Вокзальный рубикон

   Вокзальный Рубикон
Автор Геннадий Вильде

;
Эта повесть — не документ и не исповедь.
Она — лишь отражение того, что могло бы случиться, если бы кто-то осмелился шагнуть через свой внутренний перрон.
Все герои здесь — тени и огни, сотканные из памяти, боли и надежды Автора. Имена случайны, судьбы — вымышлены, но чувства, что проходят между строк, — подлинны, как дыхание осени.
Не ищите здесь прототипов или виновных — ищите себя, если осмелитесь.
Всё остальное — лишь вымысел, растворенный в тумане уходящего поезда.

Автор
;
Поезд жизни мчится по рельсам судьбы, но, не забывайте, что эти рельсы укладываем мы сами…
Алекс Кортезе
;
Глава 1. Тепло Изначальное
Воспоминания о моменте моего зарождения смутны, искажены временем, и это лишь доказательство младенческого бессилия. Сколько раз я умолял их проявиться в ясном контуре, принять форму слов, но они всегда оставались ускользающими, недостижимыми. Из глубин поднимались лишь фрагменты, обрывки ощущений, сливаясь в запутанный, вечно ускользающий клубок. Я помнил только тепло и безмятежность, то чувство нерушимой безопасности, что и сейчас, спустя годы, мгновенно приводит меня в состояние глубокой гармонии.

То был миг начала, когда я только переступил порог бытия, но безумие, суета и тревоги внешнего мира не могли меня достичь. Я был надёжно защищён женщиной, давшей мне жизнь, которая держала меня в утробе, позволяя прочувствовать всю её нежность и заботу. Внутри этой надёжной оболочки мне было комфортно и легко; я ощущал себя в полной безопасности, не подозревая, какая бездна ждёт меня за стенами материнского лона.

Со временем эти ощущения исчезли, словно смытые с холста памяти. Положение звёзд, запахи и звуки, переживаемые тогда, размывались, становясь всё менее отчётливыми. Ясные образы уступили место узору неясных, первозданных красок, и теперь я не мог с уверенностью сказать, что именно происходило в тот, изначальный момент.

Но эти, пусть и искажённые, воспоминания — моё единственное искреннее свидетельство о начале. Это напоминание о том, что я никогда не был один, что кто-то творил меня, давал мне жизнь. И даже если я не в силах полностью осознать этот миг, восстановить его во всех деталях, он глубоко заложен в моём сознании, смешиваясь с той магией, что сопровождает процесс зарождения всего сущего.

Хотя воспоминания о моём начале смутны, они напоминают о волшебстве и загадочности истока. Они говорят о неудержимом потоке времени, размывающем даже самые яркие мгновения. И они утверждают, что ограниченность младенческого восприятия не имеет значения, ибо в неопределённости и мистере заключена сама суть Жизни.
;
Глава 2. Становление словотворца
Моя родословная насчитывает несколько поколений интеллигентов. Отец — известный невропатолог, мать преподаёт сценическое искусство в театральном училище. К счастью, я родился в семье, где воспитание личности ценилось превыше всего, а образование рассматривалось лишь как вспомогательный инструмент. Нравственный стержень, который они заложили, стал невидимой нитью, на которую можно нанизывать ценные жемчужины знания. Без этой нити многоцветье сведений рассыпается и путается, мешая восприятию.

Родители стремились дать достойное образование, включавшее языки и музыку. В то время, когда мои одноклассники гоняли мяч возле трансформаторной будки, я зубрил английские глаголы. В итоге овладел языком настолько совершенно, что не чувствовал бы неуверенности, общаясь с принцем Филиппом о «влиянии собачьей терапии на медицину и социальную реабилитацию».

Моим воспитанием и развитием занималась мать. Отец преподавал в медицинском институте, уделяя гораздо больше внимания своим юным студенткам и аспиранткам, чем мне.

В разные периоды моего взросления родительница желала видеть меня то художником, то врачом, затем — адвокатом, исключительно для удовлетворения своего ненасытного тщеславия, а не с учётом моих истинных склонностей. Она единолично принимала решения о будущей карьере, строя модель отношений, в которой ей принадлежала полная власть. Моя мать боролась за мою безупречность с ожесточением, достойным крестовых походов.

Пройдя сложный путь взросления, пытаясь найти себя и радуясь каждому новому открытию, я в конце концов обнаружил занятие, приносившее истинное наслаждение: меня поглотило чтение. Постепенно эта страсть становилась всё сильнее. Я открывал мир с неизменным энтузиазмом и жаждой, постепенно узнавая истину и о самом себе. Книги наполняли мой разум и сердце. С этого момента познание мира стало моей главной целью и мечтой. Они открыли для меня окно в прекрасное. Я проводил бо;льшую часть времени, погружённый в чтение, наслаждаясь одиночеством, которое стало источником вдохновения. Я читал бессистемно, словно начётчик, поглощая книги, как алчущая стая хищников свежее мясо. Мои мысли были всецело поглощены этим занятием, и я не интересовался ничем иным, отдавая себя чтению полностью. Взмостившись на подоконник, зарывшись в страницы, я всецело отдавался чтиву, прерываемому лишь для еды и сна, до такой степени, что не только развлечения, но и весь внешний мир перестали для меня существовать.

Моё страстное увлечение пробудило интерес к истории, и я стал непременным рассказчиком, приковывая к себе внимание ребят во дворе. Мои фантазии настолько захватывали, что я с лёгкостью вживался в роль повествователя. Всячески стремясь выделиться из толпы, я охотно принимал похвалу, но критику игнорировал, страдая от патологического нежелания её принимать.

Я понимал, что моя личность и дворовой социум существовали в хрупком равновесии. Жизнь по уличным законам была неизбежна для тех, кто рос в окружении дворовой культуры. Моё стремление к первенству и амбициозность порой воспринимались как беспринципность. На самом деле, я просто не мог пассивно наблюдать за ходом дворовых событий. Мне предстояло пройти через период взросления в этой неблагоприятной среде, чтобы выработать основные качества, которые помогут мне успешно пройти долгий и трудный путь. Моё чрезмерное честолюбие постоянно подталкивало меня к импульсивным поступкам, порой — на грани риска.

Из всех возможных вариантов выбора будущей профессии, на большом семейном совете — выездное заседание которого состоялось на нашей загородной даче — после жарких прений была выбрана журналистика. Безапелляционный вердикт вынесла моя шер маман*:
— Журналист — это та работа, которая идеально сочетает твою страсть к слову, желание разобраться во всех аспектах событий и возможность делиться информацией с остальным миром. Ты всегда увлекался чтением и письмом, возможностью исследовать новые темы и воплощать свои мысли в словах.

Вскоре я уже учился на первом курсе факультета журналистики МГУ. Таким образом, я ступил на скользкую стезю русского журналиста. Это была ухабистая дорога с обрывами и провалами, путь с едва видимой надеждой, но с конечной целью, к которой я шёл, закрыв глаза, бежал, мчался, падал, полз: написать роман моей мечты. И это свершилось! Когда, казалось, все способы испробованы и шансов больше нет.

Я помню тот день, когда узнал, что мой роман «Понять понимание» вошёл в шорт-лист Русского Букера. Мне не хватило словарного запаса, чтобы описать свои эмоции. Я даже боялся в это верить, не то что радоваться. Только теперь осознал, что нет ничего более захватывающего, чем быть словотворцем. Здесь нет ограничений для фантазии. Это сравнимо с работой серьёзного актёра, погружающегося во внутренний мир своего героя.

После бесчисленных перемещений и путешествий по Европе я, наконец, нашёл своё пристанище в небольшом немецком городке. Название этого населённого пункта, вероятно, вам ничего не скажет, однако стоит отметить, что причиной моей привязанности к нему является его тёплый и приятный климат.

Сейчас я — Петр Обручев, один из самых читаемых и издаваемых писателей постсоветского периода. У меня есть роскошный дом, недвижимость за границей, престижная машина, породистый пёс, а мой последний роман «Шёпот тишины» вошёл в список «лучших книг нон-фикшн всех времён». Всё сложилось идеально. Об этом я даже мечтать не мог.

Солидные издательства считают за честь опубликовать мои произведения, будь то маленький рассказ или эпический роман. В очереди на экранизацию моих книг стоят лучшие режиссёры страны и зарубежья. Я признан светом и привечен властями. Ни одно из искушений современного мира — ни научных, ни экономических, ни культурных, ни общественных, ни даже личных — не в силах изменить мою жизненную парадигму. В ней закодированы мой интеллектуальный уровень, системное мышление, эмоциональное состояние, теория ценностей, способность решать сложные задачи смысла жизни. Я намерен прожить свой век на полную катушку, наслаждаясь каждым мгновением. А когда подкрадётся старость, я планирую покаяться перед обществом за свои «совершённые грехи», уйти в глухой скит, чтобы умереть схимником. Можно считать, что жизнь удалась.

Пояснения к Главе 2
• Шер маман (фр. ma ch;re maman) — Дорогая мамочка (используется с иронией или в высшем обществе).