Прижатая к стене

Его прикосновение – удар молнии, без предупреждения. Оно сбивает с ног, отрывает от земли, заставляя тело отвечать инстинктивно. В его взгляде – хищник, что учуял добычу, и она – та, кто сознательно отдается этой охоте. Она знала, что он почувствовал. Услышал тихий вздох, который вырывался против воли,  и улыбнулся - невидимо, где-то внутри себя, ощущая, как его собственная дикость пробуждается от её реакции. Каждый мускул её тела напрягся, ожидая следующего движения, следующего сигнала, который он подаст. И она была готова. Готова раствориться, исчезнуть, стать ничем, кроме отклика на его волю.

Она любила, когда он брал её сзади – это было как захват. Вдруг наклоняя, резко, без тени сантиментов, обнажая то, что было скрыто, что жаждало быть раскрытым. В этот миг она хотела быть на грани ****и – быть той, кого он выбирает, кого он приручает, кого он ломает и снова собирает. Когда без ласки, без прелюдий он входил… Эта неожиданность сводила с ума. Как жертва, что ждет своего хищника, она ждала его. В роли той, кому позволено лишь одно – быть захваченной. Ему – властвовать, ей – подчиняться. Эта игра, где правила были написаны не ею, но которые она принимала с дрожью предвкушения, зажигала в ней огонь. "Ты моя", - прошептал он, и этот шепот был громче любого крика, он проникал в самые глубины её существа, утверждая её новую реальность, стирая границы между тем, кем она была, и тем, кем она становилась в его руках. Он был её якорем и её штормом, её спасением и её погибелью, и она принимала всё это с той же неумолимой страстью.

Самой попасться в лапы хищника и выть. Стать в роли жертвы – её это заводило, ему позволив так надменно отлюбить. И не было в этом унижения, лишь высшая форма признания его силы, его права на неё. Это было освобождение от бремени контроля, от необходимости быть сильной. Он брал на себя всё, оставляя ей лишь возможность чувствовать.

Она хотела, чтоб он брал её грубо, хотела, чтобы он прижимал её к стене. Целовал бы до крови ей губы, словно зверь ненасытный, голодный. Ей нравилось это ощущение потери контроля, когда мир вокруг переставал существовать, а оставался лишь он – его дыхание, его запах, его сила, которая обволакивала её, подчиняя своей воле

Он мог прижать её лицом к стене и намотать локоны в кулак так, что не оставалось места для воздуха, для мысли, для чего-то, кроме этого огня. И мысль, что она, неприступная для всех, ну а ему, позволив всё, вот так нагнуть… сводила с ума. "Не сопротивляйся", - его голос звучал как приказ, но в нём была и ласка, странная, пугающая, но такая желанная. В этом противоречии была вся суть их связи. Он ломал её, чтобы собрать заново, ещё более преданной, ещё более плененной.


Быть в его власти, в его тисках, подчиняясь ритму, который задавал он. Каждый удар, каждое движение было выверено, как в древнем ритуале, где она была жрицей, а он – верховным жрецом, проводящим таинство её полного растворения.

Слышать его тяжёлое дыхание позади – это был тот самый звук, что заставлял сердце биться в унисон с его. Рубящий ритм, наполняющий ограниченное пространство, где правило лишь одно – желание. Его шальная сила, его власть – всё это опьяняло. Безысходный плен, в который она входила добровольно, любя. И не хотела никого ему взамен. А он казалось, чувствовал  её внутреннюю борьбу, эту тонкую грань между рабством и свободой , и наслаждался ею, питаясь её подчинением, её абсолютным доверием. Он знал, что она отдается ему не потому, что не может сопротивляться, а потому, что хочет. И это знание делало его ещё более неудержимым.

Любя его – дикого, неукротимого, того, кто владел ею без остатка. Любя эту страсть, что сжигала дотла, и в которой она находила истинное «Я». Желая, чтобы он любил, владел, истязал – в том высшем смысле, где боль и наслаждение сплетаются в одно. И чтобы его огонь, его горячий сок – всё, что было в нём – излилось в неё, чтобы снова и снова возгорать желание. После, когда все стихало, и тело её было измождено, но душа пела, он мог обнять её так нежно, как никогда раньше. И в этой нежности скрывалась та же сила, та же власть, но уже иная - защита, обещание, что это не конец а лишь пауза перед новой бурей. В его объятиях она находила покой, которого не было в другом мире, но этот покой был соткан из той же самой силы, что разрушала её.

Её тело – это Святыня, где каждый акт любви – Святое Причастье. Он – одержим ею, разрывая душу на части. От страсти смеясь и рыдая, впиваясь в его кожу ногтями, она достигала того рая, где нет ничего, кроме них двоих, и где реальность не властна над их огнем. И в этот момент, когда её мир сужался до его прикосновений, она понимала – это не просто игра, это их собственная, выстраданная реальность, где они оба обрели то, что искали, даже если сами этого не осознавали. Это был их общий огонь, их собственная вселенная, созданная из разрушения и созидания, из боли и наслаждения, из абсолютного подчинения и абсолютной свободы. И в этом парадоксе они находили своё истинное бытие.