Из невозвратной стороны

ВСТУПЛЕНИЕ

«Коллективистские социальные идеалы стимулируют отчуждение детей от родителей – «сиротство». Н. Дужина
 
«У народа ничего не было, кроме души…которую ему дали женщины-матери…»      Андрей Платонов                Совсем не помню свое вселение в трех-четырехэтажное здание добротной финской архитектуры, что находится на улице Пионерской в городе Лахденпохья, – слишком мал был. Но почему-то именно с тех самых пор в памяти твердо закрепилось странное на слух слово – Хелюля. Именно из тамошнего детприемника меня и перевели в этот приют, правда, в справке Минобразования почему-то указано «Куркиёкский дошкольный детский дом №8»

Не так давно, прошло-то не более полувека, я наконец-то смог посетить Лахденпохью, маленький городок, притиснутый скалами к холодному берегу северной Ладоги. Постоял на крутояре, заросшем сосняком: в мои младенческие годы он был совершенно лыс. Всплыла в памяти «кровавая» история, когда я сталкивал с верха этой горки колесную пару от вагонетки, и она меня утянула вслед за собою. После этого случая на всю жизнь остались шрамы на подбородке и левой брови.
                Моя память зафиксировала и другие не столь уж значимые события, но особенно запомнился эпизод наказания меня за лазанье по наружной пожарной лестнице: заперли меня в большой актовом зале, где стоял рояль, – вот где я оторвался вволю! Моего бряцанья по клавишам и самозабвенного громкогласного пения терпели не более пяти минут. Потом уже, при выходе из Олонецкой школы-интерната №10, в выписной характеристике этого заведения так и было записано: «тянется к музыке». К верхнему углу листка характеристики была приклеена фотокарточка. Там я плачущий: помню, как нас, будущих выпускников приюта, привели в фотоателье и усадили на стулья, расставленные в ряд у стены. Фотограф снимал каждого в отдельности – аппарат перемещался на колесиках вдоль всего ряда. Когда пришла моя очередь позировать, я при виде одноглазого монстра заревел. После этого все остальные ребята тоже пустили слезу…
Пришло время, и нас, нескольких ребятишек, переместили в детский дом села Деревянное. В 2019-м году это заведение отметило вековой юбилей. В голодные и страшные послереволюционные времена, во вновь отстроенной сельской школе устроили трудовую колонию для детей голодающих семей Онежского (Петровского) завода: руку к этому приложил молодой инспектор, еще пока не признанный поэт, Самуил Маршак. Именно там началась моя более-менее осознанная жизнь.

* * *
С самого раннего детства от меня скрывали правду о  моем происхождении. Врали умолчанием. Я два раза подавал заявки на розыски родителей: мне отвеча-ли, что  не  нашли (это когда  я  находился  в  Деревянском детском доме, а позже, уже в Олонецкой школе-интернате, «обрадовали» вестью, что мама моя давно скончалась, а когда и где – мол, неизвестно). Оберегали мою детскую психику? Интересная  подробность: уже позднее, из  рассказов моего троюродного  брата Николая Федоровича  я  узнал,  что  он  в  юности дружил  с директором  нашего интерната Героем  соцтруда  Кузьминым  Иваном  Петровичем. Вместе  они вместе служили  в армии – это было после того, как мой дядька, испытав  трудности послевоенного голодного  времени, бросил архитектурно-строительный  техникум, тот самый, который я в свое время  сам  окончил.

Дороги друзей после службы в армии разминулись, но они продолжали поддерживать между собой связь – наезжали друг к другу в гости. В один из приездов Ивана Петровича в Нахабино-2  друзья однажды излиху «пообщались» в  кооперативном  гараже, который примыкал к воинской части, и незнамо каким путем оказались на территории этой запретной территории: спасло  их  то, что один был при высоких регалиях, а второй работал в «почтовом ящике» – институте имени Карбышева: после разбирательства в комендатуре их доставили на дежурной машине до самого подъезда дома, где проживал мой брат.
                Директор был замечательным  человеком, но мне запомнился  один эпизод: узнав  о том, что наша мальчишеская компания, катавшаяся на лыжах на дальней окраине города, решила зайти погреться в  церковь,  где  происходило  отпевание какого-то дедушки. На следующий день  меня,  единственного  из  всей  компании, Иван Петрович вызвал в свой кабинет,  где и произвел экзекуцию розгами, связка которых покоилась на книжном шкафу.
                После окончания Петрозаводского строительного техникума  я  на  целых 33 года застрял  в  чудном  старинном  городке  Кинешме, что  на Волге, – занимался проектированием  и благоустройством чужих мне городов и поселков, пока «труба не позвала» на родину.  За три года до отъезда потянуло на поэзию. Тогда же моя подруга юности Танюша начала поиски своих  и  моих  корней, полагая, что такого не может  быть, чтобы не осталось каких-нибудь «хвостиков». И очень многое уже успела разузнать.
                Я всегда считал свою фамилию редкой, по крайней мере, лишь только один раз, еще  в  детстве,  услышал  по  радио  о  сельском мальчике Ване Калинихине, кого-то спасшего на пожаре. И все. А Танюша за два-три года в архивах  и различ-ных  справочниках отыскала  адреса нескольких  моих  родственников. С  петроза-водской  дальней  родней  я  почти  сразу  перезнакомился.  У троюродной сестры Клавдии Федоровны  даже  нашел  фотокарточку, дубликат той самой, лахденпох-ской, на которой мне четыре года. Точно такое же фото, приклеенное к углу листка характеристики, было выпрошено  мною у  интернатской секретарши, но и та  про-пала в общежитии техникума вместе с другими бумагами и вещами.Не  сразу,  но  отыскал  на  двух кладбища (Бесовецком и на Птицефабрике)
могилы  всех однофамильцев из моей родни, покинувших этот мир. Относительно недавно,  при  помощи пудожских друзей, обрел родных  по отцовой линии –  двух братьев  и  сестру. Удивительным  сюрпризом  для  меня  оказалось то, что покой-ный  муж Татьяны приходился  мне  дальним  родственником  по линии Пономаре-
вых  из Водлозерья. Татьяне удалось разузнать, сначала через запросы в архивы,
что  моя  мама  последние  годы  провела  в стенах  интерната,  где  и скончалась. Когда  я  в  конце  декабря 2009 года окончательно  вернулся  в  Карелию, первым делом  посетил  последнее  мамино  пристанище  в  день  ее  рождения  2 января. Мой друг отыскал  на  городском  кладбище  Медвежьегорска  могилку  с  деревян-ной  пирамидкой. Тогда же, будучи с Татьяной под Новый год  в  гостях  у  друга,  я написал и посвятил ему стих «Ёлка в  Падуне».
                …Слава Богу, начиная с  2007-го года, на  пирамидки начали приколачивать жестяные таблички с именами и датами.  В  том углу кладбища сейчас  уже невоз-можно установить многочисленные места последнего  приюта  несчастных: надпи-си  на  ленточках  уже  через год не читаются – быстро  линяют,  да и многие пира-мидки попадали, а холмики на могилах просели…                Мой друг Серега, сокурсник по архитектурной группе, с которым  я проживал в  одной  комнате общежития все годы ученичества, после службы в армии решил остаться  в  Киеве. На его свадьбу я летал из Иваново в 1978 году. Тогда меня по-разил контраст жизни в российских городах и в предолимпийском Киеве.         Сергей  перевез  семью  в  Карелию – в поселок Падун. Работал  сначала  в леспромхозе  художником,  затем,  окончив  Академию  госслужбы, – главой  сель-ского  поселения.  Потом,  уже в  Медвежьегорске,  поработал  и  в строительстве, и  директором  военно-мемориальной  компании, и  главным  редактором газеты, а потом  и  директором  городского Дома культуры. Перед окончательным уходом на пенсию руководил  службой охраны при администрации района…
                В начале 21-го века  интернет  еще  только начинал свое шествие по миру – сведения, меня интересующие,  выцарапывались  из  его «ячеек»  малыми  крупи-цами.  По  моей  родовой  фамилии – только  общие.  Много  интересного  узнал о прародине  моей.  В  разное  время в интернете были сообщения о создании ООО «Варишпельда»,  в  котором  менялись только учредители. По последним данным фигурировало уже целых четыре, в числе коих является  местный  иерей, бывший директор  национального  парка  «Водлозерский». Вот  такое  странное  неработа-ющее  крестьянское  хозяйство  образовалось – с  центром  в  бывшей деревеньке Варишпельде…                В один  из  дней августа 2010-го  года раздался вечерний звонок из Пудожа: моя добрая знакомая сообщила, что рано утром из Пудожа рейсом на Куганаволок отправляется  автобус  с  группой школьников-туристов, но заболел один из взрос-лых сопровождающих – не смог бы я подменить его? 
Наскоро запихав  всё самое  необходимое  для похода в рюкзак, успел-таки к  последнему рейсу на Пудож.  В конце долгой ночной поездки, еще не доехав до Пудожа,  я  прикинул,  что  к  шестичасовому  рейсу  автобуса  на  Куганаволок  от пудожской  автостанции  мы заметно  припаздываем, попросил шофера высадить меня  у  отворотки  дороги, ведущей на Водлозеро.  Моросил  дождичек,  но  было  не по-августовски тепло. Это был первый день прихода знаменитой осенней жары с ее лесными пожарами…
                После  томительного  ожидания  на  пустынной  трассе наконец-то появился «пазик». Вся «команда» – пятеро семиклассников  во главе с  их сопровождающей Светланой в полном составе находилась в  его салоне. Грунтово-песчаная дорога, петляющая между болотами, через два часа вывела  нас  к  знаку  «Водлозерскийнациональный парк».
 
Из интернет  и по публикациям в различных СМИ я имел не-которое представление  о  нацпарке,  созданном  усилиями предприимчивых харь-ковчан  в  начале  мутных  90-ых:  о  непростых отношениях  руководства  парка  с местным  коренным  населением.  Конечно же,  и о деревне Варишпельде,  откуда тянутся мои корни.  В наше время уже как бы выморочная  деревня  является фак-тическим центром парка. Именно  там разместилась  резиденция  местного  иерея Олега Червякова.                …Автобус  доставил нас  в  Куганаволок. Солнце  неярким  диском  зависло над горизонтом. Пока  еще  чуть  заметное марево  размывало  четкие  очертания лесистых  островов, не отдававших  свои  отражения  воде.  Гладь  озерная  была спокойна. На песчаном берегу лежала и грелась на солнце старая лошадка корич-невого окраса; по прибрежным  валунам, торчавшим из воды, прогуливался кулик. Тишина  и  покой, нарушаемые только сворой местных собак, – крупных,  и на вид достаточно свирепых.  Нас, чужаков, они сопровождали  до конторы парка, распо-ложенной в здании бывшего гидропорта.
                Пока руководитель нашей группы оформляла в конторе  с работницей парка финансовые условия нашего пребывания в заповеднике,  я налаживал отношения с собачьей стаей. Выделив  из  свирепой своры самую дружелюбную сучку, я  под-манил  ее  бутербродом и кинул остальным по кусочку. Проблема общения с ними была сразу решена. Стая распалась – разбежалась группками по  своим  деревен-ским делам. А сучка эта потом долго сопровождала меня повсюду.
                Катер «Святой Николай»  должен был взять нас на борт ближе к полудню. А пока, чтобы убить время, мы прогуливались  недалеко  от  нового  пирса. Лошадка коричневой масти  всё также подремывала на песочке, и пускала «шептуны», а на-ших  деток  это  очень  смешило.  Мы рвали  пучки прибрежной травки у песчаного уреза и скармливали старушке…
                Наконец-то   на горизонте  показалось суденышко. С катера, лихо причалив-шего к пирсу,  группа туристов сгружала  походный  скарб. Вскоре  на  травянистой площадке, неподалеку  от  конторы, образовалась  внушительная куча из палаток, мешков, моторов  и  рыболовно-охотничьих  снастей. Пока туристы  подгоняли ма-шины, чтобы всё это загрузить, я накоротке пообщался с одним из них. Оказалось, что это москвичи, –  приезжали  в парк на неделю. Выложили  бешеные  деньги  за полную  программу  пребывания  с  проживанием в  гостевом доме,  но  последние
два  дня  в  Варишпельде питались только остатками круп  и  ими же выловленной  рыбой, так как не завезли для них продукты (мы в этом сами позже убедились, по-пав туда чуть позже).                Мы еще долго ждали отправки «Святого Николая».  Катером  управлял шки-пер  Николай. Час  с  небольшим мы добирались по водной глади до  Колгострова. На острове, в кельях, не так давно отстроенных, на то время проживало несколько монахов.  Бегло  осмотрев  изнутри Ильинскую церкви, я  не остался там во время богослужения  –  поспешил на погост.  Меня интересовали захоронения. Но могил моих родственников  я так и не нашел, а ведь дед мой Никита и бабушка наверня-ка должны были быть погребены именно здесь. Узнал от шкипера Николая, что на этом маленьком  погосте  со  временем  хоронили друг на друге до  двух-трех род-ственников.                …На поляне перед Ильинским  погостом  маячила фигура шкипера Николая с металлоискателем в руках. Из  любопытства  я  присоединился к нему. Писк при-бора то  и дело указывал на наличие  металла  в  земле. Саперной лопаткой Нико-лай вскрывал дернину  и  просеивал пальцами комки земли. Так мы нашли четыре мелких  монеты  екатерининского  времени,  пару советских,  обломок  чернильни-цы  из латуни  и бронзовый нательный крестик.  Крестик  мы  отдали  матушке На-талье. Николай пояснил мне,  что  в  каждый приезд на остров «занимается архео-логией»  и  все  найденные  крестики  за  всё  время поисков по уговору передал в коллекцию отца Олега более ста нательных крестов.                Здесь  испокон века  каждый  год  собирались жители всех деревень Водло-зера:  встречались  родственники,  давно  не  видевшие  друг  друга и, конечно же, во время больших  престольных  праздников  и  совместных  обильных  возлияний  не обходилось  без  выяснений  накопившихся  старых  обид между кланами озер-ных соседей.  А  в Ильин день съезжалось на остров столько лодок со всей округи, что мест для причаливания к берегу острова едва хватало всем.   Матушка  Наталья  привела  нашу группу к березе  Двенадцать Апостолов – причудливому памятнику природы. Одна  из  моих любопытных  и глазастых подо-печных  усмотрела-таки спил тринадцатого ствола у корня дерева (мне пришла на память ассоциация с Иудой). Вообще, в  этих  местах наряду со старыми легенда-ми появляются новые (для туристов),  не последняя из них и легенда, связанная с иконкой  на  сосне-карсикко. Моя троюродная сестра Клавдия, последней покинув-шая  Варишпельду  в  1959 году,  в  наших разговорах  о  тех временах ни о  каких легендах не упоминала…
                В  самой  Варишпельде,  где  наша туристская  группа  ночевала в палатках, произошло два любопытных события: во-первых, я узнал от сопровождающего нашу группу егеря Алексея Санько, что он родом из Кинешмы  и что у него там «есть брат с другой фамилией», с которым я, оказывается, лично был  знаком – тот  был в чине капитана и служил дознавателем  в  тамошнем УВД. Во-вторых, после  раз-говора   с  матушкой  Натальей,  и уточнения  некоторых  деталей, я здесь  же поз-накомился с своей родственницей по отцовой линии (в нацпарке она стряпала еду для туристов).               


Ровно три года я бодался с чинушами госструктур различного уровня, чтобы получить  ничтожные справки о судьбе моей бедной мамы, и везде слышал только вранье, ссылки  на  статьи  законов, а  в итоге – откровенное нежелание предоста-вить  их  мне,  словно  это  составляет  тайну  государственного  масштаба. Решил больше  не  унижаться поклонами.
Пришло на ум гоголевское «Ничего нет сердитее всякого рода  департамен-тов,  полков  канцелярий  и, словом, всякого рода должностных  сословий».  Чуток погодя  возьмусь  за  эссе-хронику  в лицах, дабы показать истинное мурло совре-менной системы, благо материала по этой теме у меня скопилось  предостаточно. Аминь…