Операция Ромашка

Как мы помним, у Купидона 2201 появился псевдоним «Еремей Сладострастов», под которым он успешно занимается коучингом и выдачей замуж страждущих. Нагрузка — ого-го.

А тут начальство сказало:
— Ты, Еремей, идешь в поля.
— Я не хочу, — ответил Еремей. — В поля? Что я там не видел?
— Тогда, — ответила ему начальница, — на Чукотку. Сводить местные народы. А то там рождаемость упала. Отдел рождаемости бьет тревогу.
— Конечно, — пробурчал он. — Какая рождаемость в условиях Крайнего Севера? Там и раздеваться-то холодно.
— А ты поюмори мне, поюмори, — ответила начальница. — Я могу и по клоунам тебя отправить. В мировое турне по циркам, сводить клоунов и клоунесс.
— Молчу, — зажал себе рот ладонями Еремей. — Нем как рыба. ...Что за поля? Работа с фермерами?
«Вот», — сказала начальница. — Надо написать отчёт о сервисе быстрых свиданий. Нас отдел отчётности трясёт. А ты у нас, так сказать, бриллиант и парень на выданье.

«Бриллиант» уставился на начальницу с ужасом и пробормотал:
— Быстрые свидания? Это же катастрофа!

Начальница ответила ему:
— Вот, вот, всё в отчёте и напишешь. Катастрофа, не катастрофа… И фотографии! Фотографии делай. Там нельзя, но мы тебе шпионскую камеру в пуговицу вставим, не бойся. Чтобы вышло фото, надо говорить: «Япона мать». Вслух.

— Япона мать? — повторил обалдевший Еремей. — Почему «япона»?

— Ну не знаю, наверное, японская шпионская камера. Фото для отчётов. Иди готовься. Сегодня вечером в восемь в кафе «Ромашка». Будь, так сказать, на высоте.

Кафе «Ромашка». Стелла, 28 лет, менеджер по продажам духов с навязчивым взглядом.

Стелла: Я обожаю экстрим. В прошлом месяц с парашютом прыгала. А ты?
Еремей (думает о пуговице): А... я... э... Япона мать!
Стелла: Ой! Это новый вид спорта? Японское боевое искусство?
Еремей: Нет... это... состояние души. Когда очень нравится беседа. От восторга.
Еремей судорожно стучит по пуговице, но фото не делается.
Стелла: А я ещё обожаю животных. У меня дома мейн-кун, два хорька и попугай.
Еремей (в отчаянии, наклоняется к пуговице и шепчет): Япона мать...
Стелла: Что-что?
Еремей: — Я тоже кошек обожаю. У меня японская. Она мать, мать-героиня, каждый месяц по приплоду. Я её так и зову — Япона мать.

Наконец, камера в пуговице радостно щёлкнула. Фото сделано. Но Стелла с лицом, выражающим первобытный ужас, уже поднималась из-за стола и удалялась к дальнему столику, шёпотом бормоча что-то о «биоопасности».

Еремей с облегчением вздохнул и потянулся за бокалом, как вдруг тень накрыла его стол. К нему подсаживается... Нет, не может быть. Да это же... живая копия его учительницы по математике, Ангелины Аркадьевны! Та самая, что одним взглядом замораживала весь класс. Та же глыба. Та же мощь. И тот же суровый, пронизывающий взгляд, от которого у Еремея по спине побежали мурашки — рефлекс пятого класса.

Новая претендентка молча устроилась напротив, положила на стол холёные руки и уставилась на него, словно на нерешаемую задачу.

— Ну что ж, — сказала она голосом, напоминающим скрип гранитной плиты. — Я слушаю ваши показания. Докажите, что вы не безнадёжный случай для матримониального рынка.

Еремей почувствовал, как его горло пересохло.
— Э-э-э... — выдавил он, с тоской глядя на её суровое лицо. — А вы... вы случайно не в Отделе отчётности работаете?

Женщина подняла одну идеально выщипанную бровь.
— Нет. Я бухгалтер. И сейчас я произведу аудит ваших личных качеств. Начнём с финансовой грамотности. Как вы относитесь к совместному ведению семейного бюджета в эксель-таблице с ежемесячным планированием и сводным графиком расходов?

Еремей тихо ахнул. Это было хуже Чукотки. Хуже клоунов. Это был самый страшный кошмар его долгой ангельской карьеры.
— Япона мать, — простонал он.

Камера сработала щелчком.

— Что вы сказали, молодой человек?
— Говорю, что мама научила меня системе экономии. По-японски. Такая, знаете, японская система... от мамы.

И тут Еремей вышел во временной провал и выпил больше, чем ожидал. «Я так накидаюсь к концу вечера, — с ужасом подумал он. — Погублю печень ради отчётов».

И к нему за стол подсела женщина странного вида. С длинными немытыми волосами, в плаще, усыпанном звёздами и рунами. Она уставилась на него прозрачными глазами и пробормотала хриплым шёпотом:

— Боги привели меня на твой зов. Чувствую магическую природу... Исходящие вибрации...

— Япона мать! — прошептал поражённый Еремей.
— Да! Да! Именно! Японская богиня, мать всех живущих на земле! Как я рада встретить единомышленника!

— Даа... Япона мать... (еще один щелчок камеры) Это... мощь. Истина. Начало, так сказать, начал.

Женщина с немытыми волосами закатила глаза и схватила его за руку холодными пальцами.

— Ты постиг суть! Обыватели думают, что это ругательство, но мы-то знаем! Мы — избранные! Скажи мне, о брат во тьме, в каком аспекте ты почитаешь Великую Мать? Через ночные ритуалы? Через ченнелинг?

Еремей, чувствуя, что попал в ловушку собственного вранья, отчаянно пытался поддержать беседу, одновременно стараясь сделать еще пару фото для отчета.

— Ну... как бы... ритуалы... да... — он потянулся за бокалом, но женщина прижала его руку к столу. — Особенно... с пуговицами...

— С пуговицами?! — ее глаза вспыхнули одержимым блеском. — О, это глубоко! Символика застежки, соединяющей два мира! Ты — гений!

В этот момент Еремей с ужасом осознал, что его шпионская пуговица начала мигать красным светом. Батарейка садилась.

— Япона мать... — в отчаянии прошептал он, глядя на мигающий индикатор. — Приди и спаси...

— Во имя богини! — воскликнула женщина и, схватив свой стакан с мутным чаем, плеснула в его сторону. — Освящаю тебя, брат!

Он бочком выбрался из-за стола и понесся в туалет. Пока бежал, стонал: «Япона мать!» — и камера из последних сил делала фото его бегущих ног, потолка и общего хаоса.

Пуговица не расстегивалась.

Пошёл за помощью к уборщице.
— Тётенька, помогите расстегнуть...
Уборщица, не глядя, огрела его мокрой тряпкой по спине.
— А ширинку тебе не расстегнуть? Иди отсюда, деловой!

Он в ужасе шарахнулся к администраторше.
— Помогите расстегнуть! — выпалил он.
Администраторша сделала томный взгляд и прошептала:
— Моя смена кончается через час. И там... всё расстегнём.

«Мать моя женщина... — думал Еремей, бредя к выходу. — Они тут все либо агрессивные, либо озабоченные».

На улице он отдышался и начал судорожно дёргать себя за воротник рубашки, пытаясь справиться с упрямой пуговицей.

Прохожий, глядя на его странные попытки, спросил:
— Мужик, ты чего? Что с тобой?
— Попытка самоубийства... — прошипел Еремей, отчаянно тяня воротник. — Путем удушения. Разочарования, так сказать, любовного свойства.

Наконец, чудом не убив себя, потерянный Еремей бахнул у бара ещё текилы и побрёл назад к столикам походкой приговорённого.

За столом его уже ждала шатенка. С лисой на поводке.

— Япона мать! — вскричал Еремей, показывая пальцем на лису.

— Это не мать. Это мальчик. И не японский, а корейская порода. Корейская пушистая лиса.

Еремея в этот вечер было ничем не удивить.
— Надо же, — ответил он. Текила давала о себе знать, и он почувствовал в себе азарт.

И тут из её начёса выполз таракан. Огромный, мадагаскарский. Прямо ей на лоб.

— ЯПОНА МАТЬ! — завизжал Еремей тоненьким фальцетом.

— Это Йорик, — ответила она, не моргнув глазом. — Он не любит одиночество.

Таракан добил Еремея.

Он снял рубашку (потом в местной газете так и напишут: «Аполлон с голым торсом терроризировал кафе»), встал на стул и, закрывая пальцем   свою пуговицу, прокричал купидонское заклинание.

Он хотел, чтобы парочки полюбили друг друга. Он хотел наделать фото, сдать отчёт и забыть этот вечер как страшный сон.

Но. От стресса, текилы и всеобщего безумия он перепутал и вместо «Любите друг друга!» крикнул на всё кафе:

— И ЛЮБИТЕ МЕНЯ!

Заклинание, подкреплённое мощью его истинной ангельской природы, ударило по залу волной. В кафе наступила звенящая тишина. А потом…

Пожилая пара у стойки бармена нежно переплелась пальцами и умильно посмотрела на его голый торс. Администраторша, роняя блокнот, сделала шаг к его стулу. Даже женщина с лисой и тараканом в начёсе уронила поводок и устремила на Еремея влажный, преданный взгляд.

А потом... всё завертелось.

Взвыли. Нет, это был не крик, не смех и не пение. Это был звук, от которого задрожали стёкла в «Ромашке». Звук вселенской, слепой, сконцентрированной потребности ЛЮБИТЬ.

И они бросились за ним.

Все. И пожилая пара (вернее, её женская половина, отшвырнувшая мужа с лицом, внезапно полным понимания и грусти), и администраторша, сбросившая каблуки, и девушка с тараканом и лисой, и даже уборщица, появившаяся в дверях с шваброй, как Валькирия.

Еремей, полуголый, с безумными глазами и скомканной рубахой в руке, рванул от них, как олимпийский чемпион по паркуру, преследуемый самым страшным зверем на свете — всеобщей любовью.

Он летел, не чуя под собой ног. «Господи, — думал он, — ну почему я выбрал это, а не Чукотку?! Клоуны — милейшие люди!»

Он бежал так быстро, что женщины стали отставать, и вскоре за ним неслась одна лишь лиса, сорвавшаяся с поводка в азарте погони.

— Ты же кобель! — кричал лисе на бегу Еремей. — И вообще ты — лиса! Ты не должна понимать слов!

Оказалось, что лиса действительно не понимала слов. Она просто засиделась в городе и увидела в Еремее улепётывающую добычу. Инстинкты — великая сила.

Так они и донеслись до офиса — полуголый ангел и пушистый хищник — и ворвались внутрь, оставив за спиной мир безумных свиданий и всеобщей любви.

Начальница распекала Еремея неделю.

Во-первых, во всех городских газетах и на столбах стали появляться объявления на тему: «Ищу полуголого мужчину из кафе «Ромашка». Готова к серьёзным отношениям». Подраздел «Пропал и найден» был полностью им оккупирован.

Во-вторых, ему всучили трофейную лису, которая в первый же день дома сожрала диван, три пары тапочек и с чувством глубокого удовлетворения уснула распушив хвост.

В-третьих, над его отчётом и фотографиями (а камера, как выяснилось, снимала всё — включая его паническое бегство от толпы женщин) в отделе теперь хохотали даже самые серьёзные архангелы. Презентацию с подписью «Операция «Ромашка»: новые горизонты работы с клиентами» показывали на корпоративе, и она получила приз зрительских симпатий.