Не расстанемся с тобой, Гулька! Глава 7

Из новых предметов появилось ещё фотодело, нужная вещь для настоящего журналиста-профессионала. Поэтому студенты с большим желанием принялись за изучение всяких там премудростей в этом деле. Преподаватель Матишев, молодой ещё парень, с энтузиазмом рассказывал о великих фотохудожниках, показывал работы местных специалистов, крутил в руках свой “Зенит”, потом пустил по рядам фотографии, весьма солидно выполненные.

– Вот такие же снимки и вы должны делать для своих редакций, – сказал при этом, – будущих редакций, – и как-то виновато улыбнулся. – А теперь поднимите руки, у кого есть фотоаппараты, любые?

По аудитории пробежал смешок, все стали посматривать друг на друга, вверх потянулось пару рук. Новиков тоже хотел поднять руку, ведь у него дома где-то валялся старенький “Любитель”, которым ещё в детстве баловался. Помнится, Вадим Пазнин вдруг загорелся фотоделом, купили ему хороший аппарат – “Москву”, он оборудовал в светёлке под крышей лабораторию, Сергей помогал ему её делать, и начали они с ним фотографией заниматься. У Вадима, конечно, неплохо получалось – в семье дед этим делом увлекался, ещё и стеклянные фотопластины с негативами сохранились с тех далёких пор, показывал их сосед своему другу.
 
А для Сергея дело это было новое и такое интересное, что тот готов был сутками просиживать в фотолаборатории, открывать и закрывать маленькую дверцу в деревянном щите, наглухо закрывающем окно, чтобы просветить отснятую и проявленную плёнку на фотобумагу, и потом увидеть в ванночке с проявителем такое чудо, как появление изображения. О, сколько у них с Вадимом было восторгов при этом! Как же, они могли (сами!) запечатлеть и отобразить действительность, ни к кому при этом не обращаясь. Ведь у них покупными были только фотоаппарат, фотобачок да реактивы, а остальное всё сделали и приспособили сами. Никаких тебе фотоувеличителей (дорогое слишком удовольствие!), сделали из двух кусков фанеры рамочку с квадратной прорезью в одной, вставляли между ними фотобумагу и негатив сверху и на свет в окошечко со счётом раз, два, три, четыре, пять. Сергей открывал при этом дверцу в щите, а Вадим выставлял своё заряженное приспособление. При последней цифре пятнадцать Сергей захлопывал дверцу, а друг вытаскивал бумагу и осторожно опускал её в тарелку с проявителем (никаких покупных ванночек!).
 
И красный фонарь тоже сами сделали, приспособив банку из-под повидло, вставили патрон в днище, вкрутили в него лампочку, а к другой стороне банки прикрепили хорошо прокрашенный красной краской кусок стекла. Вот и готов фонарь. И делай фотографии. И делали. И неплохо получалось. Это с Вадимом вместе. Но Сергею самому захотелось заниматься фотоделом, и стал он упрашивать маму купить ему фотоаппарат, такой же, как и у друга. И купили ему родители аппарат, но только “Любитель”, он был подешевле. И стал мальчишка устраивать себе лабораторию тоже в светёлке под крышей на чердаке дома. Возился долго, а отец что-то бурчал – не нравилась ему эта затея сына, но Сергей своего добился, оборудовал, как смог, лабораторию и начал всё снимать вокруг: и бабушку в окошке, и пчёл в улье, и сестрёнку с подружками.
 
Наснимал плёнку и стал делать фотографии. И из всех двенадцати кадров (шесть на шесть см) более-менее приличной получилась только одна – бабушка в окошке. Немного расстроился мальчишка, но взялся за вторую плёнку, наснимал опять всего, проявил, промыл и закрепил, а она оказалась вся засвеченной. Совсем расстроился, отложил в сторону свой аппарат, до лучших времён, но… эти времена так и не настали. Отец разломал его фотолабораторию – мешала она ему, конечно, а сын вроде и не возражал. Так больше “Любитель” в руки Сергей и не брал, пылился тот где-то до сих пор на чердаке. И вот сейчас представилась такая возможность научиться фотоделу. И почему бы её ни использовать?

Но что мог ответить на вопрос преподавателя Новиков? Поднять руку? Ведь у него вроде и есть фотоаппарат, но он такой старый и так далеко, что смысла не имело о нём и заявлять. Он и не поднял руки, и оказался в числе подавляющего большинства.

– Да, не густо, – разочарованно проговорил Матишев. – Совсем не густо. Трудно нам с вами придётся.

– А в университете есть фотолаборатория? – спросил кто-то.

– В университете есть, при редакции газеты. А вот учебной на нашем факультете нет. Так что… придётся как-нибудь обходиться.

А как обходиться, преподаватель объяснять не стал. А для первого случая пошли всей группой в центральный парк, Матишев показал места, откуда лучше делать снимки, кое-кто даже пощёлкал прихваченным с собой фотоаппаратом. На том занятие по фотоделу и закончилось. А как быть с зачётами по этому предмету, ребята уже узнавали у старшекурсников.

– Да вы не беспокойтесь, – сразу успокоили те. – Принесёте какие-нибудь фотки, препод вам зачёт и поставит.

– Точно поставит? – всё же беспокоились второкурсники.

– А куда он денется? Ему ведь тоже за курс надо отчитаться, – убеждали старшие коллеги. – Фотолаборатории на факе нет, фотоаппаратов никому не дают, потому как их тоже нет, – стали приводить веские аргументы. – Где вы должны делать фотки?
 
Ребята в ответ только плечами пожали.

– Вот-вот. Так чего беспокоиться? Всё будет нормально.

Вроде все и успокоились и стали действовать в соответствии с полученными рекомендациями.

Кроме учёбы продолжал Новиков заниматься и своей общественной работой – профсоюзной. И как раз подошло время отчётов и выборов. В своей группе собрание провёл, рассказал о том, что сделал. А что сделал? Взносы собирал регулярно, организовал несколько групповых выходов в кино и театр, совместно, конечно, с комсомолом. Вот вроде бы и всё.

– А когда места в общежитии нам будут давать? – спросили его.

А тот и не знал, что и ответить. Когда, когда… Кто его знает, когда! Ему-то дали как профоргу, а остальным – увы. Выручил Новикова присутствующий на собрании председатель профбюро филфака Юрий Акишев.

– Вы знаете, сейчас с этим делом тяжело, – честно признался тот. – Вселяем только самых остро нуждающихся и старшекурсников. Мест в нашем старом общежитии на Турмалиновском не хватает. Но строится новое общежитие на Западном. Первая девятиэтажка уже почти готова. Осталась отделка, и всё, можно заселять. Вот тогда многие получат места в общежитии. А пока надо всем потерпеть.

Больше вопросов к профоргу не поступало, его работу собрание признало удовлетворительной и переизбрало на новый срок. Новиков, собственно, против этого и не возражал. В конце собрания Акишев призвал всех прийти на отчётно-выборное собрание факультета, а когда все разошлись, попросил остаться Сергея поговорить.

–Ты знаешь, я ухожу со своего поста, – прямо заявил он, – по семейным обстоятельствам, – уточнил. – Женился и перехожу на заочное обучение. Поэтому ищу себе преемника, – и внимательно посмотрел на Новикова. – Хочу предложить твою кандидатуру на моё место.

– Меня? – прямо обалдел Сергей. – Зачем?

– Я думаю, что ты справишься с этой должностью. Ты ответственный товарищ. Опыт профсоюзной работы у тебя уже есть, так что…

Новиков стоял и ничего не мог ответить, только часто моргал ресницами.

– Да ты не пугайся, – похлопал его по плечу Акишев. – В профбюро есть опытные коллеги, помогут, если что. Подумай хорошенько. Я не тороплю с ответом.

Так и ушёл Акишев, оставив своего коллегу в расстроенных чувствах. А тот задумался, крепко задумался. И было ведь от чего. Что ему могла дать эта новая общественная должность? Только хлопоты, причём весьма серьёзные. А выгоды какие? Да почти никаких. Место в общежитии ему и так дали. Матпомощь он никогда у профсоюза не просил, ему её и не давали, обходился своими средствами. Хотя профоргам в качестве поощрения всегда что-то подбрасывали, но это нужно было писать заявление, доказывать, что он худой и бедный, а на это Новиков пойти не мог – природная гордость не позволяла. Это тогда, а сейчас и тем более нельзя будет, если согласится – не будешь же сам себе выписывать тридцатки. Так ради чего на себя брать такую обузу? Думал, думал и ничего не придумал. Но поделился этой новостью с Чайкой.

– Правда? – сначала обрадовалась та. – Ты будешь у нас председателем профбюро?

– Я ещё не решил, – признался тот.

– Но это столько времени у тебя будет отнимать, – загрустила потом.

– Да, времени будет отнимать много, – согласился Сергей. – И сил тоже. Так что… меньше будем с тобой в кино ходить, – и грустно рассмеялся.

Ничего ему Лариса больше не сказала, но этой новостью поделилась с подругами. Те, конечно, пришли в восторг.

– Серёжа, это правда? – обступили его на следующий день перед занятиями.

– Чего, правда? – будто не понял тот, не хотелось ему говорить с ними на эту тему.

– Ну, что ты будешь у нас председателем профбюро факультета?

– Ещё не знаю, – замялся Новиков. – Предлагают…

– Ты соглашайся! Обязательно соглашайся, – наступали на него девушки. – Это же так здорово!

– А чего здорово? Ничего и нет. Одна обуза.

– Как же нет? Будешь нам матпомощь выбивать, в общежитии всех вселишь, – стали перечислять выгоды студентки.

– Ну да, вам-то будет хорошо, – не разделял радости тот. – А мне-то пахать придётся. И ещё как.

– А мы тебе поможем. Ты только соглашайся, – не отступали от него подруги.

Новиков и махнул рукой: ладно, мол, соглашусь. И согласился. И сказал об этом Акишеву. Тот, конечно, обрадовался, стал готовиться к собранию, развесил везде объявления, но в назначенное время собралось едва ли человек тридцать со всего факультета. Кворума не было, собрание пришлось перенести.

– Так, Сергей, мне уже это не надо, я всё равно ухожу, – заявил тогда Акишев. – А ты готовь собрание. Я немного помогу тебе.

И стал Новиков готовить собрание. А что его готовить? Главное – собрать народ, а народ собираться никак не хотел. Вот тогда ещё неизбранный председатель и обратился за помощью к подругам Чайки. Те активно включились в этот процесс, ходили по группам, приглашали всех, и народ всё-таки собрался – кворум был обеспечен. Акишев сделал короткий доклад, его немного обсудили и одобрили, следом прошли и выборы. Юрий предложил одну кандидатуру своего преемника – альтернативы не оказалось, Новикова и выбрали председателем профбюро филфака. Декан Тимкин от имени всего коллектива поздравил Сергея с избранием на эту общественную должность, пообещав всяческую поддержку. И взвалил на себя Новиков все тяготы профсоюзной работы на факультете. И как коснулся всех этих дел, так оказалось, что там развал полнейший. И то не так делалось, и это. Вот и били нового председателя профбюро почти на всех заседаниях профкома университета. И крутиться Новикову пришлось здорово, чтобы хоть как-то наладить всю эту работу.

А тут и праздники ноябрьские подошли. Ребята из общежития собирались разъезжаться по домам, кроме арабов, конечно. Ибрагимам и далеко ехать, и опасно. Но и праздник им этот Великой Октябрьской социалистической революции вроде как до фонаря. Сергей слегка и замежевался: то ли в общаге сидеть в эти дни и водку пить с арабами, попивали они немного, то ли какую-нибудь компашку искать на стороне, чтобы погулять на славу. Было над чем подумать, было. А Чайка возьми да и предложи:
– Поедем к нам на праздник.

Загорелись глаза у парня. Ему, конечно же, хотелось поехать к своей девушке, понравилось ему у неё дома многое: и в горячей ванне купаться, и за обильным столом посидеть.

– А удобно ли? – всё же засомневался тот. – Родители не будут возмущаться?

– Не будут, ты им понравился, – сразу успокоила девушка, – особенно маме, когда люстру повесил, – и рассмеялась.

– Ты серьёзно? – не поверил парень.
– Серьёзно. Поехали?

Подумал Сергей, подумал и согласился, но только после демонстрации – общественный долг обязывал не только быть на ней, но и ребят с собой как можно больше привести. Привёл чуть ли не всю свою группу, да и из остальных немало пришло студентов, начальство вроде осталось довольно такой массовостью подопечных. А после демонстрации Новиков с Чайкой сразу же двинулись на вокзал и покатили в Таганрог на электричке. По дороге что-то разоткровенничалась Лариса, стала рассказывать о своём детстве, как шкодили со своими подругами, как гуляли с курсантами из лётного училища.

– И у тебя был мальчик? – спросил Сергей.

– Был, и не один, – рассмеялась та. – Но это было такое детство. Сначала мы наблюдали за своими старшими подругами, а потом и сами стали выхолить на аллею любви.

– Куда, куда? – не понял друг.

– На аллею любви, – повторила та. – Это центральная аллея у нас в гарнизоне, где гуляют девушки с курсантами.

– И ты гуляла по этой аллее вместе со всеми? – всё не верил тот.

– Конечно, гуляла вместе с подругами, это уже когда в десятом классе училась. Как-то раз мы вышли на аллею и с такими хорошими ребятами познакомились. Мне достался один высокий и красивый курсант, – начала с увлечением рассказывать Лариса. – Они ведь здесь проходили лётную практику, заканчивали училище и уезжали к местам назначения. Поэтому подыскивали себе невест. Это многие знали, и девчонок на аллее всегда было полным-полно. Так вот, мы с этим курсантом погуляли немного, он меня проводил домой и даже попытался поцеловать. Но я такая наивная была, оттолкнула его. Он и ушёл. А на следующий вечер смотрю, а он уже с моей подругой гуляет. Я, конечно, обиделась. А она ничего, не растерялась, погуляла с ним несколько вечеров, а потом и уехала вместе с ним в какой-то гарнизон. А ко мне тогда стал другой курсант приставать, но он был не очень симпатичный и маленького роста, меньше меня. Я с ним не стала дружить. Так с курсантами у меня ничего и не вышло, – с грустью закончила та.

– А с другими выходило? – спросил с усмешкой Сергей.

– С другими? – задумалась та. – С другими… – ей явно не хотелось о чём-то рассказывать, парень сразу это понял.

– Ладно, можешь не рассказывать, – проговорил тихо.

– Нет, я расскажу. – Лариса чуть подумала. – Был у меня ещё парень… Вернее, он и сейчас есть, – смутилась девушка. – Мы с ним познакомились на Украине, когда я туда в гости к тётушке ездила. Хороший мальчишка, симпатичный. Мы там с ним вместе бегали по дубовой роще, купались в пруду. Было так всё здорово! А потом я уехала, и он стал мне письма писать. А я не отвечала ему.

– Было лень? – усмехнулся Сергей.

– Нет, не лень. Но, понимаешь, у него столько было ошибок в письмах, прямо ужас! Почти в каждом слове, причём таких грубых, орфографических. Я просто не могла читать эти письма, а уж отвечать на них и тем более. А он всё писал и писал, а потом приехал сюда, в сентябре, когда у нас практика была, – сказав это, девушка покраснела и посмотрела в глаза Сергею, тот только едва улыбнулся. – И ночевать здесь остался. Он в армию уходил и предлагал мне дружбу, чтобы я его ждала и мы переписывались.

Лариса смолкла и поникла головой, Сергей тоже был невесел, зацепил его этот рассказ девушки, сильно зацепил. Он и подумать не мог, что у неё могут быть другие парни, кроме него. А тут – на тебе! У неё есть парень, да ещё и ездит к ней в гости. Ничего себе раскладуха! То, что он с другими девчонками гулял в это время, то ничего, а вот, что она с другим была, это уже серьёзно.

– Он уже прислал мне несколько писем, – прервала его размышления Чайка. – Я ему ни на одно не ответила, а папа говорит, чтобы я писала ему. Он в армии служит, его надо поддерживать, говорит.

– А он у вас тогда спал, когда приезжал? – выдавил из себя вопрос Новиков.

– Нет! Мы весь день гуляли по городу, а потом я его повезла к своим родственникам, и он там переночевал. А что, я чего-нибудь неправильно сделала? – спросила девушка, посмотрев Сергею прямо в глаза.

Тот только пожал плечами в ответ и губы ещё скривил. Она больше ни о чём не стала рассказывать, замолчала, так и доехали до Таганрога. А там опять едва втиснулись в набитый автобус и поехали в военный городок.

Во всем доме продолжался праздник, но в квартире у Чайки было тихо. Все уже успели только-только пообедать и отдыхали. Отец спал, мать мыла на кухне посуду, а Юля гуляла. Мать обрадовалась приезду дочери, не высказала возражения и по поводу её друга, сразу засуетилась, стала накрывать на стол, поставила бутылку недопитого вина, сели они втроём, выпили за праздничек, начали есть, женщина только наблюдала за детьми. Сергей в первый приезд сюда как-то ещё стеснялся и рассказывать о себе, и есть, а сейчас немного осмелел и уплетал за обе щёки всё, что подставляла и подкладывала хозяйка. Та смотрела и удивлялась про себя: и куда у того всё убирается? Никогда ещё, пожалуй, она не видела, чтобы столько ел человек.
Что у них в семье: две дочки и отец. С девчонками понятно, много ли им надо? Всё время приходилось только заставлять, чтобы они ели то, что им дают. А те не больно налегали на борщи да каши, норовили что-нибудь повкуснее съесть – конфеты шоколадные там, которые чемоданами привозил отец из командировок, или пирожные. Колбасы и мясо им как-то и не требовались. Отец тоже не больно налегал на мясное, так как питался в основном в гарнизонной столовой, а там кормили лётчиков по высшему разряду. Так что дома у Чаек такого особого сытного ничего и не держали. А тут вот появился чужой мужик, и всё так уплетает, что даже женщина забеспокоилась – уж не яма ли какая в животе у парня? Но ничего, конечно, не говорила, только всё подкладывала и подкладывала ему то отбивную с пюре, то колбасу с салатом, а он с аппетитом всё и поедал. А когда наелся, пошли они с девушкой гулять по вечернему, праздничному городу.

Переночевали, а утром парень засобирался назад – всё же как-то неудобно себя чувствовал в этой квартире. Отец и мать воспринимали его нормально, а вот младшая дочка Юля так и метала сердитые взгляды в сторону Сергея, хотя он и улыбался ей, и пытался поговорить, но та только фыркала и сразу куда-нибудь убегала, и такое положение непрошенного гостя было неприятно. Конечно, этот взявшийся неоткуда парень в чём-то стеснял младшую дочку хозяев – всё-таки посторонний человек в доме, но больше вызывал ревность, ревность к своей старшей сестре. Как это так, всё время Лариса только и занималась с ней, когда приезжала домой, а тут вдруг появился этот мужик, Юля так и называла его – “мужик”, и всё резко изменилось. Теперь она, её старшая сестра, только и крутится около него, этого мужика, а её, свою любимую младшую сестрёнку, словно и не замечает. Разве это нормально? Конечно, нет. Вот она и выражала свой протест явным презрением к парню. И это задевало его. Вот Новиков и засобирался вечером в Ростов. Лариса уговаривала остаться ещё на ночь, чтобы утром вместе поехать на занятия, но Сергей был непреклонен. Попрощался с матерью, отец уже спал, со своей девушкой, даже не разрешил той проводить себя до автобуса, и уехал.

Дорога была знакомая: на “двойке” до Старого вокзала, а там на электричке до Ростова. В вагоне народу было мало, и в основном все дремали. А что ещё делать? Сергей взял было книгу, попытался читать, но свет от ламп был тусклым, заболели сразу глаза от напряжения, засунул книгу снова в портфель. Стал смотреть за окно, но в темноте виднелись только огоньки пробегающих мимо сёл и хуторов. Отвернулся от окна, съёжился – в вагоне прохладно было. Попытался уснуть, но ничего из этого не получилось, наверное, слишком возбуждённым был после поездки в Таганрог. Начал размышлять про себя, вспоминать всё случившееся с ним в последнее время, а потом захотелось предсказать себе свою судьбу.

А как её предсказать? Что-то измышлять не имеет смысла. Надо просто сопоставить факты и сделать выводы. Вот и начал их сопоставлять. Ведь в жизни всё закономерно, ничего просто так не случается, и с неба падают только звёзды, и то неслучайно. И каковы же факты? Взять поступление в университет. С первого раза у него не получилось поступить, значит, время не пришло. Сестра ещё училась в институте, родителям было бы тяжело содержать двух студентов. Вот и не получилось с первого раза, зато со второго вышло всё так, как он хотел. Даже одного балла до проходного не набрал, но его приняли в университет, и никто об этом за него не ходатайствовал.
Только заручился поддержкой матери. А та всегда хотела, чтобы её сын учился в вузе. Это же всё закономерно получилось. К этому шагу подводила и та безысходность, в которой Новиков прозябал в последние два года. Романтика после окончания речного училища закончилась сразу, едва тот отработал на флоте одну навигацию. А что там было ловить? Никаких перспектив. Да и на стройке далёкие вершины особо не виднелись. Вот тогда он и закуролесил, да так, что об этом было стыдно и больно вспоминать. Куда ж ему дальше-то плыть, как ни в университет. Если бы не поступил и на этот раз… Нет, об этом сейчас и думать даже не хотелось. Всё получилось так, как должно было случиться, так, как он и хотел.

Ну а дальше-то что? Куда ведёт эта закономерность событий? Об учёбе думать не стал, тут всё почти понятно. Потянет он. Сомнения, что не справится со всей этой наукой ушли окончательно после первого года обучения. Решил сделать прогноз на общественной стезе, по аналогии со своим предшественником Акишевым. Юра был избран председателем профбюро на втором курсе. Новиков тоже на втором. На третьем тот женился, ушёл со своего поста и перешёл на заочное обучение. Отсюда главный вывод – ему что, тоже светит женитьба через год? Задумался над этим парень, так крепко задумался, что и не заметил, как электричка подошла к перрону пригородного вокзала и чуть, было, не увезла его в отстойник. Хорошо хоть проводник прошёлся по вагонам да разбудил всех спящих и думающих пассажиров, в том числе и прорицателей.

Из новых дисциплин ещё выделялась одна – военка, военная подготовка официально, а в студенческом обиходе – просто “война”. Все так и говорили: “Завтра – война”. А завтра – это в среду. Так что средина учебной недели выделялась теперь особой метой. Занятия по военке проводились порознь: из девушек готовили медсестёр в главном корпусе университета, а из ребят – командиров мотострелковых взводов, и занятия шли у них на Западном, в здании одного из училищ. И неделя ещё делилась теперь на два отрезка времени: до “войны” и после “войны”.

Ребятам, конечно, хотелось сачкануть от этой военной подготовки и один день в неделю просто отдыхать. Особенно к этому стремились те, кто положенное уже в армии отслужил, а таких оказалось немало. Но на “войну” не брали только офицеров запаса, а таких, увы, ни среди журналистов, ни среди филологов не оказалось, или явных инвалидов, учились на курсе и такие, кто, допустим, передвигался на костылях. Их вот и не привлекли к военке. А остальные пошли все, дружно и строем: и необученные, и сержанты вместе с ефрейторами, и рядовые запаса.

Новиков испытывал двойственные чувства, когда всех ребят послали на медкомиссию на военной кафедре, и его в том числе. У него же был “белый” билет по состоянию здоровья – из-за поломанной руки его и в армию не призвали, а тут ещё на речном флоте и туберкулёз успел подхватить, из-за чего на физкультуре в спецгруппу зачислили. Так год и прогуливался по Пушкинской со своими коллегами по несчастью вместо того, чтобы прыгать через планку и бегать на короткие и длинные дистанции вместе с полноценными студентами. Хоть Сергей и воспринял это с внешним спокойствием, но чувство ущербности всё-таки внутри жило. Вот перед медкомиссией и старался притушить своё внутренне чувство, твердя про себя: возьмут на военку – хорошо, буду вместе со всеми заниматься, не возьмут – тоже хорошо, один день в неделю станет свободным, в библиотеке буду сидеть. И помогало. К тому же за пять лет в училище он так натерпелся из-за всех этих уставов и распорядков, так намаршировался, что ему не особо и хотелось вновь включаться в это военное дело.

Перед самой военно-врачебной комиссией студентов предупредили, что если у кого есть какие-нибудь противопоказания по здоровью, то необходимо взять справки в участковых поликлиниках или медсанчасти университета. Новиков пошёл и взял справку в тубдиспансере, где состоял на учете, но перед этим сделал флюорограмму и сдал анализы. Результаты оказались весьма радостные: почти всё пришло в норму, даже уплотнения в лёгких чуть ли не рассосались. Так что противопоказаний по этому пункту здоровья у Новикова не оказалось. А вот искривлённая рука осталась. От этого так просто не избавишься. Комиссию он со всеми вместе прошёл и стал ждать результата.

Когда его вызвали в кабинет, слегка разволновался, даже доложил о себе с заиканием.

– Ну что, молодой человек, вы признаны годным к прохождению военной подготовки на кафедре, – изрёк председатель комиссии.

– А как же это? – спросил студент и показал искривлённую руку. – Меня же в армию из-за этого не взяли.

– Да, в армию вас не взяли. Не положено. Но! – поднял указательный палец врач. – Как говорится, солдатом можешь ты не быть, а офицером быть обязан. Вам ясно?

– Ясно, товарищ председатель медкомиссии! – чётко ответил, можно уже сказать, курсант и вышел из кабинета.

– Всё, иду служить, – сообщил ребятам и заулыбался.

Всё-таки такой исход его больше устраивал. И началась служба.

В первый же день всех журналистов и филологов объединили в один взвод и разделили на два отделения. В первое, естественно, вошли студенты первой группы, а во второе – второй, им добавили ещё двоих филологов, больше там неслуживших ребят не оказалось. Командиром первого отделения неожиданно назначили Базараева из филологов, сумевшего дослужиться в армии до младшего сержанта. А командиром второго стал староста Хмелёв, ефрейтор в запасе. Возглавлять же весь взвод поручили старосте первой группы Семукову, дослужившемуся в армии до старшего сержанта. А шефство над всем взводом взял на себя подполковник Поздняев, преподаватель военной кафедры. И первое, что тот сделал, заставил всех подстричься. Не каждому хотелось укорачивать свои битловские причёски. Новиков тоже носил гриву до плеч, но перед поездкой в колхоз подстригся под свою любимую канадку, и вовсе не потому, что об этом попросила при последней встрече Веткина-Суходолова, нет, просто самому надоело мыть и расчёсывать свои патлы. Но и он к тому времени порядочно зарос, как посчитал Поздняев. Ребята, конечно, завозмущались такой командой.

– Мы же не солдаты, мы студенты! – стали доказывать командиру.

– Да, вы студенты, – согласился Поздняев. – Но это там, на факультете. А здесь вы курсанты военной кафедры. Так что обязаны исполнять воинские уставы.

– А не в одном уставе не записано, что курсанты должны стричься под нулёвку, – парировали более опытные парни.

– Вас никто и не заставляет стричься под нулёвку, – стоял на своём начальник курса. – А насчёт устава так я вам скажу. Там записано, что каждый воин должен содержать себя в опрятном состоянии. А это касается и причёски. Вам ясно?

Дружного ответа он не услышал от своих подчинённых.

– Неясно. Ладно, давайте поступим следующим образом. Сегодня вы занимаетесь в таком виде, а на следующее занятие приходите все в надлежащем состоянии. Теперь ясно?

– Ясно, – как-то не особо охотно ответили курсанты.

На следующее занятие, конечно, кое-кто подравнял свою причёску, но не все. Когда взвод выстроился в коридоре кафедры, Поздняев поздоровался:
– Здравствуйте, товарищи курсанты!

– Здрав желам тов попол… – послышался неразборчивый разнобой в ответ.

Командир и руку опустил от козырька.

– Да. И это вы не умеете, – вздохнул Поздняев. – Вы же, извиняюсь за выражение, филологи, и так отвечаете на приветствие командира.

– И журналисты, – добавил кто-то в строю.

– Тем более должны отвечать чётко и ясно! Вам ясно?

– Ясно, товарищ подполковник, – ответили недружно курсанты.

А их главный командир уже начал осматривать причёски и отправлять стричься тех, у кого те не соответствовали воинским понятиям.

Десятое это число. Прошёл ровно год, как умерла Майка. Вроде много времени минуло, но боль всё не утихает. В первой группе, конечно, все помнили об этом трагическом событии, поэтому решили навестить сначала родителей, ведь у её матери день рождения, а потом сходить и на кладбище. Пошли вшестером: комсорг Васильцова, новый профорг группы Наталья Волокова, которую Новиков уговорил занять эту должность после своего избрания председателем профбюро, ещё три девушки, из ребят только Сергей с ними и отправился. Поздравили мать, хотя как-то странно выглядело это поздравление – женщина плакала, слушая слова утешения, и лишь кивала головой, не в силах что-либо сказать в ответ. Отец держался более стойко, поддерживал разговор с ребятами, а потом они вместе с ними и отправились на могилу Красновской. Отец взял с собой маленькую ёлочку, которую и поставил на последнее прибежище дочери – скоро ведь Новый год. Погода стояла мерзкая, шёл дождь со снегом, как и год назад. Девчонки плакали, мужики крепились, хоть горький комок так и подкатывал к горлу. О, как это всё страшно и непонятно! Ушли, понурые, с кладбища и разъехались по своим углам. Живые должны жить. Живые должны влюбляться и смеяться за тех, кого уже не вернёшь. Это правда, жестокая правда нашего бытия.

Новиков направился к себе в общежитие. Настроение, конечно, было не из лучших. В комнате сидели два Ибрагима. Сергей буркнул что-то себе под нос, когда закрыл дверь. Ребята подняли на него глаза.

– Как жизнь? – спросил Ибрагим Маленький.

– Жизнь? – посмотрел на него Сергей и криво усмехнулся. – Жизнь… Да как у огурца. Сегодня в руках, а завтра в жопе.

Те с удивлением посмотрели на своего соседа по комнате.

– Ничего, ребята, это я так сказал, – немного смутился Новиков. – Нормальная жизнь. Бьёт ключом. И всё по голове.

– Тебе кто-то настроение испортил? – спросил Ибрагим Большой.

– Вот жизнь и испортила, – вздохнул Сергей и лёг на кровать, закрыл глаза.

Ребята уткнулись опять в учебники и словари, стали о чём-то тихо переговариваться на своём языке.

– Вы чего там шепчетесь? – спросил Новиков. – Заговор против меня устраиваете? – Поднялся с кровати, заходил по комнате.

– Ты, наверное, с девушкой своей поругался? – предположил Ибрагим, что поменьше.

– С чего ты взял? – уставился на него Сергей. – Нет, не ругался.

– А чего такой сердитый?

– Я же говорю, жизнь достала.

– Достала? Чего достала? – не понял собеседник.

– Как бы тебе это объяснить? – задумался тот. – Ну, ударила по одному месту. И сильно!

– По жопе? – рассмеялся Ибрагим Маленький.

– Ой, ребята, такого слова нет в словарях.

– Нет. Мы проверили, – подтвердил сосед. – Но ты же сам сказал. Как же тогда? Жопа есть, а слова в словаре нет?

– Да не очень хорошее это слово, ребята. Вот его в словаре и нет, – усмехнулся Сергей. – И лучше его вам не запоминать.
 
Да разве его не запомнишь, если несколько раз оно уже прозвучало? А его же предупреждали перед вселением, чтобы плохим делам и словам арабов не учил. Да он их этому и не учил, они и так давно уже всё знали, ещё на курсах русского языка познали все его великие прелести.

Посидели, помолчали, и вдруг Ибрагим Маленький заявил:
– Несчастливый ты человек, Сергей.

– Это почему же? – аж подскочил с кровати тот.

– У Володи Борисова девушка – немка, – начал спокойно объяснять Ибрагим. – У нас с ним, – показал на земляка, – русские девушки. А тебе не повезло. Ты русский, и девушка у тебя русская.

– Ну и что? – никак не мог понять Новиков.

– А то, что ты это – не интернационалист. Не укрепляешь связи между народами, – на полном серьёзе закончил араб.

Сергей долго смотрел на него, всё никак не мог понять, шутит тот или нет. Действительно, Володька гулял с немкой, жили в общежитии такие девушки, и арабы западали на русских, так как ихней национальности женских особей не наблюдалось в университете. Смотрел, смотрел на ребят, а потом не выдержал и рассмеялся.

– А ты прав, Ибрагим, видимо, я не интернационалист. Но ничего, я ещё исправлюсь. Буду с вами эти самые связи укреплять.

Теперь настала очередь удивляться Ибрагимам. Они переглянулись между собой и забеспокоились, на что этот русский намекает?

– Ты чего имеешь в виду? – спросил молчавший всё почти время Большой.

– А что имею, то и введу, – опять рассмеялся Сергей.

Соседи по комнате ничего не могли понять, как-то плохо до них русский язык ещё доходил.

– Ладно, вы не беспокойтесь, ребята, – начал успокаивать арабов Новиков. – Я человек мирный, к тому же нормальной сексуальной ориентации. А укреплять связи мы с вами будем за рюмочкой чая.

– Что, что? – спросили разом Ибрагимы.

– Ох, ребята, ребята, учить и учить ещё вам русский язык, – вздохнул Сергей. – Я говорю, а не ударить ли нам по стаканчику пива.

– Ударить по стаканчику? – опять не поняли те.

– Всё, – поднял руки вверх сосед. – Молчу, – и сел на кровать.

– А что ты всё-таки насчёт стаканчика пива сказал? – заинтересовался Ибрагим Маленький.

– Пива? – почесал затылок Новиков. – Я говорю, не сбегать ли мне за пивком в нашу яму, а то что-то сегодня больно тяжёлый день был. Вы как к пиву относитесь? – спросил и усмехнулся.

Знал, конечно, что ребята всегда положительно относятся к такому благородному напитку, как и к другим, более крепким, но никогда не злоупотребляют этим делом. И закусить любят хорошо, колбасой и мясом не брезгуют, даже свининкой балуются, несмотря на то, что вроде приехали из мусульманской страны, но были-то они, по их утверждению, атеисты, так что всё шло своим чередом. Новиков взял трёхлитровую банку, опустил её в авоську, начал надевать пальто.

– Тебе денег дать? – спросил Ибрагим Большой.

– Да нет, есть у меня, – отказался Сергей. – На пиво хватит.

Чего там, действительно, полная банка пива всего-то полтора рубля стоит.

– Тогда мы чего-нибудь поесть приготовим, – согласился сосед.

– Приготовьте. Больно мне ваш хомос понравился, – усмехнулся Новиков.

– Можно и хомос, – опять согласился Ибрагим. – Только его долго готовить.

– Да и за пивом очередь бывает, – отозвался Сергей. – Так что можете и успеть.

Пивной ларёк находился совсем рядом с общежитием. Только вышел за ворота, спустился в балку, и вот он во всей своей прелести. Летом это место, наречённое в студенческой среде Ямой, находилось-то оно действительно на самом дне балки, гудело как рой пчелиный: шум, гам и дым столбом табачный. Сюда стекались со всей округи и мужики-работяги, и бездельники-ханырики, не обходили его стороной и студентики-интеллигентики. А сейчас было тихо, но пиво продавали, несмотря даже на нелётную погоду. Поэтому со своей задачей Сергей быстро справился, вернулся в комнату, когда ребята только картошку закончили чистить. Поставили её варить на кухне, а сами стали пиво попивать да беседы вести. А когда баллон опустел, и хомос подоспел, им и поужинали и спать улеглись довольные.

Как-то незаметно впереди и сессия забрезжила, стала вносить беспокойство почти во всех студентов. Хотя чего там, всего один экзамен и несколько зачётов досессионных и пару экзаменов и зачётов в сессию. Чего их не сдать? Вот тот же зачёт по фотоделу? Да запросто! На зачёт по этому предмету нужно было принести две-три фотографии. Всего лишь. Те, у кого были аппараты, сделали классные этюды и хотели блеснуть своим мастерством, притащив по десятку фотографий. Ребята с интересом их просмотрели и взяли по парочке себе на память. Это те, у которых аппаратов не было. А у которых были, только сильно возмущались таким нахальством своих коллег. Но последним-то что оставалось делать? На зачёт ведь без фотографий не пойдёшь. Новиков, правда, ещё заранее побеспокоился по данному поводу, попросил у одного фотомастера несколько экземпляров его трудов. Тот согласился, дал прекрасные фотоэтюды, прямо хоть на выставку, но в обмен предложил Сергею подарить “Любитель”, что был у парня. На том и сошлись, пообещал Новиков привезти с каникул свой фотоаппарат, а слово своё тот всегда держал. Так что к зачёту по фотоделу вся первая группа была вполне готова, впрочем, как и вторая.

Матишев прямо нарадоваться не мог, рассматривая представленные ему работы. Некоторые, правда, были далеко не первой свежести, хоть и без пыли, но слегка помятые. Глядя на них, преподаватель только кисло улыбался. Посмотрел, посмотрел, повздыхал, повздыхал да и стал ставить всем зачёты. А куда ж деваться? Формальности должны быть соблюдены в первую очередь.

Посложнее оказалось с марксистско-ленинской философией, но и её, в общем-то, успешно сдали, правда, не все и не с первого раза. У таких асов идеологического фронта, как Афонов, Барабанщикова, Васильцова и иже с ними, получилось сразу и на отлично. У других, хоть и сразу, но чуть с меньшей оценкой. Но четвёрка – это твёрдая цифра, на ней держаться можно, потому как обычную стипендию давали с ней, на повышенную, конечно, она не тянула. Ну да и Бог с ней с этой повышенной стипендией с разницей в пять рублей! И сорок рублей нормальная сумма. Новиков так и считал, здорово вверх не рвался, шёл на обычную стипендию, хотя завидки слегка брали за живое. А чем он хуже того же Афонова, думал про себя. Может ведь и он на повышенную потянуть, если сильно захочет. Но пока сильно не хотел, да и эта общественная нагрузка давала здорово о себе знать. Столько она времени отнимала, что просто жуть! Но куда деваться, раз сам взялся за неё. Надо тянуть лямку, вот он и тянул. А к экзаменам относился уже гораздо проще, чем на первом курсе, опыт же появился.

– Что экзамены? Игра, – говорил друзьям. – А сессия вообще театр, и студенты в нём актёры. Вот и надо играть по-умелому.

А как по-умелому, никому не говорил, ведь секреты мастерства особо не выдаются, и они у каждого свои. Про себя-то знал. Прежде всего надо понравиться преподавателю, слушать его лекции, причём очень внимательно, или не очень внимательно, но делать вид, что внимательно, это уж как получится. Ну и отвечать на семинарах, пусть нечасто, но по-умному, и не так, как Агеева: “с объективной точки зрения, с субъективной точки”, воду на мельницу лить-то нечего, её и так везде хватает. Ну и выглядеть всегда следует прекрасно. Что там приметы? Не стричься и не бриться перед экзаменом? Может, ещё и не умываться и зубы не чистить перед ним? Прийти на испытание заспанным и вонючим? Да ерунда всё это! Какому же преподавателю понравится такой субъект, от которого несёт за версту дымным перегаром и остатками ужина в гнилых зубах? Нет, не правы те предсказатели, которые утверждают, что ничего нового в твоём облике не должно появляться накануне решающего дня. Не правы они.

Новиков с Чайкой решили на себе доказать это утверждение и перед самыми испытаниями оба постриглись, приоделись, как смогли, и пошли сдавать досессионные. Зачёт по фотоделу, то пустяк. Сдали оба без проблем. А вот экзамен по зарубежке сдать досрочно не каждый решился бы. А они пошли и сдали на четвёрки, больше им и не надо было. А потом сразу же укатили на новогодние каникулы к её родителям. Так что приметы – это хорошо, но верить им не всегда полезно. И главное – играть, по-умному играть на сессии.

Эти пять дней до и после Нового года всё как-то сразу перевернули. Вроде до этого всё шло своим чередом: занятия, профсоюзные дела, недолгие встречи с Чайкой – на долгие времени совсем не оставалось, просмотр фильмов… А тут целых пять дней и ночей без всей этой суматошной суеты, без зачётов и экзаменов, без кино даже, только обильные застолья – праздник всё-таки, гулянки по зимнему городу, бесшабашные ночи вдвоём.

Новый год встречали в компании со школьными друзьями Ларисы в доме у одной из подруг. Было шумно и весело, сидели, пили, пели, веселились, бегали с бенгальскими огнями по улицам, к утру только угомонились, кто ушёл домой, что жил поближе, кто там же и спать улёгся, Сергей с Ларисой так и сделали, а уже около десяти часов снова уселись за стол и гуляли до вечера. Потом стали расходиться.

Родителей дома не оказалось – ушли гулять куда-то к друзьям с ночёвкой, Юля уехала к родственникам, так что студенты были предоставлены сами себе. Никогда им ещё не было так хорошо вдвоём, хотя ничего недозволенного они себе и не позволяли, просто им было легко, тепло и уютно быть вдвоём, целоваться и обниматься без опаски, что кто-то заметит и что-то скажет. А как расстались, парень так и сник. Ехал в электричке в каком-то туманном состоянии. Очень хотелось спать или даже забыться, уйти в какую-нибудь недействительность, но ничего не получалось, даже сон не шёл. Почему? Не мог сразу и понять. Но потом… глаза, её глаза стали смотреть на него с каким-то жалобным видом и непонятным укором. Они как бы жалели и спрашивали, что же дальше? А что дальше, он и сам не знал, потому как и сам ничего не мог понять, что с ним творилось. А они, её глаза, разве могут что понять и узнать? Да и что они могут узнать? То, что есть под руками, под рубашкой, а там, что в душе творится, разве они смогут понять?

– Поймут – не поймут? Уйдут – не уйдут? – начал шептать. – К чёрту эту ромашку! – ругнулся.

“Но что делать? Что? Пустить всё на ход течения, сложить руки и ждать? А чего ждать? И вообще, что всё-таки произошло?”

Её глаза куда-то ушли, но беспокойство не оставляло, даже стало как-то страшнее. Почему? Опять пустился в размышления.

У Сергея, как только он встретился с Ларисой, появилась цель – сделать из этой школьницы, пусть формально и студентки уже, хорошую современную женщину во всех отношениях. И изо дня в день он упорно шёл к этой цели. И она заметно изменилась, она просто расцвела! Она радовалась каждому часу жизни. Она тонула в его объятьях, она была полна чего-то необъяснимого, нежного и трепетного. До этого она жила в каком-то замкнутом мирке, где словно не существовало посторонних, потому как бы её никто и не замечал. И вдруг в этот мирок вошёл он, и всё сразу перевернул, и сам успокоился около неё, окунулся в чистую доброту, невинную ласку и искреннюю наивность. И ему вдруг показалось, что он нашёл то, к чему всё время стремился, то, чего искал всю жизнь, то, во что хотел верить. И что теперь? Почему так невыносимо тревожно на душе? Неужели он ошибся?

Да, какой-то цели он достиг. Она стала заметной девушкой. На неё глядят с завистью подруги, не пропускают без внимания парни. Она это всё видит. Ей это, как и любой другой женщине, нравится. Но разве она виновата в этом? Разве это так плохо нравиться другим? Нет, конечно же, нет. Но не это и главное. Главное то, что она ещё очень молода, что она ещё не всё до конца осознаёт. Но она скоро всё поймёт, она выйдет из своего уединённого уголка, и что тогда? Оставит в стороне тех, кто помог ей выйти быстрее из него? Ведь её не будут уже удовлетворять сегодняшние успехи, ей захочется большего. И что тогда произойдёт? Что победит: разум или глупость? А глупость ведь бывает двух видов: осознанная и неосознанная. Какая из них страшнее? Да, собственно, какая разница: глупость она и есть глупость.

“Что же делать? Что? Не могу понять. Но скоро я должен всё понять, ведь уже сейчас начинаю чувствовать охватывающую острую пустоту”.

От охватившего его беспокойства Сергей даже застонал, и тут в голову ударили последние слова, точнее – крики матери, её матери, когда он уже собирался уходить от них:
– Хоть под кустом! Хоть под забором! Но только не на моих кроватях!

Конечно, эти слова были брошены ей, её дочери, но брошены так, чтобы он всё слышал. Он и слышал. И не мог понять, что это за глупости такие изрекают уста её матери. До чего же это всё глупо и пошло! Но ведь у них всё пока чисто и наивно, но это ведь пока. Но, может, мать-то и права, предостерегая так дочь от необдуманного шага? И всё равно глупо вставлять палки в колёса летящего вперёд поезда.

“Но что же делать? Что?!”

Решение пришло как бы само собой – надо взять Гульку с собой на каникулы, нет, вовсе не жениться поехать с ней, а просто показать родителям. Жениться Сергей пока и не собирался, не хотел брать на себя такую обузу, потому как не мог её потянуть, так считал. Но поехать в Ёлнать вместе со своей девушкой очень хотелось. Он ей и предложил это.

– Ты хочешь взять меня с собой? – очень удивилась и смутилась Чайка.

– Да. А что?

– А ты всех своих девушек к себе приглашаешь? – спросила та.

– Ты что? – испугался даже Новиков. – Разве можно всех пригласить? – засмеялся тихо. Девушка на его шутку даже не улыбнулась. – Ты первая будешь, – добавил серьёзно.

– Так я тебе и поверила.

– Дело, конечно, твоё, но… – не стал дальше ничего говорить и задумался.

Действительно, он её первую к себе пригласил. У него, конечно, девушек было много, и не одна из них прошла через его “кабинет”, как он называл свою боковушку в ёлнатском доме. Но то девушки были или местные, или приезжали к своим родственникам. Надежду Веткину, правда, Сергей приглашал к себе, но ведь и она жила у родных, а не у него. Вот и выходит, что Гульку он первую из своих девушек пригласил к себе: хоть верь, хоть не верь.

А той тоже было над чем подумать. Не так ведь просто – взять и поехать в гости к своему парню. Она, конечно, сразу загорелась этой идеей. Но желание – это одно, а его исполнение – совсем другое. Главное, что скажут родители: и её, и его. С этого она и начала.

– Я не знаю, как моя мама отреагирует, – проговорила тихо, об отце ничего не сказала, знала, что в доме верховодит мать.

– А что мама? Ты уже почти взрослый человек. Тебе ведь скоро восемнадцать стукнет, – убедительно заявил Сергей. – Ты уже сама вольна принимать решения. А каникулы на то студентам и даются, чтобы поколесить по свету.

– А что твои родители скажут, когда я заявлюсь? – живо поинтересовалась та.

– Что скажут? Что скажут… – опять задумался парень.

Он как-то об этом и не подумал, предлагая поездку девушке. А подумать бы стоило. Мать, понятное дело, слова против не скажет, давно она уже поговаривала о невесте сыну. А чем Чайка не подходит в невесты? Да она почти полностью совпадает с теми пожеланиями матери, какие та высказывала сыну раньше. Лариса высокая и стройная девушка, русоволосая и светлоглазая, ихнюю породу русаков не испортит. Вот только моргает часто, нервишки не совсем в порядке. Но это не беда. Поэтому матери она должна понравиться. А вот отцу… Что скажет отец на такое явление сына с невестой? Это вопрос, большой вопрос. Отец – мужик суровый, сын его всегда побаивался, да и сейчас, когда совсем стал взрослым, тоже некоторый трепет испытывал перед ним. Но решил так: раз мать одобрит сына, то и отец с ней согласится.
 
– Нормально всё будет, ты не беспокойся, – убедил девушку.

И та в этот же день поехала домой, переговорила с родителями. Они, хоть и с небольшой охотой, но согласились отпустить дочь в столь дальнюю поездку. До этого она никуда особо и не ездила, а тут за две с лишним тысячи километров ехать в какую-то дальнюю деревню на севере... Это не так и просто. Но, раз согласились, значит, согласились. Теперь у молодых людей оставалось одно – успешно сдать сессию. Но это дело привычное, надо только хорошо подготовиться. Вот они и готовились. А Сергей всё-таки для верности написал в письме домой, что, вполне возможно, приедет на каникулы не один, а с девушкой. Сюрпризы – это, конечно, хорошо, но лучше подстраховаться. И правильно сделал.

Но сначала надо было всё же определиться с сессией. Готовились оба усердно, но порознь: девушка дома, а парень в основном в библиотеке. Дома, конечно, хорошо: и об обеде не надо беспокоиться, и никто особо не отвлекает – закрылась себе в комнате и сиди с учебником наедине. А в общежитии разве уединишься? Никто не даст этого сделать, хотя и у всех почти сессия, но у каждого есть какая-то своя причина, чтобы обратиться к соседу или за подсказкой, или за советом. А если ты ещё и общественный деятель, типа председателя профбюро, то уж к тебе чуть ли не очередь занимают, чтобы выяснить те или иные житейские проблемы. А то и шутку кто-нибудь какую отмочит. Женя Холодов как-то заскочил к нему в комнату сигаретку спросить. Новиков, естественно, отказал, так как не курил, а только баловался иногда и сигарет у себя никогда не держал. Других ребят в комнате не оказалось.

– Не охота идти, но, видимо, придётся, – разочаровался друг. – Не составишь компанию? – предложил.

– Да как-то не особо хочется, – потянул Сергей. – И погода не совсем лётная.

– Да пошли прогуляемся, – стал уговаривать тот. – Хоть воздухом подышим.

– Ладно, уговорил, пошли погуляем, – согласился всё же Новиков и стал одеваться. – А ты чего стоишь? Иди одевайся и пойдём.

– А я так пойду, – отмахнулся Евгений.

– Так? – искренне удивился друг и очень внимательно посмотрел на того.

Холодов стоял перед ним в одном домашнем халате и в тапочках на босу ногу.

– А что тебе не нравится? – без удивления спросил Евгений.

– Ладно, ничего, пошли, – уже с интересом засобирался Сергей, размышляя про себя, далеко ли тот пройдёт в таком виде на морозе по городским улицам, где полно людей, и милиция тоже иногда присутствует.

Вышли из общежития, свернули на проспект Октября, двинулись в сторону улицы Ленина. Холодов бодро вышагивал по тротуару, слегка поскальзывая тапочками по примятому снегу, не обращая никакого внимания на останавливающихся прохожих. Новиков шёл чуть поодаль и только усмехался: “Ну, Женька даёт!” А тот спокойно шёл и шёл. Прошли гостиницу “Турист”, свернули за угол и стали обходить магазины в поисках любимых им сигарет. Обошли несколько ларьков, но нашли, купил Холодов, что искал, и двинулись в обратную сторону. И хоть бы что! Евгений даже не замёрз, или просто вида не подавал, что озяб. Никакой милиционер их не остановил. А что, собственно, тут такого? Ну, перепутал человек времена года, подумал, что лето, а он идёт на пляж. Что тут скажешь? Ничего. Правда, некоторые бабки крутили пальцами около виска при его виде. Но это уж их дела, не Евгения. А они с другом так и вернулись в общежитие и там уж расхохотались от души. Хохмач, этот Женька! И какая уж тут учёба. Но учить-то надо. Холодов, кстати, не больно налегал на учебники, отчего и страдал иногда, а Новиков всегда относился по-серьёзному к учёбе.

Вот почему Сергей и убегал с утра пораньше в университетскую библиотеку, что на Пушкинской. Но и там не всегда удавалось полностью отдаться необходимому делу. Опять же за советами подходили к нему, за справками разными. Не откажешь же коллегам. Отвечал, помогал, рассказывал. Да и погода ещё отвлекала. Зима всё-таки шла, в голову стихи так и лезли.

Снег идёт,
Белым саваном на порог
Снег идёт…

Что тут поделаешь? Упрёшь голову на руки и витаешь где-то в облаках. Вот так и готовишься к экзаменам. Но, худо-бедно, подготовился Новиков и сдал всё нормально, как и Чайка. А остальные... В группе оказалось двенадцать хвостистов. Ничего себе, подготовились к сессии ребята! И отличников стало меньше. Агеева съехала на четвёрки. Ну, это понятно. Держались твёрдо на высшем уровне только Афонов и Васильцова. Они молодцы. Марку держат.  Не то что остальные. Вот им Новиков и посоветовал на каникулах надёжными справками обзавестись, чтобы стипендию можно было выбить, а иных и в общежитие поселить. С чистой совестью и расстался со своими подопечными членами профсоюза. Только не со всеми, одного прихватил с собой, как и задумал. Но никто почти в группе об этом не знал, только Холодову перед самым отъездом сообщил на ушко:
– Под пистолетом скажу: мы едем на каникулы вдвоём.

– С кем? С Гулькой? – сразу догадался тот. – А что, нормально. Гулька – уютная женщина, – и усмехнулся.

Сергей не понял, почему Евгений так сказал, но выяснять не стал, подумал, что, наверное, из-за того, что живёт недалеко от Ростова и квартира у них новая. Так и расстались.

Ехали в Ивановскую область, конечно, поездами. Из Ростова до Москвы в плацкартном вагоне, а дальше предстояло ещё взять билеты. С Казанского сразу и направились на Ярославский вокзал, а там у касс столпотворение. Но деваться некуда, встали в две очереди и начали по чуть-чуть продвигаться вперёд. Через пару часиков очередь быстрее подошла у Сергея, он взял билеты, но только в общий вагон, как и всегда. Ладно, ему это дело привычное – постоянно ездил домой в набитом до отказа вагоне, а вот девушке ещё предстояло испытать на себе такое удовольствие. Но это ещё предстояло впереди, а день надо было где-то убить, вот и они, сдав вещи в камеру хранения, двинулись по столичным магазинам в поисках подарков родственникам, да и себе кое-что прикупить.
Здесь, в гумах и цумах, было, конечно, что выбрать, не то, что в Ростове, а уж тем более в Таганроге. Вот и стали выбирать. Ларисе очень понравилось одно пальто: велюровое, синее, правда, лёгкое, для весны или осени, но зато импортное, венгерское. Как же его не купить? Тем более, что родители денег на дорогу и подарки выделили. Она его и купила и была безмерно счастлива. Настала очередь родственникам друга подарки выбирать. Это дело посложнее оказалось. Думали, думали, ходили, ходили и ничего долго не могли выбрать. Но потом махнули рукой, купили матери тёплую кофту, отцу электрическую бритву, сестрёнке коробку конфет, а зятю бутылку коньяка. Конфет ещё и себе взяли, на дорогу и на стол, но уже на развес и разных. Погуляли ещё по Москве, сходили пару раз в кино, пообедали и поужинали заодно во встретившейся на пути столовой и направились на вокзал. Надо было пораньше прийти, чтобы встать поближе к двери вагона, заскочить внутрь в числе первых пассажиров и занять хотя бы одну вторую полку, “лежачую” полку, так как на нижней можно было только сидеть, тесно прижавшись друг к другу.
Вдвоём такую задачу оказалось выполнить проще. Вещи крупные Сергей оставил девушке, сам только взял небольшую авоську с разной мелочёвкой и ринулся на штурм вагона. И ему удалось занять одну вторую полку для своей девушки, которую потом и привёл в переполненный вагон. А потом шум, гам, отправление поезда, проверка билетов, устройство на ночлег. Успокоились все только где-то около полуночи, хотя и тронулись в путь в половине одиннадцатого. Лариса забралась на вторую полку, кое-как улеглась на ней, стала засыпать, предложив перед сном поменяться местами с Сергеем, чтобы и тот смог хоть немного поспать, вытянув ноги. Но куда там, она так намаялась, гуляя по столице, что провалилась словно в яму, и даже жёсткая полка без матраса – не полагалось постельных принадлежностей в общем вагоне, не мешала крепкому сну. Да и парень, скрючившись между остальными бедолагами, отключился в один миг и проснулся только тогда, когда паровоз, пыхтя и дёрнувшись, потянул состав от вокзала Иванова.
 
Встал, размял застывшие косточки, сходил в туалет, умылся и стал вглядываться в медленно плывущую за окном темноту. В вагоне заметно поубавилось народу, многие вышли в областном центре, остальные или додрёмывали, или тихо беседовали друг с другом о житье-бытье, а кто и бублики жевал столичные. Сергею тоже захотелось чем-нибудь перекусить, но вещи лежали на третьей полке, тянуться за ними высоко, и можно разбудить девушку, поэтому не стал ничего доставать, сидел и думал. Беспокоила его, конечно, одна мысль: как же родители встретят их вдвоём? Успокаивал себя, что всё будет нормально.
 
Ларису разбудил где-то за полчаса до прихода поезда в Кинешму. Та только и успела хоть немного привести себя в порядок после сна. А потом бегом в кассу за билетами на автобус, по той же самой схеме, что и в Москве, девушка осталась с вещами, а парень оказался в числе первых в очереди и купил их на ближайший рейс на Юрьевец.

Автобус был холодный и ехал медленно по старой каменной дороге, новую асфальтированную только ещё начинали строить, но это летом, а зимой всё стояло. Поэтому было время посмотреть за окно сквозь протёртую варежкой дырочку на заиндевелом стекле. Ели и сосны утопали в снегу, белизна под утренним солнцем так и резала глаза. Сергей так разволновался то ли от вида этой непревзойдённой красоты русского зимнего леса, по которому сильно соскучился, то ли от мыслей о предстоящей встрече, что даже закашлялся.

– Ты простыл? – забеспокоилась девушка.

– Да нет, просто волнуюсь, – честно признался.

– Я тоже, – вздохнула она. – А вдруг меня не пустят? – спросила, и даже испарина на её носу выступила.

– Ты что? Меня пустят, значит, и тебя пустят, – уверенно заявил тот.

Оба и успокоились, стали смотреть за окно. Так часа за полтора и добрались до села Ёлнать, сразу же по наезженной санями дороге пошли по улице к дому Новиковых.

Остановились перед утопающей в сугробе снега открытой калиткой. Пойти дальше к крыльцу словно сил не хватило, разволновались оба всё-таки порядком. Но малость постояли, успокоились и вошли во дворик по откиданной от снега дорожке. Сергей дёрнул за ручку двери крыльца – она была заперта. Нажал на кнопку звонка – никто не отозвался.

– Дома никого нет, – сделал правильный вывод. – На работе все.

А все – это мать да отец, сестра жила в соседнем селе с мужем. Конечно, их здесь ждали, но сын не сообщил точно, когда именно приедет домой, вот и оказалось всё запертым.

– Ничего, мы знаем секреты этого дома, – усмехнулся парень. – Ты постой здесь, а я сейчас всё открою.

Знал сын, где родители прячут ключ от двери, поэтому быстро его нашёл, отпер дверь, и они вошли в дом. В кухне всё было чисто и прибрано, заглянули в комнату – в глаза сразу бросились новые сервант и диван.

– Готовились мои старички, – усмехнулся довольно парень. – Прибрались как следует и мебель приобрели. Так что ждут нас.

– И где же они? – спросила тихо девушка.

– На работе. Мать в школе, отец в магазине. Сходим к ним?

– Я не знаю, – растерялась Лариса. – Может, потом.

Она всё-таки сильно побаивалась предстоящей встречи с родителями своего парня. Понятное дело.

– Ладно, потом так потом, – согласился тот. – А сейчас мы малость перекусим, встанем на лыжи и погоним к сестре в Михайлово. Хочешь?

– Я не знаю, – робко ответила та.

– Раз не знаешь, значит, согласна, – сделал вывод Сергей и стал собирать на стол.

Нарезал хлеба, с крыльца принёс свиной окорок, который отец сам делал, отрезал от него несколько больших ломтей, огурцов ещё солёных достал и грибов.

– Может, по рюмашечке самогона дёрнем за наш приезд? – предложил.

– Я никогда самогон не пила, – призналась девушка.

– Вот сейчас и попробуешь.

Достал из буфета бутылку, потом рюмки, налил в них.

– Ну, давай за нас с тобой, и чтоб ты ничего не боялась. Всё будет хорошо.

– Давай, – подняла рюмку Лариса.

Чокнулись, стали пить. Сергей почти залпом, а она сделала несколько глотков и закашлялась.

– Ого, какой крепкий, – еле выговорила, вытирая ладонью рот.

– Да, он такой, – рассмеялся парень. – Отец для себя немного делает. Но ты давай закусывай, силы тебе сейчас потребуются.

Перекусили, стали собираться на лыжную прогулку. Сергею что, у него лыжный костюм всегда наготове: китель да брюки речника висели в светёлке на чердаке, валенки – на верёвке под крышей, а вот во что одеть девушку, был вопрос. С собой она, конечно, для таких прогулок ничего не взяла. И стал парень искать и думать. Выбирать-то было из чего, тут, на чердаке, столько всего висело и лежало, что можно снарядить в поход десяток подобных лыжниц. Вот он и выбрал: из своего гардероба старые фланелевые шаровары, а из материного – вишневого цвета кофту, шерстяной платок, валенки и короткую серую доху ещё военных времён. Оделась Лариса во всё это, осмотрелась и спросила:
– Ну, как я выгляжу?

– Нормально, – ответил тот, чтобы не разочаровать свою подругу.

Выглядела та, конечно, не ахти как спортивно и модно. Эта доха была вся какая-то вылезшая, а нижняя пуговица-шарик болталась на длинной верёвочке. Нет, что-то в таком наряде не очень смотрелась девушка, поэтому пришлось сменить доху на его старый ватник, в котором Сергей с горок катался ещё в школьные времена. Он как раз был ей в пору. Опять, конечно, всё оказалось не ахти, но зато в такой одежде было тепло и на лыжах идти легче. А лыжи лежали на сеннице, никто их никуда не дел оттуда после отъезда сына из родного дома. Достал он две пары лыж и палок, протёр всё варежкой, проверил крепления, что сам делал когда-то, ремни были крепкими, и стал сначала прилаживать их к валенкам девушки, а потом и к своим. Всё получилось как нельзя лучше.

– Ну что, пошли? – спросил, улыбнувшись.

– Пошли, – согласилась та. – А как?

– Как? Да вот так, – показал, как надо двигаться. – А ты что, на лыжах ни разу не ходила?

– Нет, у нас и лыж никогда не было, – призналась та. – И снег редко выпадает. Ты же знаешь.

– Знаю, – вздохнул Сергей. – Ладно, будем учиться ходить на лыжах. Это, собственно, как и пешком, только надо дальше ноги выдвигать и палками отталкиваться. Смотри, ещё раз показываю. Иди за мной по следу.

Девушка и пошла, хотя и не так умело и быстро, как парень, но пошла за ним. Можно, конечно, было идти по наезженной дороге, там легче, но лыжи будут разъезжаться, к тому же, какой-никакой, а транспорт по ней движется, опасно всё-таки, и люди ходят. В своём селе его многие знали, будут спрашивать, что да как, да кто такая идёт рядом. Не будешь же всем объяснять, что невеста это, привёз с собой на каникулы. Вот и решил двигаться по реке – там свободнее и народу никого, кроме отдельных рыбаков, а им дела до лыжников никакого нет, лишь бы ерши да окуни брали на мормышку. Но по одной улицей всё же пришлось пройти.

От бани прошли через заснеженный лужок и вошли в проулок, где дом Пазниных стоял. Никого не встретили, только когда проходили мимо этого дома, мелькнуло в окне лицо Елены, Сергей даже взгляд её какой-то обиженный поймал. Но тут же занавеска на окне задёрнулась, и никто больше на них не смотрел. Вышли на горку – надо было съезжать вниз, парень подождал лыжницу.

– Ну как, нормально? – поинтересовался.

– Нормально, – ответила та, смахивая варежкой капельки пота с носа.

– Жарко что ли? – рассмеялся.

– Да не холодно, – улыбнулась та.

– По лыжне ты уже научилась ходить, а теперь с горки покатаемся. Смотри, как это делается.

Парень оттолкнулся палками от пригорка и покатил вниз. Снег лежал ещё неукатанный, поэтому съехал медленно.

– Давай за мной! – крикнул снизу.

– А как? Я боюсь! – ответила испуганно та.

– А чего тут бояться? Если и упадёшь на снег, то не больно будет. Давай съезжай!

Но девушка не могла и с места сдвинуться – страх прямо сковал все движения. Парень начал уже психовать.

– Мы что, до ночи тут торчать будем?

Та ничего не отвечала, только стала шмыгать носом, готовая расплакаться. Пришлось ему подниматься наверх.

– Ну, чего ты боишься? – начал успокаивать девушку. – Горка-то совсем маленькая. Давай съезжай.

– Я боюсь.

– Тогда садись на задницу и так съезжай, – предложил Сергей.

Такой вариант ей больше понравился. Она села на лыжи, а он её подтолкнул сзади, и покатила Чайка вниз. А там уже поднялась сама, подождала парня, и пошли они следом друг за другом. Идти было, собственно, не так и далеко, всего километра три, да и снегу не так много лежало на льду реки, но без навыка хождения на лыжах для девушки весь этот поход оказался тяжёлым и сложным. Тем не менее, дотопали до соседнего села почти за час, и заснеженные и раскрасневшиеся ввалились в квартиру сестры. Ангелина просто обомлела при виде таких дорогих гостей, но сразу засуетилась, стала накрывать на стол, искоса поглядывая на будущую невесту брата, в чём не сомневалась уже.
В таком наряде, в какой её нарядил Сергей, девушка не очень, конечно, смотрелась и не особо понравилась хозяйке. Но ничего сестра не сказала, только поинтересовалась, как гости сдали сессию да как доехали сюда. Брат и отвечал, а Лариса сидела молча и всё никак не могла освоиться на новом месте. Но вскоре успокоилась и начала кое-что рассказывать о себе. Немного посидели, выпили, поели, и гости засобирались назад, нужно было возвращаться в Ёлнать, родители, наверное, заждались гостей. По знакомой лыжне дошли уже быстрее, а в гору поднимались, сняв лыжи. Вошли в дом, а там уже и стол накрыт, отец с матерью ждут. Стали знакомиться. Лариса сразу же переоделась и выглядела гораздо лучше, чем в гостях у сестры. И опять за стол и за разговоры. Отец после обеда ушёл на работу, а мать осталась, дети легли немного отдохнуть после дел праведных. Так и началось пребывание их в Ёлнати.

Незабываемое это было время! Сплошные каникулы любви. А, собственно, ничего особенного вроде и не случилось. Просто было море снега, море чистого, неудержимого, немного манящего, неповторимого и светлого чувства. Была рядом мама Серёжи, добрая и хорошая, несравнимая ни с кем, такая понятная и понимающая всё святая женщина. Был рядом и папа Серёжи, как всегда суровый, но уже только с виду, а так как-то даже по-детски простой и добрый, шагающий к своим шестидесяти годам через пропасти и трудности, падающий и поднимающийся, идущий вперёд человек. Была рядом сестра Ангелина, молодая и гордая, но уже заезженная серым бытом и семейными неурядицами женщина. Был рядом и Виктор, двоюродный брат из Рыбинска, до невозможности близкий Сергею молодой женатик, неудовлетворённый поведением тёщи и пытающийся направить свою супругу на путь истинный. Было ещё очень много дорогих и близких людей, добрых и приятных для общения. Но, главное, они, Сергей и Лариса, были вдвоём в этом мире, мире снега, мире зимы, русского и до боли прекрасного зимнего леса. Были они, был и целый мир нового, свежего, бодрящего воздуха милой Ёлнати. Всё было, и вот уже ничего нет, блуждают лишь одни воспоминания.
 
Перед самым отъездом Сергей решил поговорить с матерью наедине, очень уж хотелось узнать её мнение о своей девушке. Та как раз читала книгу в боковушке.

– Ну как, мам, тебе Лариса? – спросил прямо.

– Как? – задумалась та. – Девушка хорошая, высокая и стройная. Не то, что тот сорванец, что приезжала из Дзержинска.

– Мама! – вспыхнул сын. – О той не надо ничего говорить. То всё в прошлом.

– Вот и хорошо, что в прошлом. И забудь о ней.

– Да забыл я, забыл! – всё нервничал Сергей, хотя как там забудешь тот незабываемый август, да ещё здесь, в Ёлнати. – Ты лучше скажи что-нибудь о Ларисе. Она тебе понравилась?

– Хорошая девушка, – опять повторила та.

– Вот ты затвердила: хорошая да хорошая!

– А что ты хочешь услышать ещё? Главное, чтобы она нравилась тебе и вы любили друг друга. – Мать чуть подумала и добавила. – А она тебя, кажется, очень любит. Лариса ведь младше тебя?

– Да, на семь лет.

– Это хорошо. Будет за тобой идти, а не вперёд бежать.

– А причём здесь это? – не понял сын.

– Девушки выходят замуж. Идут за мужем, значит, рядом и вместе, – стала объяснять та. – И это хорошо. Тогда и лад будет в семье. А когда идут каждый сам по себе, тогда ничего путного не выйдет.

– Да я пока замуж, то есть жениться, ещё не собираюсь, – смутился Сергей.

– Это твоё дело. Тебе бы надо университет ещё закончить, да и ей тоже, – как бы поддержала мать. – А там смотрите сами. У вас ведь отношения далеко зашли, я вижу.

– Ну что ты, мама! – совсем сконфузился тот. – Спим мы порознь. Я с вами тут в комнате, а она там в боковушке.

– Я знаю. Но стены здесь больно тонкие. Всё слышно.

– Нет, мам. У нас пока всё честно и чисто. А там кто его знает.

– Ты уже человек взрослый. Тебе можно и жениться.

– На ней, мам? – перебил сын и рассмеялся.

– Смотри сам. Тебе ведь с ней жить.

Тут на кухню зашла Лариса, и этот разговор сам по себе прервался. Они вдвоём вышли и стали собираться в дорогу. Каникулы любви заканчивались.

По приезду в Ростов Сергей оставил вещи в камере хранения, взял только кое-какие подарки из деревни. А какие оттуда могут быть подарки? Хороший кусок окорока да сала свежезасоленого, вот, считай, и всё. Но в столице купили ещё конфет для матери и сестры. Лариса все вещи взяла с собой, у неё там было и новое пальто и ещё кое-что из белья, так что похвастаться перед родными было чем.

Приехали уже под вечер. Сергей как-то с опаской входил в дом, побаивался всё-таки матери после того разговора её с дочерью. И с порога сразу заявил всем:
– Вот привёз вашу дочь в целости и сохранности.

– А мы и не сомневались, – ответила мать радушно и сразу засуетилась на кухне.

А тут и отец после отдыха встал, Лариса и начала ему рассказывать о своей поездке в деревню. Восторгам её, конечно, не было предела. Отец слушал с улыбкой, кивал головой и усмехался. Даже Юля вышла из своей комнаты и стала слушать рассказ сестры, но только хмыкала как-то неопределённо и совсем не смотрела в сторону Сергея, уж больно лишним казался тот здесь в их доме. Мать тоже иногда выходила их кухни и прислушивалась к рассказу, но ненадолго, на плите шипело всё и кипело. Вскоре она пригласила всех к столу выпить и закусить за возвращение дочери домой.

– Нет, спасибо, – сразу отказалась Юля.

– Не пью, и не тянет, – произнёс свою любимую фразу отец и ушёл в спальню.

Так что свой приезд в Таганрог пришлось отмечать втроём. Ничего, отметили и втроём. Немного выпили и закусили. Дочь снова принялась рассказывать о том, как провела каникулы, теперь уже для матери, а гость с огромным удовольствием уплетал и борщ с мясом, и отбивные с картошкой. Так тут за столом и засиделись допоздна, потом улеглись спать, а с утра Лариса с Сергеем направились в университет.

Возвращение с каникул в alma mater как всегда было очень радостным и весёлым. Все целовались и обнимались друг с другом, наперебой рассказывали, как провели эти две недели, особенно старались те девушки, которым удалось куда-то съездить. Новиков с Чайкой в основном отмалчивались и только слушали других. Ребята кучковались как и обычно, но сходить пивка попить не предлагали никому, зимой не больно-то хотелось такого благородного напитка, а вот по вермуту некоторые решили ударить. Сергей отказался, сославшись на занятость профсоюзными делами, и после занятий сразу пошёл в общежитие, решив отоспаться как следует. А Лариса с подругами пошла на квартиру, что они снимали совсем недалеко от главного корпуса университета. И там уж она во всём призналась им – просто духа не хватило держать всё в тайне. Мироненко с Нестеренко от души завидовали своей подруге, и всё выспрашивали, что да как. И так увлеклись своими пересудами, что не заметили, как и время к полночи подошло. И начали укладываться спать.

Квартировали девушки уже на новом месте – на первом этаже двухэтажного дома, в комнате прямо от входа, около которого находился общий коридор, а из него вела лестница наверх, где жили хозяева. Те были пенсионного возраста, дети от них разъехались, остался только младший сын, нигде не работающий, но много гуляющий и попивающий изредка, но хорошо. Раньше он работал на стройке каменщиком, но как-то однажды упал чуть ли не с пятого этажа, провалился на лесах, но провалился, можно сказать, удачно, жив остался, но гвоздь, что торчал в одной из досок, в голову всё-таки влез. Гвоздь тот, конечно, из головы вытащили, дырку в черепе кое-как залатали, а вот мозги поправить не смогли. В общем, был человек человеком, а стал существом по головке ударенным. Так, с виду, тот ничего ещё был и рассуждал здраво, это когда трезвый, а ведь попивал, немного меньше, чем раньше, но тоже хорошо. И как чуть выпьет, всё, ничего не понимает, ругается и лезет в драку на всех. С работы его, конечно, турнули, дали пенсию по инвалидности, жена его из дома выгнала, естественно, и он вернулся к своим родителям. Пристанище одно надёжное. Так и жил уже несколько лет с ними, состоял на учёте в психушке, проходил там лечение, пил лекарство. И всё бы ничего, да вот от привычек-то вредных не избавился. Нет-нет, да и примет с друзьями на грудь граммов сто-двести, и тогда пошло-поехало: и ругань, и драки. А в таких случаях вызывают санитаров вместе с милицией и везут его в психушку. И вот как раз в этот день настал такой момент.

Девушки за разговорами совсем и не услышали, что хозяйский сынок пришёл домой в хорошем поддатии и начал устраивать скандал, просто требовал со своих старичков деньги на выпивку, не хватило ему, видите ли, для полного счастья ещё бутылки. Родители уговаривали сынка, как могли, а когда сил уже сдерживать агрессию не хватило, вызвали кого следует. Вот те уже около полуночи и заявились. Только Мироненко вышла из своей комнаты по вечерней необходимости в общий коридор в ночной рубашке и коротких штанишках, как тут во входную дверь ворвались санитары с носилками, схватили её. Та в визг и давай руками отмахиваться от захватчиков. Вырвалась и побежала. Те за ней. Хозяева кричат:
– Это не он! Он там! – показывают наверх.

Но санитары ничего не видят, бросаются в комнату, где девушки живут, а те в это время спать укладываются, спокойно переодеваются в ночное одеяние. Ну, тут уже визг стоит в несколько возбуждённых голосов. Кричат и квартиранты, и хозяева, и санитары вместе с милиционером, и кто во что горазд. А тут и сынок о себе заявляет громким матом, и как раз вовремя. Доходит всё же до санитаров, за кем их вызвали, бросаются к нему и начинают свою работу. И всё постепенно утихает. Сынка увозят по назначению, хозяева и квартиранты укладываются спать. Но заснуть все долго не могут. Как тут заснёшь после такого всплеска эмоций! К утру только и засыпают.

На занятия подруги пришли невыспавшиеся и недовольные, рассказали обо всём своему профоргу и председателю профбюро. Волокова с Новиковым от души посмеялись, а потом Наташа решительно заявила:
– Надо девушек в общежитие вселять.

– Надо. Я не против, – поддержал её Сергей. – Как только освободятся места, так и начнём вселять. Готовьте свои справки.

– А у нас они готовы, – ответили дружно подруги. – Мы их с каникул привезли, как ты говорил.

– Тогда пишите заявления. Мы их на профбюро рассмотрим, – заключил председатель.