Я и ты одной крови... Часть 2. Глава 1

                ЧАСТЬ 2.


                ТУЧИ НАЧИНАЮТ СГУЩАТЬСЯ



                ГЛАВА 1. СИНЕЗЁРЬЕ. АВГУСТ 2009 ГОДА



– Хельга! Хельга, ты где? Андрей уже тебя ждёт!

 Голос матери заставил девушку заторопиться. Надев поверх футболки короткий джинсовый жилет и наскоро проведя щёткой по коротким белокурым волосам, Хельга несколько секунд критически смотрела на себя в зеркало, потом безнадёжно махнула рукой. И так сойдёт!

 Конечно, приличная девушка должна была бы тщательно проработать глаза дорогой итальянской косметикой и, в конце концов, записаться в маникюрный салон, но, с другой стороны, если приличную девушку с нетерпением ждут лабораторные мыши, то маникюрному салону придётся ещё как-то без неё продержаться. Может быть, месяц, а может быть и год. То, что вместе с мышами Гелю с таким же нетерпением ждёт ещё и Андрей, девушка оставила за кадром.

 Хельга выглянула из комнаты и прикусила губу. Андрей, стоя в коридоре, рассыпался в любезностях перед мамой, изредка самодовольно поглядывая на себя в висевшее на стене зеркало. Хельгу всегда внутренне коробило это скрытое самолюбование. Вдобавок ко всему, сегодня он был одет в дурацкую расписную зелёную рубашку, которую почему-то очень любил, в то время как Геле она казалась похожей на женскую блузку. Да и сами утренние визиты Белкина, если честно, Хельгу слегка коробили.

 С тех пор, как Андрей устроился на работу в лабораторию Синезёрья, он стал частым гостем в доме Княжичей, даже уже не совсем гостем, а почти своим человеком. Кроме основной работы, он нередко, по просьбе Ивана Андреевича, писал для него тезисы для выступлений на профессиональных форумах, участвовал в работе с практикантами. В отсутствие Княжича, часть жизни которого по-прежнему состояла в чтении лекций в европейских университетах, помогал Ирме с Хельгой решать домашние проблемы, вроде текущей сантехники и перегоревших лампочек.

 К тому времени, как Хельга получила диплом и тоже вошла в коллектив лаборатории, Андрей уже обзавёлся подержанным фордом. Тогда и появилась у него эта традиция по утрам заезжать за Хельгой. Сначала девушка протестовала. Ей казалось смешным и странным ехать пять минут до дверей лаборатории, если вместо этого можно пройтись пешком через рощу, с удовольствием вдыхая утреннюю свежесть. Но Белкин каждое утро настойчиво появлялся у двери, и девушка сдалась.

 Вот и сегодня она вздохнула и, улыбнувшись, приветственно взмахнула рукой. В конце концов, это ведь её Андрей. Это тот Андрей, который не спал две ночи перед Хельгиной защитой диплома, помогая ей успеть доделать его в срок. Это Андрей, который зимой, когда она свалилась с сильнейшей простудой, каждый вечер приезжал с банкой деревенского козьего молока и, согрев в кастрюльке, приносил ей на подносе в комнату дымящуюся чашку с крошечной розеткой янтарного мёда. Это Андрей, который её любит, и которого любит она, а недостатки есть у каждого.

 Андрей перехватил Хельгин рюкзачок, и они, помахав на прощанье Ирме, дружно побежали вниз по лестнице.

 Через несколько минут оба уже стояли перед дверями лаборатории, изучая белеющий на тёмной створке листок объявления. Оно гласило: «В рамках ежегодной диспансеризации сотрудников, в пятницу, ** августа с 8–00 ч в кабинете №21 будет производиться забор крови на общий анализ. Просьба всем сотрудникам прибыть для сдачи анализа натощак. После процедуры будет организован бесплатный горячий завтрак.»

 – Круто, – прищёлкнул языком Белкин, – Такая забота о сотрудниках – это редкость.

– Это не всегда так было. Лисовец, владелец лаборатории, только года два назад это придумал. И обычно всё ограничивается анализом крови, без осмотра всякими специалистами, – заметила Хельга.

 – И что, прямо все сдают, поголовно? А как же Иван Андреевич? Он же ещё не вернулся из Парижа? Кстати, когда он возвращается?

 – Не знаю, вроде первый раз все сотрудники сдавали, даже рабочие, которые на втором этаже радиаторы меняли. Как сейчас будет, не знаю. А папа, наверное, потом сдаст. Этим же занимается лаборатория, которая тоже принадлежит Лисовцу, в любой момент туда можно съездить. А так, думаю, к выходным папа должен, наверное, вернуться.

 – Наверное?

 – Раньше он улетал максимум на три дня, а в последнее время по-разному бывает. Иногда и на пять дней задерживается. А зачем тебе папа?

  Белкин сделал неопределённый жест руками:
 – Я слышал, Иван Андреевич отбирает молодых специалистов для стажировки в Мюнхене. Вот, хочу подать заявление на конкурс. Ты же знаешь, я неплохо говорю по-немецки, нужно совершенствоваться и в языке, и в профессии. Хочешь послушать моё произношение?..

  Андрей открыл уже рот, чтобы продемонстрировать подруге свой немецкий, но девушка невольно поморщилась. Заметив это, Белкин послушно замолчал и, после паузы, заметил:

 – Ты могла бы тоже поехать. Думаю, тебя бы Иван Андреевич и без конкурса отправил бы…

 – Я не говорю по-немецки, – довольно резко перебила его Геля, – И не собираюсь создавать себе здесь имидж папиной дочки. Я как все. Сначала просто поработаю, потом видно будет.
 
 – Дело хозяйское, – пожал плечами Белкин, – Ладно, пора идти, дела ждут.

  Хельга улыбнулась ему одними глазами и застучала каблучками по кафельному полу. Легко взбежав по лестнице на второй этаж, она пронеслась мимо отцовского кабинета, но тут же остановилась и вернулась назад к тяжёлой дубовой двери с табличкой «Генеральный Директор» и чуть ниже «Княжич Иван Андреевич». Приоткрыв дверь, она заглянула внутрь. Офис-менеджер, темноволосый молодой человек, сидевший за компьютером в глубине приёмной, поднял голову, поправил на переносице очки и рассеянно посмотрел на вошедшего.

  Хельга радостно помахала ему рукой:
 – Димыч, привет!

 – Привет, Гель, – всё так же рассеяно, глядя сквозь девушку, пробормотал Дмитрий.

 – Димка, ну ты чего такой унылый с утра? Не выспался? – налетала на него девушка, – Я тебе «Менестрелей» принесла, весь вечер вчера скачивала.

  С этими словами она, порывшись в кармашке своего рюкзака, вынула оттуда флешку и протянула молодому человеку.

 – Ух тыыыы, спасибо! – радостно встрепенулся Дима, взял флешку и тут же вставил её в компьютер. В комнате чуть слышно заиграла музыка, и два голоса, один высокий и звонкий, другой грудной и мягкий, запели о любви.

  Геля присела на стоявший тут же диванчик для посетителей, и с минуту, как и Дима, прикрыв глаза, слушала композицию, покачиваясь в такт мелодии. Оба они были ярыми фанатами популярной группы «Ночные менестрели», и новый альбом музыкантов был для них большим событием.

  Вспомнив, что её ждут мыши, Хельга вздохнула, открыла глаза и поднялась с дивана:
 – Пора идти, – сказала она, и, пристально посмотрев на Дмитрия, ещё раз уточнила, – У тебя точно всё нормально?

  Парень посмотрел на неё и вдруг отрицательно потряс головой:
 – Понимаешь, фишка какая, я, когда вчера вечером домой уходил, точно закрывал на ключ и кабинет, и приёмную. Закрыл, сдал ключи на вахту и ушёл домой.

 – И что?

 – Сегодня утром зашёл в кабинет цветы полить и, понимаешь, ощущение такое, как будто там кто-то побывал.

 – А как ты это понял? Что-нибудь пропало?

 – Да вроде нет, – растерянно ответил парень, – Я даже не знаю, как объяснить. Такое ощущение, что там, например, что-то искали, а потом всё аккуратно сложили как было.

  Хельга смотрела на него во все глаза, ожидая продолжения.

 – Там у Ивана Андреевича на столе всегда стопка чистых блокнотов лежит. Часть с белой обложкой, часть – с жёлтой.

 – Ну и что? Дим, ну говори уже, а то мне бежать надо!

 – Ну вчера там сверху лежал блокнот с белой обложкой, а на обложке нарисована голубая шестиконечная снежинка. А сегодня в той стопке сверху тоже блокнот с белой обложкой, только, понимаешь, снежинка на ней другая, восьмиконечная и такая, более пушистая, что ли! И вообще, ощущение, что всё теперь сложено более аккуратно, чем вчера. Корешки папок со стеллажей не торчат, блокноты сложены…, – он махнул рукой, – Или у меня уже паранойя, Гель?

  Геля с минуту помолчала, покусывая губу:
 – Дима, папа уже четыре дня в командировке, ты каждый день, наверное, заходишь в кабинет. Документы найти, цветы полить. Мог сам машинально что-то передвинуть, сложить. Может, Захарин приходил или сам Лисовец? Он же вчера днём приезжал. Тоже, кстати, странный какой-то был. Я с ним поздоровалась, а он посмотрел так, как будто перед ним не человек, а египетская пирамида. Не зацикливайся, важные документы ведь все в сейфах, а то, что на столе лежит, то вряд ли представляет собой такую ценность, ради которой кому-нибудь пришло в голову рисковать. Тем более, в приёмной камера есть. Ты смотрел запись?

  Дима сделал страшные глаза и трагически прошептал:
 – Геля, у нас рабочие камеры висят только на входе. Те, что в коридорах и комнатах, висят только для виду, а так Сергей Сергеич давно приказал их выключить. Уже года полтора как не работают.

 – Сам Лисовец приказал? Я не знала… А почему?

 – Ну, типа, у нас тут много всякого такого, что не для постороннего взгляда. Мол, некоторые вещи можно даже по губам прочитать.
 
 – Понятно, – протянула девушка, – Ну ладно, Димыч, мне пора бежать к моим мышкам. Надеюсь, все они живы и здоровы… Я думаю, тебе всё это просто показалось!

  Дмитрий опять вздохнул, посмотрел девушке вслед и, сняв очки, принялся их протирать.

 
  Наморщив от напряжения лоб, Хельга подробно заполняла журнал событий. Сегодня она была довольна собой. Итог эксперимента был таким, каким она себе его и представляла. А значит, можно двигаться дальше. Хельга улыбнулась своим мыслям, представляя, как похвастается своим успехом папе.

  Резкий звонок телефона внутренней связи прервал её размышления.

 – Хельга Княжич, – взяв трубку с базы, представилась она.

 – Хельга Княжич, – заворчала трубка голосом вахтёра Петра Егоровича, – Ты сегодня ночевать со своими грызунами собралась? Молодым девушкам пора уже в кино с подругами или на танцульки с кавалерами, а не в полутьме с мышами рассиживаться. Мне бы закрыть уже всё, а ты одна ключи не сдаёшь!

  Девушка глянула на часы и ахнула. Половина десятого! Она и не заметила, как быстро пролетело время.
 
 – Бегу, Пётр Егорович!

  Через несколько минут она уже протягивала ключи от комнаты Петру Егоровичу, седому, на вид грозному и ворчливому, но, на самом деле, добрейшему бессменному вахтёру лаборатории. Сейчас он проверит, на месте ли все ключи и сдаст смену своему внуку Егору. Так они всегда и работали, дед – в дневную смену, внук, по совместительству отец годовалого крепыша, – по ночам. Лишь в выходные и праздничные дни их сменяли два других внука из большого семейства Петра Егоровича.

  Вахтёр неторопливо взял у Хельги ключи и, найдя нужное место, повесил связку на крючок специальной стойки. Глянул на девушку из-под широких бровей:
 – Слышишь, стрекоза, ты не очень торопишься?

 – Неа, – беззаботно тряхнула она белокурой стриженой головой, – На танцульки я сегодня точно уже опоздала.

 – Может, подсобишь мне чуток? Егоркина жена сегодня на скорой дежурит, а у него пацанёнок никак не засыпает. Посиди на вахте, а? А я бы добежал, сменил бы Егорку, у меня с малышом ловчее получается. Моя-то сестру навестить поехала, вот мужским коллективом Петьку и убаюкиваем. Минут десять-пятнадцать нужно, мы через дорогу живём. Я – туда, Егор тут же сюда, на дежурство. Поможешь? Я тебе телек оставлю, кино посмотришь.

  Хельга посмотрела на вахтёра с восхищением. На вид всегда суровый, а правнука убаюкивает как заправская бабушка.

 – Конечно, Пётр Егорович, помогу. Маме только позвоню.

 – Ну спасибо тебе, стрекоза!
 
  Пётр Егорович торопливо засобирался, на ходу набирая телефон внука. Когда за ним захлопнулась входная дверь, девушка зашла за стойку, огляделась и плюхнулась в кресло, с детским любопытством оглядев пространство вокруг себя.

  На крохотном экране телевизора демонстрировали какую–то приторную мелодраму. Другой монитор, намного больший по размерам и разделённый на несколько частей, казалось, застыл в спящем режиме, но Геля тут же поняла, что это монитор телекамер, установленных в пустых коридорах лаборатории. Азартно прикусив губу, девушка несколько секунд изучала управление монитором, потом пробежала пальчиками по клавиатуре. Монитор ожил, заполнился двигающимися в разных направлениях фигурами.

 Вот почти бежит по коридору Захарин. Он всегда двигается так, как будто за ним гонится целое племя каннибалов. Вот пустым взглядом глядя куда-то вдаль, из курилки выходит сам Сергей Сергеевич Лисовец. Интересно, чего его вдруг принесло в лабораторию? Обычно он очень редко удостаивает своё детище личным посещением, да ещё в отсутствие Генерального…

  Агааааа! Вот и сама Хельга! Девушка иронично хмыкнула: волосы торчком, как их не приглаживай, сама в разгар лета бледная, как те мыши, с которыми она проводит большую часть своей жизни. Судя по тому, что на видео Геля была одета в короткие белые брюки и нежную голубую блузку, это была запись вчерашнего дня. А это кто?

 Взгляд девушки остановился на незнакомом человеке. Голый череп, глубоко посаженные глаза и взгляд, похожий на выстрел. Бррр… Видимо, кто-то из заказчиков или гость Лисовца. Но выглядит не очень… В тёмном переулке встретить не хотелось бы.

  Геля потянулась, глянула на дверь. Егора пока видно не было. Зевнув, она промотала запись вперёд. Фигуры исчезли, будто стёртые невидимой мокрой кистью.  Видео, казалось, застыло, как и застыла жизнь вокруг в тишине ночи. Лишь в одном квадратике, где была видна часть улицы перед входом в здание, произошло какое-то быстрое изменение.

 От скуки Хельга зевнула, остановила ролик и, бормоча про себя: «Играем в «Найди Пять Отличий», начала пристально вглядываться в кадр.

 На первый взгляд, на нём была та же пустая улица, что и на предыдущем. Но при внимательном осмотре девушка поняла, что дело в большом застеклённом стенде, установленном перед входом в лабораторию. В этом кадре стенд казался более освещённым, и на его блестящей поверхности появилось отражение чего–то, похожего на три цифры восемь, расположенные в ряд. «Йесс!» – победно пробормотала Геля и вернула на монитор прежнюю картинку.

 

***



  Пенки от вишнёвого варенья были безумно вкусными. Хельга ела их не спеша, осторожно слизывая кончиком языка с края ложки и прихлёбывая свежезаваренным чаем из любимой чашки, не забывая периодически поглядывать в окно. Этот знойный августовский выходной день они с Андреем собирались провести на берегу Ворейки, и Белкин вот-вот должен был подъехать.

  Мать, раскладывая по банкам рубиновое, пахнущее вишней и корицей, варенье, изредка поглядывала на дочь не без удовольствия. Как и в ранней юности, довольно плотная, но хорошо сложенная фигура, нежная кожа, белокурые коротко стриженные волосы, открытая улыбка. Всё в Хельге выглядело гармоничным и очень искренним. Сегодня девушка была особенно хороша. Казалось, она вся светилась изнутри.
 
  «Любовь, – подумала Ирма, улыбаясь своим мыслям, – К моей девочке пришла любовь».

  В прихожей послышался шум, шорох колёс дорожной сумки, и родной голос весело сказал:
 – Девчонки, я дома!

  Хельга первой сорвалась с места, оставив на подоконнике недопитый чай:
 – Папка! – и через секунду уже стояла в прихожей, уткнувшись носом в отцовский джемпер.

  Ирма тоже подошла, встала на цыпочки, чтобы дотянуться, быстро поцеловала мужа в щеку, заглянула ему в лицо. Княжич выглядел хоть и бодрым, но каким-то, то ли похудевшим, то ли осунувшимся.
 
 – Что? – перехватив её взгляд, спросил Иван.

 – Выглядишь очень уставшим, не нравится мне это. Может, тебе лучше отказаться хотя бы от лекций?

 – Всё нормально, Ирис, всё под контролем! – бодро отрапортовал он.

  Ирма улыбнулась:
 – Ну, тогда иди под душ и за стол. Буду кормить тебя домашним завтраком.

 – Уже в пути! – заверил жену Иван Андреевич, вставляя ноги в домашние тапочки, – Гелька, как дела на работе?

 – У меня нормально, – допивая остывший чай, отчиталась дочь.

 – А у кого ненормально? – шутливо уточнил отец.

 – Ну, Димыч твой точно в аномальную зону без тебя попал. То у него кто-то ходит по твоему закрытому кабинету, то кто-то меняет картинки на обложках блокнотов на твоём столе. Не знаю, чего он там начитался, что стал таким впечатлительным, – Хельга сделала последний глоток чая и продолжила, – Лисовец среди недели приезжал, тоже какой-то странный, как будто в трансе. Я ему говорю: «Здравствуйте, Сергей Сергеевич», а он смотрит сквозь меня, как будто я – пустое место, и молчит.

 – Лис приезжал? –  Иван Андреевич слегка нахмурился, но Геля, увидев через окно форд подъехавшего к дому Белкина, уже махала ему руками, не обратив внимания на реакцию отца.

  Притворив за торопившейся дочерью входную дверь, Ирма наклонилась, чтобы поправить завалившуюся на бок дорожную сумку Ивана, заодно подняв с пола выпавший из бокового кармана плотный листок бумаги. Это был авиабилет. Ирма посмотрела на него сначала равнодушно, потом внимательно и, постояв несколько секунд в нерешительности, двинулась с ним в сторону комнаты. Но Ивана там уже не было. Зато в душевой был слышен шум воды и негромкое насвистывание. Постояв в раздумчивости, она вернулась и аккуратно засунула билет обратно в карман.

  Спустя некоторое время, закончив раскладывать по банкам варенье, Ирма поставила на плиту турку с кофе, и, когда на поверхности дважды появилась нежная пенка, налила дымящийся напиток в две изящные кофейные чашки. Выглянув из кухни, она увидела, что Иван уже вышел из ванной и теперь сидит за своим столом, сосредоточенно глядя в экран ноутбука.

 Ирма подошла сзади, уткнулась носом в влажные волосы мужа:
 – Может, пойдешь чего-нибудь поешь? Или тебе кофе сюда принести?

  Ей на секунду показалось, что муж слишком поспешно закрыл на мониторе то ли письмо, то ли просто какой-то текст, но она тут же про это забыла.
 
 – Ирис, я должен ответить на одно деловое письмо. Это срочно. А потом можно будет и поесть.

 – Ладно. Тогда несу тебе кофе, – резюмировала жена.

  Поставив на поднос чашку с кофе и крохотную сухарницу с парой сушек, она осторожно понесла поднос в комнату. Иван освободил на столе место, отодвинув подальше стопку блокнотов.

 – Ай! – вдруг вскрикнула Ирма, почувствовав, как наступила на что-то, лежащее на полу у самого стола. Поднос в её руках дрогнул, и сухарница поехала к краю подноса, грозя вырваться на свободу. Инстинктивно Ирма попыталась её удержать, попутно выплеснув часть кофе на обложку блокнота, которому «посчастливилось» лежать в стопке сверху.

 – Ну вот! – огорчилась она, рассматривая лежащий на полу карандаш, на который она умудрилась наступить, – И кофе пролила, и стол тебе испачкала.
 
  Иван невозмутимо оглядел поле боя, вынул из ящика пачку бумажных платков и осторожно промокнул рыхлую обложку блокнота.
 
 – Это всего лишь чистый блокнот для черновиков, – резюмировал он, – Так что апокалипсиса не случилось, а жаль. Так хотелось чего-нибудь необычного.

 – Прости, я не нарочно, – виновато пробормотала жена, переворачивая обложку пострадавшего блокнота. На первом листе тоже проступило коричневое пятно. – Этот лист можно просто вырвать.

 – Вырвать? – Иван Андреевич несколько секунд задумчиво смотрел на пятно, и Ирме в который раз показалось, что его мысли сейчас очень далеко от неё, от дома.

 Но Иван вдруг оживился, порылся в ящике своего стола, наконец, вынул оттуда коробку разноцветных гелевых ручек. Выбрал одну и охряно–золотистым цветом обвёл контур пятна. Получилось что-то вроде большой капли или запятой. Ирма смотрела на это с возрастающим интересом.
 
  Золотистая ручка вернулась обратно в коробку, а вместо неё, после некоторого размышления, оттуда была извлечена тёмно-коричневая. На тонком кончике «запятой» появилось нечто, напоминающее пропеллер, на её вогнутой части выросли маленькие рожки, к выпуклой Ваня просто пририсовал галку. Наконец, когда на свободной части пятна появился маленький, задорно раскрытый «клювик», Ирма восхищённо ахнула:
 – Дельфин!

  Из кофейного пятна на чистом бумажном листе блокнота и в самом деле получился задорно улыбающийся дельфин.

 – Ага, дельфин, – деловито подтвердил муж, – Как назовём?

 – Давай назовём его… ну например… Шумка! Да, точно, Шумка! – включилась в игру супруга.

 – Шумка – это же вроде больше для медвежонка подошло бы, нет? – вопросительно поднял брови Иван.

 – Шумка – это кличка. В сказке это была кличка медведя, а у нас будет дельфин Шумка, – настаивала на своём жена.

 – Договорились, пусть будет Шумка. А теперь отдай мне уже, пожалуйста, мой кофе. То есть, то, что от него осталось.

  Ирма подвинула ему поближе поднос со спасёнными сушками и уже остывшим кофе.
 – Дописывай своё деловое письмо и иди нормально поешь.

  Повернувшись, она было уже двинулась в сторону кухни, но вдруг остановилась и потоптавшись, как бы не зная, решиться или нет, сказала:
 – Ваня… у меня к тебе есть один вопрос. Но ты, если не хочешь, можешь мне на него не отвечать.

  Иван Андреевич, уже совсем собравшийся кликнуть по иконке с недописанным письмом, помедлил и вопросительно посмотрел на жену:
 – Что такое, Ириска? Что тебя тревожит?

 – Понимаешь… ты только не подумай, что я совсем уж психопатка, но в последнее время мне постоянно кажется, что в нашей жизни происходит нечто непонятное и неприятное, что ты пытаешься от меня скрывать. Иногда мне даже приходит мысль, что у тебя есть кто-то другой. Ну, то есть, другая…  Если вдруг это так, то ты мне тогда честно об этом скажи, ладно? Мы же всегда были открыты друг другу. Пусть так и будет, что бы с нами не происходило. Ты не думай, я всё пойму.

  Ирма замолчала, глядя мужу прямо в глаза и стараясь глубоко дышать, чтобы унять подступивший к горлу спазм. В комнате повисло молчание. Несколько минут Иван смотрел на жену ошарашенно, будто не понимая вопроса.

 Потом внезапно охрипшим голосом спросил:
 – Ты начала подозревать меня в неверности? И что же подвигло тебя на такие… эмммм… далеко идущие выводы? Я тебя чем-то обидел?

 – Нет-нет, – поспешно ответила супруга, – ты меня ничем не обидел. Просто… просто раньше ты из своих командировок всегда торопился домой. А сейчас ты часто захватываешь не только рабочие дни, но и выходные. Разве в университетах в выходные проводят лекции?
 
 – В выходные, конечно, универы не работают, но зато это время иногда приходится использовать для личных встреч с коллегами. Ты же знаешь, что это очень важно. И это все ваши аргументы, доктор Ватсон?

  Ирме уже очень хотелось закончить эту тему, она представила, как глупо она сейчас выглядит со своими дурацкими сомнениями, стоящая в позе Марии Стюарт у эшафота перед заботливым, любящим мужем, но Рубикон был перейдён, и этого уже нельзя было изменить.

 – Вань… ты же в этот раз летал на конференцию в Париж?

 – Ну да, в Париж, – озадаченно ответил муж, – ты решила, что меня там ждали длинноногие красотки?

 – Я… понимаешь, случайно нашла твой обратный билет, – и заторопилась, – Совершенно случайно! Твоя сумка упала, я её подняла, и он выпал из бокового кармана.

 – Ну и что?

 – Ваня, но ведь там обозначен аэропорт вылета, и это не парижский Орли, а аэропорт Ницца-Лазурный берег!

  Смешно выпучив глаза, Иван Андреевич шумно выдохнул воздух:
 – И всё это, конечно, бесспорный признак того, что я – многоженец.

  Ирма пристыженно и неловко пожала плечами, всё же глядя твёрдым взглядом в глаза мужа.

Он помолчал, покрутил в руках поднятый с пола злосчастный карандаш, потом бросил его в ящик и, встав из-за стола и обняв жену за плечи, подвёл её к креслу. Она села, Иван устроился в кресле, напротив.

 – Хорошо. Хоть ты и поставила меня перед неразрешимой дилеммой «Можешь не отвечать, но ты должен рассказать всё начистоту», я всё же попытаюсь из этого лабиринта выбраться. По поводу выходных я уже объяснил?

  Ирма молча кивнула, и Иван продолжил:
 – По поводу билета, Ириска, всё намного банальнее, чем ты думаешь. У меня был билет из Орли на сегодняшний вечер. Мы договорились с профессором Боргом поработать днём немного над правкой одной нашей совместной главы из книги. По телефону это делать довольно сложно. Но у профессора неожиданно заболела жена, он позвонил вчера утром, принёс свои извинения и сообщил, что не сможет прилететь в Париж. Что мне оставалось делать? Я попросил обменять мне билеты с сегодняшнего вечера на вчерашний. Мест на прямые рейсы уже не было. Всё, что мне смогли предложить, это добраться внутренним рейсом до Ниццы, а оттуда уже вылететь в Москву. Вот и все мои смертные грехи.

  Иван Андреевич улыбнулся и открыто посмотрел жене в глаза. Она была явно сконфужена:
  Прости меня, Ваня! Видимо, я просто старею, – и завозилась в кресле, собираясь встать.

  Но Иван решительным жестом попросил её опять сесть:
 – Нет, Ириска, подожди! Теперь уже давай расставим всё по местам, вечная недосказанность – это не наш путь.  Во-первых, ты же знаешь, я – махровый однолюб, для меня всегда существовали только две любимые женщины: ты и наша дочь. Ну ещё Прасковья, сестра. И всё!

 – Вань, да поняла я, поняла! – злясь на саму себя, слегка раздражённым тоном проговорила Ирма.

 – Да не всё ты поняла, – вздохнул муж и, после паузы, заговорил чуть тише, – Ты ведь тоже микробиолог по образованию…

 – Несостоявшийся… – ввернула супруга.

 – И слава богу, что несостоявшийся! Когда мы шли в эту науку, мы же думали, что микробиолог изучает микромир для того, чтобы определять в нём потенциальные угрозы для человечества, искать способы спасения от них, разрабатывать новые вакцины. Нас ведь в универе этому учили.
 
  Ирма, недоумевая, к чему идёт разговор, согласно кивнула. Иван продолжал:
 – Но теоретически можно разрабатывать препараты не только от заражения вирусами, но и для…

 – Зачем? – округлила глаза жена.

 Иван развёл руками:

 – Баснословные прибыли, стремление к мировому господству и ещё, наверное, много чего. Это нарастает в мире как снежный ком, и кое-кто из наших специалистов, увы, тоже вошёл в этот закрытый клуб по интересам. Пока разум побеждает только потому, что деньгам противостоит сопротивление тех, кто понимает реальную угрозу. И… словом, Ириска, не хочу забивать тебе голову, если коротко, то всё это требует дополнительного времени.

 – И что теперь? – после короткого молчания, спросила Ирма, чувствуя, что вопрос прозвучал довольно нелепо.

 – Ничего. Жить, работать. Надеюсь, Гелька во всё это никогда не вляпается. Кстати, что она там говорила про Лиса?

 – Не помню. Кажется, что она столкнулась с ним в лаборатории, и выглядел он очень странно. Потом сам у неё спросишь.



***



 Часы в вестибюле лаборатории показывали половину восьмого. Поздоровавшись с вахтёром, Иван Андреевич поднялся на второй этаж. Эхо его гулких шагов в пустынном коридоре, казалось, отскакивало то от стен, то от потолка, то устремлялось вперёд, то догоняло сзади, резвясь и играя в какую-то неведомую игру.

 Княжич любил это время, особенно летом, когда солнце вставало рано. Он знал, что у него есть два часа, пока в здании пусто, и можно спокойно поработать с главой своей книги или подготовиться к очередной лекции. С половины десятого коридор начнёт наполняться гулом голосов, цоканьем каблучков и женским смехом. Комнаты заполнят сотрудники, и лаборатория заживёт обычным будничным днём.

  Иван Андреевич открыл ключом дверь приёмной. На вахте, конечно, был комплект ключей и от приёмной, и от кабинета, но у него была своя связка, которую он обычно всегда носил с собой. Место офис-менеджера Димы темнело глухим чёрным глазом выключенного монитора. Княжич усмехнулся. Что там Гелька вчера говорила о паранойе?

  Найдя в связке нужный ключ, он щёлкнул замком, вошёл в свой кабинет и огляделся. Всё было, как всегда. В выходящие на восток окна заглядывало тёплое летнее солнце, и растущие в горшках на подоконнике цветы герани доверчиво протягивали ему свои пышные алые лепестки.

Иван потрогал пальцем землю в одном из горшков, она была слегка влажная. Цветы в лаборатории стояли на всех подоконниках, и следить за ними было вменено в обязанности уборщицы. Но о цветах в кабинете Княжича заботился Дима, бывший не только фанатом «Ночных менестрелей», но и знатоком комнатных растений. Обычно перед уходом с работы, Дима бережно поливал каждый цветок, иногда добавляя в отстоянную воду несколько капель специальных удобрений, которые он покупал на собственные деньги. Ивану даже казалось, что, священнодействуя у окна, Дима даже шепчет цветам что-то нежное. И, надо признать, цветы на его любовь неизменно отвечали пышностью зелени и яркостью красок.

  Поправив слегка сдвинувшуюся стопку блокнотов на столе, Княжич открыл дверцу врезанного в стену сейфа. Покопался в ворохе папок, достал оттуда исписанный блокнот, и, захлопнув дверцу сейфа, уселся за стол. Открыл блокнот на последней странице и внимательно посмотрел на то, что было там изображено.

 Вся страница была разрисована вытянутыми прямоугольниками. Часть из них была закрашена голубым или жёлтым карандашом, остальные оставались бесцветными. Внутри некоторых из них стояли какие-то значки, похожие на латинские буквы, в самом нижнем красовался большой вопросительный знак. Кроме того, от всех фигур, кроме последней, исходили стрелки, которые соединялись остриями в больших красных точках.

 Иван вынул из органайзера остро заточенный карандаш и, тяжело вздохнув, нарисовал в одном из оставшихся пустых жёлтых прямоугольников еще один значок.

  Потерев лицо обеими руками, Княжич некоторое время сидел неподвижно, прикрыв ладонью глаза. Затем он встал, достал из своего кейса толстую книгу и положил её на стол вместе с чистым блокнотом. Но этот блокнот был не из стопки на столе, а тоже из кейса, с таким же рисунком на обложке, что и исписанный, только эта обложка была слегка покоробленной, видимо, когда-то попавшей на неё водой.

  Открыв новый блокнот, он сделал на первой странице несколько пометок, перелистнул. Затем взглянул на первую страницу исписанного, внимательно просмотрел содержимое. Придвинул к себе чистый блокнот, открыл книгу и начал что-то писать, постоянно сверяясь с текстом книги.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ