Глава 5. Черновая Зона

Он падал.
Но не вниз — а в предложение.
Мир вокруг растворялся в грамматической каше: слоги кружились, как листья, междометия кувыркались, а предлоги отчаянно пытались удержаться за смысл, теряя падежи и достоинство.
Когда падение прекратилось, Григорий очнулся в месте, где ничто не имело окончания. Повсюду — недописанные фразы, обрывки абзацев, слова, начинающиеся, но не желающие заканчиваться. Земля под ногами была соткана из заметок на полях. На горизонте виднелись громадные тени — горы рукописей, по которым текли чернила, будто водопады из неоконченных мыслей.
Он сделал шаг — и сразу поскользнулся на «тем временем».
— Осторожнее, здесь скользко от неопределённости, — произнёс за спиной голос.
Григорий резко обернулся. Перед ним стояла девушка.
Нет, не просто девушка — черновик девушки. Контуры расплывались, волосы сменяли цвет от абрикосового до антрацитового, глаза то становились карими, то прозрачными, то из них струился текст.
— Кто ты? — спросил он.
— Я? Похоже, меня ещё не додумали, — улыбнулась она. — Но можешь звать меня Лина. Сокращённо от «Линия повествования».
— Ты… живёшь здесь?
— Если это можно назвать жизнью. Меня создали как второстепенного персонажа, потом забыли. С тех пор я здесь. Иногда на меня падают неиспользованные прилагательные, иногда — куски метафор. В общем, не скучно.
Она подошла ближе. Её шаги оставляли за собой запятые.
— А ты, кажется, не отсюда, — сказала Лина, прищурившись. — У тебя логическая структура. Настоящая.
— Я ищу… смысл.
— Ну ты даёшь, — рассмеялась она. — В Черновой Зоне? Тут даже авторы теряют авторство!
Григорий кивнул.
— Сказали, что здесь началось всё. Проект «Первомысль».
— О, это старое название. Здесь говорят, что когда-то кто-то попытался создать первую разумную идею. Но она вышла слишком самостоятельной — и начала править автором. С тех пор всё пошло под откос.
Она подошла ближе и шепнула:
— Говорят, если добраться до Центра, можно найти её — Первомысль. Но туда никто не доходил. Всё превращается в редактирование.
Григорий почувствовал странную симпатию — не просто интерес, а почти тоску. В этой неустойчивой девушке, которая меняла форму каждый раз, когда пыталась быть собой, было что-то человеческое. Что-то, что он давно не встречал в мире, где всё стало одинаковым.
— Тогда идём вместе, — сказал он. — Я найду этот Центр.
— Вдвоём идти веселее, — ответила она, и из её улыбки вылетели кавычки. — Только предупреждаю: я иррациональна, эмоциональна и временами несу откровенный бред.
— После всего, что я видел, это звучит как благо.
Дорога шла по склонам рукописных гор. Иногда из трещин сочились фразы, а воздух пах типографской краской и отчаянием. На обочине валялись забытые персонажи: некогда могущественные архетипы, теперь же — тени, повторяющие одну и ту же фразу.
Один старик с бородой из скобок пытался закончить предложение, но каждый раз в конце забывал, о чём оно было.
— Видишь? — сказала Лина. — Вот что бывает, когда автора прерывают на вдохновении.
Григорий смотрел на это и понимал: здесь собрано всё, что когда-то имело шанс на смысл, но не дожило до финала. Мир — как гигантская мусорка идей.
— Значит, сюда попадает всё, что недодумано?
— И все, кого недолюбили, — тихо добавила Лина. — И я… из таких.
Он посмотрел на неё. Она отвела взгляд. На мгновение над её головой мелькнуло слово «стыдливо», но быстро исчезло, будто испугалось оказаться прилагательным.
Позже, у подножия гигантского абзаца, они нашли вход в тоннель. На стенах — надписи из чужих мыслей:
«Сомнение — это начало.»
«Пока ты не дописан — ты свободен.»
Внутри было темно. Григорий включил фонарь — тот отбрасывал свет причудливых угловатых форм. Он двигался впереди, мигая в такт их дыханию.
— Странно, — сказала Лина. — Здесь тише, чем обычно.
— Может, дальше — Центр?
— Или просто кто-то стёр всех, кто дошёл.
Внезапно воздух задрожал, и прямо перед ними возникло Существо из заметок. Оно состояло из кусочков комментариев на полях, красных правок и вопросительных знаков.
— Кто идёт? — прогремел его голос, словно звук исправления.
— Мы ищем Первомысль, — ответил Григорий.
— Глупцы, — сказал тот. — Никто не ищет идею. Это идея находит тебя.
Существо вытянуло руку. А точнее — символ переключения отображения знаков форматирования, что служил ему вместо руки.
— Вы оба несёте ошибку. Он — мысль, она — чувство. Вместе вы — несовместимы. Вас нельзя сохранить.
Лина шагнула вперёд:
— Зато можно перечитать, — и ткнула пальцем в его грудь.
Существо взорвалось, рассыпавшись на обрывки пометок: «уточнить», «лишнее», «зачем?», «переписать полностью».
Григорий посмотрел на неё ошеломлённо.
— Откуда ты знала, что это сработает?
— Не знала, — пожала плечами она. — Просто не люблю, когда кто-то решает, что я — ошибка.
Он невольно рассмеялся. И впервые за долгое время в этом мире смех не казался преступлением.
Дальше шёл тоннель, ведущий в пустоту. На конце — мерцал свет. Не белый, не жёлтый — текстовый, как будто кто-то печатал саму реальность.
— Похоже, мы близко, — сказал Григорий.
— Или к концу, или к началу, — добавила Лина. — Здесь это одно и то же.
Они подошли к огромной арке, на которой было написано:
«Проект Первомысль. Вход только для созидающих.»
— Значит, только авторы? — спросил он.
— Или те, кто способен стать ими, — ответила она.
И тут изнутри арки донёсся голос — сухой, как машинописная лента:
— Опоздано! Все редакторы отозваны. Черновая Зона закрывается.
— Нет! — крикнула Лина. — Мы только прибыли. Мы ещё не закончили!
— Всё, что не завершено, подлежит удалению.
Мир снова начал трястись. Буквы падали, превращаясь в пыль. Григорий схватил Лину за руку.
— Бежим.
— Но мы же только… — спорила Лина.
— Скорее! Уходим! — дёрнул её Григорий.
И они шагнули в сияние.