забывание и можно ли ускорить этот процесс медикаментозно. С каждым слайдом я понимал все меньше, а верил все больше. Доктор бросался терминами, как снежками: “активация аксонов”, “слабые модуляции”, “бинауральные ритмы”. Однако за час с лишним я запомнил лишь имя-отчество доктора (Олег Александрович) и пассаж о пользе дневного сна.

После лекции меня отвели в процедурный кабинет, где измерили температуру, пульс и давление. А еще заставили заполнить кучу бумажек, суть которых сводилась к следующему: медицинские препараты прошли клинические испытания и признаны безвредными, а потому я отказываюсь от каких-либо претензий в случае отравления.

Затем меня уложили на кушетку и стали вводить в состояние транса. Я старательно выполнял все команды, хотя и плохо представлял, как можно “расслабить тело с удвоенной силой” – на физкультуре таких упражнений не было! Кажется, отключился я быстро, последнее, что помню, это монотонный голос доктора Романова:

– Медленно считайте от одного до пятнадцати. На счете “десять” вспомните, как звучит голос жены. Затем, назовите числа в обратном порядке. На счете “пять” вы забудете голос супруги.

Дальше туман, пустота, неизвестность…

Я забыл слишком много, непозволительно много! Надо это исправить, но сначала потренируюсь на Рыжем.

На самом деле, его зовут Денис. Имя выбрано небрежно, наугад. Оно не вяжется ни с огненным цветом волос, ни с богатырским телосложением. Рыжему бы подошло что-то славянское, былинное: например, Илья, Никита или Ярослав. На худой конец Антошка.

– Денис, ты готов? – едва ли не впервые обращаюсь к Рыжему как в паспорте.

Испытуемый пританцовывает, утверждая, что расслаблен как никогда. Даже глаза закрыл, отчего находиться рядом с ним становится опасно – такой пришибет и не заметит.

– Расслабляйся с удвоенной силой, – вспоминаю приемчики доктора Романова.

Рыжий начинает боксировать.

– Считай от одного до пятнадцати.

– Один, два, три…

Сергеич начинает храпеть на счете “десять”. Узбек разваливается на кровати и мерзкой ухмылкой сбивает рабочий настрой:

– Не скалься! Вот увидишь, Рыжий не только жену вспомнит, но и всех одноклассниц, одногруппниц и коллег женского пола. А в придачу школьный курс органической химии и акушера, что его в роддоме шлепал.

Узбек молчит и скалится еще шире. До чего же противный тип!

– Четырнадцать, пятнадцать. – басит Рыжий. – Расчет окончен! Супругу не вспомнил.

Удивляюсь наивности пациента. Ишь чего захотел! Чтоб вот так сразу и всю жену целиком…

– Предлагаю вспоминать по частям: волосы, фигуру, голос… Представь: утро, спальня, ты проснулся чуть раньше, жена укуталась в одеяло и отвернулась к стене.

Рыжий топчется в середине комнаты. Глаза закрыты, сланцы чавкают.

– Видишь волосы?

– Нет. Жена укрылась с головой.

– Протяни руку, отодвинь одеяло.

– Не получается! Крепко держит.

– Дерни сильнее – ты же мужик!

Раздается глухой стук. Ничего не понимающий Сергеич валяется на полу, над ним стоит Рыжий с одеялом в руках. Где-то за спиной во весь голос ржет Узбек.

По мере пробуждения Сергеич задает все более предметные вопросы, но ответы его не устраивают. Поступает неконструктивное предложение засунуть наш гипноз куда поглубже, после чего я с трудом уговариваю Рыжего на повторный сеанс.

– Первый блин комом, второй – ломом, а на третий теста нет, – изрекает очередную прибаутку Узбек.

Стараюсь не отвлекаться:

– Считай до пятнадцати и попробуй услышать голос жены, – говорю я Рыжему.

Тот, отойдя подальше от кровати Сергеича, начинает бубнить:

– Один, два, три…

На счете “двенадцать” Рыжий уверенно заявляет: “Слышу!”

Победно вскидываю руки и смотрю на Узбека. Однако не успеваю насладится триумфом, ведь теперь я тоже отчетливо слышу: “Мальчики! Откройте!”

Пока гадал, стоит ли подходить к двери, Рыжий уже впускает непрошеных гостей. Не сумев внятно объяснить цель визита, девушки рассредоточиваются по комнате. Их лица светятся тайным знанием, природу которого разгадать не удается.

– Что-то случилось? – спрашивает Узбек.

Следуют противоречивые ответы в диапазоне от категоричного нет, до решительного да. Детали выяснить не получается, так как при дальнейших расспросах “решительное да” моментально превращается в “ничего особенного”. Едва ли не единственной озвученной причиной столь странного визита становится шарлотка, которая “не доживет до утра”. Яблочный пирог порождает суету вокруг чая. Оставляю попытки уследить за логикой происходящего…

– А вы чего так поздно не спите? – интересуется Ирина.

– Шарлотку ждем, – хмуро отвечает Сергеич, разбуженный во второй раз за вечер.

– Понятненько…

– А вы почему не ложитесь? – узнает Рыжий.

– Шарлотку готовят, – вновь вклинивается Сергеич.

– Ясненько…

Диалог не клеится.

Но тут на столе появляются первые гостинцы. Ирина на раздаче проявляет чудеса маркетинга:

– Костя, тебе полный стакан или половину?

– Не хочу градус понижать.

– Тогда держи половину и побольше закуски.

В руках материализуются стакан и тарелка.

– Узбек, тебе большой кусок? Будешь с яблоками или ягодами?

– Мне бы поменьше…

– Поняла, в этом куске мало ягод, а в этом – яблок. Бери оба.

Маргарита Алексеевна справляется у Сергеича о самочувствии. В ответ он недовольно бурчит и, как простывший первоклассник, прячется под одеяло. Но Маргарита Алексеевна не обращает внимания на капризы и терпеливо уговаривает выпить чаю. В ход идут аргументы от “он вкусный” до “он очень-очень вкусный”. Какая-то из уловок срабатывает, и Сергеич сдается.

Рыжего уговаривать не приходится. Он сорокой кружит над столом и таскает все, что плохо лежит. Света как нарочно кладет нарезку ближе к краю. Прикармливает.

Бреду с тарелкой в свой угол. На кровати Дашка, улыбчивая и загадочная. Сажусь рядом и понимаю: черт побери, нас ПОДЕЛИЛИ!

Прохожу все стадии принятия неизбежного. Отрицать существование девушек бессмысленно, а ругаться с ними – невежливо. Пробую торговаться: “сейчас допьем и расходимся”, “еще одну, не больше”, “эта точно последняя”. Часы загоняются в депрессию, остается спать все меньше и меньше. Чувствую себя осой, упавшей в креманку с медом: лапки вязнут, движения тягучи, сопротивление бесполезно. Я больше ничего не решаю… Проваливаюсь глубже и глубже… А вокруг восхитительный мед!

***

Уважаемый Олег Александрович!

На здоровье не жалуюсь. Тьфу-тьфу!

Пользуюсь солевой грелкой, как вы учили. Действительно, улучшает самочувствие и поднимает настроение! К сожалению, последняя грелка (не то Илецкая, не то Емецкая) оказалась неудачной – слишком широкая.

Огромное спасибо за помощь! Я уж отчаялась, думала так с внуками и не понянчусь. Дашенька – умница! Дома идеальный порядок, за Костиком следит. Не знаю как, но заставила его пройти диспансеризацию. Сынок, конечно, пообижался для виду, но разве сейчас это важно?

Правильно вы говорили – если просто поставить перед фактом, то вся эта придурь пройдет сама собой: “готов-не-готов”, “любит-не-любит”, “деньги-не-деньги”... Как в ЕГЭ: выбрал жену из четырех вариантов и счастлив теперь.

Искренне ваша, Рина.