Там за туманами

                1.
 На берегу озера Май балык – (жирная рыба), сидел на раскладном рыбацком стульчике Вадим Иванович Саноцкий, старик восьмидесяти лет.
Он сидел, задумчиво глядя на воду, довольно широкого меж камыша плёса.
У его ног уткнувшись в песчаный берег, чуть покачиваясь стояла резиновая лодка, лёгкой волной облизывавшая её корму.

Поплавок его удочки давно уже нарезал круги по водной глади то исчезая в глубине, то вновь появляясь на поверхности.

Но Вадим Иванович по-прежнему сидел, не реагируя на танцующий поплавок, занятый какими-то своими глубокими мыслями.

За его спиной, в метрах ста от камышового берега стоял автомобиль «копейка», с открытым багажником и задранным капотом, для быстрейшего охлаждения двигателя и барахлившего бензонасоса. Рядом в траве лежали, в разброс, рыбацкие снасти.

Иванович, а по-простому – Иваныч, так звали его все в автокомбинате, откуда он, уже как семнадцать лет, вышел на пенсию, причём и с виду-то он был ещё крепок – коренаст, широкоплеч, а изнутри пень-пеньком трухлявый – сердце, мать его стимулятор!
И вот только такие вылазки на природу, да лечебный ветерок степи, способствовал его живучести.

Он сидел в такой глубокой задумчивости, что окружающий мир им почти не ощущался, ни щебетание и пение птиц, не искрящиеся блики утреннего солнца на тихой волне, ни шелест чубастого камыша, ни плеска играющей рыбы, он даже не замечал, что по августу месяцу, уже украдкой приближалась осень, ничего!
Да и его осень давно уж минула и легла белесая зима по голове, бровям, усам...
Он, курил, сбросив свои нынешние года, был сейчас так далеко отсюда, за теми туманами, которые только ему и виделись, в трепетно-чарующим времени...

                2.
Рассвет туманно вставал над рекой, оплакиваемый росой, а Вадим семнадцати лет, впервые целовал пятнадцати летнюю девочку, ощущая под своей ладонью её упругую, волнующую грудь.

Здесь, на родительской даче, это была его первая ночь, с девочкой-соседкой, трепетно бесстыжая и счастливая, впервые восхитившая его огнём влекущей страсти.

А она, его девочка Таня, стыдливо прятала свой взгляд за завесой густых ресниц или закрывала, в трепетном звуке волнующего стона – ах...

Здесь, в объятиях мальчика, она ощутила прелести аромата любви, но ещё не созрела стать женщиной и хоть музыка его слов усыпляюще тревожно заставляла трепетать её сердце, через волнующе-притягательную силу страсти, как могла гасила и его, и свои желания...

Да и он сам Вадим, кроме как поцелуев и касания волнующих мест Тани, дальше не стремился и не потому что не желал, а просто потому, что не ведал – а, как и что дальше?..

И теперь, по утру, Вадим вёз Таню на рамке велосипеда домой, возвращаясь с дачи и всю дорогу она судорожно повторяла:
-  Ой мамочки! Ой как влетит мне дома! Хоть бы папка ушёл на работу...

-  Да ладно тебе причитать, - тяжело дыша накручивая педали говорил Вадим, - всё обойдётся.
-  Ага, обойдётся. Что я скажу, ну что?
-  Я скажу, что были у меня на даче, ягодой паслись. – Улыбнулся Вадим.
-  Эта ягода и тебе боком вылезет! Надо что-то придумать...
-  Ничего не надо, а лгать тем более, мы уже не маленькие. – Отвечал Вадим.
-  Это ты не маленький, - не соглашалась Таня, - в этом году школу окончил, а я только восьмой класс. Знаешь, как мне влетит, если папка будет дома.
-  А, что если одна мамка будет, не влетит?
-  Тоже влетит, но она всё-таки мамка и тоже была молодой, поймёт.
-  Ладно. По любому буду с тобой, только придумывать и врать ничего не надо, договорились?
И Таня в ответ кивнула головой.

У калитки, в волнении встречала их Танина мать Миля Франциевна, тётка Миля, Таня на половину была немкой, а на вторую часть русской.

Ещё не соскочив с велосипеда, как тётка Миля набросилась на дочь:
-  Ты где была всю ночь?!
Таня, спрыгнув с велосипеда и одёргивая светлое в горошек платье, сказала, быстро приближаясь к матери:
-  Мам не сердись я была с Вадимом на даче его родителей...
-  И, что! Нельзя было вернуться вечером?! – Перебила объяснение дочери мать.

Таня запнулась с ответом и в разговор вмешался Вадим:
-  Тётя Миля, вы простите нас, мы после сбора ягод долго купались в сумерках уже, и возвращаться в ночь, по полевым дорогам на велосипеде, можно шею свернуть. Да и дорога не близкая, а так вот по утру, по свежему воздуху, вернулись и ничего не случилось.
 
-  А где же ваша ягода? – Уже более спокойней спросила Миля Франциевна.
-  Так родители мои ещё вчера её увезли в город, на мотоцикле.
-  А Таню, что не могли отправить мотоциклом?
-  Так куда ж? – Отвечал Вадим, - коляска вся была заставленная вёдрами ягод. Да вы не переживайте – всё хорошо и Таня ваша цела, я её оберегал.

А Таня, подойдя к матери, в счастливом волнении обняла её и с поющим сердцем произнесла:
-  Да мама, оберегал, он всю ночь не спал.
-  Ладно он охранял, а ты хоть спала?
-  Мам и мне было не до сна... – И она доверчиво склонила голову матери на грудь.
И Миля Франциевна взглянув в ясно правдивые глаза Вадима и ощущая горячо пульсирующее тепло Татьяны, поняла – дочь выросла.
               
                3.
Встречи Вадима и Татьяны продолжались до начала учебного года и ещё несколько дней в течение первого месяца учёбы, а затем они расстались. По каким-то не понятным причинам, отец Татьяны, увёз её из Казахстана, к своей старшей сестре в Россию, куда-то к среднему течению Волги.

Татьяна, через друзей Вадима, просила о встрече с ней. Но то ли передали просьбу Вадиму поздно, то ли отец Тани увёз её раньше намеченного срока, и они больше не встретились.
Но спустя месяц Вадим получил письмо от Татьяны. Она писала:

«Здравствуй Вадим! Я живу и учусь в Арзамасе, у родной тётки, это старшая сестра отца. Казахстан от нас недалеко, всего полтора суток поездом. Здесь всё очень красиво, стоят дремучие леса и город очень старый, просто дышит историей! Но мне хочется домой в наши степи. Если будет возможность, приезжай. Я очень хочу тебя видеть и часто вспоминаю наши встречи и не правда, что говорят в пятнадцать лет невозможно влюбиться. Можно и возможно! А ты веришь?
Напиши о себе, чем занимаешься или где работаешь, а может учишься?.. Мне будет интересно знать, пиши. Таня.»

Вадим не ответил. Зачем морочить голову девушке, когда она за тридевять земель от дома, причём ещё школьница, да и вообще, что такое любовь? И любил ли он её?
Наверно нет, а поцелуи это был как бы первый опыт, протаптываемый робкой дорожки к чему-то большему, значительному, чем волнительные поцелуи.

Да и молод он ещё был разбираться в любви, не понимал её и чувствовал это. Он чего-то хотел другого, а чего? Но чутьём ощущал, что оно это где-то что-то таинственное тут, рядом...

Первого февраля ему исполнилось восемнадцать лет, а пятнадцатого мая он закончил курсы шофёров и получил удостоверение на право управления автомобилем – права профессионала третьего класса.

А с июня месяца, закрутили его колёса по степным колхозам и совхозам и даже дальним аулам, где девчат – не меряно! Ну какая любовь? Когда под жадной ладонью ворс «норковой шубки» и твёрдые «золотники» манящей девичьей груди. Так вот оно какое, это таинственное, жаркое, неустанно желаемое...

Наконец Иваныч очнулся от далёких в тумане мыслей, и потянул удилище на себя, на одном из крючков которого затрепыхался крупный карась. Освобождая его с крючка он чему-то улыбнулся, опуская рыбину в ведро и поправив червей, плюнув на обеих сразу, снова закинул снасть в воду, не спеша закурил.

Проследив за поплавком снова погрузился в свои мысли, блуждавшие там за туманами...
               
                4.
Сегодняшние воспоминания о прошлом, за долгую жизнь Иваныч, с лёгкостью переступал через эти воспоминания нисколько не вдаваясь в суть этих воспоминаний и мгновенно отпускал набегавшую мысль лететь дальше, не сожалея о потерянном.
Но почему-то сегодня, здесь вдали от городской суеты, на берегу озера Май-балык и именно сейчас, на рыбалке он, улавливая мысль цепко удерживал её, дотошно ковырялся в ней, до самых мелочей - с мягкой улыбкой на усах...

Поезд скорым ходом пересекал километры по стыкам железнодорожного полотна. Вадим стоял в тамбуре у окна, курил, а перед глазами за окном, висела тёмная осенняя ночь без единой звёздочки.

И только у самого края полотна, в тёмном окне, чёрной тенью быстро возникали и исчезали с тяжёлыми ветвями ели.

Вадим ехал домой после трёх летней службы в артиллерийских войсках Забайкалья, механиком-водителем, дивизиона секретных установок залпового огня - «град», детищем знаменитых «катюш», минувшей войны.

-  Домой, по дембелю? – Спросил проводник, с прокуренными усами у Вадима, войдя в тамбур и тоже прикуривая, от спички свой Беломор.
-  Домой! – Согласно кивнул Вадим, уступая место проводнику у окна.
-  Где служил?
-  Под Читой, в самой что не на есть глухомани.
-  И где же это?
-  А это, дядя, я и сам не скажу, глубоко больно. – Отвечал с улыбчивой хитрецой Вадим.
-  Понятно. – Произнёс проводник и тут же спросил:
-  Часом не женат?
Вадим улыбнулся, ответил:
-  Часом был и не раз...
Оба улыбнулись друг другу в клубах сизого дыма.
-  А, что? Правильно, дело молодое! А путь-то свой куда держишь?
-  В Казахстан, в город Целиноград, ты дядя слыхал о таком городе?
-  Конечно слыхал, я в ваш Акмолинск первоцелинников доставлял, в пятьдесят четвёртом годе и позже.
-  Вот-вот, туда и стремлюсь. – Ответил Вадим.
Проводник ,докурив свою папиросу, удалился восвояси, пожелав Вадиму счастливого и лёгкого пути.
А Вадим, оставшись наедине, вновь закурил очередную сигарету, вспоминая, прошедшую ночь, проведённую на станции Борзя, перед отправлением в Читу.
Откуда она появилась здесь на вокзале в полуночный час, Вадим так и не понял. Она появилась не одна, а с подругой и на фоне своей спутницы
 казалась совсем ребёнком, двенадцати летней девочкой.
Подругу сразу же увели два каких-то мужика, а эта девочка присела в кресло зала ожидания.
Вадима заинтересовало это милое создание и он, присаживаясь рядом, спросил:
-  Тебя как зовут?
-  Таня. – Ответила Таня.
-  Ого! – Воскликнул Вадим, - везёт же мне на Тань, причём на самых молоденьких. Тебе сколько лет? Деточка.
-  Двадцать, папочка.
-  А не врёшь? – Спросил Вадим, в полуоборот поворачиваясь в кресле к Татьяне.
-  Что паспорт показать? – Улыбнувшись, спросила Таня.
-  Покажи. – Согласился Вадим.
Из своей маленькой сумочки, через плечо на ремешке, Таня извлекла паспорт и молча протянула Вадиму.
Вадим развернул паспорт и убедился, что этой двенадцати летней Татьяне, действительно двадцать лет.
Он в удивлении вернул Татьяне её документ, поражаясь её юному облику, произнёс:
-  Ты настоящая Мальвина!
-  А ты Буратино, да?.. – И она весело улыбнулась глазами.
-  Нет я Вадим, - отозвался Вадим.
-  Ты ещё служишь или уже отслужил? – Спросила Татьяна с интересом разглядывая Вадима.
-  Домой еду.
-  Далеко?
-  Очень. Если поездом, то около пяти суток с пересадкой.
-  В городе живёшь, аль на селе?
- В городе.
-  А город большой?
-  Побольше вашей Борзя будет, раза в два, три.
-  А, море там есть?
-  Моря нет, реки есть, озёра, очень много озёр, приезжай увидишь.
-  А, ты возьмёшь?
-  Кого?! – В удивлении спросил Вадим.
-  Меня. – Ответила Таня, - ты же предлагаешь.
-  Не предлагаю, а приглашаю и с собой не возьму, если хочешь, адрес свой дам, приезжай.
-  Дай. – Согласилась Татьяна.
Вадим на листочке из своего блокнота чиркнул адрес и передавая листок Татьяне, таинственно спросил, пряча блокнот в нагрудный карман:
-  А, ты дашь?..
Принимая листок с адресом и закладывая его в сумочку, тихо ответила:
-  Сильно хочешь?..
-  Очень! Не пожалеешь.
Она долгим, интересным взглядом смотрела на Вадима и опять тихим, тревожным голосом ответила:
-  Ты красивый, пошли...
               
                5.
Сильный удар лески дрожью прошёл по удилищу отдаваясь в ладонях Иваныча, обрывал натянутую нить мысли, но зато с восторгом вытаскивал килограммового карпа, ловко опуская его себе на колени и, снимая с крючка, бросил в ведро это серебристое чудо.

Заменив насадку свежими червями, на двух крючках, плавно опустил снасть в воду, приладив удилище к деревянной рогатине, воткнутой в песок.
Сполоснул руки, огляделся на августовское утро тёплой волной стелившееся над подпаленной солнцем степью, тёплое утро с пением птиц тихой негой приятно растекалось в душе...

Деревянное, рубленное, почерневшее строение Татьяны, находилось в гуще разросшихся старых клёнов. И такое же старое-ветхое крылечко, приглашало распахнутой дверью в покосившийся от времени, дом. Причём в квартале от вокзала.

Если с наружи дом нагнетал какую-то хмурую тяжёлую грусть, то внутри светился уютом сказочного теремочка из двух комнат, одна из которой, служила просторной кухней. 

Кроме кухонного стола и четырёх стульев, на кухне громоздился огромный старый диван с высокой спинкой и брошенной подушкой, к одному из боковых валиков дивана, над кухонным столом, полка с посудой под стеклом, двойная дверь, с зашторенными окошками во вторую половину дома.
Вторая комната была ещё просторней с окнами на восток, юг и запад.

У северной стены стоял диван с висевшим над ним ковром, по бокам у окошек кровати, одна из которой была двухспальней с никелированными набалдашниками и под панцирной сеткой.
Кровати были высоко заправленными с добротными матрасами под цветастыми бархатными покрывалами, с горой больших пуховых подушек.

На окнах висели тюлевые шторы, на широких подоконниках – цветы и по среди комнаты большой тяжёлый, круглый стол, под светлой скатертью с бахромой.
Над столом, под абажуром, висела двухсотая электрическая лампа. На тумбочке, в углу у односпальной кровати, стоял магнитофон с грудой плёночных катушек в коробках.
По деревянном полу были брошены ковровые дорожки.

-  Проходи. – Пригласила Вадима Татьяна, зажигая свет, - располагайся, а я поставлю чайник, будем пить чай.

Вадим прошёл к кухонному дивану, сел, вытянув ноги, а Татьяна, наполнив чайник водой, поставила его на плиту и включила газ, сама мысленно блуждала под впечатлением знакомства – он понравился ей, был высок, широкоплеч, при погонах и светел юношеской красотой, она даже мысленно представила, как он будет целовать её и даже уже сейчас почувствовала волнение.

Да. В свои двадцать лет, она не была девочкой и как молодая женщина, уже имела небольшой опыт интимных отношений.
Свою целомудренность она потеряла ещё в детском доме в девятом классе, как и многие её сверстницы теряли кто раньше, а кто и позже и только не красивые выпускались из детдома сухими.
Там и мальчики в четырнадцать лет становились мужчинами – да, было и всё это тайно было, и всплывало лишь только тогда, когда кто-либо из девочек, залетал по беременности.
А мальчишки, за её Таниной спиной, она была самой красивой девочкой, пошленько напевали – наша Таня громко плачет, потеряла где-то честь... – Честь, представь себе не мячик, надо смолоду беречь!..

И сегодня, в тёмной комнате, на диване, под дурманящими ласками Вадима, не выдерживая знойного испытания, Таня, журча душой, медленно таяла, как весенний снег – сдаваясь рукам военного юноши...

                6.
Поплавок снова ушёл под воду и не мешкая, Иваныч, вытащил сразу двух карасей одновременно схватившие наживку, в азарте, хапнув веком сигаретный дым прослезившимся глазом, тут же выплюнул окурок.

Сняв улов с крючков, не стал цеплять новую наживку, а отложил удочку в сторону и огляделся, глядя на полуденный день в блеске озёрной воды. Воздух был наполнен прохладным ароматом свежей рыбы в шелесте кудрявого камыша, граем дичи на дальних плёсах, птичьим звоном и шуршанием крыльев, порхавших синих стрекоз, над огромными водными лопухами.
Высоко в голубом небе парил кругами степной орёл.

Иваныч резко поднялся и сразу же тошнота подступила изжогой в груди, закружилась голова и ноги теряя силу, подогнулись, возвращая его на место.
Он сел, приложил прохладную ладонь ко лбу, немного стало легче, но
тошнота продолжала давить в груди. – давление, мать его в стимулятор! -
Подумал он, склоняя голову в ладони, устало закрыл потяжелевшие веки.
Окружающий мир будто оглох, что-то огромное подхватило его и легко понесло туда, за далёкие туманы, туда - где был он ещё молод...

Вадим любил свою степь мотаясь по ней днём и ночью, он любил её всякую, но больше всего любил в уборочную страду.
А уборка зерновых в Казахстане короткая и жаркая – от комбайна, по клеткам, на ток или элеватор. Целый день как белка в колесе!

А вечерами, до полуночи в клубе, но больше на краю села – костры, пляски и песни, как в пионерские годы и, любовь - в стогах скошенного хлеба, в кабинах автомобиля и даже на-току запорошенные зерном – прекрасное молодое время!
Любил и он, по холостому делу – молодух, искавших настоящей любви и глупых девиц, старавшихся казаться взрослыми и невольно становившиеся женщинами...
Правда от таких «школьниц» старался сразу же избавляться ещё до того – никакого азарта, дрожат как перед расстрелом.
То ли дело «старушка» и накормит тебя до, а после вообще - как у Христа за пазухой!
Ну какая, к чёрту женитьба?! – Свобода! И всегда яркий фасад, а не зачуханный тыл с бытовыми обязанностями.

Любил баб Вадим рьяно, с обжигающей страстью, поэтому-то долго не женился боялся он этого, почти расстрельного брачного приговора.

По возвращению из армии, первым делом навёл справки о Татьяне и их семье, съехавших куда-то в Россию, а Татьяна к тому же отсидела срок за убийство мужика, изнасиловавшего её и тоже, после освобождения, куда-то исчезнувшая. Трогательная, школьная любовь – где ты?..

Долго не скучал, переехал на родительскую добротную дачу с баней, чтобы не омрачать родителей своими первыми и последующими похождениями...

Первая зима после армии разыгралась в степи не на шутку. Снег валил с верху и поднимался ветром снизу, срывая увалы снежных муфт - с воем и свистом, с плачем и стоном носился спотыкаясь, ураганом по степи.
В один из таких дней, когда ГАИ не выпускала из города ни один транспорт, Вадим, отдыхая, написал Татьяне из Борзи, завьюженным днём, коротенькое письмецо:

«Привет Мальвина! Как живёшь? С кем тебе дышится? Приезжай, если свободна, я скучаю. У нас снежная зима и бураны, я работаю, летом будущего года, буду ломиться в инженерный институт, на мехфак. И ещё, если у тебя остались хоть какие-либо чувства ко мне, по серьёзному приезжай. – Вадим.»

А через месяц получил ответную весточку:

«Здравствуй Вадим! Во-первых - я не Мальвина, а ты не Буратино и во-вторых – не туалет, чтобы быть занятой. А дышится мне с озорным мальчиком и с ним мы всегда будем вместе, а с тобой, как с любым мужчиной – под вопросом. Всего тебе доброго, так что живи, работай, учись, женись! И не скучай, я тебя отпускаю – Таня.»

И на том спасибо, хоть так, а помнит, потом забудет, как и мы их.
И понеслась душа в рай, с любовью, под брызги шампанского. Сколько их красавиц было на счету – не вспомнит. Хотя некоторые оставляли глубокий смысл.
Зацепила одна такая, долго терзала в хорошем смысле этого слова пока не перехлестнула другая – огонь!
Девицей снял, но с дипломом отличницы... Каждая другая с опытным стажем ей в ученицы годилась. Бывают же природные вундеркинды с рождения и по этой части.
Да за туманами, на том берегу...

                7.
Они лежали в супружеской постели, прощались, мило беседовали после сладкого поединка, ещё не понимая, что прощаются навсегда. Его рука покоилась на её крутом животе, её палец руки - на его губах, как бы предупреждая - не перебивать.
-  А ты помнишь нашу первую ночь? – Спрашивала она.
Вадим молча кивал головой.
-  И я помню. Ты так мягко вошёл, что я не почувствовала боли, а потом, в процессе, мне стало хорошо и, потом ещё много-много раз...

-  Ты довольная моими способностями? – Улыбнулся Вадим.
-  Да, но они слишком на долго затянулись, четыре года – кошмар!
-  Зато там наверняка Надежда и Любовь!

-  Нет там никакой Надежды и Любви. Ты свою Надежду с любовью растерял по другим бабам, пока меня нашёл и мне оставил мёртвые семена...
-  Которые ты своими ядрышками, оживила и сохранила, сжалилась, не убила и вот результат. – Не согласился Вадим.

-  Дай-то бог! – Соглашалась она, - завтра к врачу, ложиться под наблюдение, так они сказали, давай спать.
-  Давай, - согласился Вадим, - только ты приловчись поудобней, я ещё хочу...
-  А, когда же спать?
-  Прости, но мне кажется, я глазки не дорисовал...

А на утро жене стало плохо и её увезла карета скорой помощи.
С глубоким волнением, по любимой, Вадим ушёл в рейс. Вернулся через три дня и сразу в роддом.

Его встретила траурное сообщение – жена и сын, при родах, умерли.

-  Как же так, как же так? – Повторял он, нарезая круги в приёмном покое роддома, - может возраст сыграл злую шутку? Он старше своей жены на целых тринадцать лет – чёртова дюжина!..
Он женился на ней, когда ей было двадцать, а ему тридцать три и вот в тридцать семь готовился стать папой – чёртова дюжина!

Похоронил обоих в одной могилке и, запил.
Сила воли была, из запоя вылез и теперь только работа, и работа спасала его от одиночества. Всё время в пути и там в пути, спасали ещё и женщины. Но завязывать какие-то серьёзные отношения в мыслях не держал.

Спустя время перешёл с фуры на легковой автомобиль.
Теперь длительные поездки отсутствовали и, он подумывал в свои сорок пять лет, обзавестись сыном или дочерью, взяв на воспитание из детского дома кроху, не старше трёх лет.

Возил он на газ-24 волга, директора автокомбината. На что шеф забраковал его затею:

-  Не дури. Ты мужик ещё в силе и способный наклепать своего или своих, бабу тебе здоровую надо, плодовитую! Чтобы с одной посадки и сразу урожай!
-  Если честно Петрович, я и в молодости сильно не рвался женатиком быть, вот с одной единственной рискнул и загубил бабу, да ещё с дитём, и на хрен скажи мне ещё одна жена, чтобы и её в могилу загнать? На смех подруги смертушке...
-  Не знаю твой расклад в отношении женщин, но совет точный – из детского дома не бери, а лучше сойдись с молодой вдовой и с дитём малым, это сто крат лучше!
-  Подумаю... – Уклончиво отозвался Вадим.

-  И вообще, бросай баранку, иди в мои замы по эксплуатации.

-  Петрович, ну какой из меня руководитель, а? Я шофёр до самого крохотного нерва, а у вас в кабинетах мухи на лету засыпают, а на планёрках - только нервы здоровые рвать!  Не хочу.

Как ни сопротивлялся Вадим, а уломал его Петрович бросить баранку, целый год уламывал, тормозя уход на пенсию старого зама по эксплуатации и Вадим сдался.
И вот уже пятый год ходит Вадим в замах. Закрутила его работа и как-то не выдержав, зашёл в кабинет к Петровичу и с порога, приближаясь к столу, с возмущением произнёс:
-  Вот ты Петрович, скажи мне, когда я могу пойти в отпуск? Три года, нет пять, безвылазно в автокомбинате, а ты обещал золотые горы, где они? Ау, горы!
-  Погоди, чего ты расшумелся? Гор я тебе не обещал, а работу интересную обещал, эксплуатация это же мани-мани! И вижу тебе нравится, дела идут добро, так чего ты шумишь?
-  Я в отпуску не был три года. Имею я право на отдых?
-  Имеешь.
-  Так дай!
-  Иди. Вон председатель профсоюза даже выдаст тебе бесплатно путёвку в дом отдыха.
Вадим с недоверием посмотрел на председателя и тот с улыбкой кивнул головой в знак подтверждения.
И Вадим, впервые за всю свою жизнь, уехал к огромному озеру среди гор, в обрамлении мачтовых сосен.

                8.
Женщина, дежурный врач, сидела за столом и смотрела через окно на потемневшее волной озеро.
Вечернее солнечное небо затмила огромная беременная дождём туча, она в хмурой черноте своей, низко нависла над озером.
По стеклу сначала медленно, а затем быстрее заструились ручейки дождевых слёз.
Ярко блеснула молния, и вслед с треском разорвал воздух, гром.

Вёдренный поток дождя мгновенно образовал дистиллированные лужи и покатился дальше, в тревожном стоне, на восток.
Он как возник, так и быстро прекратился, а за уходящей тучей, вновь брызнули лучи закатного солнца и на сердце восторженно вспыхнуло настроение, словно дождь освежил душу.

Женщина вздрогнула от стука в дверь, невольно поправила красивый слегка пепельный волос и звонко ответила:

-  Войдите!

В кабинет вошёл мужчина, о котором она, перед грозой думала, изучая его курортную карточку, так как перед этим она его видела по приезду и, он её заинтересовал своей богатырской внешностью;
высокий с запутавшейся по вискам сединой и довольно густой шевелюрой, карие глаза, прямой нос, с редкой сединой усы, эдакий крупный бодричок с чудесным мужским возрастом – пятьдесят семь лет, причём с красивым именем – Вадим Иванович и старше всего, на семь лет.

За то время, что он шёл от двери к молча предложенному стулу, она цепко разглядывала его, довольно приятное лицо с бледно-розовыми губами из-под седеющих усов, манящие мужской силой.

Как только он присел, она спросила:
-  Жалобы есть, Вадим Иванович?
-  Есть одна. – Отозвался Вадим.
-  Какая?
-  Как вас звать?
-  Надежда Фёдоровна, я главврач и директор этого дома отдыха, удовлетворены?
-  Вполне, а я Вадим Иванович. – Ответил Вадим.
-  Знаю. – Улыбнулась Надежда Фёдоровна.
-  Знаю, что знаете, но не совсем, я ещё и холост, простите, вдовец.
-  Очень приятно, но это мне знать не обязательно.
-  Ну почему же, раз без мужа. – Не согласился Вадим.
Надежда Фёдоровна опять улыбнулась и спросила:
-  От чего такой вывод?
-  Ваш изучающий взор говорит об этом...
-  Интересно?! – Своим словом перебила мысль Вадима, Надежда Фёдоровна, - это как?..
-  Взгляд одинокой женщины оценивающий, как бы приглашающий противоположный пол, понравившийся ей, к открытости, знать о нём всё.
-  А вы мне не понравились.
-  Не обманывайте себя.
-  Какой самоуверенный! Или действительно – больны.
-  Нет не самоуверенный, но возможно больной или заболел, потому как вы мне тоже понравились, лишь только увидел.
От этих слов приятная волна шевельнулась в груди и Надежда Фёдоровна, опуская глаза, ответила:
-  Будем лечить...
-  Согласен, когда?
-  Подумаю...
-  А чего думать! Вот сегодня вечером вы, что делаете?
-  Но-но, осторожно на поворотах и поубавьте скорость, кажется так говорят у вас у начальников эксплуатации автопарков? А то и до греха не долго. – Серьёзно отозвалась Надежда Фёдоровна, - пока свободны. – И она указала на дверь, гася приятное волнение.

                9.
Иваныч оторвался от мыслей, в груди больно ворочалось сердце, лёгкая тошнота исчезла. Он огляделся, солнце перевалило на вторую половину дня «ещё часок и жор опять возобновится» - подумал он и снова мысленный взор свой обратил туда - за те далёкие туманы...

Женщина врач, Надежда Фёдоровна, довольно чётко понимала, что прошлые, острые чувства желаний, в ней не остыли. Ведь, по большому счёту, молодость ещё хранилась в ней и, в свои пятьдесят лет, хотелось ощутить нежно-жаркую изнуряющую жажду любви.
Сердце её ворохнулось от слов Вадима Ивановича и растеклось внутри волной истосковавшегося женского тела по мужской ласке.

И это произошло довольно быстро, обвораживая всё женское существо, долгожданной, томительной и счастливой мукой.

И Вадим, теперь уже её Вадим, с которым любовные и сладкие истязания, она позволяла себе только на работе, на кушетке своего кабинета, так как дома с ней жили молодожёны – дочь с зятем и не мешая им, она не мешала и себе - любить.
Теперь она знала о нём всё, как и он о ней, и не сговариваясь ни о чём, и не строя планы на будущее, они жадно любили друг друга как в той далёкой юности – каждый по-своему, первый раз.

Она приезжала к нему и довольно долго гостила.
Он приезжал, организованной путёвкой ею, в дом отдыха и встречи их возобновлялись с прежней нерастраченной любовью.
Это было незабываемое время и наверно самое счастливое время в их судьбах.
Так и дотянули, с любовными поездками друг к другу, до её семидесяти одного года - ушла Надежда горячо любимая, сгоревшая в любви.

Сердце, что-то опять уж слишком разволновалось, тяжело ворочаясь в груди от воспоминаний...
И вдруг радостно вздрогнуло от письма, пришедшего шесть месяцев назад, из Читы.
«Здравствуйте Вадим Иванович, пишет вам дочь Татьяны, вашей Мальвины, если ещё помните и, ваша дочь. Мне всё время хотелось знать о вас – где вы, как вы и кто вы? У нас нет вашего фото, но мы с мамой высылаем свою, если не трудно отзовитесь, ваша предполагаемая дочь Мальвина».
Вадим смотрел на фото своей дочери и той далёкой девочке и на него, со снимка смотрели две Мальвины – одна постарше, не утратившая своей красоты, другая юный благоухающий цветок и сердце радостно ликовало – у меня есть дочь!
Он отозвался письмом с фотокарточкой, а следом телеграммой – «приезжайте жду, встречу и не отпущу – Иваныч.»

- Ох, как больно стукнуло сердце... - Прошептали губы Иваныча и он не вольно рукой коснулся сердца, мысленно обхватывая городок Борзя, медленно склоняя голову подбородком к груди, видя там, за туманами, своих Мальвин...
Солнце клонилось к закату, а сердце Ивановича уже не билось.
               
                Конец.