Кольцо Фаберже

Атмосфера в ювелирном магазине «Картье & Де Бирс» была густой и сладкой, как дорогой ликёр. Её составляли запах полированного красного дерева, воска для паркета и едва уловимый аромат старой роскоши, въевшейся в эти стены за столетие существования салона. Льюис Голдман, владелец и главный эксперт, смахивал невидимую пылинку с бархатной подушечки, на которой покоилась брошь в стиле ар-деко. Пятничный вечер подходил к концу, и вместе с ним заканчивалась неделя. Через час наступал шабат, и Льюис, человек не слишком религиозный, но чтящий традиции, собирался закрыться, чтобы провести вечер в тишине своего дома в Грейт-Неке.

Он уже мысленно перебирал варианты ужина, когда дверь со звоном открылась, впустив внутрь порыв прохладного вечернего воздуха и двоих людей. Контраст между ними был настолько ярок, что Льюис на секунду замер, впечатлённый этой живой картиной.

Мужчина — пожилой еврей, лет семидесяти, одетый с неброской, но безупречной элегантностью. Тёмно-синий костюм из тонкой шерсти, белоснежная рубашка с перламутровыми запонками, шёлковый галстук цвета бордо. Его лицо, испещрённое морщинами, было умным и спокойным, а в глазах, тёмных и проницательных, светилась лёгкая усталость, присущая людям, повидавшим многое. Он опирался на трость с набалдашником из слоновой кости, но держался при этом прямо, с неизменным достоинством.

С ним была женщина. Вернее, девушка. Лет двадцати пяти от силы. Блондинка, точёная, как статуэтка. Длинные волосы цвета спелой пшеницы ниспадали волнами на плечи. Она была облачена в короткое чёрное платье, подчёркивающее каждый изгиб её стройного тела, а на ногах — туфли-лодочки на высоченной шпильке, от которых у Льюиса, знатока прекрасного, чуть не перехватило дыхание. Её лицо было не просто милым — оно было идеальным: большие голубые глаза, прямой нос, пухлые, слегка приоткрытые губы. Она была похожа на ожившую обложку глянцевого журнала, на голливудскую звезду 50-х, сошедшую с экрана. Но за этим совершенством Льюис, привыкший считывать людей с полуслова, уловил что-то ненастоящее, натянутое, как струна. Её улыбка была слишком яркой, взгляд — слишком жадным.

«Очередной старый дурак, попавший в сети молодой авантюристки», — пронеслось в голове у Льюиса с привычной долей цинизма. Он видел таких десятки. Богатые, уставшие от жизни мужчины, покупающие себе капельку иллюзорного счастья в виде улыбки молодой особы. Идеальный клиент. Легковерный и щедрый.

— Добрый вечер, — произнёс Льюис, выходя из-за прилавка. Его голос, бархатный и спокойный, был частью интерьера. — Чем могу быть полезен?

Пожилой господин повернулся к нему. Его взгляд скользнул по Льюису, оценивая, задерживаясь на секунду дольше, чем это принято при формальном знакомстве. Казалось, он читал его, как открытую книгу.

— Добрый вечер, — ответил он. Голос у него был низким, немного хрипловатым, с лёгким акцентом, выдавшим восточноевропейское происхождение. — Меня зовут Соломон Крук. Мы хотели бы посмотреть кольца. С бриллиантами. Для моей спутницы.

Он кивнул в сторону блондинки, которая томно улыбалась, проводя кончиками пальцев по стеклянной витрине.

— Конечно, мистер Крук, — Льюис снова бросил короткий, оценивающий взгляд на девушку. «Двадцать пять… Может, тридцать, если хорошо сохранилась. Стандартная тактика: выглядеть невинно и восхищённо». — Что-нибудь особенное?

— Именно так, — подтвердил Соломон. — Что-нибудь… особенное.

Льюис вернулся за прилавок и, щёлкнув крохотным ключиком, открыл застеклённую витрину. Он извлёк оттуда бархатную подушечку с несколькими кольцами. Его пальцы, длинные и ухоженные, выбрали одно из них — изящное, с бриллиантом огранки «принцесса», примерно в четверть карата, в скромной белой золотой оправе.

— Отличный выбор для начала, — сказал Льюис, кладя подушечку на прилавок перед парой. — Классика. Камень чистой воды, бесцветный, без примесей, отличной огранки. Разумеется, есть сертификат и лазерная гравировка на рундисте. Прекрасно смотрится на молодой руке. Стоимость — две тысячи долларов.

Блондинка, чьё имя, как выяснилось позже, было Шерил, с лёгким аханьем протянула руку. Её пальцы, с идеальным маникюром, дрогнули в предвкушении. Но Соломон мягко, но твёрдо положил свою ладонь поверх её руки, останавливая её.

— Нет, мой друг, — покачал головой Соломон, его взгляд на Льюисе стал чуть более пристальным. — Вы, кажется, не расслышали. Я говорил о чём-то особенном. Для особого случая. Это… — он кивнул в сторону кольца, — мило, конечно. Но это для студентки колледжа на выпускной. Мы же с вами понимаем разницу.

В его голосе не было высокомерия, лишь лёгкая укоризна, заставившая Льюиса внутренне съёжиться. Он ошибся. Ошибся в оценке клиента. Этот старик не был простодушным простаком. Он был ценителем. Игра началась.

— Прошу прощения, мистер Крук, — Льюис слегка склонил голову. — Я, видимо, поторопился.

Он снова обратился к витрине, на этот раз его взгляд стал более вдумчивым. Он бросил на Шерил чуть более продолжительный взгляд. «Так, дорогая моя, давай посмотрим, на что ты реально нацелилась». Она ловила его взгляд и тут же опускала глаза, играя в скромницу, но уголки её губ подрагивали от нетерпения.

Льюис достал другое кольцо. Оно было уже серьёзнее. Бриллиант круглой огранки, чуть больше карата, безупречного качества. Оправа — из белого золота. По ободку, словно роса, были рассыпаны мелкие бриллианты, общим весом ещё на треть карата. Оно лежало на бархате, переливаясь под софитами, как живое.

— Вот это уже нечто более подходящее, — заявил Льюис, с наслаждением наблюдая, как у Шерил расширяются зрачки. — Камень исключительной чистоты, огранка идеальна. Белое золото подчёркивает холодный блеск бриллианта. Общий вес — полтора карата. Готов отдать его за пятнадцать тысяч.

Шерил, на этот раз не сдерживаясь, порывисто потянулась к кольцу. Её дыхание участилось. Казалось, она уже чувствовала его тяжесть на своём пальце. Но Соломон снова жестом, полным отеческой нежности, остановил её.

— Дорогая, терпение, — произнёс он, и его голос прозвучал как ласковый укор. Затем он повернулся к Льюису, и в его глазах вспыхнул огонёк, смесь азарта и насмешки. — Мой друг, вы, человек искусства, должны понимать. Я говорил о действительно особом случае. О случае, который случается раз в жизни. Возможно, единственный раз. Это кольцо… оно прекрасно. Но оно из тех, что дарят жене на десятую годовщину свадьбы, когда страсть уже улеглась и осталась лишь привычка. Мы же с вами ищем нечто большее. Нечто, что будет говорить само за себя. Нечто… запоминающееся.

Льюис замер. Он смотрел то на Соломона, то на Шерил. Короткий, но невероятно пытливый взгляд. Он пытался разгадать эту пару. Что это? Богатый отец покупает подарок для дочери? Нет, слишком интимно. Сахарный папочка и его содержанка? Возможно. Но в поведении Соломона не было вожделения, лишь какая-то философская отстранённость, как у учёного, ставящего эксперимент. А Шерил… Её жадность была почти осязаемой. Она не просто хотела кольцо. Она хотела именно то, о чём говорил Соломон — нечто запредельное.

И тут Льюиса осенило. Это была игра. И Соломон Крук был в ней главным режиссёром. Он не просто покупал бриллиант. Он покупал опыт. Покупал её реакцию. Покупал её душу за эти сто тысяч, двести, полмиллиона. И Льюис был частью этого спектакля.

Мысль была одновременно отвратительной и восхитительной.

— Я… понимаю, — медленно произнёс Льюис, и в его голосе впервые за вечер прозвучала неподдельная почтительность. — Прошу прощения за мою недальновидность. Вы правы. Для такого случая нужен не просто камень. Нужен шедевр.

Он сделал паузу, глядя прямо на Соломона.

— У меня есть кое-что. Не для всех. Я редко показываю это. Но для вас… Пожалуйста, подождите пять минут.

Соломон кивнул с лёгкой, одобрительной улыбкой, как учитель, наконец-то дождавшийся от ученика правильного ответа.

Льюис повернулся, взял со стены набор ключей — не тех, что для витрин, а старинных, тяжелых, от сейфа в подвале — и скрылся за дверью, ведущей вниз, в святая святых магазина.

Лестница в подвал была узкой и крутой. Воздух здесь пах стариной, пылью и холодным металлом. Льюис подошёл к огромному сейфу, доставшемуся ему от деда. Щелчок замка, скрип тяжёлой двери. Внутри, в отдельных бархатных футлярах, хранились вещи, которым не было цены. Не в денежном эквиваленте, а в историческом, в эмоциональном.

Его рука без колебаний потянулась к одной коробочке, маленькой, из тёмной, почти чёрной сафьяновой кожи, с выцветшим золотым тиснением. Он взял её и поднялся наверх.

Соломон и Шерил ждали. Он — спокойно, облокотившись на трость и изучая картину в позолоченной раме на стене. Она — переминаясь с ноги на ногу, её нервозность была подобна вибрации струны.

Льюис положил коробочку на прилавок. Движения его были теперь полны церемониальности, словно священник, готовящийся к причастию.

— Я редко показываю это, — повторил он, открывая крышку.

Внутри, на чёрном бархате, лежало кольцо.

Оно было не просто украшением. Оно было историей. Основой было червонное золото, тёплое, глубокое, словно вобравшее в себя свет сотен свечей. В центре, в платиновой оправе, похожей на распустившийся цветок, покоился бриллиант. Он был величественным. 4.2 карата. Огранка «кушон», старинная, придававшая камню мягкое, почти матовое свечение изнутри. Бриллиант чистейшей воды, цвет D. Он не слепил, а скорее, излучал свет, холодный и абсолютный. По двум сторонам от главного камня, в месте крепления к оправе, словно стражи, сидели два меньших бриллианта, каждый по четверти карата, идеально подобранные. А по периметру платиновой оправы, создавая огненный контраст, горела россыпь небольших рубинов цвета «голубиная кровь».

Это было кольцо эпохи Романовых. Эпохи, когда роскошь была не показной, а самой сутью бытия.

— Боже… — выдохнула Шерил. Её рука сама потянулась к горлу.

Льюис позволил им насладиться зрелищем, прежде чем заговорить.

— Это кольцо было изготовлено в мастерской Карла Фаберже в 1896 году для одной из великих княгинь, — его голос стал тихим, повествовательным. — Я приобрёл его на закрытом аукционе в Женеве несколько лет назад. Это не просто украшение. Ом обладает… характером. Историей. Оно видело балы, революции, любовь и предательство. — Он посмотрел на Соломона. — Я надеялся продать его за сто двадцать тысяч. Но… для таких ценителей, как вы, и перед выходными… Ровно сто тысяч.

Воцарилась тишина. Льюис наблюдал за Шерил. Её щёки покрылись алым румянцем. Глаза, широко раскрытые, сверкали таким восторгом, таким безудержным, почти животным желанием, что казалось — вот-вот, и у неё за спиной вырастут крылья. Она смотрела на кольцо, как на спасение. Как на воплощение всех своих грёз. Она была готова продать душу за этот кусочек углерода и золота. И все в этой комнате это понимали.

Соломон наблюдал за ней. И в его взгляде Льюис увидел не вожделение, не гордость обладания, а нечто иное… Удовлетворение. Глубокое, философское удовлетворение учёного, подтвердившего свою гипотезу. Он купил не кольцо. Он купил этот момент. Этот чистый, ничем не разбавленный порыв жадности и восторга на её лице.

Затем старик медленно повернулся к Льюису. Он взял руку Шерил, всё ещё дрожавшую, в свою. Его прикосновение было твёрдым и властным.

— Да, — произнёс Соломон Крук просто. — Это именно то, о чём я думал. Мы берём это кольцо.

Льюис, всё ещё находясь под впечатлением от момента, кивнул.

— Отличный выбор, сэр. Как вы планируете рассчитываться?

Соломон вытащил из внутреннего кармана пиджака чековую книжку. Дорогую, кожаную, с тиснёным именем.

— Чеком, — сказал он просто, заполняя бланк своим аккуратным почерком. Он оторвал чек и протянул его Льюису. Сумма в сто тысяч долларов была выведена идеально.

Льюис взял чек. Его мозг, привыкший к мошенничествам, тут же заработал.

— Сэр, вы понимаете, сумма немалая… — начал он осторожно.

— Разумеется, — Соломон мягко прервал его. — Я не жду, что вы отдадите нам кольцо, просто получив этот клочок бумаги. Я предлагаю разумный компромисс. Вы оставляете чек и кольцо у себя. Утром в понедельник, когда откроется мой банк, вы звоните и проверяете наличие средств. Мы же заедем к вам после обеда, скажем, в два часа, и заберём нашу покупку. Всё честно.

Льюис смотрел на Соломона, потом на Шерил, которая, казалось, готова была убить его на месте за малейшую попытку сорвать сделку. Предложение было более чем разумным. Более чем. Оно снимало все риски.

— Это… вполне приемлемо, — согласился Льюис.

— Прекрасно, — Соломон улыбнулся. Он повернулся к Шерил, сияющей, почти парящей от счастья. — Ну что, моя дорогая, пойдём? У нас есть планы на эти выходные.

Он взял её под руку, и они направились к выходу. Шерил на прощание бросила на кольцо взгляд, полный такого обожания, что Льюису стало не по себе.

Дверь закрылась. Магазин снова погрузился в тишину. Льюис стоял, глядя на чек в своих руках. «Соломон Крук». Сумма: $100,000. Банк: «Манхэттен Траст».

Он осторожно, с почти религиозным трепетом, закрыл крышку сафьяновой коробочки, убрав её в сейф под прилавком. Чек он положил в свой портфель.

Вечер шабата прошёл как в тумане. Льюис мысленно возвращался к этому визиту. К этому странному, проницательному старику и его ослепительной, жадной спутнице. Что-то в этой истории не сходилось. Всё было слишком идеально. Слишком театрально.

Суббота и воскресенье тянулись мучительно долго. Льюис, обычно наслаждавшийся выходными, теперь с нетерпением ждал понедельника. Не только из-за денег. Ему нужно было разгадать загадку Соломона Крука.

…Утро понедельника наступило, пасмурное и дождливое. Ровно в девять, как только открылся «Манхэттен Траст», Льюис набрал номер, указанный на чеке.

— Доброе утро, — произнёс он, представившись. — Мне нужно проверить наличие средств на счёте клиента. Соломон Крук. Номер счёта…

Он продиктовал цифры. На другом конце провода послышался стук клавиш. Льюис затаил дыхание.

— Мистер Голдман? — голос клерка был вежливым и безразличным. — Я проверил. На счёте мистера Крука недостаточно средств для покрытия чека на указанную сумму. Более того, счёт практически нулевой.

У Льюиса похолодело внутри. Так он и думал. Мошенничество. Искусно разыгранный, театральный, наглый обман.

— Вы уверены? — переспросил он, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

— Абсолютно, сэр. Чек не будет покрыт.

— Спасибо, — механически произнёс Льюис и повесил трубку.

Он сидел в своём кабинете, глядя в стену. Гнев, обида, разочарование — всё смешалось в нём. Его, Льюиса Голдмана, ветерана ювелирного бизнеса, провели как мальчишку! Он представил лицо Соломона — это спокойное, умное, насмешливое лицо. Он играл с ним. Он сделал его соучастником своего грязного спектакля для этой глупой девицы.

И тут зазвонил телефон. Льюис вздрогнул. На дисплее отображался номер Соломона Крука.

Сердце Льюиса заколотилось. Он взял трубку, собрав всю свою выдержку.

— Алло? — его голос прозвучал излишне резко.

— Доброе утро, мистер Голдман! — на другом конце провода звучал голос Соломона. Он был бодрым, даже весёлым. — Ну что, вы звонили в банк?

Льюис не выдержал. Вся его ярость, всё разочарование вырвалось наружу.

— Да, звонил, сэр! — прошипел он. — Мне сказали, что у вас на счету нет денег!

Наступила пауза. Льюису показалось, он слышит на том конце лёгкий смешок.

— Да, я знаю, разумеется… — наконец, ответил Соломон, и в его голосе слышалось неподдельное веселье. — Но… давайте я лучше вам расскажу… как прошли мои выходные!!!

И он начал свой рассказ. Его голос стал повествовательным, полным красок и интонаций.

«Понимаете, мистер Голдман, когда мы вышли из вашего чудесного магазина, Шерил была на седьмом небе. Она светилась, как тот самый бриллиант. Она вцепилась в мою руку и говорила, говорила без остановки. О том, какое это прекрасное кольцо. О том, какой я щедрый. О том, как она счастлива. Мы поужинали в «Дэниэл». Она заказала самое дорогое шампанское. Она смеялась, её глаза сияли. Я наблюдал за ней. Это был пик её счастья. Апогей».

Он сделал паузу, давая Льюису прочувствовать момент.

«Затем мы поехали ко мне. И всё это время, мистер Голдман, всё это время она была нежна, внимательна, обворожительна. Она говорила комплименты, смешила меня, была той самой идеальной спутницей, о которой может мечтать любой мужчина. И всё потому, что в её голове уже была картина: она, с этим кольцом на пальце, королева мира. Она покупала свою иллюзию, а я покупал её внимание. Справедливый обмен, не правда ли?»

Льюис молчал, не в силах вымолвить ни слова. Он начинал понимать. Это не было мошенничеством в привычном смысле. Это было нечто более изощрённое.

«Суббота, — продолжил Соломон, — была ещё лучше. Она с утра приготовила мне завтрак. Представляете? Эта девушка, которая, я уверен, не знает, с какой стороны подойти к плите, жарила яичницу с беконом! Мы провели весь день вместе. Она не отходила от меня ни на шаг. Она слушала мои старые истории, смеялась в нужных местах, смотрела на меня с обожанием. Это стоило каждого цента, которого у меня нет. Это был идеальный день. А вечером… О, вечером она была просто божественна».

Его голос стал тише, заговорщицким.

«Но потом наступило воскресенье. Утро. Мы проснулись. И я увидел первые трещинки в её счастье. Она стала задумчивой. Её взгляд всё чаще скользил по моим рукам, ища заветную коробочку. Её улыбка стала более натянутой. Она начала намекать. Сначала мягко: «Сол, дорогой, а мы заедем за кольцом завтра ровно в два?» Потом настойчивее: «Я не могу дождаться, когда надену его!» Её нервозность росла. Её счастье, такое яркое и безудержное в пятницу, начало угасать, превращаясь в нетерпение, а затем и в подозрение».

Льюис слушал, заворожённый. Он видел эту картину с пугающей ясностью.

«К полудню воскресенья от той сияющей девушки не осталось и следа. Она стала раздражительной, холодной. Она перестала смеяться. Перестала готовить еду. Она сидела, курила одну сигарету за другой и смотрела на меня исподлобья. Она думала, что я её надуваю. Что кольца не будет. А я… я просто наблюдал. Я наблюдал, как её иллюзия, купленная за несуществующие сто тысяч, медленно, но верно, рассыпается в прах. Это было… познавательно».

«К вечеру воскресенья всё было кончено. Она устроила сцену. Кричала, что я старый жулик, что я развёл её, что она потратила на меня свои лучшие выходные. Она назвала меня скрягой, лжецом и ещё парой менее лестных слов. Затем она собрала свои вещи — их было немного — и ушла, хлопнув дверью. Без сожалений. Без прощания».

Соломон тяжело вздохнул, но в его вздохе слышалось не горе, а скорее, удовлетворение.

«И знаете, мистер Голдман, самый главный урок этих выходных? — Он снова сделал паузу для драматического эффекта. — Самый главный урок заключается в том, что я получил всё, что хотел. Я получил полтора дня абсолютного, безоговорочного обожания от невероятно красивой молодой женщины. Я получил её ужины, её завтраки, её смех, её внимание. Я получил возможность наблюдать за тем, как жадность и надежда превращают ангела в фурию. Я купил самый ценный товар на свете — время и внимание. И я заплатил за это… ничем. Кроме, разумеется, стоимости ужина в «Дэниэл» и завтрака, который она так и не съела в воскресенье».

Льюис сидел, поражённый. Его гнев улёгся, сменившись каким-то странным восхищением. Это был гениальный, циничный и бесчеловечный поступок. Соломон Крук не был мошенником. Он был философом-практиком, доказавшим свою теорию о природе человеческих отношений.

— Вы… Вы использовали меня, — наконец выдохнул Льюис. — Вы использовали мой магазин, мои кольца, как реквизит для вашего спектакля.

— Я предложил вам войти в историю, мистер Голдман, — парировал Соломон, и в его голосе снова зазвучала улыбка. — И вы сыграли свою роль безупречно. Ваше скептическое выражение лица, ваш подобранный реквизит — от скромного колечка за две тысячи до этого шедевра Фаберже… Это было гениально! Вы — прирождённый актёр. Без вас этот спектакль не состоялся бы. Шерил никогда не поверила бы в реальность происходящего, если бы не ваша безупречная игра продавца-консультанта, постепенно понимающего, что перед ним — человек с бездонным кошельком.

Льюис не знал, что сказать. Он чувствовал себя одновременно оскорблённым и польщённым.

— И что же вы теперь будете делать? — спросил он.

— А что мне делать? — рассмеялся Соломон. — Я прожил прекрасные выходные. Я получил ответ на вопрос, который меня давно мучил: что дороже — сам бриллиант или надежда его получить? Ответ очевиден. Надежда — гораздо дороже. Она длится дольше. Она заставляет людей совершать удивительные вещи. А бриллиант… он просто холодный камень. У меня их и так было несколько. От моей покойной жены. — Его голос на мгновение дрогнул. — Так что я просто вернусь к своей жизни. К своим книгам. К своим воспоминаниям. А вы, мистер Голдман, можете оставить тот чек себе на память. Как сувенир от старого мошенника.

И прежде чем Льюис успел что-то ответить, Соломон Крук повесил трубку.

Льюис сидел в тишине своего кабинета, глядя на чек с подписью «Соломон Крук» и суммой в сто тысяч долларов. Он не злился больше. Он чувствовал пустоту. Он был частью чего-то гротескного и прекрасного одновременно. Он помог состояться маленькой, частной драме, которая подтвердила самую старую истину на свете: не всё то золото, что блестит. И что самые дорогие вещи в жизни не имеют цены, потому что купить их нельзя. Их можно только… получить.

Он так и не продал то кольцо Фаберже. Оно осталось лежать в его сейфе. Иногда он доставал его, смотрел на холодный блеск бриллианта и думал о Соломоне Круке. О Шерил. О надежде, которая оказалась дороже ста тысяч долларов. И о том, что в мире роскоши и блеска порой самые ценные открытия делаются не о камнях, а о человеческой природе.