У пути есть начало

   Кузьмич стоял у проржавевших ворот парка, переминаясь с ноги на ногу, не в силах переступить внутренний порог памяти.  Его рассеянный взгляд скользил по аллеям, проваливаясь сквозь годы, будто узнавая в чертах парка старого друга, в существование которого уже почти перестал верить. И оба казалось, боялись шевельнуться, чтобы не разрушить хрупкий мираж прошлого. Наконец решившись, старик толкнул калитку и та, проскрипев виновато, пропустила его внутрь. Войдя за ограду, он замер, давая глазам освоиться в царящем здесь полумраке, сердцу угомониться, а душе утихомирить волнение. И лишь затем, медленно оглядевшись, тронулся вглубь по старой аллее.
   Парк дремал. Лёгкий сумрак его аллей казался саваном, укрывшим давно сгинувшие события. Липы и клёны, столетние великаны, смыкали свои кроны, создавая полумрак даже в ясный день. Их корни, могучие и узловатые, словно древние вены земли, взламывали когда-то гладкое асфальтовое покрытие дорожек. Теперь оно лежало в обломках, уступая место буйной, наглой траве, пробивающейся сквозь каждую трещинку, окутывая серые осколки цивилизации живым, зелёным саваном. Воздух был напоён запахом влажной земли и прелой листвы. В редких, утренних лучах солнца, пробивавшихся сквозь густую листву, кружились едва заметные пылинки, казавшиеся золотыми искорками былых событий, затерявшихся в этом забытом всеми уголке.
   Кузьмич медленно брёл по главной аллее. Суета города осталась за старой оградой, и тишина с каждым шагом становилась всё гуще, а из глубин памяти, словно обрывки давно забытого сна, на него наплывал вал воспоминаний. Прозрачный силуэт женщины в светлом платье, мелькнувший между деревьев. Звонкий, как хрустальный колокольчик, детский смех, от которого сжалось его старое сердце. Тёплое прикосновение чьей-то руки на своей, шершавой от работы, ладони. Вкус осеннего яблока, кисло-сладкий, и восторг, от которого тогда, давным-давно перехватывало дыхание. Но лица расплывались, не желая складываться в знакомые черты, а имена ускользали, как быстрые мальки у прибрежной отмели.  Он попытался ухватиться за один из образов, но тот растаял, оставив после себя лишь горьковатый привкус утраты и смутное, щемящие чувства сожаления. Радость, гордость, тихая грусть, смешиваясь в один клубок, давили на виски и подкатывали комом к горлу. Он пытался ухватиться за какой-нибудь образ, но тот таял, оставляя после себя лишь горьковатый привкус утраты и смутное, щемящие чувства сожаления. Так и шёл он без всякой цели, не замечая ничего вокруг себя, пока у поворота, где аллея образовывала небольшой круг, силы окончательно не оставили его. По бокам  клумбы, давно заросшей бурьяном, словно стражники из сказки, стояли старые, местами покрытые толстым слоем мха скамейки. Дерево их сидений почернело от времени и дождей, а железные узорчатые ножки покрылись бурой ржавчиной, проступающей сквозь наслоения былой краски. Кузьмич тяжело опустился на ближайшую к нему скамейку, от чего та жалобно вздохнула, и закрыл глаза, давая отдых усталым ногам. Неожиданно для самого себя, он почувствовал, как по небритой  щеке скатилась горячая капля. Затем другая. Он смущённо провёл рукавом по лицу, но слёзы текли уже сами, тихие и горькие, пробивая плотину, которую он возводил в душе долгие годы. Пальцы бесцельно водили по шершавой поверхности сидения, пока не наткнулись на маленький, почти засохший листик клёна. Он поднял его. Листик был жёсткий и ломкий, цвета ржавчины и меди, с причудливым узором прожилок, похожим на карту неизвестной страны или на судьбу, расписанную кем-то свыше. Кузьмич перебирал его между пальцами, всё глубже погружаясь в воспоминания, и этот крошечный, невесомый листик вдруг стал ключом, который повернул самый потаённый замок его памяти. И парк, будто послушный волшебник, откликнулся.Полумрак вокруг расступился, уступая место яркому солнечному дню.
   Перед взором ошеломлённого Кузьмича, словно живая акварель, проступила картина былого. По алее, утопающей в сиянии солнечных лучей и пахнущей свежеуложенным асфальтом, на трёхколёсном велосипеде ехал маленький мальчик. Его радостный и безмятежный смех, подобный перезвону колокольчика разносился на весь парк, пока он, усердно крутя педали, пытался ускользнуть от догоняющей его с притворным упрёком мамы. Сердце Кузьмича замерло, затаившись в груди. Что-то до боли знакомое предстало перед ним. Казалось, он перестал даже дышать, весь превратившись в зрение, боясь малейшим движением спугнуть хрупкое видение. Мальчик почти пронёсся мимо Кузьмича, но тут, на миг, время словно споткнулось. Юркий велосипед замедлил ход, мальчик обернулся, их взгляды встретились, и реальность рассыпалась, словно туман между двух зеркал. В одном Кузьмич – седой, с лицом, испещрённым морщинами и шрамами. В другом – мальчик с ясными глазами, в которых плещется целое море будущего.
   «Ты всё ещё сидишь здесь? – неожиданно произнёс мальчик, улыбнувшись в ответ на изумлённый взгляд Кузьмича. Сердце старика ёкнуло и громко забилось, отдавая болью в висках. В этих детских глазах, с любопытством смотрящих на него,  казалось, отражался целый мир – голубое небо, беззаботность и та самая вера в добро, не затуманенная житейским опытом. Взгляд, ещё не знающий ни потерь, ни предательств, ни горького вкуса сожаления.
    Боже мой, - прошептал Кузьмич хрипло, а мальчик, улыбнувшись ему в ответ, оттолкнулся от земли, и умчался в сияющую даль аллеи, навстречу своей молодой маме, своей долгой жизни, всем тем надеждам, которым ещё только предстояло сбыться или рухнуть.
   Видение померкло, вернув мир в свои очертания, но оставив, словно на память, новые краски во взгляде старика. Казалось, кто-то стёр пыль с поверхности реальности и теперь всё вокруг – деревья, асфальт, небо – звенело пронзительной, почти забытой чистотой. Даже вездесущая трава выглядела не признаком запустения, а деталью, специально задуманной опытным садовником.  И Кузьмичу вдруг показалось, что он не старик перегруженный тяжестью лет, а мальчишка, который ненадолго присел отдохнуть по дороге в школу. Он провёл ладонью по шершавой лавочке, а затем по своему морщинистому лицу. Мысли текли сами собой, и Кузьмич не сопротивлялся им. Жизнь со всеми её потерями и победами была не им самим, а лишь сложной дорогой, с которой он ненадолго свернул, чтобы перевести дух в старом парке. Суть не во времени, а в том свете, который льётся с небес, освещая дорогу.
   Мы не меняемся, мы лишь накапливаем слои, как дерево – годичные кольца. А сердцевина, тот мальчик, что смеялся, крутя педали трёхколёсного велосипеда. Он не остался в прошлом, а просто ждёт своего часа, чтобы напомнить: ты – это не только шрамы на лице, но и тот безоблачный день, который скрыт в тебе, как залог целостности твоей души. Кузьмич закрыл глаза. Слова были не нужны. Наконец он поднялся, и ему показалось, что груз мрачных мыслей, давивший его последнее время, неожиданно стал лишь лёгкой дорожной пылью. Постояв с минуту на месте и привыкая к новым ощущениям,  сделал несколько шагов вдоль аллеи, глядя вдаль, туда, где растворился смеющийся мальчик. Затем обернулся и кивнул пустой скамейке, как бы назначая новую встречу.
   «Я ещё вернусь» - мысленно сказал он, и отправился к выходу, туда, где город шумел своёй суетой.