Петр Смирнов 3

§ 7. Перемена в давнем взгляде русских на православие греков, совершившаяся в половине XVII века
Никон принадлежит к числу тех личностей, которые оставляют по себе в истории великую память. Это был человек редких дарований и архипастырь «доброй души».

Никон, в мире Никита, родился в 1605 году в селе Вельдеманове, Нижегородской губернии, от крестьянина Мины. Тяжело было его детство, потому что родная мать Никиты скоро умерла, а мачеха ненавидела пасынка. Научившись грамоте, Никита тайком от отца ушел в Макарьевский желтоводский монастырь; там изучил церковные службы и пение. На двадцатом году он сделался сельским священником. Случайно познакомились с ним, проезжавшие мимо, московские купцы. Никита понравился им и они уговорили его перейти в Москву. Там служил он около десяти лет. Потеряв всех детей, Никита не мог удовлетворяться своею жизнью. Аскетизм и кипучая энергия влекли его к суровым подвигам иночества. Никита уговорил свою жену поступить в монастырь и сам пошел искать иночества. В Анзерском ските он постригся с именем Никона. Разошедшись с игуменом и братией, которых обличал в сребролюбии, удалился в Кожеезерский монастырь. В 1646 г. Никон был в Москве и представлялся молодому царю Алексею Михайловичу. Атлетическое сложение, величественность осанки, красноречие, наконец, твердая воля, аскетическая суровость и энергичность, отражавшиеся на лице Никона, произвели обаятельное действие на впечатлительного государя – юношу. Он захотел приблизить Никона к себе, и тогда же Никон был произведен в архимандрита московского Новоспасского монастыря. Никон сделался «собинным другом» государя и влияние его на последнего стало весьма велико. Каждую пятницу Никон приезжал, по желанию государя, для бесед с ним, к утрени в придворную церковь, привозя сюда от всех нуждавшихся в царской милости и управе челобитные; царь выслушивал их тотчас после утрени, не выходя из церкви, и тут же давал по ним милостивые решения, внимая прошениям защитника обидимых и угнетенных, вдов и сирот.126 И сделалось имя Никона славным по всей Москве! 11 марта 1649 года Никон был поставлен на новгородскую митрополию. В это время он примкнул к небольшому, но сильному кружку, в среде которого совершилась перемена в давнем взгляде русских на православие греков. Случилось это так.

В конце января 1649 г. прибыл в Москву иерусалимский патриарх Паисий; здесь он пробыл не так долго: 3 июля Паисий уже обратно проехал Путивльскую границу.127 Но пребывание его в Москве не осталось бесследным для тогдашних церковных дел. Паисий сблизился с влиятельным при дворе Никоном, с дозволения царя они сходились для собеседований «и полюбилась беседа» Никона ему, Паисию.128 Паисий присутствовал при богослужении московского патриарха, был со всею своею свитою в Троицко-Сергиевом монастыре и, конечно, не мог не заметить тех обрядов, которыми русские тогда порознились от греков, особенно двуперстия. Паисий «зазирал» об этом Никону.129 Паисий, имея желание и мужество поднимать речь об этом, очевидно, приметил в Никоне готовность слушать её: Никон обладая силою ума, чтобы признать основательность доводов, смелостью ума, чтобы не смущаться мыслью о перемене убеждения, терпеливо выслушал Паисия. Следствием было сомнение со стороны Никона в справедливости мнения русских о греках, сомнение, близкое к убеждению. Никон доложил об этом царю, царь же имел еще два лица, без совета с которыми не давал мыслям своим никакого определенного направления, это – воспитатель царя боярин Борис Морозов и духовник царя благовещенский протопоп Стефан Вонифатьев. Оба эти последние были личности выдающиеся, способные внимать голосу истины, и оба они стали на сторону сомнений Никона, склонив к тому и царя. Чтобы не оставаться при одном сомнении, а остановиться на чем-нибудь положительном, был послан на Восток «для осмотрения» и «описания святых мест и церковных чинов греческих» строитель Богоявленского монастыря в Кремле старец Арсений Суханов.130 Он мог исполнить поручение, потому что бывал в посольствах прежде и знал греческий язык.131 Арсений выехал из Москвы в июне 1649 г., вместе с п. Паисием, но из Ясс два раза приезжал в Москву и только 5 мая 1651 года отправился в свой путь.132 В этот промежуток времени заявило было о себе старое направление, но уже не могло остановить нового направления в его движении вперед. Это было так. По отъезде Паисия кружок во главе с царем приобрел себе апологета в лице ученого иеромонаха киевского братского монастыря, знаменитого Епифания Славинецкого. Епифаний приехал в Москву 12 июля 1649 года. Московские отзывы о греческом православии, конечно, изумили Епифания и заставили опровергать москвичей. Слова его падали на почву уже готовую.133 Епифанию немедленно поручили перевести литургию Златоустого с греческого на славянский язык, чтобы скорее видеть, насколько русская Церковь разнится от современной греческой в этой важнейшей части богослужения.134 Тяготились несколько только патриархом. Иосиф был самых твердых русских взглядов. Никаких реформ в русской Церкви он не допускал. Из-за одной такой реформы только что произошла сильная ссора у патриарха одним из членов кружка – Вонифатьевым.135 Теперь Иосиф признал за лучшее – действовать чрез то лицо, которое было избрано самим правительством. Во второй приезд в Москву (декабрь 1650) Суханов подал в Посольский приказ свой дневник – «статейный список», вместе с описанием «прений о вере», которые он вел с греками. «Прения» описаны очень характерно. Четыре было прения – о перстосложении, летосчислении, поливательном крещении и других предметах, и – везде и во всем Арсений, по его словам, был победителем. Почему так? Потому, что он защищал «истину». Русский книжник смело провел давнее мнение русских, что истинное православие сохранилось только на Руси. На замечание греков, что они – «источник» благочестия, ибо содержат ту веру, которая «вышла от Сиона», Арсений резко отвечал: «был у вас источник, да только пересох; той веры, которая произошла от Сиона, уже не держите; поэтому не послушают вас на Москве, если будете писать противно св. апостолам, – там знают апостольское предание». И кому же знать апостольское предание лучше, как не московскому патриарху? Читал Суханов своим собеседникам и повесть о «Белом клобуке». Больше этого чего бы, казалось, и требовать! И однако ж, посольство на Восток не только не было приостановлено, но в отзывах Суханова усмотрели пристрастие и при новом отъезде Суханова из Москвы думный дьяк говорил старцу от имени государя, чтобы он, Арсений, «когда будет в греческих странах, помня час смертный, писал бы в правду, без прикладу»... Патриарх после этого почувствовал себя совершенно бессильным. Самое положение свое на престоле он перестал считать прочным. Тот же Суханов привез такие известия, которые особенно встревожили патриарха. Был на Афоне такой случай. Жил там в ските один честной старец, родом серб; он держал у себя, книги московской печати и крестился двуперстно; узнав про это, афониты сошлись из всех монастырей и того сербина с московскими книгами поставили в соборе. Когда тот, на вопрос о перстосложении, дал ответ по Кирилловой книге, греки назвали московские книги еретическими. Взяв их у сербина, сожгли, самого же старца закляли впредь двуперстно не креститься и других тому не учить. В числе сожженных книг были Кириллова книга и Псалтирь с восследованием, обе иосифовского издания.136 Так как Иосиф на поддержку со стороны царя не надеялся, то и тревожился: «переменить меня, скинуть меня хотят, жаловался он своим приближенным: а если и не отставят, я и сам за срам об отставке стану бить челом».137 15 апреля 1652 года, в великий четверток, п. Иосиф умер.138 Преемником его сделался митрополит новгородский Никон. Сам царь желал видеть своего любимца патриархом, но Никон долго почему-то отказывался139 и согласился лишь после того, как все, начиная с царя, дали обещание во всем слушаться его, Никона. 23 июля (1652 г.) происходило наречение новоизбранного, а 25-го Никон посвящен был в сан патриарха. При Никоне вопрос о наших церковных обрядах и богослужебных книгах и был разрешен в духе нового взгляда на православие современных греков.

§ 8. Первые распоряжения патр. Никона и первые его противники
Вступив на патриарший престол, Никон немедленно обратил особенное внимание на дела печатного двора. Двор оставался в ведении дворцового приказа, но уже в 1652 году новые справщики были назначены по выбору и указу патриарха.140 В самом начале следующего (1653) года Никон делает одно очень важное распоряжение. Опись печатного двора, произведенная в конце 1649 года, обнаружила, что состав «правильных» и «кавычных» книг, по которым исправлялись книги в печать, был крайне неудовлетворителен: книги были исключительно славянские и в большинстве «печатные», – харатейных оказалось только 23, письменных 11; причем почти все они были «ветхи, гнилы, неполны и разбиты».141 В виду этого по указу патриарха 11 января составлена была опись славянским книгам, находившимся в степенных русских монастырях, для того, чтобы знать, где и какие книги взять для исправления вновь печатающихся; всех книг предназначено было взять 2672.142 Самое печатание книг производится в это время в духе новых воззрений. Особенно важны были те отличия которые были допущены при издании Псалтири, печатавшейся с 9 октября 1652 по 11 февраля 1653 г.; в ней, между прочим, были опущены две статьи – о двуперстии и о поклонах. Статьи эти занимали видное место в иосифовских Псалтирях.143 Поэтому уничтожение их вызвало недовольство и прежде всего среди самих справщиков. Старцы Иосиф Наседка и Савватий сразу же оставили должность справщиков.144 Вслед затем, пред наступлением великого поста (в 1653 г.), Никон разослал по московским церквам «Память» относительно тех же самых предметов: патриарх требовал, чтобы число земных поклонов при чтении молитвы Ефрема Сирина было сокращено, с заменою их поясными, и чтобы крестились тремя перстами.145 Указал ли Никон в самой «Памяти» мотивы для своего распоряжения – неизвестно; но известно то, что сразу же нашлись ему открытые противники. То были протопопы: московского Казанского собора Иоанн Неронов, Юрьевца Повольского Аввакум, костромской Даниил, муромский Логгин, Павел епископ коломенский и некоторые другие. Лица эти были не безызвестны Никону. Все они были друзья между собою, другом себе считали и Никона. Во главе кружка стоял Стефан Вонифатьев, первым членом был Неронов. В последние годы патриаршества Иосифа кружок фактически заведовал делами Церкви. Вследствие этого Аввакум, с согласия, конечно, братии, просил царя, чтобы быть в патриархах духовнику Стефану, и, затем, когда это не удалось, ничего не видел плохого в том, что на престол вступил Никон. Поддерживать старые церковные порядки – такова была надежда кружка, когда Никон вступил на патриаршество; но она не оправдалась, потому что Никон изменил взгляды на греческое православие и прежние связи «друзей» порвались. Обманутые в надеждах затаили мщение к патриарху и таким образом оставаясь на принципиальной почве протест в самом своем начале осложнялся личными счетами. Аввакум так рассказывает об этом: «мы же, сошедшись, задумались, – видим, что зима хочет быть: сердце озябло, ноги задрожали». Неронов поручил свою церковь Аввакуму, а сам пошел в Чудов монастырь, где в келье молился целую седмицу. «И там ему от образа глас был: приспело время страдания! Подобает вам неослабно страдать»; или, по сказанию самого Неронова: «дерзай, Иоанне, и не убойся до смерти: подобает тебе укрепить царя о имени моем, да не постраждет днесь Русь, как прежде униаты». Неронов «плачучи» рассказал об этом Аввакуму, епископу коломенскому Павлу, Даниилу, а также и «всей братии». Немедленно, конечно по совету всей братии, Аввакум и Даниил составили челобитную, где привели свидетельства от книг о сложении перст и о поклонах – «много писано было» – и подали её царю. Царь не дал решения по этой челобитной – «не знаю, где скрыл» её, добавляет Аввакум: «мнится Никону отдал».146 Патриарх на этот раз благоразумно оставил своих противников в покое.

Издание «памяти» было вскоре после отъезда из Москвы ученого грека Гавриила Власия, митрополита Навпакта и Арты, приезжавшего сюда с полномочиями от восточных патриархов отвечать об «изыскании церковном». Вероятно и он вел беседы с Никоном в духе «зазираний» Паисия.147 Затем, 16 апреля (1653 г.) прибыл в Москву бывший константинопольский патриарх Афанасий Пателар. Он пробыл здесь до конца года и пользовался знаками царского внимания. Между прочим, ездил в Троицко-Сергиеву лавру. Ознакомившись, насколько возможно, с русскими церковными чинами и обрядами, Афанасий «зазирал» Никону в «неисправлении» оных, – в несогласии с восточными; он даже написал для Никона сочинение: «чин архиерейского совершения литургии на востоке», которое тогда же, по распоряжению Никона, было переведено на славянский язык и из которого можно было видеть, какие отступления от того чина допущены были у нас.148 7 июня (1653 г.) возвратился из поездки на Восток старец Арсении Суханов. Он был в Константинополе, посетил острова Архипелага, заезжал в Египет, где беседовал с александрийским патриархом Иоанникием, довольно долго прожил в Иерусалиме. Свои путевые заметки, а также описание чинов и обрядов греческой Церкви Суханов изложил в сочинении – «Проскинитарий», которое и представил московскому правительству. Теперь в Москве могли убедиться, что на православном Востоке действительно многое в церковных службах, обрядах и обычаях совершается не так, как в России, что там, в частности, троят аллилуиа; употребляют на проскомидии пять просфор, а не семь; из третьей просфоры вынимают девять частиц, а не одну; творят крестные ходы вокруг церкви против солнца, а не посолонь; допускают крещение чрез обливание, в случае болезни крещаемых, и, по выздоровлении, не перекрещивают их.149 В том же 1653 г. вселенский патриарх Паисий, по просьбе Никона, прислал ему книгу «Скрижаль», содержащую в себе изъяснение литургии и других «тайн церковных», – конечно, в том виде, как содержала и разумела их тогда восточная Церковь; книга скоро была переведена на славянский язык.150 Таким образом вопрос о несогласии русских богослужебных чинов и обрядов с греческими выяснялся для п. Никона все более и более. А между тем оказавшие ранее сопротивление распоряжению патриарха и теперь не хотели слушаться; некоторые из них держали себя по отношению к Никону прямо вызывающим образом.151 Тут случилось вот что.

Никон принял от муромского воеводы жалобу на протопопа Логгина и созвал (в июле 1653 г.) по этому делу собор. Логгина обвиняли в похулении образа Спасителя, Богородицы и святых. Обвиняемый дал объяснение. Был однажды он у воеводы на дому и, когда жена воеводы подошла к протопопу за благословением, он спросил её: «не белена ли ты»? «И то слово подхватили» бывшие тут гости: «ты, протопоп, хулишь белила, а без белил не пишутся и образа». Логгин на это заметил: «какими составами пишутся образа, такие и составляют писцы: а если на ваши рожи такие составы положить, то и не захотите. Сам Спас, Богородица и святые честнее своих образов». Никон не оправдал Логгина и велел отдать его «за жестокого пристава». Защитником муромского протопопа выступил Неронов и между ним и патр. Никоном, как в этот раз, так и в другое собрание чрез несколько дней, произошла очень бурная сцена в присутствии целого собора. «За что отдавать Логгина жестокому приставу»? – возразил Неронов Никону. Нужно прежде произвести розыск. «Тут дело великое, Божие и царево». Никон будто бы ответил: «не нужен мне царский совет, – я на него плюю и сморкаю». Тогда Неронов завопил: «патриарх Никон! взбесился ты, что такие слова говоришь на государское величество». При этом Неронов резко порицал не одного только Никона, но и весь собор. «Таковы соборы, говорил он, были на Златоустого и Стефана Сурожского». «За великое бесчиние» Неронов был лишен скуфьи и сослан «под крепкое начало» в Спасокаменский монастырь на Кубенском озере, где и велено было держать его «в черных службах».152 Друзья Неронова стали было ходатайствовать за него пред царем; но и их скоро постигла та же печальная участь. Проводив Неронова в ссылку, Аввакум 13 августа пошел ко всенощной в Казанский собор, намереваясь, как бывало прежде, читать в положенное время, вместо Неронова, поучение к народу из Толкового Евангелия. Но там не дали ему читать. Долго не думая, Аввакум пошел на двор к Неронову и там в сушиле стал петь всенощную. Некоторые из прихожан Казанской церкви пошли, вместо собора, молиться с Аввакумом. Но не успел протопоп кончить службу, как явились стрельцы, окружили сушило и забрали богомольцев в тюрьму. Чрез неделю все участники Аввакумова самочинного сборища приведены были в храм и преданы отлучению от Церкви.153 Суд над Аввакумом был отложен. Между тем, по словам Аввакума, Никон «остриг» Логгина в «соборной церкви» в обедню во время великого выхода. «Остригше, сняли с него однорядку и кафтан. Логгин же, разжегся ревностью божественного огня, Никона порицая, чрез порог в алтарь в глаза Никону плевал. Распоясался, схватя с себя рубашку, в алтарь в глаза Никону бросил. И – о чудо! – растопорилась рубашка и покрыла на престоле дискос будь то воздух». Так бесчинствовал Логгин! Он был выслан в Муром. Несколько ранее был расстрижен протопоп Даниил и сослан в Астрахань, где и умер в «земляной тюрьме». 15 сентября патр. Никон хотел «стричь» Аввакума; но заступничество государя спасло протопопа и он был сослан, с женой и детьми, в Тобольск.154

§ 9. Приготовления к исправлению богослужебных книг
После этого патриарх Никон предпринимает более решительные меры. В начале 1654 года состоялась передача печатного двора в ведение патриарха; Никон с этих пор стал полновластным распорядителем на этом дворе за все время своего управления русскою Церковью; все указы, направлявшие деятельность печатного двора, с этого времени исходили исключительно от имена патриарха.155 Еще осенью 1652 года Арсений Грек ездил по поручению патриарха в Новгород для покупки находившихся в тамошних библиотеках греческих книг.156 Теперь известный Арсений Суханов, получив богатую «казну», отправился на Восток «в старожитныя места» для приобретения древних греческих книг. 4 февраля (1654 г.) он был уже в Яссах.157 В том же году состоялся и собор по делу об исправлении книг. Собора желали и противники патриарха. Об этом Неронов просил царя в послании от 27 февраля 1654 г.158 Собор же состоялся не раньше второй половины марта и не позже первой половины апреля того же 1654 года.159 На нем, как и желал Неронов, присутствовали, кроме архиереев, другие духовные лица – архимандриты, игумены и протопопы. Собор происходил в царских палатах под председательством самого царя. Патриарх открыл собор речью. Выходя из той мысли, что нет ничего богоугоднее, как поучаться в заповедях Господних, соблюдать постановления соборов – вселенских и поместных, он указал на деяние Константинопольского собора 1593 года о правах и обязанностях русского патриарха, которое истолковал так, что русская Церковь должна быть во всем – и в догматах, и в уставе – согласна с Церковью греческою. Подлинное деяние было найдено Никоном в патриаршей библиотеке и в 1652 году переведено на славянский язык.160 Когда чтение грамоты кончилось, Никон стал указывать русские «нововводные чины церковные»: священник пред началом литургии читает сам себе разрешительные молитвы; после часов пред обедней говорит отпуст на всю церковь; праздничную литургию начинает пополудни; при освящении храмов не полагают под престол мощей и пр. Замечая, что все это не согласно как с греческими, так и с нашими старыми славянскими книгами, патр. Никон спрашивал: «новым ли нашим печатным книгам последовать, или греческим и славянским старым, которые согласно один чин и устав показывают»? Ответ собора был такой: «достойно и праведно исправить против старых – харатейных и греческих». Но когда Никон заметил, что уставы московской печати несогласны с греческими и нашими старыми относительно великопостных поклонов, последовало возражение и именно со стороны Павла, епископа коломенского; он защищал существовавший тогда обычай. Собор и относительно этого положил: «быть согласно с древними уставами». Соборное уложение было написано, как указание и основание, чтобы впредь исправлять наши книги по древним харатейным и греческим, и скреплено подписями. Подписался и Павел коломенский, но с оговоркой относительно поклонов, причем в свое оправдание сослался на два устава – харатейный и письменный.161 Единоличный протест Павла, который, может быть, в пылу спора несочувственно отозвался и вообще об исправлении книг, не прошел для него без последствий: патриарх низверг Коломенского епископа с кафедры, снял с него мантию и сослал в заточение; Павел сошел с ума и никто не видел, как погиб несчастный.162

«Да не едина их воля, но и да совет вселенских патриархов о исправлении книг будет вкупе» царь и патриарх решили снестись с восточными иерархами. Поэтому вскоре после собора163 Никон составил грамоту к константинопольскому патриарху Паисию I с вопросами касательно чинов церковных, погрешностей в книгах, а так же – правил христианской жизни;164 грамота отправлена была с греком Мануилом Константиновым, который выбыл из Москвы не ранее 15 мая 1654 г.;165 ему поручалось выждать соборного ответа на вопросы и привести его в Москву. По прибытии Мануила в Константинополь, Паисию было предложено 28 вопросов. Патриарх созвал собор; соборно составлены были ответы; к 20 числу декабря (1654) соборные заседания вполне были закончены, а 27 того же декабря Мануил выехал из Константинополя в обратный путь.166

Между тем начался приток книг в Москву с Востока. К июню (1654 г.) прибыл сюда сербский патриарх Гавриил: он поднес Никону книгу, в которой были напечатаны три литургии.167 2 февраля 1655 г. прибыл в Москву антиохийский патриарх Макарий и также привез некоторые богослужебные книги. О том, что в Москве нуждаются в книгах, на Востоке узнали от Арсения Суханова. Последний, посетив Афон и Царьград, возвращался в Москву (в сентябре 1654 г.), затем снова ездил в Иерусалим и обратно вернулся, вероятно, в феврале следующего (1655) года. Он привез 498 книг, взяв их главным образом из монастырей Св. горы – Ватопедского, Лаврского, Пантократорова, Дохериа и др., а больше всего – из Иверского. Тут были книги библейские, святоотеческие, канонические и собственно богослужебные, восходившие по своей древности от XVII до VIII–VII века.168 Халкидонский митрополит Гавриил прислал древнюю рукописную Псалтирь, принадлежавшую императору Алексею Комнину (1081–1118). Из афонских монастырей Хиландарского, Павловского и Иверского доставлено было до 50 книг. От иерархов Александрийского, Иерусалимского и др. – не менее 200. Диакон Мелетий грек, нарочито по поручению правительства ездивший (1656–7 г.) за покупкой книг, привез более 10 названий богослужебных книг. Наконец, были случаи привоза некоторых книг и другими лицами.169

Собрание греческих и славянских книг было первым средством для осуществления дела исправления наших богослужебных книг. Вторым таким средством должен был служить подбор книжных справщиков. Он, действительно, заметно отразился на ходе книжной справы при Никоне – в характере и числе изданных при нем книг. Состав книжных справщиков никоновского времени не отличался ни устойчивостью, ни многочисленностью. Справщикам предъявлялись особые требования: от них требовалось знание греческого языка, полная готовность следовать указаниям патриарха и не наружное, только официальное, отношение к своему делу, но внутреннее и искреннее убеждение в необходимости и пользе его. Вследствие этого большинство иосифовских справщиков должно было оставить службу на печатном дворе, – именно из них выбыло шесть и остался только один. В тоже время было большое затруднение в приискании и новых справщиков. Никоном было назначено семь справщиков, именно в таком хронологическом порядке: старец Чудова монастыря Евфимий, старец Новоспасского монастыря Матвей, ученик Ртищевской школы и Киевской академии Иван Озеров, приезжий старец Арсений Грек, Рождественский, что у царицы на сенях, протопоп Адриан, патриарший архидиакон Евфимий и Чудовский старец Иосиф. Некоторые из них служили очень недолго. В конце патриаршества Никона оставалось только четыре справщика.170 Из них более видное место занимали Чудовский старец Евфимий и старец Арсений Грек. Евфимий, ученик Епифания Славинецкого, прекрасно знал язык греческий, также латинский, польский, еврейский; жизнь в Чудовом монастыре, видном центре монастырской жизни в столице, бывшем тогда и выдающимся проводником духовного просвещения, сделала инока человеком образованным, должность уставщика в монастыре дала возможность весьма близко ознакомиться с составом и характером тогдашних богослужебных книг, не только печатных, но и рукописных. Арсений Грек прибыл в Москву в свите патриарха Паисия иерусалимского (1649 г.). Как ученый, он был оставлен здесь в качестве учителя в греческой Чудовской школе; но скоро был предан суду за прежние свои отступления в латинство и мусульманство и сослан в Соловецкий монастырь «для исправления веры».171 В 1652 г. Никон взял оттуда Арсения, причислил его к составу попов своей крестовой, сделал библиотекарем патриаршей библиотеки и, наконец, главным справщиком и переводчиком книг (март, 1654 г.).172 Много помогал нуждам печатного двора иеромонах Епифаний Славинецкий, по поручению патриарха составлявший церковные каноны и предисловия к богослужебным книгам.173

Никон взялся за дело теперь тем решительнее, что мог найти поддержку у двух восточных патриархов Макария и Гавриила. Он приглашал их на свои богослужения и просил делать нужные замечания о русском церковном чине, чтобы неисправное можно было исправить. И патриархи, действительно, сделали много таких Никону замечаний; между прочим замечали и о неправильности двуперстия. И вот, когда настала неделя православия (1655 г.), Никон, пригласив служить обоих патриархов, несколько архиереев и множество прочего духовенства, в присутствии царя и всех молящихся сказал проповедь, в которой сначала говорил против икон латинского письма, а потом против двуперстия; он «говорил с жаром», причем открыто обращался к п. Макарию с просьбою подать свое мнение по указанным вопросам. Макарий соглашался с русским патриархом. Несколько спустя Никон пригласил Макария и Гавриила на собор. Собор происходил на пятой неделе великого поста (25–31 марта). Кроме трех патриархов, здесь присутствовали русские митрополиты, архиепископы, архимандриты и игумены. Рассуждали по вопросам, возбужденным п. Макарием, о некоторых русских церковных чинах и обрядах, а также – о богослужебных книгах. Справщики успели к этому времени исправить Служебник и сделать сличение других московской печати книг со старыми славянскими и греческими; при их указаниях отцы собора убедились, что новопечатные славянские книги во многом не согласны ни с древними славянскими, ни с греческими, и что, наоборот, новоисправленный Служебник во всем сходен с этими подлинниками. Поэтому собор одобрил этот Служебник и определил напечатать его, а относительно исправления прочих книг повторил определение собора 1654 года.174

Месяца через полтора после собора п. Никон получил новое побуждение к продолжению своего дела. Возвратился грек Мануил Константинов и привез ответную грамоту п. Паисия. Её подписали, кроме патриарха, 24 митрополита, 1 архиепископ, 3 епископа и несколько других лиц, занимавших главные церковные должности при патриархе. Мудрые советы давал цареградский святитель. Прежде всего он счел за нужное разъяснить, как следует смотреть на различие церковной обрядности в поместных церквах. Он писал, что православные христиане должны иметь единение в исповедании веры; а если случится, что какая-нибудь Церковь будет отличаться от другой какими-либо порядками не существенными для веры, каковы напр.: время совершения литургии или форма сложения перстов для священнического благословения, то это не должно производить никакого разделения; потому что Церковь не с самого начала получила полный устав чинопоследований, какой содержит в настоящее время, а вырабатывала его мало-помалу. Указав затем на книгу «Православное Исповедание», из которой можно узнать, какие суть нужные и существенные члены православной веры, Паисий в ответе на первый вопрос кратко изъяснил состав и таинственное знаменование того чина божественной литургии, какой содержался тогда на Востоке. Другие ответы, более краткие, следуя в порядке вопросов, касались тех или других церковных обычаев и правил благочестивой жизни. Из них наиболее важное, по тому времени, значение имели ответы: 24, 25, 27. Патр. Никон спрашивал: какими перстами подобает христианину изображать на себе крестное знамение? Паисий отвечал: мы все имеем древнее обыкновение по преданию слагать вместе три первых перста во образ св. Троицы. Никон опрашивал: какими перстами следует архиерею или иерею начертывать благословение, преподаваемое ими верующим? Паисий отвечал: Церковь благословляет всех, изображая иерейскою рукою имя Мессии: Iс. Хс., – именно: первый палец и четвертый, будучи соединены вместе, изображают Iс, а второй и третий стоймя с небольшим наклонением одного из них – х, мизинец – с = Хс; впрочем при том же знаменовании, можно слагать персты и иначе. Никон спрашивал: сколько поклонов должно быть при чтении молитвы Ефрема Сирина и каких? Паисий отвечал: устав о поклонах содержим такой, что сначала делаем три больших поклона и, потом, после двенадцати малых, еще один большой, всего – 16. Согласно с высказанным взглядом на обряды, Паисий «умолял» прекратить распрю о чине церковного «тайноводства», считая её признаком раскола, и просил Никона убедить раздорников принять чин восточной Церкви. В заключение патриарх выражал благопожелание, чтобы Господь даровал Никону «успех в исправлении».175 Грамота Паисия I послужила для Никона в его деле церковных исправлений важною опорою; впоследствии в нужных случаях он прямо ссылался на неё в свое оправдание.

§ 10. Издание новоисправленных книг
Определение собора 1655 года о напечатании исправленного Служебника было исполнено к 31 августа того же года. Новый Служебник заключал в себе много перемен сравнительно с прежними Служебниками, изданными при первых пяти патриархах. Прежде всего они касались общего содержания Служебников. Тогда как в первых московской печати Служебниках (1602, 1616 и др.) помещались еще статьи Требника:176 Служебник 1655 г. есть Служебник в собственном смысле и содержит в себе, кроме устава священнослужения, последование вечерни и утрени, чин проскомидии и литургий Златоустого, Василия Великого и преждеосвященных даров, да еще несколько прибавочных статей в начале и конце книги.177 Затем отличия нового Служебника касаются: 1) священнодействий при богослужении и 2) числа, состава и текста молитв, ектинийных прошений и возглашений. Примеры первого рода: по Служебнику 1655 года выход священника и диакона в притвор на литию бывает не царскими дверьми, как указывалось в прежних изданиях, а северными, царские же двери остаются закрытыми; при благословении хлебов священник, взяв хлеб, не им «благословляет прочие хлебы», как говорилось в прежних Служебниках, а изображает рукою «крест на нем» и лишь после этого читает положенную молитву; по входе священнослужителей в церковь на совершение литургии все молитвы, вопреки прежним изданиям, положено читать пред царскими дверьми и ни одной – пред жертвенником, а также не указано делать пред этим семипоклонное начало и надевать епитрахиль; на проскомидии – совершается ли она в приходской церкви или в монастыре – положено иметь пять просфор, а не шесть и семь, причем есть прямое указание (изображение), что печать на просфорах должна изображать четвероконечный крест с словами IС. ХС. HI. КА, тогда как в дониконовских Служебниках на этот счет никаких прямых правил не давалось; из третьей просфоры определено вынимать девять частиц, а не одну; пред великим выходом священник и диакон читают херувимскую песнь трижды, причем каждый раз делают поклон, а прощение не бывает, воздух возлагается диакону на левое рамо: все это несогласно со старопечатными Служебниками, по которым воздух возлагается на правое плечо, положено читать прощение, а сколько раз читать херувимскую – не указано; при возгласе «Твоя от Твоих» диакону велено, переложив руки крестообразно, поднять св. дискос и св. потир, а не показывать рукою с орарем на св. дары; при чтении священником молитвы: «Господи, иже пресвятаго Твоего Духа» диакону не указано произносить никаких стихов, а во время пения «Тебе поем» велено диакону и священнику поклоняться трижды пред св. трапезою; на литургии преждеосвященных даров, по втором прокимне, диакон возглашает: «повелите»: иерей: «свет Христов», причем стоит лицом к востоку и никакого каждения потом не делает, тогда как в прежних изданиях (1602, 1616) повелевалось иерею «зря к востоку» произносить слова «свет Христов», а слова «просвещает всех» – к западу и, затем, кадить по клиросам и на всю церковь. Примеры второго рода: во время перенесения св. даров, по старопечатным Служебникам, повелевалось произносить отдельные возглашения о царе, святителе и настоятеле лишь в том случае, если кто из них находится в церкви; на литургии св. Златоуста во время пресуществления св. даров за словами: «преложи я» требовалось диакону произносить «аминь» однажды, а не трижды; во время перенесения св. даров на преждеосвященной литургии полагалось произносить тоже, что и на выходе литургии обыкновенной; на литургии св. Василия Великого в старопечатных Служебниках опущены были слова пресуществления; в прежних изданиях (напр. 1602, 1616 и др.) в херувимской песни читалось не «отложим попечение», а «отверзем печаль», не «дориносима», а «дароносима», – в песни «Ныне силы небесныя» читалось не «дориносится», а «дарми приносится», вместо «верою и любовию» – «верою и со страхом», и пр. Вот примеры перемен в новоисправленном Служебнике.178 В предисловии в этой книге, конечно с соизволения патриарха, довольно подробно, хотя и с хронологическими неточностями, была изложена история, как началось и велось исправление богослужебных книг, из которых первая теперь являлась в свет.

После того, как издан был новоисправленный чин литургии, оставалось дать толкование на него, а также и на прочие тайнодействия и обряды. Поэтому Никон велел напечатать книгу «Скрижаль». Оконченная печатанием в октябре 1655 года, книга пока не была выпущена в свет.179 Патриарх занялся исследованием вопроса о перстосложении. 12 февраля (1656 г.) на память св. Мелетия антиохийского, по случаю именин царевича, в Чудовом монастыре совершалась праздничная заутреня в присутствии царя с синклитом, восточных и русских святителей и множества народа. Когда в положенное время было прочитано, в поучение, из Пролога известное сказание о Мелетии, как он на одном соборе против ариан показывал и слагал персты, на которое опирались защитники двуперстия, московский патриарх во всеуслышание спросил п. Макария, как понимать это сказание? Макарий разъяснил сказание в пользу троеперстия, тех же, кто крестится двумя перстами, назвал «арменоподражателями». Чрез двенадцать дней, в «неделю православия», опять совершалось столь же торжественное богослужение в Успенском соборе при такой же обстановке. Когда произнесена была вечная память поборникам православия, а противникам Церкви – анафема, антиохийский патриарх Макарий, по настоянию п. Никона, стал пред царем и его сниклитом и пред всем народом, и, показывая сложенными три первые перста, сказал; «сими тремя перстами всякому православному христианину подобает изображать на лице своем крестное знамение; а кто крестится по феодоритову писанию (т. е. двумя перстами), тот проклят». Проклятие повторили, вслед за Макарием, бывшие тут сербский патриарх Гавриил и никейский митрополит Григорий. Давши свидетельство в пользу троеперстия устно, восточные иерархи подтвердили потом его и письменно, – в ответе на письменный запрос Никона.180 После этого Никон счел благовременным созвать собор русских архиереев, который и состоялся 23 апреля 1656 г. На нем присутствовали, кроме патриарха, три митрополита, четыре архиепископа, один епископ, архимандриты, игумены и другие духовные лица – более тридцати. Никон открыл заседания речью. Сказав, как зазирали его смирению приходившие в Москву восточные святители за церковные неисправности, особенно за двуперстие, как он приступил к исправлению книг и как исследовал вопрос о перстосложении, патриарх предложил собору сказать свое слово о том же предмете, а также рассмотреть книгу «Скрижаль». Собор, действительно, рассматривал эту книгу и одобрил её, а затем дал определение о перстосложении. Принимая во внимание указания по этому вопросу восточных иерархов, а также и то, что и на Руси прежде существовал обычай креститься тремя перстами, да и в то время еще держался в простом народе, собор узаконил троеперстие, а всякого противника, который, и зная соборное определение, будет употреблять двуперстие, отлучил от общения церковного. Как это правило, так и «Скрижаль» члены собора скрепили подписями 2 июня, после чего книга вышла в свет.181 В объяснение и для оправдания наличных распоряжений церковной власти, в приложении к Скрижали были напечатаны, между прочим, грамота Паисия (с некоторыми изменениями и опущениями),182 ответ восточных иерархов на вопрос Никона о перстосложении, речь Никона на соборе 1656 года и некоторые другие статьи.183

Между тем, после издания новоисправленного Служебника продолжалось исправление и печатание других богослужебных книг. Так в 1656 году были напечатаны: Постная Триодь, «исправленная с греческих и сербских книг», и Часослов. В 1657 году – Ирмологий, в первый раз переведенный с греческого, и Евангелие напрестольное, в первый раз изданное с разделением на главы и стихи. В 1658 году – Псалтирь Следованная, исправленная в тексте по греческому и дополненная новыми статьями, и Требник.184 Последний был приготовлен к печати ранее и, по важности книги, в октябре 1657 года предварительно рассмотрен на соборе в присутствии, кроме патриарха, двух митрополитов, трех архиепископов, одного епископа, многих архимандритов, игуменов и протопопов. Собор засвидетельствовал, что Требник переведен с греческих древлеписанных на хартиях книг и определил его напечатать, с тем чтобы потом уже никто не дерзал совершать церковных таинств не по этой книге.185 Кроме того, в те же 1656, 1657 и 1658 гг. повторялось издание Служебника, с некоторыми отличиями от издания 1655 г.186 По мере выхода в свет, книги вводились в употребление взамен старых книг.