Операция Тамада на разборках

Как мы помним, у Купидона 2201 был псевдоним «Еремей Сладострастов», под которым он успешно занимался коучингом. Но карьера — карьерой, а планы начальства — вещь неумолимая.

— Так, Еремей, новая миссия, — заявила начальница, глядя на него поверх очков.
—Я же не агент 007, — ответил настороженно Еремей. — Моя миссия просто дарить любовь людям. Без выкрутасов.
—Тогда, — голос начальницы зазвенел сталью, — на Чукотку. Мы так и не нашли, кого туда послать. А отдел рождаемости звонит мне каждый день и письма шлет.
—Письма аистами шлет? — заинтересовался он. — Я бы посмотрел.
—А ты поюмори мне, поюмори, — ответила начальница. — Юморист. Я могу тебя и к орнитологам послать. Им тоже, знаешь, надо размножаться. Не только птицам, но и людям. Будешь их поштучно в болотах отлавливать.
—Птиц отлавливать?
—Людей. И вообще, не нервируй меня, премия на носу. А ты можешь с таким подходом к делу вообще ее не увидеть.
«Вот»,— сказала начальница. — Нужно провести торжественное мероприятие. Не свадьбу. Так... деловые переговоры. Ты будешь тамадой.
—Тамадой? — Еремей почувствовал ледяную руку на своем плече. — На каких переговорах нужен тамада? И простите, я же не тамада, я купидон, почему выбрали меня?
—На очень, очень важных, — начальница сладко улыбнулась. — И напишешь отчёт. А для отчёта — фотографии. Там нельзя, но мы тебе шпионскую камеру в бабочку вставим. Чтобы сделать снимок, нужно сказать: «Горько!» Вслух. А ты… — добавила она туманно, — потому что на тех переговорах нужна будет изрядная доля любви.

— «Горько»? — повторил обалдевший Еремей. — Но это же на свадьбе кричат!
—Ну не знаю, наверное, камера такой протокол требует. Иди готовься. Сегодня вечером, заброшенный склад на окраине. Будь, так сказать, на высоте. Но вообще, Еремей, как старший товарищ скажу: надейся на лучшее, готовься к худшему.

---

Заброшенный склад. 20:00.

Вместо гостей — два десятка угрюмых мужчин в спортивных костюмах и дорогих пальто. Вместо столов — ящики. Вместо шампанского — что-то крепкое из граненых стаканов. Воздух пахнет пылью, машинным маслом и напряжением.

Еремей в смокинге и с бабочкой-шпионом чувствовал себя белой канарейкой в стае ворон. Бабочка была ему маловата и норовила его удушить. Поэтому время от времени он дергал ее рукой.

— Дорогие гости! — голос Еремея прозвучал неестественно громко. — Разрешите начать наш вечер!

Это был его первый опыт работы тамадой, так что решил импровизировать.

Угрюмые мужчины перевели на него взгляды, полные немого вопроса: «И кто этот дурак?»

Но Еремей привык к таким взглядам. К тому же на кону стояла честь отдела. И он эти взгляды решил не брать в расчет.

— Дорогие гости! — он отпил из своего бокала нечто крепкого крепленого. — Разрешите начать наш вечер с конкурса «Угадай мелодию»! Звучит произведение... — Он достал губную гармошку и сыграл «Чижика-пыжика». Ну, играл он тоже впервые, так что это был его дебют.

Один из мужчин медленно положил руку на свой карман, в котором явно виднелись контуры оружия.

— Э-э-э... Горько! — в отчаянии прошипел Еремей в свою бабочку. А сам подумал, что его первый сольный выход в роли тамады вполне может быть и последним.
Так и умру за свой отдел,— подумал он. — На стеночку повесят мой портрет с надписью «Он умер смертью храбрых». И начальница поймет, кого потеряла.

От жалости к себе у него закапали слезы.
И он крикнул изо всех сил:
—Горько!
И отхлебнул от всей души из своего стакана.

Вечер переставал быть томным.
Камера щёлкнула.
Еремей решил не останавливаться.

— А сейчас, друзья, конкурс «Кто я?»! — Он приклеил себе на лоб стикер с надписью «БУРЕНКА» (буквой «к» к коже) и начал мычать, пытаясь изобразить дойную корову. — Му-у-у! Догадайтесь!

Человек с чемоданом медленно повернулся к главному:
—Он точно от тех, с кем мы договаривались? Или это психологическая атака от соколовских?

Главный Петров с умными глазами молча наблюдал, прикрыв веки.

Главный Соколов подозвал своего подчиненного и тоже спросил:
—Кто этот клоун? Петров хочет всех выбить из равновесия?

Подчиненный побежал узнавать биографию «этого клоуна».

От того, что про него говорило так много людей, или от волнения Еремей начал громко икать.

— Ладно, не угадали! — весело проикал Еремей, отрывая стикер. — Тогда следующий конкурс — «Крокодил»! Я показываю, вы отгадываете!

Он лёг на пол и начал извиваться, изображая... было непонятно что. Возможно, червяка в агонии. Возможно, провода под напряжением.

— Уборщица? — неуверенно сказал самый молодой из «соколовских», глядя на дергающегося на полу Еремея.

— Не-е-е-ет! — проикал Еремей, подпрыгивая. — Я — СПА-ИК-ГЕТТИ БОЛОНЬЕ-ИК-ЗЕ!

Он начал хаотично двигать конечностями, пытаясь изобразить кипящую воду, пасту и мясной соус одновременно. Икота придавала его движениям новый, сюрреалистичный ритм.

В этот момент дверь склада со скрипом открылась, и внутрь заглянул бомж с тележкой.
—Эй, пацаны, у вас тут вечеринка? — спросил он, оглядывая сцену: человек в смокинге, бьющийся в конвульсиях на грязном полу, и два десятка угрюмых мужчин, молча наблюдающих за этим.
—Да-а-а! — обрадовался Еремей, продолжая лежать. — Присоединяй-и-икайся! Сейчас будет конкурс «Караоке»!

Бомж посмотрел на Еремея, на «соколовских», медленно развернул свою тележку и молча ретировался. Здравый смысл подсказал ему, что это не та вечеринка, на которую стоит попадать.

— Не оцени-и-или, — вздохнул Еремей, с трудом поднимаясь. — Тогда музыкальный номер! Я исполню арию Ле-е-енского из оперы «Евгений Онегин»... в стиле рэ-ик-п!

Он достал из кармана смокинга маленький бубен, который начальница выдала ему «на всякий случай», и начал, отбивая икоту на ритме:

«Куда, куда вы удалились... йо-о-о-ук!
Весны моей златые дни... э-э-эй-ик!
Что день грядущий мне готовит... о-о-оу!
Его мой взгляд напрасно ловит... ё-ё-ё-ик!»

Подчиненный, посланный узнать биографию «клоуна», вернулся и прошептал Соколову на ухо:
—Шеф, говорят, он какой-то псих-консультант. По любви. Специалист.

Соколов медленно поднес руку к лицу и провел ею от подбородка до лба.
—По любви? — переспросил он без интонации. — Значит, Петров решил, что мы сошли с ума, и прислал нам доктора. И какая к чертовой матери любовь?

Однако музыкальная пауза зашла.
И вот один из ребят затянул Круга:

Что ж ты, фраер, сдал назад,
Не по масти я тебе —
Ты смотри в мои глаза.

— Горько! — завопил Еремей.

И бахнул хор:

Что ж ты, фраер, сдал назад,
Не по масти я тебе –
Ты смотри в мои глаза,
Брось трепаться о судьбе….

Ведь с тобой, мой мусорок,
Я попутала рамсы,
Завязала узелок,
Как тугие две косы….

Помню, как ты подошел,
Как поскрипывал паркет,
Как поставил на мой стол
Чайных роз большой букет…

Я решила – ты скокарь.
Или вор-авторитет.
Оказалось – просто тварь…
Брал на понт, тушите свет.

Ты весь вечер флиртовал
И разжег в груди пожар,
А когда поцеловал –
Миша смазал в лузу шар…

Как узнали, шо ты мент,
Кипишнулся в баре стол,
Все растаяли в момент —
Вдруг облава и гоп-стоп!

Противники обнялись и пели от всей души под аккомпанемент с телефона.

Уставший как тысяча чертей, грязный и опозоренный Еремей приполз к центральным ящикам, где стоял алкоголь.
Сегодня я напиваюсь, а завтра, если я останусь жив сегодня, умру от похмелья.

У бара ждал главный с умными глазами. Рядом с ним — человек с чемоданом.
—Горько! — вскричал испуганно Еремей, показывая пальцем на чемодан. Он подумал, что его за выкрутасы убьют, расчленят и положат в чемодан. В чемодан не хотелось.

— Это не горько. Это сладко. Очень. Доллары.

Еремея в этот вечер было ничем не удивить.
—Надо же, — ответил он. Алкоголь давал о себе знать, и он почувствовал в себе азарт.

И тут из-за спины главного вышел волк. Огромный. Тамбовский.

— ГОРЬКО! — завизжал Еремей тоненьким фальцетом.

— Это Игнат, — ответил главный, не моргнув глазом. — Он за качеством сделок следит.

Игнат добил Еремея.

Он снял бабочку, встал на ящик и, зажав в руке свой шпионский аксессуар, прокричал купидонское заклинание.

Он хотел, чтобы все полюбили друг друга, заключили мир и разошлись по домам. Он хотел наделать фото, сдать отчёт и забыть этот вечер как страшный сон.
И он крикнул громовым купидонским голосом на весь склад:

— МИР! ДРУЖБА! ЖВАЧКА!

Вообще, по-латыни надо кричать Diligite alterutrum et pax regnet — «Любите друг друга, и да царствует мир». Но рядом с Игнатом он забыл латынь.

Заклинание, подкреплённое мощью его истинной ангельской природы, ударило по залу волной. На складе наступила звенящая тишина. А потом…

…кто-то сзади негромко спросил:
—У кого есть жвачка?

И тут зал взорвался. Не яростью, а каким-то странным, светлым хаосом.

— Какая жвачка?! — крикнул детский голос сбоку. Это был седой мужчина с шальным шрамом через всё лицо. — Тут про мир и дружбу говорят!

Двое, ещё пять минут назад готовые перегрызть друг другу глотки из-за партии легальных бананов, вдруг обнялись.

— Слышь, Витя, — сказал один, хлопая другого по спине. — А помнишь, в девяностых мы за тем гаражом...
—Молчи, — прохрипел второй, вытирая слёзы кулаком. — Молчи, а то сейчас реветь начну.

Волк Игнат подошёл к Еремею, сел рядом и аккуратно положил свою волчью голову ему на колени. В его золотистых глазах стояла вселенская тоска и надежда.

— Ты... ты чего? — попятился Еремей.

— Он хочет, чтобы его погладили, — пояснил Главный. Его умные глаза вдруг стали мягкими. — Он у нас ранимый. Бывший цирковой.

Еремей дрожащей рукой почесал волка за ухом. Игнат блаженно зажмурился и завилял обрубком хвоста.

Внезапно Главный обнял Еремея за плечи.

— Спасибо, браток. А то мы тут совсем очерствели. Забыли, что такое... — он махнул рукой, не в силах подобрать слова.
—Жвачка? — предположил Еремей.
—Нет. Человеческое.

И в этот самый момент, когда всеобщее просветление достигло пика, Еремей почувствовал знакомый приступ паники. Он вспомнил про отчёт. Про фотографии. И про то, что его шпионская бабочка валяется где-то в пыли на полу.

«Всё пропало, — с ужасом подумал он. — Шеф убьёт. Ни одного доказательства».

И тут его взгляд упал на смартфон одного из «соколовских», который тот использовал для музыки. Молодой парень снимал всё происходящее на видео.

— Брат, — хрипло сказал Еремей. — Скинь это мне. Ради всего святого.

Парень улыбнулся самой простой, не бандитской улыбкой.

— А по-братски. Только ты меня в свой отдел любви возьми. А то я тут... — он оглядел своих товарищей по цеху, — я тут, кажется, не на своём месте.