На перекрёстке

Каждый раз смотрела я на неё и думала: ну, что может быть общего между такой женщиной и мной - кто она и кто я, какая она и какая я... Однако же выбрала она почему-то именно меня, из всех, - там, на перекрёстке улиц Никитинской и Карла Маркса, на городской детской площадке под краснолистным великаном-клёном. Сколько он сделал добра!.. Власти его вскоре потом убили, несмотря на народные протесты. И трёх богатырей-горку. Но я была моложе, и не дошло до меня тогда, что это - начало конца нашего города, а она молчала.

... Сидишь рядом - и как будто со старинным ожившим фамильным портретом тихо разговариваешь - благородным, прекрасным, чутким...

   Рядом с нашими домами был старый, вросший в землю, винзаводик. Детворой прилипнем к его зарешеченным окошкам - смотрим заворожённо, как на резиновой ленте конвейера медленно едут, подрагивая, тёмно-зелёного стекла бутылки, а возле конвейера стоят жрицы в платочках и синих халатах, и вот, из какой-нибудь милостивой руки, протянутой сквозь форточку и прутья, перепадает в наши детские ладони счастье -
разноцветная фольга - целая стопка гофрированных стаканчиков (их надевают на горлышко бутылки, закрепляя кручёной проволокой) - и мы скачем от радости! Поделим на всех, разгладим дома, заложим для сохранности между страницами книг, а во дворе потом делаем "секреты": в ямку кладётся кусочек фольги, на неё - тополиная серёжка или какой-нибудь лепесток, сверху бутылочное стеклышко, найденное, опять же, возле винзавода, как правило - коричневое, бело-голубое или зелёное, - фольга сквозь стекло мерцает таинственно... - поглядишь-поглядишь и засыпаешь землёй свой "секретик" в палисаднике, на века...
   На чердаке винзаводика жили летучие мыши, стремительно летали над нашими дворами в тёплых летних вечерних сумерках. Кто-то нам сказал, что летучие мыши могут вцепится в волосы и мы, завидев их, с визгом разбегались...

   Потом винзавод закрыли, потом снесли, потом на всю его территорию вырыли огромный котлован. Долго он зиял, и мы, каждая из своих окон, - и я, и она - думали-гадали, наблюдая, как порастали его склоны молодыми деревьями...
   А когда там всё-таки началось строительство, я узнала, почему она выбрала меня. Оказалось, что обе мы, такие разные, - и видели одинаково, и мечтали об одном: чтобы вместо бетонной громадины в центре города сделали парк, прямо так, котлованом - с лыжными и велосипедными дорожками спиралью по склонам, саночными спусками, тропинками витиеватыми, обилием деревьев и цветов, прудом с уточками... Да пусть бы и вход платный, раз уж всё теперь так - не меньше дохода было бы, чем от торгового центра.......

  От стройки, в её родном доме появились трещины. По ночам она слушала, как они расползаются, потрескивая, по стенам квартиры, а по утрам спешила на них взглянуть... Она не кричала, не заламывала руки, не плакала - только показывала рукой: вот, ещё... Но только когда объект ввели в эксплуатацию и невыносимо зашумели его вытяжки, они с мужем сдались - покинули родную квартиру удивительно гармоничной обстановки и дворик с цветущей вишней под окном, жёлтой акцией, сиренью и роскошным тополем шатром посередине...
   Мы говорили почти каждый день. Но тогда у меня меньше было наблюдений и выводов, да и, как физик, знала она несоизмеримо больше... Теперь бы я сказала ей так: не пространство формирует душу, а наоборот - вокруг души формируется соответствующее пространство, накручивается вокруг неё коконом, наполняется содержимым...

   Нет под её окном теперь вишенки, нет жёлтой акации, тополь обкорнали - стоит столбом, хоть пока и жив. И если верить моей теории, таких душ, какой была её душа - и во дворах, и в целом в городе больше нет, да и на планете, с каждым поколением, - всё меньше и меньше.

Светлой памяти Людмилы Александровны Шульженко.

29 октября 2025г. Мемуары.