Письма Кате. Десятое

Милая, ты где?

В «Красной стреле» тебя не было.

Сверяю координаты. Сокольники. Красная стрела. Последний вагон.

Первый? Я же точно помню… первый. Почему-то запомнил как последний.

И куда ты умчалась?

Хорошо, что у нас есть конечный пункт.

Зарядка сломалась некстати. А еще я увидел твои огненные волосы, убегающие вверх по лестнице, побежал, догнал, конечно, ошибся. Испугал женщину, остался в ее отделе памяти навечно как неприятный субъект. Рядом с мужем-абьюзером, маньяками, водителем «Форда», что задавил ее спаниеля.

Табло показывает, что следующая станция Коньково.

Видимо, приборы сбились. Народ недоумевает, я тоже. Куда мы едем? Понятно, что мы все сели в правильный поезд, но  почему многие допускают вероятность, что мы двигаемся в другом случайном направлении…

Надо проверить, я нажимаю на кнопку вызов машиниста. «Вагон 777, тут приборы испорчены. Куда мы едем?»

Сперва долго молчание, скрежет, как будто ложкой по стеклу, потом грубый прокуренный смех и голос как из преисподней: «Куда надо туда и едем».

Не понял.

Разве так можно. Я буду жаловаться.

А в ответ смех еще громче. Я бросаюсь к форточкам. Открываю, кричу с черные тоннели: «Есть там кто-нибудь?»

Мне помогают. Как заклинание, как в каком-то дешевом мюзикле все пассажиры вторят «Кто-нибудь есть?» И тут мы слышим, я слышу. Сквозь шум движения старого вагона.

«Я-я-я». Твоим голосом!

Поезд проносится мимо станции без остановки. Я силой открываю двери, залезаю на крышу, как Индиана Джонс, твою мать, встречаюсь глазами с десятками таких как я, которых тоже это не устраивает. Остановка, мы прыгаем, кто-то падает по инерции, разбивается, мне везет,  я только рассекаю бровь и щеку, колени и локти в крови, но оказываюсь на платформе.

Бегу на улицу, наверх, эскалаторы ни один не работает. По лестнице. Но там уже толпа и не протолкнуться.

Пустите! Мне надо! Всем надо? Мне нужнее.

Почему нас держат. Город захватили? Кто может захватить наш город? Кому мы нужны? Что? Муравьи? Я ПРАВИЛЬНО ПОНЯЛ, что маленькие букашки захватили землю? Они долго ждали этого момента.   
    
И ТУТ Я ВИЖУ ТЕБЯ. Там снаружи. За стеклом. Ты успела выйти, но не успела спастись. Тебе угрожает опасность. Люди, да пропустите вы меня? Не надо меня трогать. Зачем вы направили на меня пистолет? 

Прозвучал выстрел, и я проснулся. Я был мокрым, как после душа. В своей квартире, на старом диване. Окно открыто, на подоконнике сидела ворона и раздирала мертвого голубя. Я тут же брезгливо смахнул птицу и падаль.

Холодильник был пуст. Вода и заплесневелый кусок сыра. Срезав плесень, я попытался его сжевать, ничего не вышло. Свело челюсть. Нужно идти в магазин. Не
помню, чтобы вчера что-то ел. Помню коктейль. Что еще?

Катюш, а? Сколько мы могли вот так без еды? Два-три дня. Могли же. Километры на одной банке «колы». Две конфетки на бутылку «Кагора» и ночь волшебна. Конечно, в отеле на Молодежной мы малость переборщили.

В метро оркестр МЧС исполнял песню «Последняя поэма». «Эта любовь моя…Я же только хотел сходить в магазин, как меня снова унесло на 4 станции. Вовремя вышел. Мне нужно поесть, может выпить. Перезагрузиться.

Аппатия съедает меня. Передо мной сыр, колбаса, икра кабачковая. Ничего не хочу. Кое- как проглотил.

В театре Красной Армии идет фестиваль аванпост. Лучшие спеки на тему СВО, войны. Схожу. Может, полегчает.

Снова позвонила Софья, сообщила, что соседка умирает от рака. Уже месяц ничего не ест, только пьет. С калоприемником. Вот спасибо. Мне это кстати.

Катя, ты со мной?

Але, милая, ты меня слышишь. Что с голосом? Хрипишь? Мороженое. Вода из колонки? Где ты колонку нашла? Температура? Высокая?

Я к тебе приеду.

Да не заражусь я. А тебе нужна помощь. Кто помогает? Помнишь, ты меня угощала. Такой вкусной селедки под  шубой я не помню. Расхваливал тебя. Думал, это ты сама. А потом узнал страшную тайну. Когда я узнал, что ты совсем не умеешь готовить, я сперва немного расстроился.

Я люблю вкусно поесть. Чтобы и жирности и сладко и привкусы разные специи чтобы к курице и плову хмели сунели, зира, чеснок и очень расстраиваюсь, если спагетти переварилось, а картошка сладковатая.

Я просто психую, если каша немного подгорает, а в яичнице желток не жидкий. Мне кажется недопустимым, если в пельменях попадаются хрящи или осколочные кости. Я готов идти в магазин и спорить до посинения (краснения,  зеленения). Еда для меня немного больше чем еда. Это ритуал. Так было. Когда-то.

Сейчас я готов на гречке неделю сидеть. Сейчас мне достаточно увидеть тебя. Это не всегда доступно.