Чёрный кот-массажист и ведьма - массажная сказка

Чёрный кот-массажист и ведьма под кровавой луной
(Готическая массажная сказка)

В пещере, где сгустилась тьма,
Где плесень точит старый камень,
Сидел тролль у котла — пар
Его злобы — в жарких чарах.

В котле кипела чёрная влага —
Не вода, а зеркало судеб.
Он смотрел, как ведьма бежит,
Как кот ждёт её в доме один.

«Пусть страдает!» — шипел он в гневе.
«Пусть его служба — это мыши да крысы!
Я проклял его — и пусть он весь век
Сидит в шкуре, пока не облысеет!»

А было так: в тот весёлый день,
Когда в деревне шёл пир горой,
Она пришла — не со злобой, а в шутку —
Потанцевать, пока метель

Не положила конец веселью.
Она жонглировала огнём,
пускала искры, пела песни…
Но вдруг — заклятье стало злом.

Котёл взлетел, коровы встали,
Дети в испуге заплакали…
Толпа закричала: «Ведьму сжечь!» —
И бросилась за ней, как за другом

Превратившийся в палача.
Она не злая, просто глупая —
Умчалась прочь, дрожа от стыда,
Под кровавой луной, как судьба.

А кот, что дома ждал в тоске,
Предчувствуя беду в ночи,
Взял лампу, вышел на крыльцо
И повесил её на столб — в ключи

Темнее дороги. «Пусть найдёт, —
прошептал он, — хоть в час беды».
И лампа, как звезда, горит
сквозь вихри, дождь и сны-следы.

Когда луна, как рана, взошла
над мрачным лесом и болотом,
и вороньё, словно души с плачем,
кричало в небе над погостом,

Летела ведьма сквозь туманы,
Гонимая пламенем и злобой,
Метла её — как тень проклятая —
Несла её сквозь ночь к родному дому.

Она — не царица из сказок,
А дева с рыжей косой,
С веснушками, как звёздный газ,
На коже белой, как снег под горой.

В шотландской шали, в лёгком платье,
Босая, с ветром в волосах,
Она — не страшная старуха,
Ночная дева в небесах.

А чёрный кот? Был просто кот —
Ловил мышей за миску молока.
Она его гладила, звала,
Но не знала, что он проклят навеки.

До той ночи… О, той ночи!
Когда толпа чуть не растерзала её,
когда бы не он, зажёгший лампу
на столбе у глухой дороги, —
она бы не вернулась в родной дом.

Но в хижине, среди трав и камней,
Где свечи гаснут без огня,
Её встречал чёрный кот —
Верный друг.

Он был не зверь — он был заколдован,
Прекрасный юноша в кошачьей шкуре.
Злой тролль когда-то, на закате,
Наложил проклятие жестокой строчкой:

«Пока тебя не поцелует
Та, чьей любовью ты живёшь,
Ты будешь котом — и не избежишь
Тоски, пропадёшь ни за грош».

Он ждал. И в эту кровавую ночь
Он принёс тёплое масло —
Из трав, что росли у рва,
Что источали целебный дым.

Над старой скрипучей кроватью,
где по ночам пели пружины,
он зажёг лавандовую свечу
и велел сверчкам замолчать.

Запах нежный, как майское поле,
развеял страх, унял дрожь.
Она легла — и вдруг поняла:
этот кот — не похож на кота.

Она дрожала — стыд смешивался
с болью в каждом движении плеч...
«Не надо...» — шептала она, но сдалась —
пришлось раздеться и лечь.

В камине ярко пылали дрова,
Огонь лизал свод и стены.
И тени — словно духи арки —
Танцевали в нетленном огне.

Он мягко опустил лапы,
как древний лекарь, как целитель,
и стыд, застывший в сердце,
растаял от его усилий.

Сначала — поглаживания, словно шёпот,
Потом — прошёлся по нежным ножкам,
Тёплыми, как снопы, лапами
Разметал усталость и сам уселся на спину.

Он мял плечи, бёдра, рёбра —
так делают кошки по ночам,
когда хотят подарить вам ласку,
а не просто сны-ключи.

А на стене — два силуэта:
Она — как ветка в бурю дня,
Он — над ней, как тень поэта,
Что возвращает ей огонь.

Каждый шаг — как мягкий гнёт,
Но в нём — свобода, в нём — покой.
Боль уходила, как народ
С пожарища в рассветный зной.

Тёплым, как слёзы, маслом
Он нежно натирал тело,
И каждым жестом вопрошал:
«Ты веришь?.. Ведь я не предавал».

Поглаживания — словно шёпот
Над спящим полем в тишине,
Разминания — словно отклик сердца
В ночной безмолвной глубине.

И боль ушла. И страх рассеялся.
Она взглянула — и узнала:
перед ней не кот, а тот, кто верил,
кто все эти годы искал её.

И вспышкой — словно след от молний —
Она склонилась, не дыша,
И поцелуй, как свет из недр,
Коснулся щеки кота-черныша.

Заклятие рухнуло с грохотом,
Как башня в прах и пыль.
Перед ней стоял он — весь, как в сказке,
С глазами, полными прежней земли.

«Ты сняла оковы, — сказал он, —
Ты вернула мне плоть и свет.
Теперь мы — люди.Наш черёд
Идти по миру, где нет горя!»

И стали они жить в покое,
В простом, уютном доме своём.
Она — хозяйка, мать с душой,
А он — опора, свет, герой.

Дети резвятся у печи,
Смеются, спорят, просят сказки.
А ведьма жарит им блины
И колдует лишь для ласки:

Чтобы сон был крепок, чтобы не плакал
Младенец в колыбели тьмы,
чтобы хлеб был свеж, а чай — душист,
а муж — умелым массажистом.

Ей больше не нужны чары
Для мести, власти, тёмных дел.
Её волшебство — в кастрюльке,
В объятиях, в словах: «Ты мне верил».

И в ту же ночь в сырой пещере
Тролль заглянул в котёл — и вдруг
Увидел: рухнуло заклятье
Его злобы и упрямых рук.

Заклинание рухнуло — и вместе с ним
в душу хлынул ледяной ужас.
Он закричал — и в тот же миг
у него заныли зубы, как в час казни.

С тех пор он не спит ни в каком
Заклинании, снадобье, заговоре —
Боль не проходит. Даже ром
Не гасит адского жара.

Он рвёт на себе мох и шерсть,
Рыдает в расщелине под скалой:
«За что мне эти муки?..
Ведь даже Сатана — не со мной!»

Но ветер лишь свистит в щелях —
И разносит над миром воронов
Песнь о ведьме, коте и ночи,
Когда любовь разорвала оковы.

И вороньё всё кричит в ночи,
Но голос их — не вопль, а глас:
«Любовь сильнее силы тьмы,
И даже сильнее проклятых фраз».

А кровавая луна в окне
Шепчет им: «Вы — чудо в ночи.
Ваша баллада — не во сне,
А в сердце вечной любви».