Размером с молекулу 5-2

Не стоит близко к сердцу принимать
Слова кота, в которых есть издёвка.
Ехидные слова, иди их мать,
Для сердца и души наверх верёвка!

Пусть Клопунпай — иллюзия, мираж,
Оптический обман, фата-моргана.
Спокойствие храни. Не нужен раж!
Душевные пусть заживают раны!

Понервничал... Давление... А стресс —
Такая неприветливая штука.
Страна интриг*** не есть страна чудес...
Порою слово горше для ума лука...

Не суетись. Всё тёмное пройдёт.
И путь увидишь ровный, верный, гладкий.
И рыжий ангел стих тебе прочтёт
Прозрачный, как слеза, небесный, сладкий…

поэт забытой эпохи кп

Латинский образ (tricae - заросли) ; Латинский глагол (intricare - запутывать)



Глава 1

Экран телефона внезапно погас, так же как и зажёгся. Послание явно пришло с Клопунпая. Наверное, ответить он сможет не раньше, чем лет через пятьдесят, когда они снова попадут в клопунпайский временной континуум в рукаве Ориона. Как только мысль говорятора закончилась, послышался знакомый голос.

— То есть я теперь и ангел и сатана? — поинтересовался рыжий кот. — Если ты уже в теме, то должен как-то определиться, пока вокруг нас полная неопределённость. Ты, кстати, закончил диалог с демоном-говорятором? А то он вечно что-нибудь такое наплетёт, что невозможно оторваться, слушаешь и слушаешь его, хоть десять жизней подряд.

Раздался обеспокоенный голос говорятора из стены:

— Там случайно не произойдёт столкновение чёрной дыры и ваших микрокосмов? Мы летим на предельной скорости и уже преодолели гиперпространство, вероятность столкновения всё время (если уместно так говорить о том месте, где времени вообще нет) растёт.

— Ты хочешь сказать, что мы опять столкнёмся с адиком?
— Конечно, всё потому что мы летим в бездну за говорятором. Меня там не будет...
— Ну хоть где-то тебя не будет, — зевая, сказал рыжий кот.

Наступила минутная пауза, и говорятор и вправду то ли замолчал, то ли обиделся, было непонятно.

«Может, он себя возомнил нашим даймоном», — проскочило у него. Но удивляться было нечему. На листе сознания опять стал появляться текст, который казался уже знакомым:

«…Что-то такое о том, что ещё нужно много жизней в этом воплощении, чтобы понять элементарные вещи? Перекатываясь от жизни к жизни, как колобок теста на разделочной доске от одной руки в другой, при этом всё равно оставаясь насмешливой иллюзией над нелепым существованием на Клопунпае…»

«Тебе ещё не надоело?» — текст пошёл кривой строчкой, распылился и сбился… и раздался знакомый насмешливый голос:

— Да тут ещё вам и говоряторов завезли, ты про это забыл, что ли?
— Как будто бы тебя при этом не было?
— Был, конечно, но был, как обычно, безучастен. Тем более с помощью одного корабля никак не остановить нашествие целой армии говоряторов.
— Так значит, всё-таки это был не Гефсиманский сад?
— Конечно нет, ты ещё не устал слушать всякую чушь? Неужели не читал про космические сражения в индусских книгах, у тебя же, кажется, в книжном шкафу было несколько таких. Я ещё любил на них спать, а ты не мог понять, почему. Такой вот создатель, что чуповость ваша кипит в подсознаниях, а вы не понимаете, почему.
— Действительно не понимаем, — подумал он про себя и внутренне замолчал.



Глава 2 (собственное самопогружение)

Внезапно чередующиеся земные жизни представились ему цирковыми представлениями на одной арене Клопунпая. Там плясали разные его прототипы, пытаясь понять, что к чему, но, конечно, сначала хватают всё бесконечно, ещё даже до того, как они стали человекоклопунпацелюдьми, а там уж и подавно…

— Чужая душа — потёмки, — вздохнул рыжий кот, внимательно прислушиваясь к его диалогу с собой. — Долго ты ещё будешь сам себя лупить по голове?

(В ответ, конечно, он услышал непонимающее молчание, а продолжение навязчивого монолога, когда уже было непонятно, кто с кем разговаривал и непонятно, что и кому напоминал и вспоминал).

Микрокосм

— Да-да, мы же микрокосм, даже в примитивных человекозверях уже много прожитых воплощений зверей и зверолюдей. И командующее «я» возникло, конечно, не просто так, а зиждется на этой бесконечной опоре, зарождённой вместе с физическим мирозданием. Так что искушение дьявола в пустыне, извилистые пути жизни, кажущиеся со стороны простыми и наивными, но тратящие все ресурсы на своё прохождение ещё одной партии игры, всё это… Бездна — это микрокосм, который суть отражение макрокосма — наши души все, даже самые примитивные. И всё у нас впереди в вечности, так что возможно, ты ещё реинкарнируешь и станешь каким-нибудь Толстым на Марсе.

— Болтаться лучше мне бессмертным духом, чем ползать по земле с огромным брюхом, — пошутил он.

— Люди спят, когда они умирают, они просыпаются… Откуда ты знаешь, что и тебя там ждет дальше. Может, покажется с брюхом куда интереснее, особенно если сразу марсианским Толстым. Пока пыль и грязь субъективных мыслей говорятора (или как сам хочешь называй) будет заслонять чистое сознание, будет продолжаться клопунпайское говнище и взаимоуничтожение, чему мы с тобой неоднократно были свидетелями.

— Ну а если серьёзно, — спросил он, понимая, что рыжий кот сейчас уйдёт далеко в диалектику и метафизику вселенных и бесконечного круговорота жизней, и достучаться до него будет нелегко.

— Если серьёзно, кому дано, тому дано, кому нет — на нет и суда нет. Как пробить стену обывательской глупости и тупости, а не просто делать на них бабосы за бутерброд, я не представляю. Не скажу, что бутерброд с двойным слоем икры так уж плох, но всегда жил по присказке Чжуан-цзы, кажется: «Лучше вернуть небу частичку искренней души, чем потерять её в обществе рыночных торговцев». «Покупатели и торговцы не войдут в царство небесное».

— Может быть, мы всё-таки для этого должны быть не на Клопунпае. Точнее, вообще для многого такого, о чём хотелось бы помечтать? Нужно, чтобы ЭТОГО захотели все, но тут так не работает. Тут все ещё хотят совсем другого.

— Да, представить, опять же, можно всякое. Но на Клопунпае они явно этого НЕ ХОТЯТ. Возможно, захотят после ядерной войны? Если там останутся те, кто чего-то будет хотеть, кроме выживания на мусорных кучах в борьбе за объедки. Представь себя, забывшего о якобы лучшем мире, копающегося в куче мусора среди помойки? И меня, валяющегося прямо на этой куче под жаркими лучами постапокалиптического солнца.

Они синхронно с котом рассмеялись.

— Погибнет мир или нет, решать только говоряторам и даймонам.

— Наш даймон, как барабашка, пока что живёт в стене. Если не брать единичные потуги корабля как-то изменить нашу жизнь под действием отягчающих внешних обстоятельств, как-то: чёрные дыры, побеги с Клопунпая и другие, пока ещё неизвестные нам космические факторы.

Кот недовольно посмотрел на него.
— Нечего судить обо всех по себе, хотя с учётом того, сколько я потратил на тебя уже инкубационной жидкости, можешь, но иногда!

Он почесал голову, вспомнив, что наверное уже даже задержался на корабле, но отчего-то не ощущал ещё в себе желания бесконечно спать, затуманивая зрение, и прочих признаков предынкубационной лихорадки. Это был светлый знак. Может быть, конечно, инкубационная жидкость закончилась невосполнимо или техники уже решили проблему удаления говорятора….

— Или просто полубоги полетели вслед за нашим космическим кораблём, — продолжил ехидно рыжий кот, — по созданному насквозь чёрную дыру межпространственному коридору, — и начал неожиданно напевать старую песню, которую они никак не могли понять в прошлое посещение пыльной планетки:

Тень за котом разделилась на несколько фигур, одной из которых был египтянин, второй — воин в стойке Сантин-дати, третьей — интеллигентной внешности молодой человек с суровым, но одновременно весёлым лицом. Все они принялись слаженно подпевать коту:

Пока несут сакэ, пока несут сакэ
Мы будем пить то, что есть —
Ползи, улитка, по склону Фудзи
Вверх, до самых высот —
А нам ещё по семьсот,
И так, чтобы в каждой руке —
Пока несут сакэ.

Сам рыжий кот, казалось, не обращал внимания на то, что его стало слишком много… просто потому он плясал сразу за четверых.

— За пятерых! — крикнул ему рыжий кот, видя, что он ещё не начал танцевать…

Глаза закрылись сами собой, и под приятную музыку, которая играла из говорятора, на белом экране заскользил текст:

В вечном сейчас розы цветут даже на Марсе, где нет ни воздуха, ни воды. Но говорятор ко всему добавляет лишь горький привкус. Он тщетно пытается развязать узлы несуществующих проблем, даёт всему тысячи имён — и живёт с вечным чувством нехватки, в окружении созданной им же иллюзорной толпы.

«Ну, а дальше что?» — спросил говорятор с той стороны экрана. Похоже, ему тоже стало интересно.

Ответ — в припеве. Он и есть ключ к присутствию в вечном сейчас: глобальное принятие и медленное, как ползущая улитка, движение. Ведь улитка никогда не спешит — она просто есть в каждом моменте своего пути.



Глава 3

Он открыл глаза.

По потолку (который временно был полом) носился как сумасшедший рыжий кот. Он уже не пел, а зачем-то орал во всю силу: «Симпатичные овцы есть?»

Хотя не то что овцами не пахло и рядом, но вообще до представителей животного мира с двумя ногами и двумя руками (и слава богу, только одной головой) было катастрофически далеко.

Он сразу понял, что у рыжего кота включился аудиальный говорятор и он никак не может его выключить. Картинок никаких не было, был только один звук. Поэтому он неистово кричал всякую чушь… Кота нужно было как-то остановить, пока ему окончательно не стало плохо.

— Древний змий, называемый дьяволом и сатаной! — начал он пафосно-мифологически. — Изыди из моего друга навсегда.

Эффекта никакого не последовало. Кот начал бегать кругами ещё быстрее и громче орать фразу: «Все симпатичные овцы срочно ко мне!»

— Попробуй добавить к беспримесному аудиопотоку говорятора визуальную часть, — буркнул уставший от плясок кота корабль.

— Древний змий, называемый дьяволом и сатаной, обольщающий всю Вселенную, возлежал у подножия Древа, и чешуя его была как червонное золото, и в каждой чешуйке — лик и имя человеческое. И был он не внешний искуситель, но внутренний, что шептал из самой сокровенной плоти Адама: «Вкуси — и будешь как боги, знающие добро и зло». Но не о познании была речь сия, а о разделении. Ибо с того часа рыжий кот познал себя отделённым от Лица Господня и возлюбил это отделение, как мать дитя своё.

И поныне шепчет он в уши котов человеческих: «Сотвори себе имя, дабы не рассеяться по лицу земли». И они строят Вавилонские башни из мыслей своих, и называют иллюзии — мирами, а тень свою — царём. И плачут древние боги, ибо видят, как дети Света целуют цепи свои, принимая их за венцы.

Но грядёт Час, когда протрубит седьмой Ангел. И тогда падут стены Вавилона внутреннего, и познает душа, что никогда не была изгнана из Рая, но лишь спала в забытьи, кутаясь в одежды кожаные — в сию бренную плоть из говна и палок. И восстанет она ото сна, и узрит Змия пригвождённым к жезлу Моисееву, что есть крест самопознания. И будет он медным змием исцеления для всех, кто воззрит на него с пониманием.

Ибо сказано в апокрифе: «Царство внутри вас есть, и вне вас». Но чтобы войти в него, должно прежде узреть Тюремщика в собственном сердце — и обрести ключ в безмолвии, где обитает лишь Голос тишины.

Он почувствовал, как он и корабль смотрят вместе на бегающего рыжего кота. Когда эхо в корабельных динамиках затихло, кот безмолвно упал лапами вверх и замер. Его хвост ещё продолжал двигаться в разные стороны, как будто бы по инерции мысли (а может, даже воспоминания), так поглотившей его.

Он подумал, что наверное процент аудио-видео уравновесился в коте и тот вспомнил, кто он такой и где. Теперь ему нужно было время, чтобы прийти в себя.



Глава 4

— Куда мы летим? — спросил он корабль.

— Мы практически пролетели Чёрную Дыру через гиперпространственный туннель, используя силу антигравитации и круговое ускорение.

— Это значит, что мы повернули и летим обратно с большой скоростью?
— Да, мы обогнули дыру, и нас скоро выбросит в привычный сектор Вселенной. Только пока я не могу сказать, в какой временной период Млечного Пути мы попадём. А пока готовься, сейчас мы снова будем лететь брюхом вниз, так что лови рыжего кота.

Он подбежал к коту и крепко обнял его. От счастья, что всё по-старому, из глаз потекли слёзы. Последнее, что он помнил, была падающая сверху на него кофемашина.



Глава 5

— Ну что, клеветник братий наших, лукавый наушник и озорник? Коту ты жалуешься на корабль, кораблю на кота и сам на самого себя. Где же найдётся тот судья, который оправдает тебя?

Похоже, что кот был в хорошем настроении. В руках его был бокал с кофе.

— Сколько уже можно прокручивать, закручивать, просматривать и слушать свой навязчивый говорятор? И никогда толком не осознавать паттерны, не понимать, что именно с тобой происходит!

— Это даже быстрее, чем мой новый рекорд по пролёту через гиперпространственный туннель вокруг Чёрной Дыры, — услышал он голос корабля.

— Если вспоминать допотопное кино и радио, то этот процесс действительно такой быстрый и неосознаваемый, что обычный клопунпаец даже не понимает, что творится с ним всю жизнь. Так что это я-говорятор — это всего лишь мелкий аццкий сотона. Окончание сна и есть выход и освобождение от внешнего иллюзорного «я» во внутреннее «Я». После пятнадцати бесполезных жизней, посвящённых жеванию чизбургеров впустую, ты так ещё и не понял до конца эти тонкие законы и вечно просишь у техников демонтировать свой говорятор, пока ты на корабле.

— Я всего лишь мечтал стать гуру двойного слоя бутербродов, — попытался отшутиться он от рыжего кота.

— Это всё может произойти с тобой, но значительно позже и, конечно, не раньше чем ты вообще забудешь про бутерброды и свой инфернум обывательский.

Его тело лежало на  кушетке. Руки и ноги были тяжелыми. Болела спина в том месте, в котором на неё упала кофемашина. Он растерянно посмотрел по сторонам и увидел, что обстановка вернулась на свои места. Столики, стулья, кофемашина, чашки. На большой динамик корабельного говорятора в стене рыжий кот повесил пустую рамку для картины. Сверху красовалась бумажка с надписью «Визуализатор». Эта шутка была для него…






Дополнение 1.

Старинный документ найденный в самом пыльной  далеком углу космического корабля. Казалось, что как будто бы корабль, проходя очередной временной виток, его и написал. 

Трактат об Эпохе Сиюминутного Настоящего или  Век Цифрового Примитива.


Характеристики эпохи :

Победившая Клиповость Сознания.
Мыслить длинными, сложными конструкциями — непрактично и энергозатратно. Мозг человека перестроился под формат коротких видео, сторис и постов. Роман Толстого не прочитать — нет внимания. Симфония не прослушать — скучно. Картину не рассмотреть — непонятно. Искусство свелось к мемам, виральным роликам и картинкам, которые живут один день. Стихи, если и есть, то в виде подписей к фото в соцсетях — короткие, простые, об эмоциональном состоянии «здесь и сейчас».

Культ «Практичности» и Утилитарности.
Всё оценивается с позиции «А что это мне даёт?». Книга, которая не учит, как стать богатым за 10 дней — бесполезна. Картина, которую нельзя поставить на заставку смартфона — неинтересна. Философия, не приносящая сиюминутной выгоды — пустая болтовня. Люди потребляют не культуру, а «контент», как фастфуд — быстро, безвкусно, чтобы  убить время.

Смерть Авторитетов и Тирания Алгоритма.
Учёный, писатель, философ — их авторитет ничто перед мнением случайного блогера с миллионом подписчиков. Истина демократизировалась до абсурда: правда у каждого своя, и алгоритмы соцсетей подсовывают человеку ту, которая ему приятнее. Формируются миллионы изолированных реальностей, где свои «факты» и свои «герои». Нет больше общих культурных ориентиров. Есть только тренды, которые длятся не дольше, чем память золотой рыбки.

«Смартфончик» как Продолжение Сознания.
 Это не просто устройство, это основной орган восприятия мира. Всё, что происходит вне его экрана, — блеклая, неважная версия реальности. Живое общение вытеснено перепиской в мессенджерах. Путешествие — это не ощущение новых мест, а процесс создания контента для соцсетей. Даже еду сначала «фильтруют» и фоткают, а потом едят. Мир превратился в фон для цифровой жизни.

Магазинчик как Храм Потребление.
Новый ритуал и способ самоидентификации. «Я покупаю, следовательно, я существую». Не «я мыслю» и не «я чувствую», а «я обладаю». Новости, которые вы потребляете, — это тоже товар, упакованный для продажи. Они вызывают короткие, мощные всплески эмоций (возмущение, восторг, страх), после которых остаётся только пустота и желание следующей «дозы».

Примитивизация Языка и Эмоций.
Язык обеднел до набора шаблонов, мемов и англицизмов. Сложные эмоции и нюансы не выразить эмодзи или криком в комментариях. Исчезает способность к рефлексии, к сопереживанию (эмпатии), к восприятию многогранности мира. Всё делится на «чёрное» и «белое», «like» и «dislike».

Итог:
Общество Цифрового Потлача*.
Это мир, в котором проходит грандиозный, непрекращающийся пир — цифровой потлач. Люди сжигают своё внимание, время и психику в кострах соцсетей, демонстрируя друг другу свою «успешность» через потребление и виральность. Но за этим фасадом — тотальная пустота.

Это не злой умысел, а побочный эффект технологического взрыва, к которому психика и культура клопунпайцев просто не успели адаптироваться. Клопунпайцы получили могущественный инструмент, но пока использует его как игрушку, развлекая себя до собственной деградации.

И самое страшное, что в этом мире почти не осталось тишины. Тишины, в которой рождаются стихи, приходят сложные мысли и рождается настоящее, а не сиюминутное искусство.


*Потлач — это традиционная церемония индейских народов Северо-Западного побережья Северной Америки, которая заключается в демонстративном обмене дарами и уничтожении ценных вещей, что служило способом повышения социального статуса. Это была не просто раздача имущества, а форма состязательного дарообмена, где престиж и влияние зависели от щедрости хозяина, который мог раздаривать или сжигать свои накопления.