Крыша дома - Сон Юрия

         
          Летом я пошёл работать кровельщиком.
 
          Бригада, в которую я попал, была маленькая, но опытная.
          У меня же навыков никаких, кроме силы молодецкой, здоровья и желания научиться и заработать.
          Пора у ребят была горячая — и они взяли меня подмастерьем: принеси, сбегай, подай, убери, забей; вверх-вниз с утра до вечера весь длинный, летний день.
          Но я, мальчонка приметливый, быстро учился у моих старших товарищей.

          — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь!

          Я лихо орудовал молотком, и с последним ударом двенадцатисантиметровый гвоздь был мастерски вбит по самую железную макушку. Довольный я оглянулся на товарищей. Ловко?

          — Дай-ка, братка Максим, теперь я попробую, — долговязый жилистый хохол Левко бросил цигарку, не забыв хорошенько придавить её ногой (дерево рядом), и взял молоток. Теперь начал считать я.
          — Раз, два, три, четыре, пять!
          Гвоздь сидел в доске по самую маковку.

          — Здорово! — восхитился я.
          Левко промолчал.

          — Всё бы вам в игрушки играть, — мы и не заметили, как к нам подошёл бригадир, спокойный рассудительный Юрий. Невысокий, крепкий, с приятным славянским лицом.

          Он взял молоток, взмахнул два раза, а больше и не потребовалось — шапочка гвоздя была утоплена в свежеструганное дерево. И пошёл дальше.

          Мы притихли. Что тут скажешь? И только смуглое круглое лицо Бахтияра расплылось в довольной улыбке:

          — Юрий, однако, умеет гвозди забивать!

          Умеет, умеет, мы уже давно поняли, что наш Юрий много чего умеет. Обычно от него и слова не дождёшься.
          Вот вчера зацепился за длинную ногу Левко — тот, лёжа, водосточку прибивал — и чуть не сорвался с крыши, но подтянулся, встал и дальше, молча, пошёл, как ни в чём не бывало.

           А начнет рассказывать какую-нибудь из своих многочисленных историй — и заслушаешься, как я вчера.

           — Ехал я домой через Казанский вокзал. Приехал, взял билет на поезд, а до него ещё два часа. Что, думаю, делать, поехать в центр — времени маловато, ждать на месте — долго.
           Тут приметила меня одна бабуля с многочисленными сумками и баулами.

           — Сынок, — говорит, — ты меня не выручишь? Тут, поблизости, сумку отнести надо, очень её ждут, отблагодарят тебя, а мне тяжело, вон у меня сколько поклажи. Здесь близко совсем, минут пять-десять ходу. Очень тебя прошу. Лицо у тебя хорошее. Выручи бабушку, и Бог тебе поможет за твою доброту.

           Посмотрел я на её сумки. Как она с ними со всеми потащится?

           — Ладно, — говорю, — отнесу. А что там, если не секрет?
           — Не секрет, не секрет, старые семейные альбомы с фотографиями, — и протягивает мне сумку.

           Сумка, однако, не лёгкая. Даже, можно сказать, тяжеленная сумка. Но уж раз взялся…
           — Давайте адрес.

           Бабуля мне конверт с адресом протягивает и объясняет, что это через площадь, в ближайших кварталах.
           Пошел я, иду и думаю, чего я ввязался? Бабулю первый раз вижу. Несу то, не знаю что, но адрес, правда, есть.

           За этими мыслями нашёл старый кирпичный крашеный дом, с нужным мне номером. Такие дома раньше звали доходными.
           Какой-то мальчуган как раз выходил из подъезда — и я зашёл. Тут только понял свою дурость: ни телефона этих людей, ни кода домофона у меня не было, спросить их раньше я не догадался.
           Полутёмная сумеречная лестница привела меня на четвёртый этаж. Этажи были высоченные, и с каждым этажом сумка становилась всё тяжелее. С тревожным сердцем позвонил, ну как никого нет дома? Об этом тоже раньше не подумал.

           Но за дверью послышались лёгкие шаги. Дверь мне открыла молодая женщина, очень приятной наружности в цветастом ситцевом халатике. Халатик был перехвачен в талии узким пояском. И я отметил, что и фигурка у хозяйки квартиры очень мне по нраву.

           — Вот, Вам бабуля просила сумку передать. Кажется, фотографии.
           — Вот спасибо! Это моя внучатая тётя, Агафья Тихоновна, бабушкина сестра, она давно обещала отдать. Семейная хроника. Проходите, что же в дверях стоять. Вот сюда на кухню. Как же мне Вас благодарить? — быстро говорила женщина, двигаясь по длинному коридору. А я покорно шёл за ней, нёс сумку, любовался на чудесную фигурку и светлые завитки на нежной шее.
           — Как же мне Вас отблагодарить? — повторила женщина.

           И я подумал, что согласен на любую благодарность от неё. Про поезд я уже как-то забыл. Решил, если предложит чай, останусь.

           Тут мы пришли на кухню. Стол уже был накрыт скатертью и ломился… от денег.
           От изумления и неожиданности я вытаращил глаза. Нет, это было не наваждение. На столе не пачками, а ворохом лежали деньги. Тысячные и пятитысячные купюры в большом количестве. Мелочёвки, вроде соток и пятисоток, не было, а монеты местами были.

           В остальном же это была самая обычная опрятная кухня, ничем не примечательная, со старой плитой и советским холодильником.
           Только на широком подоконнике, рядом с цветком алоэ, стояла широкая лоханка, полная янтарного душистого мёда.

           — Всё, придумала, — девушка обернулась ко мне, — меня Варя зовут, — она улыбнулась.
           И я увидел ямочку у неё на щеке.
           — Меня Юрий, — отозвался я.
           — Ставьте, Юра, сумку на пол. Вот что я придумала, — она задорно посмотрела на меня, смех засверкал в её глазах, и снова появились чудесные ямочки.
           Я слушал как во сне.
           — Вы опускаете руку в мёд, а потом в деньги. Сколько прилипнет — всё ваше! — она засмеялась, довольная своей шуткой.

           Я опешил. Такого поворота я явно не ожидал. Или она надо мной смеётся? Погоди же, лукавая хохотунья, увидишь, что и Юрий не прост.
          
           Я подошёл к столу и быстро оценил, где пятитысячных бумажек лежит поболе. Потом решительно подошёл к окну, засучил рукав и медленно опустил в лохань с мёдом сначала локоть, а потом и всю руку с ладонью. Вернулся к столу и с силой хлопнул по разноцветным бумажкам.

           Моя жена Лена чудом успела увернуться.
           — Тебе что-то приснилось, милый? — заботливо спросила она.

           Что я мог ей ответить?