Летопись

  ЛЕТОПИСЬ
   
   Фантастический рассказ

 
   Выбросив мусор в контейнер, я подошёл к рундуку, стоявшему рядом.
   На рундук складывали вещи, которые не хотели смешивать с общим мусором: вдруг что-то кого-то заинтересует.

   Меня интересовали книги.
   Наряду с такими симптомами возвращения каменного века как пирсинг, татуировки, обеднение речи, агрессивность эмоций, люди понесли книги на помойку.
   Похоже, что вот-вот из книг запылают костры.
   Сегодня книги тоже лежали на рундуке.

   Зачем люди читают книги?
   Иногда это бывает модно.
   Для многих это – просто развлечение. Сегодня такие люди перестают читать книги – появились развлечения, требующие меньше интеллектуального напряжения.
   Часто хороший автор оказывается интересным собеседником, и читатель становится понятнее сам себе.
   Потеря интереса к чтению может быть вызвана и тем, что для человека нет интересных собеседников, потому что сам он – неинтересен.
   Иногда мысли автора оказываются твоими, и тогда от чтения невозможно оторваться…

   Я надел перчатки и перебрал книги.
   Такие у меня были.

   Чуть в стороне, в пластиковом пакете, лежал фолиант.
   Я взял его и прочитал наклейку на переплёте: «Летопись».
   Стало интересно, и я взял пакет с собой.

   Дома я протёр переплёт и раскрыл фолиант.
   На первом пустом листе лежала записка: «Позвоните по номеру …».
   Далее шёл номер мобильного телефона.
   Я перелистал летопись.
   Дальше тоже шли пустые листы.
   Разочарованный, я набрал номер телефона.

   Абонент ответил сразу.

- Итак, Антон Фёдорович, Вы взяли Летопись…
   Я чуть не выронил трубку.
   - Не удивляйтесь, Антон Фёдорович, кто бы ни взял Летопись, я его знаю. Но её взял бы не любой.
   - Это – комплимент или как? – осторожно поинтересовался я.
   - Это – судьба – ответил собеседник.
   - Может быть, и Летопись – это Книга Судеб? – иронично спросил я. – Как принято в настоящем пророчестве, в ней ничего не написано.
   - Не Книга Судеб, но похоже – сказал собеседник. – Пролистайте Летопись ещё раз. В ней – довольно фрагментарный, но, временами, занятный текст.

   Я ещё раз раскрыл Летопись.
   Страницы плотно заполняли значки, похожие на клинопись.
 
   - Алло – недоумённо сказал я в трубку, но собеседник вышел из разговора.

   Я перевёл взгляд на Летопись.
   Текст остался тем же, но стало понятно, что это - не рукопись, а неведомым образом запечатлённые мысли, становящиеся понятными мне – я словно читал их, но, на самом деле, они раскрывались в моём сознании.

   В Летописи, действительно, было что-то от Книги Судеб, а из совершения судьбы выйти невозможно.
   Люди разных эпох на разных языках думали о своей жизни и о жизни вообще. Их имена остались неизвестными историкам, но они сами были историей.
   Судьба каждого рассказчика становилась моей.

   Проходили жизни людей.
   И совсем не так, как хотели люди, а как решила Судьба.

   Проходили цивилизации.   
   Их стирали внешние силы, но для исчезновения, каждая цивилизация дозревала сама.
   Цивилизации отличались архитектурными формами и почти совсем не различались социальными ценностями и отношением человека к человеку: тысячелетия самозванцы, монополизировавшие насилие и материальный достаток, распоряжались судьбами огромного количества людей, подателей хлеба насущного для их существования.
 
   Цивилизации проходили в форме иерархических государств, не обладавших главной человеческой составляющей – нравственностью.
   Нравственность – категория, свойственная только человеку.
   Впрочем - не любому.

   В первую очередь, нравственность - это признание каждым человеком другого человека равным себе и стремление помогать ему не терять в себе человека в любых обстоятельствах.
   Нравственные люди создают нравственное общество, которое не может быть несправедливым к любому человеку.
   Такого общества никогда не было.

   Конечно, социум не может обладать человеческими качествами, но, находясь в обществе, человек требует от него, хотя бы, малой части нравственности – справедливости, которая никогда не была свойственна социуму в форме иерархического государства, потому что государства всегда существовали как господство сильного над слабым.
   И сильный не стремился сделать слабого равным себе: действовал инстинкт
самосохранения: в дочеловеческом социуме индивидуальный эгоизм делает каждого конкурентом остальных – идёт «война всех против всех».

   Роскошь одних за счёт бедности других – наглядное проявление
социальной безнравственности.

   История человечества – это длинные волны возникновения, жизни и ухода цивилизаций.
   По цивилизациям катятся короткие волны социальных событий, и
вспениваются гребнями бунтов и революций.
   Время социальной безнравственности создаёт революцию.
   Бунты и революции мрачны и разрушительны: прорывается зло,
создававшееся в людях временем господства несправедливости. 
   А чему ещё это время могло научить людей?
 
   История движется поступательно. Совершенствуются технологии социальной жизни.
   Но в человеческих отношениях любых обществ не видно этой поступательности.

   Тысячелетия, с переменным успехом, в людях борются древнее «звериное» и пробивающееся «человеческое».
   Победить должно «человеческое» - оно заложено «программой» возникновения человека. Но «звериное» имеет очень долгую историю и большую силу.

   «Текст» кончился.
   Я выглянул в окно. 
   День прошёл. А, может быть, и не один. Чувство времени было потеряно.

   Прочитанный материал был огромен: словно сам только что прожил всю историю человечества.

   За окном стояла ночь. Передо мной светила настольная лампа. Я не
помнил, когда её включил.

   Зазвонил телефон.
   Я взял трубку.
   - Антон Фёдорович, вот Вы прочли Летопись. У Вас появились какие-то мысли по поводу прочитанного?
   - Появились… - неопределённо ответил я.
   - Вот и запишите их в Летопись.
   - И стану одним из её авторов?
   - Конечно. Для этого Летопись и оказалась у Вас.
   Вас, как и миллионы людей, постоянно мучает мысль, что Вас никто не слышит. На самом деле, могут не слышать люди, история слышит всех.

   - Да мысли у меня какие-то нерадостные. Рука не поднимается излагать их.
   - Руку можно и не поднимать, но можно дополнить мысли чем-нибудь оптимистическим.

   Я огляделся. Всё вокруг было обычно, но, как будто, наполнилось более ясным содержанием.
   Почувствовал усталость, как от долгого пути, и возникло недоумение от того, куда же я пришёл.

   За последние пять тысяч лет этически человек изменился мало: не меняющееся общество устремляет человека к достижению одних и тех же «ценностей», проявляя в нём одни и те же качества.
   Меняется жизнь в обществе в связи с изменением шкалы ценностей: то, что считалось ценным вчера, перестаёт быть ценным сегодня.
   Меньше всего к этим изменениям причастны политические руководители государств, потому что перемены перечёркивают традиционный опыт управления государством, сложившийся при господстве иных ценностей.

   А главное - всего-то и надо, чтобы при достижении целей не возникало у человека желания причинять страдания себе и другим. А для этого ему надо «выздороветь» от своего звериного прошлого.
   Оно «свёрнуто» в подсознании человека.
   Жизнь в обществе «развёртывает» в человеке все его качества.
   Нравственное общество может стать лекарством от всех бед человеческих.

   Зазвенел телефон.
   Я поднял трубку.
   - Ну вот, Антон Фёдорович  – произнёс неведомый собеседник, - Ваши мысли уже в Летописи. Вы так конкретно их подумали, что и писать ничего не надо. Теперь они станут более действенными, чем раньше.
   Но сообщаю Вам, что то, что Вы подумали, теперь сбудется.

- Предупреждать надо! – ошеломлённо сказал я. – А если теперь – конец света наступит? Мало ли, что я надумал.

   - Ничего катастрофического не произойдёт  -  сказал собеседник. - 
   Вся Летопись составлена так.
   Вы же читали, какие мрачные мысли там гуляют. И всё сбывалось.
   Люди давно ждут конца света. Не устраивает их мир, в котором они живут.
   У животного не возникает желания изменить Мир Животных, несмотря на всю его жестокость, потому что у них нет ощущения этой жестокости.
   У большинства людей тоже не возникает желания изменить Мир Людей, несмотря на всю его несправедливость. Но ощущение несправедливости есть.
   Это оставляет надежду на то, что Мир Людей, всё-таки, будет изменён.
   Человеку дана свобода воли. Она даётся ему не для выбора между Добром
и Злом, как он, иногда, ошибочно полагает, а для того, чтобы завтра человек
стал выше, чем сегодня.
   Стать выше можно только будучи свободным.
   Но человеку придётся измениться.

   - Как же он может измениться? – спросил я.

   - В человеке эгоистический инстинкт индивидуального самосохранения эволюционирует в более надёжный и устойчивый инстинкт сохранения вида, а конкуренция будет вытеснена сотрудничеством – сказал собеседник.
   - Какая же тут свобода? – удивился я - Многоцветие индивидуальностей заменится безликой массой индивидов, выполняющих конкретные функции для сохранения вида.
   - Не всё так просто  – сказал собеседник. – Сегодня не так уж много проявившихся индивидуальностей. А надо, чтобы индивидуальностями стали все. Чтобы каждый человек ощущал свою принадлежность к единому роду человеческому, как величайшую ценность. И как величайшую ценность ощутил и ближнего, и дальнего своего.
   В этом люди, действительно, станут похожи друг на друга, и исчезнут безнравственные черты традиционных социумов, разделяющих людей на своих и чужих.
   Когда чужих не будет, человечество станет уникальным самим собой и обретёт  вечность, а не пройдёт краткий путь, как один из видов животных.

   Раздался звонок в дверь.
   - Подождите, пожалуйста – сказал я в трубку телефона и пошёл к дверям.

   За дверью стоял курьер в униформе.
   - Вам посылка – сказал он и протянул мне пакет.
   На пакете было написано: «Летопись. Авторский экземпляр».

   Я взял пакет, расписался, закрыл за курьером дверь и вернулся в комнату.

   Прежней Летописи, лежавшей рядом с телефоном, не было.

   Я взял трубку. Она глухо молчала.

   Не распечатывая пакет, я набрал номер телефона давешнего собеседника.

   - Вы набрали несуществующий номер телефона – прозвучал в трубке
вежливый голос автоответчика.

   Я посмотрел на стол.
   Нераспечатанный пакет с авторским экземпляром Летописи, по-прежнему, лежал на месте.