Утилизация

В далёком городе далёкого будущего жила девушка. Она была прекрасна. Столь прекрасна, что во всём городе наверняка не было ей равных в её прелести. Однако была она ровно столь же несчастна, потому что наше, человеческое понимание прекрасного не позволяло никому вокруг разглядеть в ней ту самую, настоящую красоту. Красоту, что начинается в мыслях, оборачивается намерением, и изливается в благое дело, красоту, что заключено в каждое действие, мысль и слово, красоту внутреннюю, приборов для видения которой к глубочайшему сожалению за столько лет технологического прогресса так и не изобрели... В чём же заключалась её красота? Она нисколько не обладала модельной внешностью, будучи вполне обычной среднестатистической юной девушкой, пообщавшись с которой, вы бы не услышали ничего необычного, и уж тем более отвратительного, однако огромный шрам на её милом личике отпугивал всякого потенциального собеседника, а потому девушка практически ни с кем не общалась. А если и доводилось, то разве что по какому либо социальному вопросу, и чаще всего с работниками социальных услуг. Да и тут по иронии судьбы, в последние годы, сфера обслуживания практически полностью была автоматизирована, в какой-то момент, которого уж никто и не вспомнит, так свыклось, прогресс решил что теперь в этой сфере больше не нужны живые люди, и можно обойтись одними лишь роботами. Вместе с этими роботами работала и наша героиня. Она была очень умна, и образована, но ни один работодатель не решался брать её на работу, а больше всего её увлекало решение командных задач. Вот и стала она работать в одном коллективе со своими новыми металлическими, буквально, друзьями. Но она не жаловалась. Роботы, с которыми она трудилась бок о бок были очень даже милы и добры с ней. Ещё бы, кто бы из них стал встречать её по одёжке, в отличие от окружающих людей..? Казалось, помимо отдела кадров, принявших её на работу, одни только роботы обращались к ней по имени, и вообще когда-либо заводили с ней диалог. Элизабет, так звали девушку, уже позабыла когда в последний раз разговаривала по-душам с живыми людьми, а потому на работу она вышла в весьма мрачном, подавленном настроении. Помимо этого, она очень сильно переживала. Извечная тревога, причиной которой было одновременно совершенно всё, и совсем ничего - съедала её изнутри. По профессии Элизабет была повором. Даже при том, что среди рабочего персонала на кухне она была единственным человеком, она постоянно думала о камерах, расположенных по углам кухни, и о том самом начальстве, которого не видела в лицо, но своё шрамированное лицо от него, или от неё, кто бы то ни был, Элизабет старательно прятала. А в условиях, когда её окружали идеальные рабочие, которые к тому же не знают чувства усталости, её хрупкие ручки извечно тряслись от страха налажать, и потерять единственную работу, на которую она была способна, и куда её с горем по полам приняли за последние полгода. Тяжко выживать на пособие по безработице, в полном одиночестве. И уж никак не хотелось к этому возвращаться.
Но даже с такой тревогой в душе, она умудрилась заметить на кухне робота с горящими, красными зрачками, заместо должных зелёных. Это означало только одно : робот был неисправен. И хотя это было не в её интересах, и уж тем более компетенции, ей стало интересно, что же с ним не так. Смущаясь, и переживая, она всё же решилась подойти к нему, и спросить : — Что это с тобой?
— Масло, смазывающее мои механизмы, для обеспечения стабильной работы на исходе, дружелюбно ответил металлический коллега.
— Печально, видимо это ощущение не из приятных, задумалась она вслух. Робот промолчал.
— И когда же тебе его заменят? -Подлила она.
— Это исключено, моя гарантия на исходе, заменят вероятнее всего меня целиком на данном рабочем месте, ответил робот.
Юной Элизабет стало грустно. Ей в жизни было не о ком беспокоиться помимо себя, ведь кроме себя у неё совершенно никого не было. Ни семьи, ни друзей, долгие несколько лет она провела в компании роботов-рабочих, и собственных мыслей. А интеллект роботов был хоть и всезнающим, да искусственным. Впрочем, компания-изготовитель их так и рекомендовала : роботы с искуственным интеллектом, для работы на фабриках и предприятиях. Волей-неволей Элизабет прониклась сочувствием к механическому коллеге. Однажды, во время перерыва, подобрав удобный момент, она так и спросила у робота : известно ли ему, что такое сочувствие. На что робот ответил, что сочувствие — это выученное качество человека, позволяющее ему проецировать чужие переживания на собственные ощущения.
— Верно, заключила Элизабет. А ты мне сочувствуешь..? — Волнительно прошептала Элизабет.
— Роботы это имитация жизни, следовательно я лишь могу имитировать сочувствие, заключил робот. Элизабет стало любопытно. Днями напролёт она стала общаться со своим железным другом, задавая ему бесконечные вопросы, в свободное от работы время, если таковое находилось. Неизвестно что по этому поводу думал робот, но Элизабет к нему привязалась, как привязывается живое существо к другому живому существу. Так наблюдатели заметили, что грани между человеческим и искуственным сознанием стирал не только технологический прогресс. Но продолжали молча наблюдать. Длилось это довольно долго, годами. За это время в жизни Элизабет ничего не изменилось. Разве что теперь ей всегда было с кем поговорить "по-душам", хотя вряд ли некто допустил бы хотя бы в мыслях что общение с роботом есть общение с воодушевлённым предметом. Со стороны это воспринимали скорее как если бы человек разговаривал только с телевизором, или радио. Некоторые даже над этим насмехались. И чем больше над Элизабет насмехались, тем пуще крепчала её дружба с механическим коллегой. У робота не было ни пола, ни такого понятия возраста, которое можно было бы сопрставить с человеческим, ни настоящих органов чувств, лишь датчики заместо них, но как будто бы за его стальной плотью скрывалась душа. Так, например, когда Элизабет случайно поранилась ножом на кухне, робот заботливо приволок откуда-то флакон перекиси водорода, и бинты. И столь же заботливо обработал рану юной поварихи. Элизабет чувствовала себя счастливее от той заботы, которой её внезапно окружили. Робот уделял ей больше всего внимания, по той простой причине, что сама Элизабет чаще всего давала обратную связь. Роботы это программы, а программам свойственна обработка данных, соответственно активнее всего такая программа будет работать там, где есть что обрабатывать. Но Элизабет была далека от этой темы, и никогда не воспринимала добро как должное, ибо так научила жизнь. В нашей современной жизни проще дождаться помощи от программ, и роботов, нежели от живых людей, полагала Элизабет. И ведь не зря..
Всякий раз она ранилась ножом снова, и снова, рассчитывая лишь на дружескую помощь в лице коллеги-робота, и небольшую страховку. Не то чтобы она была такой неряхой, однако с момента как людей на рынке труда почти полностью заменили машины, одна лишь медицинская страховка, а точнее злоупотребление ей, если можно так выразиться, помогало Элизабет хоть как то сводить концы с концами. Так, в течении двух рабочих месяцев девочка потеряла несколько пальцев, но её новые, механические, ни сколько её не смущали. А её прекрасные, как небо голубые глаза, казалось нравились коллегам больше тех, зелёных, родных, которые утратили зрение, из за газовой протечки, когда Элизабет отчаянно пыталась залатать трубку из пластика и резины, ведущую от газовой трубы к плите. Комбайн, предназначенный для измельчения мяса в фарш, чуть было ни оставил её без работы. Как заявил шеф — это немыслимо, чтобы в котлетах клиентам когда-либо ранее попадалось человеческое мясо, и хотя подобные инцеденты сдерживали в строжайшем секрете, ситуация в глазах начальства была весьма неприятной, но с другой стороны, так было куда проще, без угрызения совести снова понизить и без того бедную во всех смыслах этого слова Элизабет. Циркулярная пила, которой заменили привычные топоры мясников, за несколько месяцев оставили Элизабет сперва без пальцев, а после, когда страх перед болью, от голода и безысходности стал преобладать над инстинктом самосохранения, Элизабет лишилась обеих рук. Но её новые, металлические протезы, нравились ей, и коллегам-роботам, казалось, будто бы даже больше. А настоящие руки, ровно как и глаза Элизабет, были отправлены на утилизацию. Оттого её ещё сильнее ненавидели люди. Ненавидели, потому что боялись. А боялись, потому что так уж заведено в человеческой природе. Одну Элизабет никоем образом не беспокоил эффект зловещей долины. Её должны были давным-давно уволить за такую неосторожность, и несоблюдение техники безопасности, но обладая опытом механика, Элизабет всякий раз ловно изворачивала ситуацию в свою пользу, предворительно "испортив" своим вмешательством те или иные кухонные механизмы таким образом, что персонал по техническому обслуживанию и представить себе не мог никоих иных причин для случившегося, помимо неисправности механизмов. Прошёл год, а Элизабет всё ещё оставалась на своём рабочем месте, правда с некоторыми изменениями во внешности, которые были заметны невооруженным глазом. Тяжело было не замечать такое. Однако сулящий выговор, за увольнение девочки, предвещающий ещё большие финансовые потери, и беготню по судам — помогали начальству закрывать глаза на происходящее. Хотя, к тому времени как прежнюю Элизабет было уже не узнать, из за того, что почти все её части тела, остающиеся на виду в рабочем халате - были заменены на протезы, человеческое имя в визитке на окровавленной ткани внушала настоящий ужас. Но Элизабет это не беспокоило. Её волновали лишь две вещи, сменяющие друг друга неизменным циклом, подобно тому, как весна ежегодно сменяет зиму — голод, или же микрокредиты. Но иного способа к существованию бедняжка не смыслила. Так ей и приходилось волочить за собой груду металла, которые теперь были частью её тела, и постоянно выдумывать новые способы получить страховку. Страховые выплаты всё дорожали, и дорожали, но проблемы, как и мечты Элизабет оставались неизменными. А мечтала она о том, как бы ей заменили весь желудок, и может быть так она могла бы навсегда избавиться от вечного чувства голода. Даже когда всю её голову постепенно заменили на протезы, чувство голода её всё же одалевало. Ведь за металлической "плотью" скрывался человеческий желудок, и доброе сердце, слишком доброе, для того, чтобы обманывать людей на вокзалах, и в переходах, стоя с табличкой "подайте на пропитание". Когда то давно ей полагалась бы группа инвалидности, и выплаты по ней, но с тех пор, как медицина шагнула далеко вперед, эти выплаты отменили. Инвалидов просто напросто не осталось. Незрячие получали глаза, безрукие - руки, почти всё тогда уже было возможным, одни лишь безмозглые не получали мозги, и бессердечные — сердца. К слову о нём, из за постоянных болезней, инфекций, и голода, а точнее из-за сильного дефицита питательных веществ, в том числе и для сердечной мышцы, его тоже со временем пришлось заменить. Так спустя ещё несколько лет девочка уже совсем не была похожа на девочку, она стала отличаться от окружающих её роботов разве что строением "тела". Глядя на неё впервые любой человек говорил что "это" - не может быть человеком, люди смеялись над легендой о человеческой душе в металлическом корпусе ровно до тех пор, пока Элизабет не заговорит своим человеческим, тонким голоском, отвечая на глупые вопросы зевак. Это очень сильно раздражало начальство, слухи об Элизабет пугали, и отталкивали клиентов, но заместо увольнения, при всеобщей амортизации ей стали заменять новые внутренние механизмы на старые, изношенные, до тех пор, пока всю "девочку" однажды не "парализовало" чем-то вроде ржавого налёта, прямо за рабочим комбайном, и её корпус, затянутый в огромную, по человеческим меркам мясорубку — не разлетелся по швам. Несколько роботов пытались её спасти, но им не хватило ловкости и скорости. Всё произошло слишком быстро. Лишь кровь на полу выдавала что некогда погибшая была человеком. Её к слову тут же протёрли, вместе с записью с камеры видеонаблюдения, а тело Элизабет подлежало утилизации, если всё ещё можно было назвать это телом...