Анатомия побега

Конечно, когда Борхес говорит о Лабиринте, он имеет в виду библиотеку. Но какая библиотека может обойтись без читателя, который заблудился? Вас разве не убедил в этом сам факт вашего существования среди книжных полок? Если вы приходите в библиотеку за развлечением, можете взять первый попавшийся роман. Но если вы ищете выход из собственной жизни, вам понадобится особая книга – та, что читает вас, пока вы читаете её.
Человек устроен так, что ему всегда не хватает определённых страниц. Он чувствует пробелы в своём тексте и отправляется искать недостающие главы. В чужих городах, в незнакомых постелях, в книгах на мёртвых языках. Единицы находят свои страницы. Большинство возвращается с пустыми руками или, что хуже, с чужими историями, которые начинают выдавать за собственные. Они не понимают главного: недостающие страницы не потеряны где-то вовне. Они были вырваны изнутри и теперь существуют в складках между строками того текста, который мы называем собой.
Я знал одного человека – назовём его Марсель – который никогда не выходил из своей комнаты, но объездил весь мир. Его постель была транспортным узлом вселенной. Лёжа неподвижно, он достигал большего, чем все эти современные номады с их Instagram-отчётами из Бали. Марсель понял то, что понимают единицы: настоящее путешествие – это интенсификация присутствия, а не смена декораций.
Внешний мир движется, вращается, суетится. Самолёты пересекают океаны, поезда грохочут по рельсам, автомобили несутся по автострадам. Вся эта кинетическая истерия современности. Но истинный путешественник неподвижен, как глаз урагана. Он включил всё это движение внутрь себя, превратил его в интенсивность сознания. Теперь мир движется через него, а не он через мир. Это похоже на разницу между тем, кто смотрит фильм, и тем, кто стал экраном.
Вспомните Улисса. Все думают, что его путешествие – это двадцать лет скитаний между Троей и Итакой. Сирены, циклопы, волшебница Цирцея – увлекательный аттракцион. Но настоящее путешествие Улисса началось, когда он вернулся домой и сел у своего очага. Вот тогда-то он и отправился в настоящий путь – внутрь воспоминания о том, кем был, кем стал, и кем никогда не был. Пенелопа ткала не просто полотно. Она ткала возможность этого путешествия, создавая пространство ожидания, которое и есть единственное подлинное пространство.
Буквы мира разбросаны, как осколки зеркала. Каждый осколок отражает, но ничто целое не воспроизводится. Мы ходим среди этих осколков, пытаясь собрать хоть что-то связное. Большинство коллекционирует мёртвые буквы – открытки из Парижа, фотографии на фоне Мачу-Пикчу, сувениры из Праги. Они составляют из этого мёртвые слова, мёртвые предложения, мёртвые истории. «Я был там» – как будто это что-то значит. Как будто географическое перемещение тела изменяет что-то в структуре души.
Кладбище букв. Отличная метафора для мира, в котором мы живём. Каждый город – участок этого кладбища. Лондон, Токио, Нью-Йорк – мраморные надгробия с вычурными эпитафиями. Туристы гуляют между могилами, фотографируются на фоне памятников, покупают цветы в музейных лавках. Они думают, что путешествуют, но на самом деле просто переходят с одного участка кладбища на другой. Номадизм – это иллюзия движения. Кочевник вечно возвращается на круги своя, его путь – окружность, а не прямая.
Но есть другой тип движения. Его можно назвать эксодусом, или исходом. Это не путешествие туриста и не скитания кочевника. Это побег. Абсолютный разрыв с географией повторения.
Представьте: человек стоит на краю. За его спиной – всё, что он знает. Впереди – пропасть неизвестного. Турист сфотографирует пейзаж и вернётся в отель. Кочевник разобьёт палатку и будет кружить вокруг края. Но есть третий тип. Он прыгает. Это и есть настоящее путешествие – то, из которого не возвращаются.
Не в смысле физической смерти, разумеется. Я говорю о смерти для старой топологии. Когда ты сжигаешь карты, по которым шёл до сих пор. Когда перестаёшь быть туристом в собственной жизни. Это требует жертвы. Ты должен принести в жертву свою привязанность к знакомым маршрутам, к проверенным отелям, к безопасным смотровым площадкам.
Жертвоприношение – вот что превращает путешествие в священнодействие. Авраам, покидающий Ур Халдейский, не знает, куда идёт. У него нет карты, нет GPS, нет TripAdvisor. Есть только голос, зовущий прочь. Это совершенно иная логика движения. Не от чего-то к чему-то, а от известного к неизвестному, причём неизвестному принципиально, онтологически.
Я встречал людей, которые объездили весь мир и остались нетронутыми. Они везде были туристами – даже в собственной жизни. Они коллекционировали впечатления, как марки. «Видел это, видел то». Но ничто не видело их. Они скользили по поверхности мира, как водомерки по воде, не погружаясь, не тонув, не рискуя.
А есть те, кто прожил всю жизнь в одном городе, на одной улице, в одном доме – и совершил путешествие космических масштабов. Потому что они погрузились. Они нашли портал в своей собственной спальне, люк в подвал вселенной. Они поняли, что глубина важнее широты, что интенсивность важнее экстенсивности.
Путешествуешь не ты, а твоя звезда. Каждый человек – это звезда, как говорил безумный маг. Но большинство звёзд мерцают где-то на периферии, холодные и далёкие даже от самих себя. Им нужен проводник.
На первом этапе пути тебя ведёт Знание. Старые книги, учителя, традиции. Они показывают круги ада, объясняют структуру чистилища, чертят карты известных территорий. Это полезно, но недостаточно. Потому что все эти карты – циклические. Они возвращают тебя на исходную позицию, замыкают в повторении. Знание говорит: «Всё уже было, всё уже известно, nihil novi sub sole». И это правда – но не вся правда.
Потом, если повезёт, появляется Она. У неё много имён: Муза, София, Беатриче, Психея. Суть не в имени. Суть в том, что она – разрыв. Её взгляд – как молния, расщепляющая старые схемы. Когда она смотрит на тебя, ты понимаешь: всё, что ты знал о путешествии, было репетицией. Настоящее путешествие начинается сейчас.
И это уже не круг. Это вертикаль. Лестница? Подъём? Можно называть как угодно. Главное – ты больше не вернёшься в точку отправления. Потому что точки отправления больше не существует. Она сгорела в огне этого взгляда.
Я помню, как однажды гулял по ночному Стамбулу. Босфор, разделяющий континенты. Минареты, прорезающие небо. Запах кофе и морской соли. Я думал: «Вот оно, настоящее путешествие – быть здесь, на границе между Европой и Азией, между христианством и исламом». Красивая мысль. Очень туристическая.
Но настоящее путешествие случилось позже, когда я вернулся в свою комнату, лёг на кровать и вдруг почувствовал: Стамбул – здесь, во мне. Босфор течёт через моё сознание. Минареты – это устремления моей души. И граница проходит не между континентами, а внутри меня самого. Каждый момент – граница. Каждый вдох – переход.
Есть города, в которых хочется остаться. Есть города, из которых хочется сбежать. Но есть особый тип города – тот, который зовёт дальше. Не в себя, а через себя. Иерусалим такой. Варанаси. Мекка. Это не конечные пункты. Это порталы. Врата в другое измерение путешествия.
Когда ты стоишь у Стены Плача или на берегу Ганга, ты понимаешь: география кончилась. Началась топология духа. Здесь уже не работают карты. Здесь нужна другая навигация – по созвездиям внутреннего неба.
Люди спрашивают: «Куда ты хочешь поехать?» Глупый вопрос. Правильный вопрос: «Кем ты хочешь стать?» Потому что путешествие – это не смена места, а метаморфоза. Гусеница не путешествует в пространстве – она путешествует по своей собственной трансформации. Бабочка, вылетающая из кокона, не вернётся обратно. Это и есть абсолютный разрыв.
Все великие путешествия на самом деле – одно путешествие. От себя-который-спит к себе-который-просыпается. От себя-который-повторяет к себе-который-создаёт. От себя-который-умирает к себе-который-рождается.
И для этого путешествия не нужны визы, билеты, отели. Нужна только готовность прыгнуть в пропасть собственной неизвестности. Это страшно? Да. Это безопасно? Нет. Это необходимо? Абсолютно.
Потому что альтернатива – вечное кружение по кладбищу мёртвых букв. Красивое кружение, комфортное, со всеми удобствами. Но всё же – кладбище.
А жизнь, настоящая жизнь – это всегда побег. Эксодус из Египта привычного. Исход в пустыню трансформации. Путешествие без возврата.
Только так собираются живые буквы. Только так складывается настоящий текст – тот, который ты не читаешь, а которым становишься.