Синички

               
В детстве я думала,  вот  стану старенькой
Белый цвет разукрасит мне волосы
Буду носить я по дому валенки
 И сарафан, как у зебры полосы
Буду я кошек кормить колбаскою
Слопают всё, и не спросят отчества
Замаскируюсь  от всех яркой маскою
Что б, не увидел никто одиночества……
Сижу на скамеечке в кофточке аленькой
Вроде всё так, кошки, валенки, белые волосы
Только во сне остаюсь я маленькой
И по плечам мне пшеничные колоссы.
 
-Ты кушай, кушай синичка, давай, уплетай за обе щеки! Бабушка подвинула мне тарелку поближе и отвернулась в окно. За окном шёл снег, и снежинки медленно кружась, цеплялись то за крыши домов, то за раздетые деревья, то за шапки прохожих. Дети ловили их ртом, а взрослые, им, что то, кричали и весело размахивали руками.
- А почему ты не ешь? спросила я. Ты всегда очень мало ешь.
- Так я покушала уже.
- Когда ты покушала? Что - то я не видела.
Бабушка посмотрела на меня с такой любовью, улыбнулась и опять повернулась к окну.
-Знаешь когда долго, что - то не делаешь, то от этого отвыкаешь, а потом тебе  совсем становиться это не нужно.
 Я пожала своими маленькими плечами, мало тогда понимая, о чем она говорит. Наверно начиталась опять чего - то в своих книжках, вот и выдумывает всякое. Она все время читает и очень много думает, а еще она, что - то все время пишет, наверно письма своим давним друзьям. Хотя, каким друзьям? Нет у неё никаких друзей, разве что бабушки с соседнего подъезда, так чего им писать то, можно же выйти и поговорить, а она пишет. Странно!
- А кому ты пишешь?
- Себе
- Себе? Как это? Так не бывает!
- Себе, синичка, себе.
Она всё время так меня называет, синичка, наверно потому что я маленькая ростом как птичка, а мне ничего, нравиться. А вообще, меня зовут Настя, и бабушку мою Настя зовут, только её, почему то все Асей называют. Не знаю почему. Меня в честь неё назвали, все говорят, что я на неё очень похожа. И ничего я на неё не похожа, она всё время молчит, и волосы у неё белые. Если  честно, то я её очень люблю. И пирожки у неё вкусные.
 Именно такие воспоминания  из детства врезались в мою память: пирожки, синичка, волосы цвета снега, вязаные  носки и варежки, запах домашнего хлеба, бабушка.
  Мне было 26,  когда бабушки не стало, это случилось перед самым  Новым годом, когда все ждут чуда и маленькие и кто постарше, все суетятся, делают какие - то покупки: елки, мандарины, подарки, такая веселая новогодняя суета, и бабушка ждала этого чуда, она все время чего- то ждала.  Так она и умерла, уснула  в кресле,  глядя в окошко на эту веселую кутерьму, которая погружала город в ожидании волшебства. 
Когда я прибежала с работы, её уже не было, я не успела, только халатик висел на спинке стула, аккуратненько так висел и ждал что его вот-  вот наденут.  Я сняла халат, абсолютно не понимая, зачем я это делаю, от него пахло бабушкой и хлебом. В  кармане, что - то явно лежало, и  рука машинально туда нырнула. Чёрт меня дернул туда залезть, не знаю, как это у меня произошло. В одном кармане были сухари, они у неё были всегда, а в другом, то, что перевернуло мою жизнь, вернее отношение к ней, и к бабушке.  Это был потёртый блокнот, серо – зеленого цвета, он был настолько старый, что у него выпадали листы, и обложка держалась наверно только на воспоминаниях из него.
 Я осторожно приоткрыла первую страницу, и меня охватило  странное чувство, как будто заглядываешь в чужую душу. Неловко! Но страшно интересно. На внутренней стороне картонной обложки, на меня смотрела маленькая, еле заметная птичка, нарисованная простым  карандашом. Со временем стёртые очертания придали ей довольно смешной и в тоже время устрашающий вид, крылья смазались, и вместо хвоста было серое размытое пятно. Синичка! Но откуда? Почему? Ничего не понимаю.



7 октября.
 У меня сегодня день рождение. Мне 12 лет.  Клавдия Петровна подарила мне еще один блокнот. Только карандаш, почему то не подарила, пришлось стащить у Тоськи. Тоське 14, она у нас вроде старосты. Узнает, убьёт!
 
8 октября.
Узнала. Дала затрещину, аж искры из глаз посыпались, но карандаш обратно не забрала. Спасибо Тося! Сегодня привезли ещё пятерых. Девочку и четырех ребят. Девочка совсем маленькая и очень худенькая, почти прозрачная, все на неё накинулись, разглядывают. По карманам у неё шарят, глупые, что  там кроме вшей найдёшь то. Клавдия Петровна накричала и всех отогнала.

15 октября.
Её зовут Женя. Какое то, совсем не девчячье имя.  Она  самая младшая из нас  и никто не хочет с ней возиться.  Мы живем с ней в таком доме, где ребята живут одни, ну без мам и пап.  Только я помню свою маму, а её умерла, когда Женька появилась на свет. Поэтому, она ждет ее больше чем другие, думает, что она вот, вот вернется, просто вышла в магазин за хлебом. Ждёт каждый день, сидит на подоконнике, за что конечно получает и от ребят и от воспитателей. А я здесь уже давно.
 
20 октября
 Все думают, что я сошла с ума, рехнулась вообщем. А я нормальная! Просто люблю быть одна. Пишу всё время и рисую, мне нравиться. К.П. говорит, что у меня хорошо,  получается, рисовать, особенно птиц. Вот выросту пойду на художника учиться. Женька привязалась ко мне как репейник, ходит за мной везде хвостом. Просит сухарик. Где я ей возьму.

1 ноября.
Их везут и везут, отовсюду, каждый день, каждый час,  такие грязные, и от них плохо пахнет. Господи откуда их столько.  Сегодня нашла у Женьки сухари, спрашиваю - откуда взяла? Молчит. Стащила у кого то. Я её отругала, и сказала - что больше не буду с ней водиться. Она расплакалась и сказала что кроме меня и мамы у неё никого нет. Сказала, что больше не будет так. Какой мамы?  Жалко её. Всех жалко.

10 ноября
Сегодня ночью выпал первый снег. С утра прямо на уроке арифметики все прилипли к окну и смотрели, как дед Семён одной рукой сметает снег с лестницы. Ловко у него это получается. Все говорят, что он такой родился с одной рукой. А Тоська слышала, как он у К.П. в комнате плакал и говорил, что он нигде такой не нужен. А она ему говорила – «полно вам Семен, полно, вы нам здесь нужны».  К нам прилетают синички, такие серые птички с желтыми грудками,  мы их подкармливаем крошками, едят прямо с рук, ничего не бояться, такие смелые. Женька и еще несколько ребят наелись снега и сильно заболели, кашляют, лекарств почти нет, только противный рыбий жир, да и с питанием плоховато, её и еще нескольких ребят дед Семен отвез в больницу, собираю ей свой хлеб и сушу сухарики. Она их очень любит.

14 ноября
Сегодня от чего - то умер Тосин брат, Сашенька, мы все плакали. А Тоська бежала за повозкой, в которой его увозили почти до самого поворота. Бежала и всё время кричала, кричала. А мы стояли около окна и плакали. Переживаю за Женьку, как она там, в лазарете? Мы просились, что бы нас пустили их навестить, но К.П. сказала своё строгое...НЕТ. Женька, Женечка, ты держись там.

25 ноября
 Сегодня сказали хорошую новость, Женька и ребята идут на поправку. Скорее бы уже вернулись. Я соскучилась по её смеху, по вопросам дурацким и  по её длинным предлинным волосам  тоже соскучилась. Все отказываются её заплетать. А мне нравиться , она терпит и даже не плачет. Я отдала ей свои ленточки красного цвета, мне их мама покупала в магазине у Светкиного папы, давно. Когда  я жила с  мамой и папой, и у меня была своя комната , кот Борис, моя кукла Машенька и велосипед и соседка Света со своим неугомонным братом. Давно это было.  Вот приедет Женька и  будем заплетаться. Ну и что, ну и пусть. Мне не жалко. Кормлю синичек без неё, они стали совсем ручные, как только выходишь во двор, они сразу подлетают к тебе и садятся на плечи, на шапку, а если вытянешь руку, то и на руку сядут. Их стало так много.

15 декабря
Ура! Сегодня привезли Женю и остальных ребят. Когда они начали раздеваться мы все остолбенели . Они такие худые, и под глазами черные круги. А ещё…ещё они лысые. И Женька тоже.  Дед Семён сказал, что их побрили из - за страшной болезни, которая называется – тиф. Ребята то что, а вот Женька все время плачет, а я успокаиваю и говорю, что отрастут еще. Выдаю ей понемногу  сухари, ношу их в кармане каждый раз, что бы, она не стащила больше ни у кого. А ленточки ничего, подождут.

27 декабря
Мы с Женькой нашли укромное местечко, под лестницей, которая ведёт в подвал. О нём никто не знает кроме нас. Приходим сюда каждый день я писать,  а Женька хрустеть сухарями и отвлекать  меня дурацкими вопросами: Почему снег похож на сахар, но он совсем не сладкий? А почему ёлка и зимой и летом зелёная? Почему вода не горит? А почему люди умирают? Почему муха сидит на потолке и не падает? А почему когда мы зеваем,  открываем рот? Почему небо голубое? А сколько людей на земле? Глупые вопросы. Я не знаю, как на них ответить, отсылаю её к деду Семёну, он всё знает, а она не идёт. Говорит, что когда вырастит,  сама найдет ответы  и обязательно мне расскажет. Сидит напротив меня доедает с ладошки крошки от сухарей, смешная. Как синичка. Я смеюсь, а она обижается. Скоро Новый год.

30 декабря
Дед Семен притащил,  откуда-  то, ёлку. Большая и очень вкусно пахнет. Все наряжают  её снежинками из бумаги, игрушками разноцветными, а вместо снега вата. Очень красивая получилась ёлочка. К. П. сказала, что завтра будет всем сюрприз. Мы все обрадовались. Все начали кричать, сюрприз, сюрприз. И я кричала.

3 января
Перед новым годом нас всех собрали около ёлки, дед Семён нарядился дедом Морозом и думал, что мы его не угадаем. А мы угадали, и долго хохотали над ним. В руке он держал мешок, в котором как мы предполагали, и был долгожданный сюрприз. Мы все водили хоровод и пели весёлые новогодние песенки, но никто из нас не отрывал взгляд от мешка. Тогда К.П. сказала всем зажмуриться, я подумала вот оно, началось, сказка, волшебство,  все закрыли глаза некоторые даже ладошками что бы эффект сюрприза лучше получился. Мы стояли, а в руки нам, что - то вкладывали похожее на бумажный пакетик. « С новым годом!» крикнул дед Семён и мы все открыли глаза, в руках у нас и, правда, был бумажный кулёк,  все жадно начали открывать,  молча переглядываясь. Вдруг у Женьки выпал из рук кулёк и из него весело выкатился мандарин, такой большой и жёлтый как солнце, все замерли. И после секундной паузы все, уже смеясь, чистили свои мандарины, ловко забрасывая дольки в рот. Такого вкусного мандарина я ещё в жизни не ела. Вместе с мандарином лежали две конфетки, подушечки серого и розового цвета. Одну я съела, серую, а розовую отложила на потом.

10 января
После нового года у многих разболелись животы, К.П. не успела нас тогда предупредить, что бы мы съели содержимое кульков после ужина. Вот всем плохо и стало. Вчера привезли еще двоих, когда их тащили, они кричали что все сволочи и К.П. с д. Семёном не могли их поймать что бы накупать и переодеть в чистое. Ничего не понимаю. Разве там, на улице лучше, чем у нас?

15 января
Лёня говорит, что там лучше, что там свобода. Лёне 14 ,он рассуждает  как взрослый, все его слушают,  когда он рассказывает  дурацкие истории. А он гордится. Дурак! А ещё у него уши торчат!

20 января
Все переключились на Лёню. Отстали от меня, теперь я могу спокойно уходить под лестницу и писать. Женька иногда остаётся его послушать, говорит,  что он всё врет. А Лёня говорит что там, в городе, на улице, дети живут намного лучше, чем мы. Как это лучше? И что? Они там едят каждый день мандарины? И хлеба сколько хочешь? А еще он говорит, что мы дети врагов народа, и  никому не нужны. Никому! Даже К.П. и деду Семену. Все там за забором так говорят. Дурак. Какой же он дурак.  А ещё у него уши лопоухие. И вообще он не красивый.  А, я это уже писала.

15 февраля
Знаете, как иногда хочется побыть одной. Просто сидеть ни о чём не думать смотреть в одну точку и слушать тишину. Все время думаю, как мама и папа могут быть врагами  и кому они враги? Они работают  в 17 школе, ну, вернее работали , мама учителем музыки а папа истории. Они никому ничего не сделали плохого. Просто любили свою работу и детей. Папа был очень веселый и много знал разных  смешных историй. На общей кухне по вечерам, когда мы собирались всей нашей небольшой семьей мы часто хохотали над папиными историями. Так громко хохотали, что к нам подсаживались наши соседи, что бы попить чай с пирогом и послушать истории. Папу все очень любили. Вообще мы жили очень дружно, всё время звенел детский смех, и пахло едой, кто то, нёсся по длинному  коридору на велосипеде, кто то, на кухне зубрил Пушкина, а кто - то спорил, какая футбольная команда сильнее и кто будет играть в эти выходные. Всё было как у всех. Хорошо. А один раз вечером за мамой и папой пришли люди в военной форме и куда -то увезли, меня, почему то не взяли, я стояла в коридоре и смотрела, как  уходят самые родные мне люди, а мама обнимала меня и  все время говорила  , -  не бойся девочка не бойся мы скоро придём. А я и не боялась, знала что придут. Ведь не могли не придти.  А потом приехали и за мной. Женщина  в распахнутом пальто и белом халате. Сказала, что зовут ее Клавдия Петровна, и что я буду жить вместе с остальными ребятами у неё. Сказала , что родителей моих откомандировали  работать на Северный полюс, учить северный детей грамоте. А меня не взяли, потому что там  холодно и я могу заболеть. Я поверила, конечно. А Лёнька говорит, что они враги. Разве могут быть врагами добрые и весёлые  люди, которые учат северных детей грамоте? Могут?

Я закрыла блокнот. Господи и это про неё?  Про мою бабушку. Я не могла поверить.  Мне стало не хорошо, ком  подкатывал к горлу,  сильно затошнило, и закружилась голова, я  хотела присесть на край дивана. Ватные ноги совсем не слушались меня и огненная волна ползла по мне начиная от макушки, я не понимала почему так жарко и ужасно хочется пить, немного придя в себя, я обнаружила  что  всё еще стою в пальто и в шапке.
 Завтра похороны.
Бабушку похоронили рядом с дедом, с Леонидом Петровичем Платоновым. Дед был еще тот боец, с 15 лет прошёл всю войну, у него было прострелено лёгкое, что совсем не мешало ему много курить и конечно  шутить. Бабушка на него все время ворчала из- за курения,  а он только целовал ей руки и опять шутил. Так и жили,  она с сухарями в кармане, он с махоркой.  Если бы вы знали, как они  любили друг друга, сейчас наверно уже никто так не любит, когда он умирал, бабушка держала его за руку, прикладывала к своей щеке и целовала ему ладонь, приговаривая ничего, ничего, Лёнечка скоро свидимся. Она совсем не плакала на его похоронах, знала, наверно, что не на долго расстаются. Бабушка пережила его на год. Если это можно назвать пережила, так, просуществовала. А сегодня мы хоронили ее, по скромному, ничего особенного.  Бабушки с соседних дворов, пироги, заунывные протяжные песни, и многочисленные лица не знакомых мне людей мелькающие за столом. Я накупила мандарин, благо дело перед новым годом этого добра в достатке, и улыбаясь сквозь слезы высыпала на стол  перед ничего не понимающими и жующими соседями эти яркие солнышки, некоторые катились и падали на пол некоторые застревали между тарелками, все смотрели на меня как на сумасшедшую. А я хотела, чтобы их было много. Именно в этот день. Наверно никого не провожают в последний путь мандаринами.
На следующий день я волочилась на работу, думая конечно только о блокноте.  Сегодня 31 декабря, думала я, и у меня  будет куча времени, что бы его прочитать. Новый год время чего- то не обыкновенного, время волшебства и  чудес,  все его ждут, готовятся, покупают много вкусностей, ставят ёлку, надевают свои лучшие наряды садятся за стол и начинают ждать. Вот! Вот! Сейчас оно придет! Чудо! Сейчас оно случиться! Ждут все и малыши и взрослые.  Если вам кто нибудь, из взрослых, когда нибудь, скажет что всё это полная ерунда и конечно никаких чудес он не ждёт. Не верьте ему, он просто хочет казаться взрослым и серьёзным. На самом деле он тоже ждёт. И я жду.
 Это произошло второго января. Время близилось к вечеру, гости давно уже разошлись, и я сидела на кухне, дожёвывая «под шубой».  На улице  тихо падал снег, переливаясь в  разноцветных огнях витрин магазинов,  неугомонные люди все еще торопились куда - то, или откуда то. Всё бегут, бегут, прячась в воротники и капюшоны. Смешные!
Она прилетела так стремительно, так быстро, что  я даже не сообразила, как она оказалась по ту сторону окна. На карнизе сидела маленькая серенькая птичка с желтой грудкой. Я застыла в изумлении, на меня смотрела синичка. Я держала вилку около открытого рта боясь пошевелиться, чтобы её не спугнуть. И тут содержимое вилки предательски шмякнулось в салатницу. Птичка встрепенулась, отлетела от карниза и сделав полу круг как бумеранг вернулась обратно. Я медленно опустила вилку и проглотила «шубу». Ничего не понимаю, что она хочет? Господи, какая же я идиотка, конечно же,  она хочет есть. Но что я ей дам? «под шубой» вряд ли ей понравиться. И тут взгляд опустился на стул, на котором я сидела,  на нём по- прежнему висел бабушкин халат, я осторожно опустила руку в карман, нащупала сухари и медленно, идиотски улыбаясь, протянула их в окно. Птица посмотрела  на руку и не шелохнулась, и я поняла, что в этот момент она оказалась намного умнее меня. Вот дура! Окно! Открой окно, сказала я себе. Я привстала и повернула ручку,  холодный ветер ворвался ко мне в комнату и как в настоящей зимней сказке снег закружился у меня в комнате, в  волосах, цепляясь за  руки, нос, ресницы.  Птица вспорхнула, и отлетела от окна, я перевесилась через карниз, протянула руку и разжала ладонь, маленькая почти невесомое чудо село мне на большой палец и принялась есть. Сколько я так простояла, я  не знаю, ни разу ни вспомнив,  что я в трусах и в майке, а за окном двадцати градусный мороз.  Это чудо я назвала Бусинкой, из за маленького черного пятнышка на  жёлтой груди. Она прилетала ко мне каждый день в одно и то же время.  Я мчалась с работы, как будто меня там ждало, что - то самое дорогое, беззащитное и уже любимое. Каждый вечер я  забегала на кухню, а она уже сидела на карнизе и тихонько стучала в окошко. Я рассказывала ей как у меня прошёл день, что начальник мой «козёл», что все девчонки  с моего отдела те еще сплетницы и любят почесать языками по делу и так,  и как у меня не клеится на личном фронте, и  еще не бог весть про что , а она слушала. Да. Она меня слушала. Кто то, может, подумает что я «того», и поговорить мне больше не с кем. Но это не так. У меня конечно куча подруг,  которые не прочь поболтать часик, другой. Она слушает, понимаете.  Научилась сушить сухари, потому что  ничего  кроме них она  не ест, пробовала покупать ей  пшено и всякие вкусняшки для попугаев. Нет. Ну что ж, сухари так сухари. И так каждый день. Я на какое - то время позабыла про дневник.
Сегодня бабушке сорок дней. На поминки не пошла, не хочу. Сижу на диване под пледом  с мандаринами и дневником.

23 февраля
Сегодня мужской день. День всех защитников. С самого утра все поздравляют деда Семёна и наших мальчишек. Мы с девчонками придумали сценку про хулиганов и защитников, Тоська была «хулиган» а я «защитник», защищала Женьку от Тоськи, все смеялись и долго ещё, потом обсуждали нашу сценку. А деду Семену Тося связала носки, распустила свой шарф и связала. Только об этом никто не знает ну, что он из Тосиного шарфа. Она сказала, что это тайна, мы поклялись, что никому не скажем. Дед Семён, почему то,  плакал.  Лёня прожужжал всем уши своими  рассказами, про  поезда, про  добрых людей, которых он встречал на своём, как он выражается, жизненном пути . Вообщем врёт как всегда, а все слушают. А потом подошел ко мне после сценки и говорит, что он теперь будет моим защитником. Сдался ты мне, защитничек тоже мне нашёлся. Дурак!

1 марта
Вчера вечером отключили свет, все испугались и начали орать, никто не понимал,  куда идти все врезались друг в друга,  а меня кто - то поцеловал в щеку, воспользовались моментом. Ну, я то, знаю кто. Дождёшься ты у меня Лёнечка. К.П. зажгла свечи, и все успокоились, когда стало более, менее светло около меня была только Женька, которая крепко держала меня за штанину.
- Не бойся Женька я  с тобой.  Я огляделась по сторонам,  но его нигде не было. Тоже мне защитничек.   Я опустила руку в карман, проверить,  не потеряла ли я карандаш и блокнот  и наткнулась на что - то твердое и круглое, сначала я подумала, что это камушек, а это оказалась  маленькая розовая конфетка с Нового года. Лёня. Я откусила половинку, половину отдала Жене. В этот вечер я его больше не видела.

 5 марта
Света до сих пор нет, и  никто не знает, когда его включат. Говорят что, какие - то перебои на электростанции. Я стараюсь писать днем, но так, что бы никто ни видел, не хочу лишних расспросов. А что это у тебя? А кому ты пишешь? А зачем тебе? А покажи, дай почитать ну и так далее. Синички  прилетают, каждый день даже когда нам нечего им дать они всё равно прилетают и садятся на руку. Они выживут, я знаю. Женька замучила меня расспросами, откуда я взяла тогда розовую конфетку, я сказала что моя, а она говорит, не ври, ты свою съела сразу, я видела. А я сказала, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали. А она закрыла нос руками, вытаращила огромные глаза и говорит « не надо мне нос отрывать», и мы рассмеялись. Я не видела Лёньку уже пять дней.

9 марта
Лёнька сбежал в тот день, когда нам отключили свет, никто ничего не говорит, чтобы не было паники, так сказала Тося. Я проревела весь день, сама не знаю почему. Тоже мне, защитничек нашелся, сбежал как последний трус, ну и ладно, пропади ты пропадом Лёнька. Вот еще реветь из - за тебя. Да кто ты мне такой? Дурак лопоухий.


11 марта
Свет в окошке тусклый, тусклый, а за ним весна,
Что же хочешь ты синичка, что ты принесла?
 Может светлую надежду иль опять беду?
 Может, всё таки чирикнешь? Жив он, иль  в бреду?
 Не хочу никого видеть ни Женьку ни Тосю, ни птиц, никого, ничего я не хочу. И есть не хочу, и не буду.

11 апреля
Весна. Всё распускается, начинает жить. Мир превращается в яркое живое существо, которое живёт, дышит, говорит, вернее сказать поёт. Появляется первая  зелёная трава, в серебряных лужах отражается небо и хочется жить. Я вдохнула полной грудью воздух и у меня закружилась голова. Жить! Как же хорошо, жить. Солнце ласково коснулось моего лица, я прищурилась и чихнула.
- Ну кась, чего удумала? Не болеть, писательница - сказал дед Семен и припустил лошадей. Последний раз я была на улице, ещё лежал снег.

14 апреля
У моей Женьки день рождение ей 7. Совсем большая и очень смышлёная. Теперь я точно знаю, что у меня есть сестра. Женя рассказала , что в тот мартовский день я упала в обморок под лестницей, сколько я там пролежала никто не знает  она нашла меня первая  и стала сильно кричать. От испуга и от того что она сильно кричала у нее из уха пошла кровь. Женя очень долго не разговаривала , а  теперь немного заикается, не отходит от меня ни на шаг и всё время говорит « Настенька, миленькая не бросай меня, знаешь как мне было страшно, я думала ты умерла, я буду тебе отдавать все свои сухарики только не умирай». Господи, какая же я была глупая. В обед Женька уснула и я осторожно стала пробираться в спальню где  лежал заранее мной припрятанный Женькин подарок. Под подушкой  на моей кровати в белой тряпочке лежала конфетка, та самая розовая, с Нового года. Женька открыла глаза и заикаясь но довольно громко спросила « Ты куда?», я показала ей жестом что бы она не кричала , что все спят и она могла их разбудить. Женька положила голову на подушку,  натянула одеяло до подбородка  и зажмурилась, притворяясь, что она опять уснула. Я улыбнулась и   потрясла ее за плечо, « Что?»-  медленно приоткрыв  правый глаз, спросила  именинница, я протянула руку и разжала ладонь, «это тебе, сестрёнка, с днём рождения». Она как маленькая птичка выскочила  из под одеяла и бросилась мне на шею. Столько счастья из  за одной конфетки.
Я перевела взгляд с блокнота на коробку шоколадных конфет и на куски не доеденного торта, небрежно лежащего на тарелке, « зажрались совсем» подумала я. Хотела выбросить сегодня, и как я теперь это сделаю? Надо  кому то отдать, но кому? Бусинке? Она это есть не будет. Если бы бабушка сейчас видела меня, она бы мне объяснила, как нужно вести себя с едой. Она все время повторяла «нужно взять столько, сколько можешь съесть, лишнего не бери, а взяла, доедай».  Доедай. Ага. Легко сказать. Вон румяна в зеркало уже не помещаются. И тут в окно постучалась она, взъерошенная, но чем - то очень довольная.  Я подбежала к окну синичка порхала, радостно чирикая, я перевела взгляд на тротуар, внизу на дороге сидела  псина, непонятной белой масти, только лапы у нее были черные толи от грязи, толи по породе так положено, не знаю, она сидела и смотрела именно на мои окна и на меня. И тут я поняла, что Бусинка прилетела не просто так, и не просто так она привела своего друга. Не можешь съесть сам, отдай тому, кто голоден. Я накинула пальто,  резво запрыгнула босыми ногами в ботинки, взяла тарелку и побежала вниз, пес терпеливо ждал, как будто  знал, что я спускаюсь именно к нему.

20 апреля
Очень скучаю по маме,  как она там на своем полюсе? Есть ли у нее теплая одежда? Хорошо ли она питается? И послушные ли у неё дети? Жду, конечно, её каждый день, но я знаю, что пока не закончиться учебный год она не приедет, она же не бросит своих учеников. Я взрослая, я понимаю. Вот наступит лето, она приедет,  заберет меня и Женьку, и мы поедем домой.
Синички прилетают всё реже и реже. Д. Семен говорит, что они улетают в лес вить гнезда и что там им сейчас будет полегче прокормиться, червячки всякие, травка и всё такое.

23 апреля
Сегодня окончательно дали свет. Наконец то.
Пролистывала  дневник с самого начала и наткнулась на свою запись, когда Лёнька был ещё с нами. Он рассказывал про одну женщину, с которой он ехал в поезде, и которая учила его песням жалостливым.  Он,  по-моему, говорил, что она учительница и ехала она из далека, а что если он тогда не врал? А вдруг это она? Нет. Не может этого быть. Она бы обязательно за мной пришла.  Я то, знаю.
-  Женька, а ну давай, рассказывай, что тогда этот болтун говорил? Ну, про женщину эту с поезда? Ты то, открыв рот его слушала,  давай рассказывай.
Женька сморщила лоб, закатила наверх глаза и задрала  нос. Немного помолчав, и сделав,  вид что вспоминает, она,  заикаясь, но довольно ловко начала рассказывать то, что плёл Лёнька.
- Кааак её зо- зо вут, он не не не  говорил, он только скаааазал, что она учи-чи-чительница, что е-е-едет она из даааалека едет домой, что ра-ра-раньше у нее был муж и до- до-дочка а теперь их нет, муж пооооомер от болезни а до-до-дочка от гоооолода. Вот поэтому она к Лё-лё-лёньке и прикипела, научиииила его песням всяким  что бы подавали на базаре бо- бо-больше. А к себе она его взять не не не могла потому что ей саааамой теперь жить то негде. Вот!
Женька перестала тараторить и вопросительно уставилась на меня.
- А какая она? Он не говорил, какая? Темненькая, светлая? Волосы, у неё какие? А глаза?
- Неееет не говорил. Сказал то- то-только что она очень дооообрая, и хорошо поёт- опять выполила Женька не отрывая от меня глаз, - а что? – Настя, а что? А?
Не может этого быть. Не может этого быть! Она думает, что я умерла, а папа? Нет, это наверно не она, да мало ли таких учительниц.
Женька ничего, не понимая,   смотрела на меня огромными ввалившимися глазами,  звонко хрустя сухарями, с тех пор как улетели синички ей достается  гораздо больше.
Что же мне делать? Надо что-  то придумать. Мне нужно найти Лёню, пусть он мне всё расскажет, всё, всё как было, да и вообще у меня к нему личный разговор имеется.  Но где мне его искать? Куда мне бежать? Город большой, подъездов и подвалов очень много. На рынок, да,  на рынок, скорее всего он там.  Надо придумать план.
Во первых нужно не заметно накопить еды, хлеба то есть. Неизвестно сколько мне придётся его искать, а попрошайничать я не умею, собрать кое какую одежду и незаметно, ночью, когда все будут спать, улизнуть. Решено!

1 мая
Сегодня праздник всех трудящихся и нас  повели на площадь смотреть  парад военный техники, площадь от нашего детского дома была совсем не далеко, нас собрали всех на крыльце, построили парами и повели.  В воздухе пахло весной и жизнью, солнце так припекало макушку что под береткой волосы стали влажные,  я одним махом сняла её  и положила в карман.  Женька радостно шлепала по лужам,   специально наступая в самые глубокие, мне приходилось  каждый раз одергивать её, когда я замечала,  что ноги её проваливаются в блестящие ямки  выше щиколотки. Толпа плавно стекалась  к площади  как огромная бурлящая река, серая масса шипящих, свистящих и странно поглядывающих на нас людей. Масса расступалась по мере того как наш дружный «паровозик»  подходил к площади. Рассыпались перед нами, боясь наверно дотронуться до нас, шепча за нашими спинами, что-  то друг другу в уши и опять смыкаясь сзади нас в плотную серую кашу. Так мы продвигались нашим « паровозом» привязанные друг к другу веревками, что бы, не потеряться. Женя крепко сжала мою руку. Я сказала, что бы она не боялась, и что сейчас будет интересно, не успела я договорить, как кто то из толпы крикнул.
- Вражеские выродки! Серая масса загудела, как пчёлы, и сотни глаз устремились на наш «паровоз». И тут я  почувствовала сильный удар по голове и что - то теплое потекло по шее и по плечам, стало так щекотно и неуютно мокро, в носу появился запах крови. Я опустила глаза на асфальт и увидела кирпич,  лежащий в луже. В голове у меня загудело, немного затошнило и откуда- то перед глазами появился рой мух.  Женька закричала. Толпа стала орать,  что нам здесь не место что мы дети врагов народа и должны сидеть и не высовываться, кто- то стал нас защищать и говорить что мы всего лишь дети, и что мы не несём ответственности за своих родителей.  Кричали очень много и много говорили не понятных нам слов, потом масса разделилась на два лагеря и началась потасовка, все стали ругаться, а некоторые даже драться. Клавдия Петровна отошла в сторону и  мы,  шмыгая носами, привязанные друг к другу зашагали за воспитателем. Она осмотрела мою макушку и  положила мне на рану носовой платок при этом странным образом меня отругав. Сказала, что если бы я не сняла берет, то крови было бы гораздо меньше, странное рассуждение. А то, что мне в принципе запустили камнем по макушке это ничего? Как будто она это предвидела. Я натянула беретку на уши,  и мы пошлепали домой. Парад мы так и не посмотрели. 
Всю обратную дорогу я искала глазами Лёню, в надежде на то, что он тоже придёт посмотреть парад, на улицах было пустынно, так как основная масса была уже на площади. Совсем отчаявшись, что день не удался, меня кто-  то потихоньку позвал, шёпот шел из подвала музыкальной школы,  мимо которой мы проходили, я подумала, что мне показалась.
- Настя, – вновь кто-  то  прошипел,
Я кинулась к подвальному окошку, совсем позабыв про то,  что привязана к остальным ребятам, наш «паровоз» дернулся и «вагончики»  весело хохоча, повалились друг на друга.
- Лёня это ты? Ты? Отвечай.
Но окошко молчало. Показалось, подумала я. Показалось.
День действительно не задался, меня рвало всё оставшееся время до вечера, и я провалялась в постели до следующего утра.

15 мая
Скоро закончиться учебный год. Будут переводные контрольные и самостоятельные всякие. Я учусь хорошо, математика, русский, история, литература, и моя ненавистная биология. Научила Женечку читать и писать печатными буквами, так что в первый класс она у меня пойдёт подготовленная. Я жду, что бы он побыстрей закончился, потому что за мной приедет мама. За мной и за Женей.

2 июня
Что - то пошло не так.  Мама не приезжает, а Клавдия Петровна опускает глаза, когда я у неё про это спрашиваю, они с Тосей что - то знают, знают и молчат. Почему они мне ничего не говорят? Ведь я уже взрослая.
- Тося миленькая, ну скажи,  пожалуйста, ты же знаешь где моя мама, почему ты молчишь?
Она  опустила глаза, и мы погрузились в  мучительную для нас обоих  тишину. Я окончательно поняла, что она знает.
- Я имею право знать – крикнула я, и слёзы хлынули из глаз. Тося отвернулась к окну.  Захлебываясь  от слез и от нагнетающей меня ненависти я подбежала к ней и стукнула  по спине.
 –Говори, говори, какая же ты подлая, знаешь и молчишь. Тося молчала,  стойко принимая один удар за другим, а  я  била и била ее пока у меня не кончились силы. От бессилия и от беспомощности я сползла по стене. Силы настолько покинули меня, что вместо плача из груди вырывался только вой. Как у побитой, очень больной  и никому не нужной собаки.
- Я многого не знаю -  тихо сказала Тося присев ко мне на пол, знаю только, что родителей твоих арестовали,  и что они отбывают,  где то срок. К.П. говорит, что отец твой неудачно пошутил и кто-  то на него донёс.
 Я не верила своим ушам.
- Он жив? Он жив, Тося? Тося покачала головой и уткнулась носом в колени.
- А мама? Не молчи, пожалуйста.  Не молчи – опять я перешла на крик.
- Не ори на меня -  вскочила заплаканная  Тося, - я не знаю, слышишь, что ты привязалась ко мне, я сама такая же, как ты.
Тося выбежала  из комнаты,  я смотрела ей в след и  ловила себя на мысли что мы действительно одинаковые, мы все здесь одинаковые.

15 июня
День выдался жаркий. Мы с Женей провели его, вместе сочиняя и сами себе, напевая непонятные песенки. Я заметила,  что когда Женя поёт, она меньше заикается. Надо попросить К.П. чтобы она записала ее в музыкальную школу. За этим смешным занятием вечер опустился совсем не заметно. Из за духоты и надоедливых комаров Женя долго не могла уснуть, переваливаясь с одного бока на другой, полностью завернувшись в простыню как гусеница она угомонилась, когда на часах пробило полночь.  « Слава богу, уснула»- подумала я. Я осторожно вытащила из под подушки записку  и положила  на тумбочку: « Женя ничего не бойся, найду маму и приду за тобой, слушайся Клавдию Петровну, ногти не грызи и не трогай лягушек. С любовью. Твоя сестра Настя.
p.s. И не вздумай воровать! »
Осторожно чтобы никого не разбудить я спустилась под лестницу, там меня ждал заранее приготовленный чемодан, с которым меня забирали из дома, кофта и берет. Быстро всё это нацепив , я молниеносно выскочила из дома. На улице почему то резко похолодало,  и мне показалось, что с неба падают белые крупинки снега, «как странно снег в июне»- подумала я.   Пробежав немного,  я  остановилась около музыкальной школы,  что бы от страха перевести дыхание. «Господи как страшно» я закрыла глаза, сердце предательски громко стучало в груди, и мне казалось, что оно стучит  так громко, что сейчас кто  нибудь, услышит и обязательно меня здесь  обнаружат. Надо подумать, куда двигаться дальше справа мост, слева площадь, нет, на площадь нельзя могут заметить, надо через мост и в парк, там посижу до утра под деревом, а утром отправлюсь на рынок искать Лёню. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого нет, я рванула к мосту.  Только моя нога коснулась брусчатки моста, как за спиной разрезав гробовую тишину, я услышала знакомый голос.
- Настя!
На мосту стояла босая Женя, растрепанная полу раздетая , маленькая девочка с большими от страха глазами.
- Женька, ты, что здесь делаешь? Иди сейчас же домой, как ты вообще меня нашла?
- Я с тобой пойду , или останусь здесь стоять.
- Глупая , тебе со мной нельзя, понимаешь, ты маленькая, я вернусь, я же написала.
Женя,  молча,  протянула мне руку.
- Пойдем домой, пойдем, пожалуйста, мне холодно. Она шустро выхватила у меня чемодан взяла меня за руку и повела домой. Как будто взрослая не я а она.
От её босых ног  на снегу оставались мокрые следы. Глупая, какая же глупая!
- Прыгай мне на спину, а то простынешь еще, не дай бог.
Я присела, и Женька ловко запрыгнула на меня как на маленькую пони.  Обхватив  её под колени, мы  двинулись домой.
- Настя, а что такое р.г.?
- Какое ещё р.г.?
- Ну, вот в записке  перед последней строчкой было написано р.г.. что это? А?
Мне стало смешно, - это не р.г. а английские буквы p.s., это называется постскриптум, послесловие то есть, это когда человек что - то забыл написать,  а потом вспомнил и дописал. Понимаешь?
- Не а! Мы расхохотались, совсем позабыв про  страх и не замечая, что ещё глубокая ночь.
На улице стали появляться люди, работающие в ночную смену, и что бы нас никто не заметил мы побежали.

22 июня
Сегодня воскресенье, выходной день, но поспать нам не удалось. Нас разбудила воющая как сирена Тося и сказала, что началась война. Мы перепугались,  и малыши начали плакать. Я ей сказала, что она глупая и что нельзя так пугать детей.
В 12 часов по радио передали правительственное сообщение о том, что немецкие захватчики напали на Советский союз. Несколько городов уже  бомбят. Все говорят, что война пройдет быстро. И наша армия, конечно, всё быстро разрешит. И всё будет хорошо. Мы оклеивали окна  бумажной лентой крестиком, а мальчишки радостно кричали, что учиться не будем целую неделю, пока идет война.

10 июля
В город   совсем не выпускают, говорят,  что это не безопасно. А Женя почти совсем перестала заикаться. С ней занимается наш учитель биологии, не знаю, откуда он знает, как нужно петь. А он ничего хороший дядька, приходит к нам, хотя учебный год уже закончился. Я хорошистка, у меня одна четверка как раз по его предмету, но он всё равно хороший.
 Всё время думаю о маме.
      
 Если  б только на денечек, ну хотя бы на часок
       Кувыркнуться  в моё детство,  в коридор из ста досок
Где на кухне пахнет супом и повсюду детский смех
Где соседские дебаты, кто за этих кто за тех
Где в нарядном сарафане отмотав свой страшный срок
Вновь меня встречает …мама….
Мне бы только на денечек, мне бы только на часок
 
 1 сентября
Лето пролетело не заметно, и очень предсказуемо. Нас построили на линейку в коридоре  веселых, беззаботных ничего не понимающих 18 человек, с одинаковой судьбой.
Поя первоклассница, была самая красивая, ленточки красного цвета красовались на её тоненьких косичках так мило, что я не сдержала слёз и почему то расплакалась.
- Настя, ты что? Праздник же.
- Праздник, конечно праздник.

 4  сентября
Сегодня началась бомбёжка, снаряд упал,  где то совсем не далеко, как потом выяснилось в районе станции Витебская – Сортировочная. Ничего не понимаю, почему наши войска так долго не могут победить немцев?
15 сентября
Бомбёжка каждый день. На улице много мёртвых, их быстро грузят на повозки  и куда-  то увозят. А одну мертвую женщину стали поднимать, а под ней грудной ребёнок и весь в крови и тоже мертвый. Как страшно, мамочка, как страшно.


- Мам, привет, как вы там отдыхаете, как море?  Да нет ничего, всё нормально, просто хотела сказать, что я тебя люблю. Да ничего не случилось. Нет мам, всё хорошо. А что сейчас полпервого? Ой, прости, пожалуйста. Всё спи, спи. Давай, завтра созвонимся.
 Вот черт, а что и, правда, полпервого ночи? Я посмотрела на часы. Ух, ты, вот это да. Совсем зачиталась.
Я подошла к окну, Бусинка  теперь прилетает  не одна. Три таких же ярко желтых создания уже второй день с любовью смотрят на меня через  стекло. Как много звезд, значит небо чистое, значит, снега завтра не будет.
Хорошо всё- таки, что мама вырвалась отдохнуть на 8 марта. Море это конечно кайф.  Про блокнот она  ничего не знает. Прочитаю,  расскажу.

21 сентября
Мы со старшими роем траншеи, нас на улицах много. Ребята со всех дворов помогают взрослым защитить наш город. Здесь все, школьники, рабочие, просто не равнодушные люди и даже учительница из 17 школы, там, где раньше работали мама и папа.
- Здравствуй  Настя, - она подошла ко мне и неуверенно при обняла ,- мне жаль, что с твоими родителями так произошло.
- А что с ними произошло?- я сделала вид, что не понимаю, о чём она говорит.
- Ну, что их нет сейчас с нами.
- Конечно, нет, они учат северных детей грамоте. Разве вы не знали? Я как уж выскользнула из ее рук, подняла с земли лопату, и со всей злости, что у меня еще осталась, принялась рыть эту проклятую траншею.
- Они скоро приедут за мной.  Крикнула я уходящей ей в след. – И не надо меня жалеть.
Медленно как тень она уходила во дворы, еще несколько раз останавливаясь и оглядываясь на меня.
Несколько дней  мы ещё приходили рыть, но её я больше не видела.

7  октября
Мне 13. Никто и не вспомнил что у меня день рождения, да и не к чему это сейчас. На улице стало холодать, и в город пришёл страшный голод,  мёртвых  становилось всё больше и больше. Каждый день после уроков  мы ходим  по городу с Тосей и с другими старшими ребятами из нашего детского дома № 42 собирать мёртвых женщин, стариков, детей, что бы не было вспышки никакой заразы, эпидемии вообщем , так нам сказала К.П. . Каждому   из нас дед Семен сделал повозку на колёсиках из старой двери и  детской маленькой коляски. Я стараюсь затащить, кто поменьше, потому что сил на больших у меня  не хватает, на повозке могу увезти только двоих. Мы плетёмся  через улицу потом до площади, а там всегда ждёт грузовик, где взрослые люди складывают тела, что бы куда то их увезти. Нас таких много с повозками. И повозки никогда пустыми не бывают.

Тише, тише сани не гоните
Мне за вами право не успеть
У ворот моих родных притормозите
Чтоб в окошко к маме посмотреть.

Что вы мчитесь, дайте задержаться
Я лечу, и снег колючий жжет….
Так бывает, если хочешь попрощаться
А тебя, никто давно не ждет.

Это просто я на миг глаза закрыла
Я стою, а саночки за мной
Только в них сегодня я накрыла
Пятый раз кого- то с головой.
    
  18 октября
Смерть косит всех без исключения, очень холодно и всё время хочется есть. Все разговоры только о еде, все мысли, все мечты. Пальцы совсем не слушаются меня и с каждым днём мне всё труднее и труднее писать. Женя учиться, в город я её с собой конечно не беру. Нам отключили отопление и свет, и теперь чтобы не замерзнуть мы спим прямо в одежде.

29 октября
Д. Семен попросил несколько мужчин, что бы нам помогли  сделать печку, которую можно топить дровами. Печку установили в зале, где проходила ёлка, туда же снесли и все наши кровати. Их поставили близко друг к другу, что бы мы могли друг от друга тоже греться.
Теперь у нас ещё одна забота, это найти дрова для печки.  Как оказалось таких как мы, на улице много, и отопление нет ни у кого, и всем нужны дрова.
Каждый вечер мы собираемся около печки и рассказываем сказки или просто какие нибудь истории, Женя выбрала себе место там где теплее всего, а до нас долетают только маленькие искорки тепла, которые мы с жадностью ловим .  Все разговоры конечно о еде, о еде утренней, о еде обеденной, о вечерней, о довоенной и после военной. Мы мечтаем, как будем, есть теплые булочки и запивать  какао, как шоколада будет столько много, что мы даже не захотим его съесть за один раз, как мы будем делиться картошкой с мясом, со всеми кто будет хотеть есть. Мы вспоминали новогодний мандарин и конфеты. И тут я заметила, что один из мальчиков  положив голову на Тосино плечо,  тихо и неподвижно  смотрит на Женьку всё - то время что мы говорим, просто сидит уже битый час смотрит и улыбается.
- Чего смотришь? – спросила Женя, почти совсем не заикаясь. Место своё не уступлю так и знай – протараторила она.
Мальчик молчал, просто смотрел широко открытыми, голубыми глазами, улыбался и молчал. Тося одёрнула плечо:
- Ну что ты, в самом деле, Юрка? Плечо затекло уже.
Юрка  улыбаясь медленно начал наклоняться вперед, и только печка остановила его, столкнувшись с его лбом, рука каким- то образом подвернулась и оказалась в самой топке от чего рукавица сильно задымилась и начала  пахнуть. Все вскочили. Юрка упал на пол и перевернулся на спину, голубые глаза которые смотрели в потолок,  светились счастьем, навсегда запечатлев мечты   о  шоколаде, и булочке с какао.  У нас не было сил даже кричать, К.П. подняла Юру и куда- то унесла, а нас отправила спать.
Он был первый, из наших  кто умер от голода.

15 ноября
Знаете что самое страшное ночью? Это встать в туалет. Света давно уже нет и ты через какое то время  на ощупь пробираешься  к своей кровати, приблизительно помня где лежала, но от того что мы постоянно замерзаем  твоё место  уже заняли ребята. И ты хоть обкричись, хоть обругайся, но никто не подвинется со своего хоть как то нагретого места, и есть вероятность замёрзнуть. Так что в туалет ночью лучше не ходить.
Опять прилетают синички, их стало намного меньше, и они стали бояться людей, садятся на деревья и смотрят на нас сверху вниз. Мы протягиваем к ним ладошки, а они  не летят.

1 декабря
Мальчики сегодня принесли 2 голубей и 3 синичек, мертвых конечно. К П. сказала, что получиться хороший бульон. Женя разревелась и сказала, что она их есть, не будет. А я сказала: будешь, если не хочешь умереть!
Мёртвых на улице стало очень много,  люди умирают прямо на ходу, один мужчина шёл, шёл,  упал и больше не встал, самое страшное это упасть на улице, потому что никто к тебе не подойдет, только такие как  мы с тележками, потом.  Дед Семён переделал  колесики на полозья, но сил стало совсем мало и я могу увести только одного. Младшие с К.П. каждый день ходят на Невку  за водой. Очень трудно писать, в варежках неудобно, а без них очень замерзают пальцы. Хочется всё время есть и спать.
 Каждый день бомбёжки, и от некоторых зданий ничего не осталось, только груда кирпичей, на которых сидят отчаявшиеся, уже теперь бывшие  жильцы. Несколько снарядов падали и около нашего детского дома и теперь на заднем дворе вместо горы с песком у нас огромная яма.  Но город всё равно живет,  работают заводы, школы, больницы и люди стараются выжить, не смотря ни на что.

10 декабря
Нас осталось десять.  Сегодня мы с Женей проснулись как обычно, отрывая шапки от подушки, медленно спустили валенки на пол и поплелись на завтрак, за столом нас оказалось меньше на два, чем вчера и К.П. побежала в спальню, закрыв рот руками. Как оказалось, мы с ними спали всю ночь, с мёртвыми. Мы думали что они не встают , потому что нет сил встать, а они всё. Когда мы вернулись с завтрака, их уже не было.

А вчера нас было больше, целлофановых ребят
Пять и шесть и семь и восемь,
В ряд, накрытые лежат,
Мама лишь бы я не девять
Тень по печке поползла,
Мне опять сегодня снились,
Юрки, первого, глаза.

25 декабря
В наш 42 привезли еще ребят с других детских домов, объединили  вообщем три дома , теперь нас много, почти 80.  Они не такие как мы, озлобленные, ругающиеся не приличными словами, дикие волчата. Воспитатели тоже у них не подарок, такие же волчата только взрослые и всё время на нас орущие. В комнатах участились кражи, и мы стали прятать свои хилые пожитки,  оставшиеся у нас с прошлой жизни. Ленточки, какие то заколочки,  мамины варежки , папины ремни. Всё что хоть как то нас связывало с нашим домом, с семьей, мы теперь носили с собой. Прятали в карманы, за пазуху под тулуп, в шапки, платки, благо дело, что мы всё это таскали на себе,  не снимая. Но «чужие»  умудрялись как то у нас это воровать ,  ворованные у нас вещи они бегали менять на рынок  на детские  игрушки , а затем на эти игрушки они выменивали у наших маленьких детей кусок хлеба, очень хитрые «чужие», наши и так изголодавшиеся и почти не встающие малыши отдавали им свой хлеб за пару солдатиков и за никому не нужные  клюшки и коньки. К.П. периодически их отгоняла, при этом  «чужие воспитатели» спокойно закрывали на это глаза.

30 декабря
И снова Новый год. Опять д. Семён притащил ёлку, и мы опять дружно её наряжаем только нас теперь пятеро,  пятеро голодных и холодных  детей, но таких родных и немного счастливых от того что Новый год. Ёлку наряжали  только мы, старенькие, почему то. После выманивания у наших малышей куска хлеба за игрушки наших стало порядком меньше. «Чужих» к себе не подпускаем.

2 января
Вчера у нас был настоящий праздник , в наш детский дом с поздравлениями  приходили солдаты, принесли сухой поёк который состоял из сухого печенья и кускового сахара. Какое же это было счастье положить на язык кусочек печенья и ждать пока оно не растает полностью. Женька решила насладиться этим процессом подольше, взяла двумя пальцами кусочек сахара и начала его вертеть в разные стороны.  Рассматривая,  она поднимала его вверх, подносила к носу и нюхала, лизала кончиком языка и опять поднимала на верх,  как будто  от этих движений он станет больше, и тут один из «чужих» выхватил у неё сахар и быстро засунул его в рот. Женька ничего не поняла, и только смотрела на него своими большими глазами, молча, шевеля губами как рыба.
- Отдай , ты что! – набросилась я на него, мы повалились на пол , я кричала но вместо крика получался лишь жалобный стон, руки меня не слушались и я гладила его по спине и голове как котёнка. Женя остолбенела, и слезы катились из ее глаз как два весенних ручья.
- Сволочь, отдай, крыса! Отдай сахар! – но сахара, конечно у него уже не было.
Кусочек сахара я отдала ей свой, она им незамедлительно со мной поделилась. Мы сидели, обнявшись, каждый со своим комочком, ревели и  мечтали, что всё это скоро непременно закончиться.  Вот так мы встретили новый  1942 год.

10 января
«Чужие» нас ненавидят, говорят что в другие дома на новый год привозили мандарины, а из за того что мы дети врагов народа мандарины до нас не доехали. Их воспитатели всё время кричат на нас, особенно одна мы ее прозвали «Жаба» она заставляет Женю ходить за водой вместе с остальными, хотя раньше К.П. ей разрешала не ходить, маленькая она еще и очень слаба. Я запротестовала за что получила от « Жабы» палкой по спине .
- Если она упадёт, если поскользнётся и упадет , тогда я её больше не увижу, она не встанет, вы понимаете? Ну что вы за человек такой?- кричала я, – я пойду вместо неё, я везде успею, и с тележкой и за водой,  разрешите. – « Жаба» оттолкнула меня, и сказала, что дети врагов народа не делятся на маленькие и большие , что  все равны и делать она должна всё, что делают другие.
Женя присела ко мне на корточки.
-Не надо сестрёнка, я справлюсь, я большая, надень шапку и не плачь. Что ты как маленькая ей богу! Я посмотрела на нее, а она, улыбаясь во весь свой беззубый  рот раскинула тонкие ручки, приглашая меня в свои объятия. – Я  большая!
- Женька, ну какая ты большая! У тебя зубы то вон еще не выросли, вот вырастут тогда ты и будешь большая. Мы расхохотались и пошли на наше любимое место.
Весь вечер мы провели с Женей вдвоём, мы смаковали припрятанным печеньем, смеялись и мечтали о будущей счастливой жизни. Как Женя пойдет в музыкальную школу и будет петь на больших сценах нашей страны. Как я буду учиться в художке и непременно нарисую для неё красочную афишу. Как нас найдет мама или мы ее найдем. Как мы будем жить в доме окнами на речку, как каждое утро мы будем просыпаться от маминых поцелуев и от запаха какао и яичницы. А ещё у нас обязательно будет кот, а может быть даже собака. Мы хохотали, обнимались, пели, и снова хохотали, совсем не обращая внимания на холод и урчание в желудке.

12 января
Дни тянутся как резина. Вырисовывая всё страшнее и страшнее картину нашего детского бытия. У нас умерло еще трое человек, один вчера и двое не проснулись сегодня. «Жаба» всё таки добилась, что бы Женя ходила за водой как все. И Женя пошла, поплелась вернее сказать. Потом к нам нагрянули люди в военной форме все обрадовались, подумав, что это опять привезли сух пойки.   «Что то, здесь не так» – подумала я, форма такая же, как на тех военных, когда забирали маму и отца». Я то, их на всю жизнь запомнила. И я не ошиблась, через черный ход одетую и с чемоданом в руках,  куда- то повели « Жабу», мы, конечно, ничего не поняли, и объяснить нам было не кому, Тосю давно уже устроили работать на завод и приходила она к нам очень редко, а разъясняла нам всё  она.
Потом слухи дошли и до нас. Как оказалось « Жаба» украла сухой поёк, принесённый тогда солдатами, она была за это ответственная и никому не сказав припрятала его и тайком ночью передавала его  своим домочадцам , обделяя тем самым нас. А мы мрём как мухи.  «Скрысятничала » вообщем! За что конечно и была арестована соответствующими органами.
За воспитание «чужих» взялась наша Клавдия Петровна. Теперь учит их хорошим манерам, и всё время кричит на них « повыбиваю я дурь с ваших вшивых голов».

19 января
Сегодня до нас дошла хорошая новость, пришло распоряжение об эвакуации нашего детского дома на Северный Кавказ. Это там где тепло, где фрукты, где море.
Я забежала в спальню сообщить Женьки эту хорошую новость, думая, что она как обычно после похода за водой легла отдохнуть, но в спальне ее не оказалось.
- Женька, мы едем на море. Женька, ты слышишь.
Жени  не оказалось и на улице, не под лестницей, не на заднем дворе, нигде.
- Где Женя? – крикнула я ребятам, с которыми она ушла за водой – Где Женя?- хотела я крикнуть еще громче, но получилось, что я прошептала. Сердце колотилось как тысячу маленьких паровозиков везущих нас на Кавказ.
Малыши опустили глаза и отвернулись в сторону.
Не помню, как я очутилась на реке, не помню, как я кричала, не помню,  как искала. Ничего не помню. 

25 января
      

 Кости ломит по утрам, голова чугунная,
Всё заброшу в тарарам,  нынче я не умная.
Не хочу сегодня быть, девочкой  прилежною,
Забиваюсь я в диван, под подушку нежную.
Нет, не встану, не звони, слышишь, не здорова я,
Ну и что, что у тебя есть обновка новая.
Ноги ватные, не встать, ничего не хочется,
В голове пластинка - спать, в тишине  бормочется.
И не шлите мне карет, я не сумасшедшая
Просто я устала быть, просто я ушедшая.


Очнулась я в лазарете. Память немного вернулась. Лучше бы не вспоминала. Мне не хочется жить.

3 февраля
Приходила К.П. утешала, плакала, гладила. Зачем мне всё это? Рассказала, что меня на площади  нашёл  наш учитель по биологии, когда шел мимо, он  там недалеко живет.
Я отвернулась к стене, зачем она мне всё это говорит, какая мне теперь разница.
- Настя, скажи что нибудь, я к тебе пятый раз уже прихожу, а ты ни слова. Вот, я тебе сахарок принесла. Гостинчик от синички. Она потихоньку положила платочек с коричневыми кусочками на тумбочку.
Слезы душили меня. И ком ненависти так подкатил  к горлу, что стало больно глотать. Ненависть к себе, что не уберегла, к войне проклятой, к фрицам, к « Жабе», к К.П. что сахар притащила. Кому она его притащила?  Гостинчик от синички… от синички.

15 февраля
Она приходила еще несколько раз и каждый раз от «синички» приносила сахар. Тихо клала его на тумбочку и молча, уходила, совсем отчаявшись услышать от меня хоть слово.

17 февраля
Сегодня меня повезут обратно, туда, где меня теперь никто не ждёт. Д. Семён опаздывал уже на целый час. Я оделась, вышла на крыльцо, и ноги сами меня понесли куда- то, совсем не понимая куда. Я шла навстречу неизвестности, кутаясь в зябкое пальто, мимо меня проплывали такие же серые люди, голодные и мало что уже понимающие,  иногда проезжали повозки с трупами, я останавливалась и смотрела им в след, люди шли совсем не поднимая ног от асфальта ,  очень медленно обходя друг друга и незамедлительно извиняясь если случайно приходилось с кем то столкнуться. Спустя какое - то время, я  поняла куда  шла, подняв голову, я увидела свой подъезд, тот самый двор и покосившееся качели. Дом моего счастливого, довоенного детства. Я пришла домой. Воспоминания нахлынули на меня, и я стала искать знакомые окна, а в окнах  знакомые, родные лица.
Но подняв голову выше, я увидела, что вход в  подъезд и часть первого этажа это единственное что осталось от дома. Моего четвёртого не было и в помине.  Я перешагнула разломившуюся пополам подъездную  плиту и зашла в подъезд, ноги проваливались в груду из  кирпичей, детских игрушек, половников и разбитых тарелок. Рыская глазами в поисках  чего- то родного, взгляд остановился на почтовых ящиках мирненько так висевших на стене подъезда.  В нашем ящике явно, что- то лежало. Я взяла кирпич и с размаху ударила, нижняя крышечка на удивление легко поддалась, отвалилась и оттуда выпал конверт. Сотни мыслей промелькнули у меня в голове, я осторожно вышла и присела на островок из подъездной плиты. « Анастасии Васильевне Сагановой», это же я. На месте обратного адреса красовался, какой- то штамп в виде прямоугольной печати, на котором еле   проглядывались  какие - то цифры. Дата отправления 21 февраля 1940г.. Два года пролежало, вот это да. Или так долго шло. Я открыла конверт.
« Здравствуй моя принцесса. Пишет тебе твой папа, только не плачь когда будешь читать .. обещай!
- Обещаю! – сказала я вслух.
Мы с мамой по тебе очень скучаем, ты наверно сейчас в детском доме, ну ничего, всё будет хорошо.   Я специально написал тебе на наш адрес,  что бы соседи тебе передали письмо, т.к. мы с мамой не знаем,  в какой детский дом тебя увезли. За нас не переживай, у  нас всё хорошо, есть что одеть и что кушать.  Как ты там живёшь? Никто не обижает тебя? Учись хорошо, не забывай, что я тебе говорил. Знание это сила.  Пока мы с мамой находимся вместе, но  мама немного приболела, и её наверно скоро переведут из лазарета на поселение. Тогда она тебя заберёт,  а я………….
Затем почему то пошли зачёркнутые строчки, которые невозможно было разобрать много, очень много. До конца страницы. Ничего не понимаю, кто так почеркал? И  опять обрывки письма.
 Девочка моя, в жизни будут встречаться не только плохие люди, но и хорошие, добрые. И их гораздо больше.  И ты будь доброй. Вспоминай нас, будь сильной, учись, люби, путешествуй, смейся, и никогда не сдавайся.
Целую тебя, моя принцесса, слушайся воспитателей, они наверняка хорошие.
 Твои,  папа и мама.»
Я держала в руках эту прощальную весточку от самых родных в мире людей, переваривая всё, что я прочитала, ещё несколько раз перечитывая снова и снова эти волшебные строки.
Я прижала письмо к губам и закрыла глаза, глубоко вдыхая запах бумаги.
- Настя! – я дёрнулась от знакомого до боли голоса, передо мной стоял Лёня.
- Лёня, Лёнечка это ты? А где ты был? Я искала тебя, я ждала. Лёня, а Женьки больше нет, никого нет. Я  в лазарете лежала, а потом сбежала. А в детском доме теперь одни «чужие», а еще «Жабу» арестовали. А она заставляла Женю ходить за водой. И Жени теперь нет.  А ещё вот,  я перевела дыхание и  протянула ему письмо, это от папы и мамы. Лёнька, их тоже нет.
Я не могла остановиться и тараторила без умолку,  слёзы больно  текли по обмороженным щекам. Я смотрела на него как на самого родного мне человека, единственного родного в этом городе, да наверно теперь  и на всей земле.
Леня прижал меня к себе.
-  Не надо Настя, не плачь. Всё теперь будет хорошо, я тебя не брошу. Слышишь? Я не брошу. Обещал защищать, помнишь?
- Помню – я посмотрела на него, и Лёнька варежкой вытер мне нос.
-Тебе надо вернуться, только молчи, не перебивай. Ты пропадешь, понимаешь, пропадешь здесь одна. Я буду приходить к тебе, обещаю.
- Я с тобой пойду. Возьми меня с собой. Я буду о тебе заботиться.
- Я не могу.
И тут я заметила, что Лёня одет в военную форму только маленькую, она на нём так хорошо сидела, как будто специально для него была сшита, сзади болтался автомат, совсем не детский. Лёня был красивый, совсем другой, не такой, каким я  его помню по детскому дому, он был как настоящий мужчина.
- Лёня, а что это? Я обвела взглядом Лёнино обмундирование с головы до новых валенок.
Шмыгая носом и хлопая глазами, я ждала ответа.
- Настя тебе надо возвращаться, тебя все ищут, я тебе потом всё расскажу. Пойдем быстрее, иначе совсем замёрзнешь. Он взял меня за руку, и мы пошли.
Я покорно шла.
Когда до нашего дома оставалась одна улица, Лёня вдруг завел меня в подъезд одного из домов.
В подъезде было так же холодно, как и на улице.
- Зачем мы здесь? Здесь не согреешься.
- Я тебя не греться сюда завёл. Лёня достал из кармана платок, в котором был,  завернут кусок хлеба и сало с чесноком.
- Ешь! Ешь здесь. При мне, пока не дошли. А то я тебя знаю, придём и начнёшь всех жалеть. Ешь!
Я двумя руками схватила хлеб и с жадностью набросилась на него, чередуя его с салом, которое от мороза  очень трудно откусывалось.
- А ты? Лёня. Я же сейчас всё съем.
- Ешь, мне еще дадут.
И я ела, быстро  пережевывая каждый кусочек.
-Настя послушай, я буду к тебе приходить, приносить тебе буду кое какую еду. Только ты мне должна пообещать,  что ты будешь учиться и  никуда не убежишь. Иначе мы потеряемся, понимаешь? У меня ведь тоже никого. Помолчав, Лёнька строго сказал, клянись!
Я мотала головой, доедая чеснок.
- Нет, Настя клянись словами.
- Клянусь! Сказала я серьёзно, сглотнув не до конца прожёванную дольку.
Мы дошли до детского дома как раз к обеду. К .П.  и д. Семён выбежали на крыльцо даже не одевшись, забрали меня сказав Лёне спасибо. Д. Семн пожал ему руку, а Лёня тихо сказал, что бы они за мной приглядывали.


1 марта
Так я опять оказалась в детском доме. Там много что поменялось пока я была в лазарете, «чужие» стали почеловечнее, не такие дикие, как были, некоторые из них сбежали на улицу, кто то помер. А ещё над нашим детским домом взяла шефство военная часть, в которой  Лёня был сыном полка. Это от него они узнали про наш детский дом и про меня и про Женю. Они отдавали нам часть своего пойка,  даже не задумываясь о том, что  сами могут погибнуть и мы совсем не их дети. А командир сказал, что чужих детей не бывает. Да, не бывает. Они рассказывали нам истории из своей жизни, а мы слушали, открывши рот. Так я узнала, что у красноармейца Серова в Липецке осталась жена и пятеро детей, а красноармеец Горгадзе только  закончил школу и ему недавно исполнилось 18, а Кругловы близнецы и дома под Пензой их ждет старенькая мама, совсем одна.  А у командира под бомбежками погибли жена и  пятилетняя дочка, и каждый раз приходя к нам в детский дом,  он обязательно рассказывает сказку и каждый раз новую. Мы ждали их каждый день, и когда они приходили это был маленький праздник.

10 марта
Детский дом готовиться к эвакуации. Уже готовы списки, и все сидят практически на чемоданах. Здесь всё напоминает о Жене, очень плохо без неё, скучаю.
Я подошла к комнате воспитателей и, приоткрыв дверь, потихоньку заглянула.
- Клавдия Петровна, можно с вами поговорить?
К.П. сидела за столом и что- то писала.
- Я хотела вам сказать, что  не могу поехать с вами. Вы должны понять, я обещала, что отсюда никуда. Я обещала.
-  Мы вернемся, когда снимут блокаду, едут все. И это не обсуждается.
К.П. опять уткнулась в бумажки. Я поняла, что тема эта закрыта, и можно её дальше не развивать. Опустив голову, я направилась к двери.
 - Настя, подожди. Подойди ко мне.
К.П.немного смягчилась в голосе и  взяла меня за руки.
-  Вы обязательно должны ехать, у вас впереди вся жизнь. Вы умираете каждый день, и я не могу ничем вам помочь, а так хоть какой - то шанс. Я знаю, что половина из вас не доедет, но это шанс. Слышишь? К. П. потрясла меня за руки и заглянула в глаза,  а Лёне мы всё объясним, я думаю, он  не будет против. И к тому же мы вернёмся. Обязательно вернемся. Я тебе должна кое- что отдать,  она открыла тумбочку и достала тетрадку, вот возьми, я не стала выбрасывать, подумала,  что  она тебе  нужна.
- Спасибо.  Это была Женина тетрадь  по письму, с аккуратно выведенными палочками и закорючками. Я прижала её к себе.
- Да, она мне очень, нужна. И  добавила, - на память. К.П. а куда Женю увезли?
- Ясное дело куда, куда и всех, на Пискарёвское. Мне очень жаль, знаю, как ты к ней привязалась. Но, тебе надо жить, ради неё, ради мамы, ты понимаешь? Надо жить, Настя! Наш разговор прервал дед Семён.
- Хлеб привезли, падите, распишитесь.
К.П. накинула шаль и побежала во двор.
- Эх, писательница, ничего, прорвёмся!- д. Семён щёлкнул меня по носу и по отцовски обнял за плечо.

Я всё глубже и глубже погружалась в жизнь того города и тех людей.  И у меня никак не укладывалось в голове, как они всё это пережили, как она смогла выжить, маленькая девочка, у которой никого не осталось. Наверно ей повезло, что  попадались неравнодушные люди готовые помочь чужому ребенку ценой своей жизни.  Даа , сейчас совсем всё не так.
 Как жалко, что я так поздно всё узнала, сколько бы я могла у нее всего расспросить. Мы бы сели с ней за чашечкой чая и поболтали, так, по нашему,  по женски. Сколько осталось не до сказанного, я не успела, я опоздала.   
Бусинка и ее друзья всё также прилетают, странно, весна в самом разгаре и мне кажется, что они давно должны быть в лесу, вить гнезда, обзаводиться птенцами, а они прилетают.

10 марта
Сегодня приходил Лёня. А завтра в путь.
- Лень, расскажи мне про ту женщину.
- Про какую женщину?
- Ну, про ту, что песням тебя учила, помнишь? Ты еще в поезде с ней ехал, помнишь, ты рассказывал?
Леня на секунду замолчал
- Я боялся, что ты меня спросишь,  когда нибудь об этом, прости Настя. Нет никакой женщины, и не было никогда.
Я по дурацки улыбнулась, не поверив в то, что он говорит.
- Как это нет? Ты же говорил учительница, и ехала издалека и муж,  и дочка… как же так?
И надежда  когда нибудь её увидеть таяла с каждым его словом.
Лёнька взял меня за руку и опустил лысую голову
- Прости, я прочитал случайно твой дневник. Когда мы были ещё вместе в детском доме. Помнишь было 23 февраля, и вы показывали сценку про защитников, вот тогда и прочитал. Я тогда уже всё понял,  что не увидитесь вы больше никогда, вот и решил,  что буду тебя защищать сам, всегда и всюду. А ты только посмеялась. Вот и зацепило меня. Лёня отвернулся. 
- Прости, глупый я конечно. Такими вещами то не шутят.
 Я выдернула руку. Прости?  Как легко это сказать.

11 марта
Наши друзья красноармейцы с легкостью  забросили  в грузовик нас и  наши скромные пожитки. На улице был ясный солнечный день, но К.П. замотала нас платками, потому что путь как она сказала долгий и сложный. Нас, то есть детдомовских детей осталось девятнадцать, голодных, холодных, не до любленных волчат от семи до тринадцати лет. Я среди них оказалась самая старшая,  тех, кто постарше оставили  работать в Ленинграде на заводах, их прикрепили к  семьям таких же работников заводов.   Дед Семен тоже  не поехал, сказал: здесь родился, здесь и помру, поехала с нами одна К.П., одна на всех.
Мы тронулись, и такая тоска меня взяла. Так мне не хочется уезжать, здесь мой родной город здесь мой дом, здесь память, о маме, о Женьке. Здесь, наконец, Лёнька.
Мы проезжали мимо той самой площади, мимо мостика, мимо моего полуразрушенного дома, мимо всех тех мест, которые  останутся в моей памяти на всю жизнь. А люди всё так же  шли с повозками, медленно, медленно как в  замедленном кинофильме, и повозки всё так же не были пустыми. Мне стало так обидно, так жалко, всех. Я разревелась, навзрыд, и что бы быстрее успокоиться больно прикусила  себе  тыльную сторону ладони.  К.П. обняла меня за плечо. Мы тряслись в нашем грузовике как китайские игрушечные болванчики. С нами в грузовике оказалась беременная молодая девушка, женщина с двумя детьми и две пожилые старушки.
И тут из подворотни выскочил Лёнька он так быстро бежал за машиной, что практически её догнал.
- Прости меня Настя, прости!
Я разревелась ещё больше. Вскочила с сиденья и что есть мочи крикнула.
- Прощаю, я тебя прощаю.
Он остановился, снял шапку, вытер влажное лицо и помахал уходящему грузовику.
- Я буду тебя ждать. Слышишь? – кричал он в след.
Грузовик дёрнулся и посадил меня обратно на сидушку.
Ехали мы быстро, ни разу не останавливаясь, ели на ходу и спали тоже.
-Останавливаться нельзя -  сказал водитель,  бомбят.
«Нужно было быстрее добраться до Ладоги, потом ещё по озеру,  а там,  на поезд и до Кавказа наверно рукой подать»- думала я.

15 марта
На грузовике нас доставили до станции Лаврово, завели всех в теплую палатку, где дали суп и кипяток. Мы переоделись в сухую одежду, которую взяли с собой из детского дома и стали ждать поезда. Писать трудно , пальцы совсем не слушаются меня, и сил держать карандаш совсем не осталось. При переезде Ладоги у нас у всех промокли ноги, озеро так сильно растаяло, что вода затекала прямо под бортики грузовика. Валенки намокли и стали  тяжеленные как будто по сто килограмм на каждой ноге. У беременной женщины начались схватки и её срочно отправили обратно в Ленинград.

18 марта
Тяжелая поездка дала тяжелые последствия, трое из наших ребят уже никогда не увидят солнечного Кавказа, их зашили в простыни,  погрузили в грузовик,  следующий обратно в Ленинград, и повезли домой.
Поезд пришел совсем не такой как мы ожидали, это были полностью закрытые вагоны, т.е. грузовые, света там совсем не было и  из всех удобств только деревянные настилы в три яруса. Мы кое- как забрались в наш вагончик кто - то сам, а кого - то уже заносили на руках,  и тронулись навстречу солнцу, морю и  мандаринам. 
Вагон набился полный. На настилах лежим  по трое, некоторым  так плохо,  что они не могут встать даже на ведро и ходят в туалет прямо под себя, от всего этого такой запах, что у всех начался жуткий кашель и удушье и очень сильно болят и слезятся глаза. Несколько раз мы останавливались, на каких - то станциях, что бы глотнуть воздух, выгрузить мертвых  и загрузить живых. Местные жители,  приходившие на станцию в надежде увидеть своего родственника, на  которого давно пришла похоронка, закрывали лицо руками, как только видели нас.  Они плакали, разводили руками, причитали, молились сами и крестили нас. Бежали обратно в дом и приносили кое - что поесть, кто луковицу кто кусок хлеба, кто яичко. Счастью нашему не было предела.

20 марта
Вышли на станции Плетнёвка, небольшая деревня которую огибает речка с одно стороны и сосны с другой, люди вываливаются из вагонов, задыхаясь,  жадно глотают свежий воздух. Вдалеке виднеются золотые полуразрушенные купола церкви и старенькая мельница. Две пожилые женщины, те которые едут с нами с самого Ленинграда не переставая молятся, бабушки из деревни опять несут кое какую еду и мы опять не надолго счастливы.
- На кась, покушай детка – бабушка протянула мне половинку луковицы и краюшку хлеба, – худоба то какая, прям лисапед, ой что деится то.  Старушка плакала, а я жевала лук и тоже плакала.
-Мамка то есть?
- Есть – твердо сказала я,  и сестра, и секунду помолчав сказала , и брат.
- Вона как? Так вас много? Это хорошо ,а батька?
- А папа на фронте погиб - опять соврала я  – пал смертью храбрых. И в тот момент, когда моя фантазия совсем разыгралась я услышала страшный оглушительный свист, такой страшный свист и громкое….Ложииись.
Сколько прошло времени не знаю, я очнулась от того что кто то пел колыбельную, тихо так пел, « За печкою поет сверчок, угомонись теперь дружок…» - на секунду мне показалось что я дома, что сейчас утро и я проснулась в школу и мама мурлычет под нос себе про сверчка и гладит мне фартук,  стояла такая гробовая тишина , тишина,  и мамин голос в голове. « Мама» - промелькнуло у меня в голове, «мамочка моя»  - я  закричала  - Мама , мамочка , я здесь, я живая. Я хотела приподняться и поняла, что на мне кто- то лежит. Кое как мне удалось выползти из - под той самой бабушки, что принесла нам поесть, мертвой конечно. Глаза у нее были открыты, лицо всё в крови и не было руки. Из сумки вывалились так же аккуратно нарезанные по половинкам лук и 2 кусочка хлеба. Я собрала всё это в карман и отползла. Вокруг все бегали, прятались, то приседали, то вскакивали, суетились, что то кричали .  Ко мне подбежал военный и стал мне что то показывать при этом смешно открывать   рот и ничего при этом не произнося. Всё вокруг взрывалось, люди падали, поднимались и опять бежали и падали. 
 - Вы не видели мою маму? – спросила я у военного. Он, шевеля губами и размахивая руками,  яростно рассказывает мне что то, не произнося не звука. - Ничего не понимаю, что вы говорите? 
Потом я ничего не помню.

31 марта
 Очнулась я  в каком то здании с синими стенами,  и первым делом начала искать свой дневник. Рядом со мной сидела  девочка лет 15 в белом халате, от моих шибуршаний она подскочила.
-Проснулась? – поправляя  белую косынку, спросила она.
- Ага, ты не видела мою тетрадь, зеленую такую?- я лихорадочно искала тетрадь под подушкой под одеялом, начиная прилично нервничать.
-  Вот держи - медсестра протянула мне тетрадь, за пазухой у тебя нашли. Военный тот, который тебя привёз,  за пазуху тебе её положил.
Я схватила тетрадь, просмотрев беглым взглядом все ли страницы на месте. Всё в порядке.
- А где я? Где Клавдия Петровна и ребята? Я начала оглядываться по сторонам, в надежде увидеть их на соседних кроватях, - ну я пойду, они меня там ждут, нам ехать надо.  И я головой указала на дверь.
Девочка встала,  подошла к окну и принялась поливать столетник.
- Ты в больнице -  спокойно сказала девочка, не отрываясь от своего занимательного дела.
- Гдеее? – я еще раз огляделась по сторонам, как будто то от того что я огляжусь сразу всё встанет на свои места и я сразу пойму как я здесь оказалась когда и почему.
- В больнице в Сенгилее, сказала же.  У тебя контузия, тебя оглушило от взрыва, ты потеряла сознание, и военный тебя привёз на машине к нам. И всё. Она отлепилась от своего столетника и так же спокойно сказала – тебя одну.
Я залезла вглубь, под одеяло, натянув его да самых глаз. В голове гудело, и я принялась воспроизводить в памяти события последних часов.
- А сколько я здесь часов?- спросила я, высунув нос из -под одеяла.
- Часов? Ты здесь вторую неделю валяешься. Не помнишь чтоль ничего? Вы ехали на поезде, началась бомбежка, тебя оглушило, товарищ командир тебя привёз к нам, одежду мы твою постирали, залатали, а еще у тебя в кармане лук был и хлеб.
Я приподнялась –  выкинули?
-Нет, ты, что разве можно выкидывать еду, вон в тумбочке у тебя.
- Я еще у меня был чемодан- с надеждой  сказала я
- Нет, когда он тебя принес, чемодана не было.
Я почувствовала, что устала и я опять, куда- то провалилась.

2 апреля
Приходил капитан Чернявский, ну тот самый который меня спас. Рассказал, что в живых с того вагона осталась я одна, и только лишь потому, что спустилась к той бабушки за луком, бомба как раз в мой вагон и попала. Клавдии Петровны и ребят больше нет. Ещё он сказал, что меня после того как подлечат,  пристроят в детский дом,  в хороший. Сказал, что бы я написала на бумаге, как меня зовут и кто были мои родители, документы то все мои сгорели.
Я написала, что зовут меня Анастасия Васильевна Саганова.  Уроженка города Ленинграда, родители мои учителя отец пошел на фронт в первые же дни войны и пал смертью храбрых  защищая свой город, а мама умерла, прикрывая собой учеников во время бомбежки. Вот так я наврала. 
А еще я написала, что у меня есть сестра Женя, и брат Леонид, что ему 15 лет и он сын полка в Ленинграде.  И приписала, что бы они его обязательно нашли и сообщили где я. Он меня отыщет  и заберёт.
Товарищ Чернявский пообещал что найдет.

10  апреля
Медсестру зовут Катя,  все больные её ласково называют Катюша, ей 17, а выглядит на 15. Маленькая и такая же худенькая как я. Я иду на поправку, и каждый день помогаю Кате. Научилась делать перевязки, обрабатывать раны и снимать швы. Противное это дело, скажу я вам.
С прошлой жизни не осталось ничего,  ни папиного письма, ни маминого чемоданчика, ни вещей домашних, ни Жениной тетрадки, ничего. Только память. А память ведь её ни сжечь, ни стереть,  не выбросить.

14 апреля
С днем рождения сестренка.

15 апреля
Меня сегодня выписывают. Катя собрала мне узелок, кое какие вещи и немного еды, сказала, что за мной придут. И за мной пришли.
Рыжеволосая кудрявая женщина совсем не похожая на воспитателя,  одетая  в брюки, сапоги и какой - то свитер  и двое мальчишек, одинаково одетых и одинаково налысо побритых.
- Ну, где тут Саганова Анастасия?- звонко спросила рыжая.
-  Это я – робко ответила я, пораженная такой рыжей копной волос.
Женщина протянула мне руку.
- Будем знакомы, Лидия Семеновна,  воспитатель детского дома № 15, - она протянула мне руку, - ну что пойдём?
Мальчишки резво подхватили мой узелок, и мы пошли.
Лидия Семеновна быстро шагала впереди размашистыми широкими шагами. Мы за ней не поспевали, и практически бежали.
- Не отставай малышня!- скомандовала рыжая прикуривая  на ходу папиросу – пошибче ногами  то перебирай.
 - Мы ее «Лиса» называем, она строгая, но справедливая - сказал один из парней, задыхаясь от быстрого шага.
- Ааа, понятно - сказала я, ничего пока ещё не понимая.
- Тебе у нас понравиться, у нас весело - сказал второй
- Я уже  поняла - ответила я, быстро, что есть сил, перебирая башмаками.
- Тебе повезло, что ты к нам в детский дом попала, у нас один из лучших.
Я на секунду остановилась, мальчишки ошалевшие от того что я остановилась, остановились тоже.
- Ты считаешь, что попасть в детский дом, это повезло?
-  Ну чего встали малышня? К обеду хотите опоздать? Я не хочу. Пошли, потом наговоритесь – прокричала на всю улицу «Лиса».
И мы побежали её догонять.

25 апреля
Детский дом расположился в школе, в трех этажном  белом здании прямо на берегу Волги. Первый этаж был обустроен под классы, а два верхних под спальни, столовую, пошивочные мастерские, красный уголок, актовый зал, и много чего ещё. Здание было очень большим, светлым и чистым.
Детей здесь очень много, как потом мне сказали больше двухсот. У всех ребят одинаковая форма. На уроки и в столовую  ходим строем. По горну подъем, по горну отбой. Каждый день зарядка на улице.  Вообщем порядок во всем. Я первое время не могла привыкнуть, жутко болела голова, и всё время хотелось спать. В свободное  от учёбы и работы время ребята делятся на небольшие группы и общаются в основном только в этих группах. Групп было три: первая это «блокадная», дети Ленинграда, таких было большинство, очень слабые измождённые ребята, в основном из хороших благополучных семей, просто увезённые от голодной смерти. Блокадников было видно сразу, мы медленно передвигались, были самые худые,  но в столовой съедали всегда всё самые первые. Вторая  это дети работников детского дома, воспитателей, поваров, врачей, учителей. Так как все работники находились с нами круглосуточно то и дети их жили с нами. Мы их называли «местные». И третья группа: это группа беспризорников, детей которых выловили с улиц, воришек, хулиганов, неугомонных, бесстрашных и до конца свободных. В этой группе были ребята всех национальностей, и всех возрастов. Некоторые Ленинградцы тоже сюда входили.  Третья группа,  как ни странно мне оказалась ближе, наверно потому что в нашем детском доме в Ленинграде, таких было большинство, наверно  потому что Лёнька из таких же. Нас так и называют  «сложные». У всех из  нашей группы есть  «клички» прозвища то есть. «Лиса» разрешает нам   так  друг друга  называть, но только в свободное время, а так мы Пети, Кати, и Васи. И « Лису» мы тоже называем « Лиса». У нас свои законы, свои правила: слабых не обижать, маленьким помогать, «блокадникам» то есть первой группе по возможности собирать хлеб. Хотя мы и сами  всегда голодные, но им  хуже всего.

1 мая
Меня называют  Асей, ребята говорят, что меня так удобней называть. А ещё у нас есть «хохол», «пузо», « чукча», «лысый», «зануда», и конечно « Лиса».
- « Мухомор» а почему вы « Лису» « Лисой» зовёте? – спросила я.
- Ты чё? Не понимаешь? Вот я почему « Мухомор»?
- Потому что весь в веснушках.
- Ну, а она рыжая, как лиса. Чё глупые вопросы задаешь?
Правда, что это я? Ведь понятно же что клички у нас либо по внешности, либо по характеру.
- А вот «Лысый»? почему он «Лысый»? Ведь у него вон, какая шевелюра - не унималась я.
Мухомор расхохотался, и я впервые за это время услышала хоть чей- то смех.
- А Лысый это у него фамилия!  Коля Лысый! Мы расхохотались вдвоём, всё время, повторяя - Лысая шевелюра, шевелюра лысая.
Я посмотрела на себя в зеркало,-  интересно, а как бы звали меня? « Булка» наверно - подумала я и оттянула себе щёку. Нет, не сказать, конечно, что я совсем толстая, ну и не стройняшка.  Бабушка откормила « Царствие ей небесное». Она всех кормила, и своих и чужих. Сама только не ела.

15 мая
Заканчивался учебный год. Все кто ходил в школу, успешно писали итоговые контрольные работы, ни смотря,  ни на что. Были и такие, которые учиться не ходили и не, потому что не хотели, а потому что не могли, это были  только что прибывшие ребята. «Блокадники» в основном. Они всё время лежат  их постепенно откармливают и поднимают на ноги. Каждый раз,  когда привозят новых Ленинградцев я бегу спросить как там, дома? И слышу один и тот же ответ «плохо». Ничего не изменилось, а стало еще хуже. Куда еще хуже? Все умирают, люди едят собак, съели всех домашних животных, кошек, хомячков. И  на улице совсем не летают птицы. А некоторые так обезумели от голода, что  едят людей. « Местные» ребята  никогда не видавшие такого, слушали, молча открыв рот, с ужасом пытаясь себе всё это представить. И если такой рассказ выпадал на вечер, перед сном, то спокойной ночи можно было не ждать  во сне «Местные» кричали, вскакивали со своих кроватей и некоторые даже мочились. И поднимали тем самым весь детский дом на уши. «Лиса»  запретила всем слушать такие рассказы, всем кроме « Блокадников».

30 мая
Учебный год закончился,  но отдыхать нам не приходиться, на третьем этаже у нас пошивочный кабинет, который никогда не прекращал свою работу даже когда шли уроки,  где старшие девочки шьют на фронт портянки. А на приусадебном участке сзади нашего дома мы разбили огород, за которым сами дети и ухаживают. Теперь у нас будет своя картошка, свекла, чеснок, капуста и лук. От работы никто не отлынивает, знаем ведь что такое голод зимой.

20 июня
Сенгилей. Красивый маленькие городок Ульяновской области. Я всегда знала, что есть такие красивые места, я  о них читала, только никогда не видела. Детский дом как я раньше писала, стоит на берегу  реки Волги на небольшой возвышенности. На краю этой возвышенности стоит лавочка. И с этой лавочки перед тобой открывается такой потрясающий вид. Возвышенность сползала вниз зеленым ковром с узором в мелкий разноцветный цветочек, в самом низу бурлила Волга, огромная и необыкновенно мощная, вдали виднелись пароходы, которые  давали гудки, когда причаливали или отплывали от пристани. И совсем вдалеке зеленые, зеленые верхушки бесконечного леса. На берегу стояли одинокие  рыбаки,  которые иногда вылавливали не плохую рыбку, в основном это были мальчишки или совсем старики.  Эту лавочку я сразу облюбовала, и каждую свободную минутку прибегаю,  что бы пописать.
« Сложные» ребята знают, что я  веду дневник, но никогда не задают лишних вопросов, и вообще стараются меня лишний раз не дергать, если видят, что я здесь сижу.  Они очень взрослые, не смотря на то, что некоторым нет еще и десяти, и очень добрые. 

15 июля
Вчера новенький, из первой группы которого тоже постепенно откармливают, рассказал, что три дня назад на пароходе везли сюда в Сенгилей целый детский сад, и началась бомбежка и одна из мин попала прямо в пароход,  малышей раскидало на несколько сотен метров прямо на глазах у провожающих на берегу матерей. И матери бросались в воду и плыли, хотя от берега было уже километра два. И мы видели, как их головы исчезают в воде, мы ничего не могли сделать, мы кричали, что бы они не плыли, мы им кричали. Но они нас не слушали. Новенький рассказывал захлебываясь своими слезами, совсем не стесняясь, что он мальчик и что ему двенадцать – я был на соседнем, нас только чуть задело, повезло, твердил он, повезло. 
- Успокойся – сказала я и протянула ему кусок хлеба. Он схватил его двум руками и весь запихал в рот.
Я смотрела на него и вспоминала, что полгода назад я была такая же, как он испуганный, голодный  зверек.
 – Что, дома совсем всё так плохо? Новенький утвердительно качал головой, облизывая ладони, на которых оставались крошки, на мгновение он остановился - А у меня там мама осталась и бабушка Валя. Он опять зарыдал, и свернувшись калачиком  отвернулся к стене.

20 августа
- Аська, письмо, тебе письмо.  Я вскочила с лавочки, «Чукча» бежал со всех ног  размахивая белым конвертом. Он  споткнулся об какую -то железку, упал и  несколько раз перекрутившись , резво встал на ноги как цирковой акробат.   
– Вот чукча проклятый, споткнулся  – сказал он сам себе. Вся рубашка и пол лица  у «Чукчи» были грязные, но, совсем не обращая на это внимание,  широко улыбаясь белыми зубами, он протянул мне письмо. – Вот « Чукча» принес.
- Спасибо «Чукча»-  я села  на лавочку и открыла конверт, это от Лёни.
Письмо было короткое, в нем только сообщалось, что он жив,  что дома бомбят каждый день, а то и по нескольку раз,  но  Ленинград стоит, что люди борются за свой город из последних сил. А в наш детский дом попала бомба, и его теперь нет. А где д. Семён он не знает. Что капитан, каким то чудом его нашел, Лёньку то есть, всё ему рассказал и про поезд, и про К.П. и ребят, и про контузию  и сообщил в каком детском доме я нахожусь. И теперь он за меня спокоен, что со мной всё хорошо.  А когда прорвут блокаду, он меня заберёт. А ещё он написал, что будет писать моему директору, и спрашивать какие у меня оценки, что бы  я  хорошо училась.
 Слава богу, он жив   – и пароход протяжно согласился со мной.

Сенгилей. Что- то знакомое. Я отложила блокнот и уставилась в стену, пытаясь, напрячь память. Сенгилей. Сенгилей…. Ну конечно. Я там была, маленькая. Меня бабушка возила. Да у меня и фотки есть, по-моему. Я  достала из комода альбом, и потихоньку начала перелистывать  старые серые страницы.  Какие -  то фотографии были совсем уже потрепанные и из за желтых пятен  лица с трудом можно было разглядеть. А какие- то ничего, почти как новенькие. И все как назло приклеенные к альбому. Раньше я тоже смотрела эти фотографии, но никогда не обращала на них внимания, ну старые фотки и старые фотки. Быстро их пролистывала, не понимая, что в них интересного.  Да в  каждой семье такие есть. Самая потрёпанная фотография была сложена в четыре раза и на удивление единственная из старых не приклеенная. На чёрно белой фотографии сидел класс, довольно большой человек тридцать. Ребята были одинаково одеты и аккуратно причёсаны. Посередине стояла женщина в кожаной куртке и с прической как отцветающий одуванчик, лица её было не разобрать, потому что стояла она как раз на сгибе.  Я перевернула фотографию, карандашом еле заметно, знакомым почерком было написано « Сенгилей 1942.» Я пыталась понять, где здесь моя бабушка. Но конечно с первого раза я её не нашла. Дальше пошли приклеенные фотографии,  свадьба бабушки и дедушки, дед с моей мамой на руках когда ей было, как я предполагаю года три. Несколько школьных фотографий моей мамы. Тоже все приклеенные. Мамина свадьба, моя выписка из роддома,  я с бабушкой в лесу, мы с мамой на море. И вот, наконец, Сенгилей. Мне было лет семь, когда бабушка меня туда повезла. Я, конечно, плохо помню эту поездку, наверно потому что ничего особенного для меня она не представляла. Для меня. А для неё она много что значила. Из этой поездки было три фотографии. Одна где мы с бабушкой около какого -  то белого трёх этажного здания, как потом  я поняла из её дневника, это и был их детский дом, только конечно это теперь обычная школа. Вторая фотография это бабушка сидит на лавочке. На той самой. И третья фотография, она с каким- то пожилым мужчиной, стоят, обнявшись около яблоневого дерева. Благо дело фотографии никто  не приклеил. Две первых было без подписи, а на третьей было написано «Ася и Коля Лысый. Сенгилей 1991». Вот это да. Она его тогда нашла. Значит, он остался там жить, значит не уехал никуда после войны. А остальных наверно не смогла найти, потому что у ребят были прозвища. Теперь я представляю, как много значила для неё эта поездка, и теперь я понимаю, зачем она привезла туда меня. Я ещё раз взяла в руки фотографию класса, на лицо, конечно, я никогда бы её не угадала, но одна вещь выдала бабушку с потрохами. Она сидела на первом ряду, аккуратно заплетённая в баранки из косичек и на коленях мирненько лежал её блокнот. Это она. Точно. Она. Я смотрела на фотографию и представляла  всё, что до этого прочитала в дневнике, я всматривалась в лица ребят, и пыталась угадать кто из них кто, «Чукча», «Лысый», «Пузо». Я разглядывала, как они одеты, что у них на ногах, какое настроение и какая погода на улице. Мне было интересно всё. Так странно, я никогда не знала этих ребят, не общалась и не видела,  но я их знаю.   

31 августа
Сегодня последний день каникул.  А с утра на заднем дворе мы с Лысым посадили три саженца яблони, мне кажется,  не примутся. Чукча так сильно их залил, что саженцы покосились в бок.
- «Чукча», хотел как лучше. «Чукча» виноват. Простите «Чукчу». Аська, прости – «Чукча» причитал держа саженец за верхушку что бы тот окончательно не свалился.
- Брось «Чукча», захотят жить выживут, пойдем на обед.  «Чукча» покорно пошёл, продолжая, что то, бубнить себе под нос.
- А как ты здесь оказался «Чукча»? До вас то -  война, небось, не дошла.
- Война не дошла, «Чукча» сам пошёл к ней.
- Как это?
- Отец военный, в Ленинград служить направили, а мать за ним. И «Чукча» с ними конечно. А потом мать и отца не стало. И вот «Чукча» здесь.
«Чукча»  тяжело вздохнул. - Война закончиться «Чукчу»  заберут. Дома у «Чукчи» тётка.
- Понятно.
- У нас  знаешь как хорошо, у «Чукчи» 200 оленей. Поедешь со мной? Будем на оленях кататься, там красиво Аська. Поедешь?
- Куда? Ты что? Нет, «Чукча», спасибо. Меня дома тоже ждут. Я улыбнулась, а «Чукча» явно загрустил ещё больше.

10 сентября
Дневник. Ребята. Голод. Уроки. Огород.  Вновь повторяется всё по кругу, иногда дни тянутся как резина, а иногда всё мчится, мчится, так быстро, что я не замечаю, как пролетает день. Знаете, если бы не мой дневничок то я подумала бы, что всё это происходит не со мной, а с какой то,  совсем другой девочкой, просто немного похожей на меня. Дневники  здесь ведут многие, девочки конечно больше чем мальчики. Но мальчики тоже. Все хотят записать самые тяжёлые моменты своей жизни, самые как им кажется важные, чтобы не забыть ничего, всё, до мельчайших подробностей. Конечно, то, что с нами сейчас происходит,  мы никогда не забудем. Но всё же, на всякий случай, для потомком.

7 октября
День сегодня начинался как всегда, обычный день ничего такого. Странные вещи начали происходить перед завтраком, все, почему то на меня смотрели и странно улыбались. Я, конечно, тоже улыбалась, как ненормальная не понимая, что во мне не так. После часа бессмысленных улыбаний,  я подбежала к своим  ребятам, которые стояли около окна и ждали завтрака.
-  У меня что, лицо грязное? Ребята смотрели на меня, улыбались и предательски молчали.
-«Чукча»? Я вопросительно развела руками. – Что не так? Что? Глаза косые? Лицо не умытое что?
--Неее, Аська красивая, расплылся в улыбке «Чукча».
Так до конца ничего не понимая , мы зашли в столовую. На столах дежурные уже расставили тарелки с кашей и каждому разложили хлеб. И тут началось. Ребята стали отламывать от своего  хлеба кусочек и  все как один начали мне класть свои серые половинки на стол, улыбаясь,  приговаривая с днем рождения Аська, с днем рождения. Бесконечная вереница из ребят все клала и клала серые кусочки около меня. Я растерялась, я ничего не понимала.
- Ребята, вы что? Не надо. Ешьте сами. Я не возьму.
А они улыбались и клали, и клали. 
- С днем рождения, с днем рождения. Только и твердили они.
Такого дня рождения у меня ещё не было. Конечно, весь хлеб мы потом съели вместе, после занятий. Все собрались на заднем дворе школы, и громко обсуждая, как они меня сегодня разыграли,  весело клевали  хлеб со своих ладошек, делясь этими крошками, друг с другом. Я,  почему то  вспомнила, глядя на ребят, наших с Женькой синичек, там в Ленинграде. Таких же маленьких, взъерошенных, запуганных,  беззащитных и голодных. Вот мы кто! Мы, синички. Все дети войны, синички.
Вот если бы Женька была со мной. Как бы хорошо нам было здесь вместе. Мы бы кормили опять с ладошек птиц, она опять задавала бы мне дурацкие вопросы, и я опять не знала бы, что на них ответить. Мы бы  с ней пели и мечтали. Мечтали бы как раньше, о маме,  о доме с окошками на речку, о собаке и о  какао с булочкой.  Как раньше. Я не заметно ушла на свою лавочку. Немножко поплакать.  Этот урок доброты, дружбы, взаимопомощи и бесконечной искренности я запомню на всю жизнь. Спасибо вам, мои  «синички».

15 ноября
После моего дня рождения все ребята сдружились. Мы конечно и так дружили, но сейчас ещё сильнее.  Все друг другу помогают, и в учёбе и в хозяйстве. Старшие даже пишут за маленьких письма домой, если у кого- то ещё есть, кому писать. От Лёньки было еще одно письмо. Он жив, и это главное. Как же я по нему скучаю. Я всё чаще вспоминаю Ленинград, мои улочки, мой мостик, и все знакомые мне места. Я хочу домой. Хочу к Лёньке, хочу к деду Семёну если он жив. Хочу в мой разрушенный город. В  мой!

21 декабря
Сегодня за « Чукчей» приехала тётка. Очень смешная женщина. И  очень похожа на «Чукчу», вернее он наверно на неё. Маленькая ростом, одетая как нам показалось в дурацкую детскую шапочку на завязках из меха и из такого же непонятного меха до земли шуба. Так же смешно говорит, и от неё неприятно пахнет. Все дети, конечно, вывалили на неё посмотреть и попрощаться.
- Поедешь « Аська»? – с надеждой спросил « Чукча».
Я отрицательно покачала головой.   
« Лиса» вынесла его документы, аккуратно завёрнутые в газету, и пожала руку.
-Прощай «Чукча», вспоминай нас.
- У «Чукчи», знаешь какая память « Лиса»? « Чукча»  вас никогда не забудет.
Он запихал за пазуху документы и зашагал впереди своей тётки быстрыми решительными шагами  как настоящий боец и почти взрослый мужчина.
Мы смотрели ему вслед и по- доброму завидовали, что он едет домой.
Как хорошо когда у тебя есть дом.  Дом это там где мама, там, где твои детские воспоминания, там,  где тебя ждут, где тепло. И не важно, какой он, маленький домик с курочками в сенях или большая квартира окнами на Кремль. Дом там, где твоя душа.

31 декабря
Идет приготовление к новогоднему концерту. Директор сказала, что от каждой группы должен быть какой - то творческий номер. Все интенсивно готовятся. Так как ни петь, ни танцевать, я не умею , я наряжаю елку. В столовой дежурные носят заготовки с нашего огорода, и ящики со свежими яблоками, нашими. Тётка « Чукчи» привезла пол оленя, все удивляются,  как она его дотащила, и у нас на столе сегодня будет мясная подливка.
Праздник начался, и я побежала в спальню, чтобы вытащить из под подушки свой   блокнот и быстренько запечатлеть на бумаге всё, что сейчас будет происходить. Громкий крик остановил меня в дверях.
- Даже не думай об этом.  «Лиса» сидела на крою кровати и с силой держала маленькое тело,  которое - то выгибалось, то выпрямлялось, билось в конвульсиях и тряслось. Даже не думай умирать, слышишь?
Я остолбенела, копна  рыжих волос выпала из собранного пучка и упало ей на лицо.
- Чего стоишь? Аська? Что стоишь ,иди держи.. я подбежала , девочка схватила меня за руку,  не естественно выгнулась и всё прекратилось.
- Чёрт! Чёрт! Выругнулась «Лиса», она отошла в сторону и закурила.
Я не понимала, что происходит, девочка держала меня за руку и смотрела прямо в глаза.
- Закрой ей глаза
-Что?- не понимала я.
- Глаза ей закрой.
-Что? Как попугай твердила я.
- Отойди от неё – разозлилась  « Лиса». Иди в зал.
Я аккуратно вытащила руку и отошла. «Лиса» присела на стул и прикрыла ей глаза. Она обхватила голову руками и сидела, молча опустив рыжую гриву.
В этот момент в зале раздался громкий смех.
- Иди в зал Аська. « Лиса» подняла голову, и я  впервые увидела, как она плачет.
Вот она, жизнь,  там смех здесь смерть, как две стороны одной монетки. Никогда не знаешь, какой стороной она ляжет. Вроде бы и питание получше и тепло, а они всё равно умирают. Всё равно. Всё равно.
 Я вернулась в зал. На сцене танцевали «местные», в каких-  то клоунских костюмах, ребята хохотали и хлопали в ладоши. Что смешного? Не понимаю. Концерт  мне дальше смотреть не хотелось, я вернулась в спальню, ни « Лисы» ни девочки уже не было, постель была уже поменяна  и аккуратно заправлена. Как будто ждала свою новую хозяйку.
Я залезла с ногами на свою кровать и уткнулась носом в колени.
Тишина. И только чуть слышно вдалеке  смех ребят и звук пианино. Дверь неожиданно распахнулась и я не поверила своим глазам на пороге стояла « Лиса», только это была совсем не «Лиса», в бирюзовом платье чуть ниже колен, с аккуратно заплетёнными волосами, в лакированных туфельках на не высоком каблуке, передо мной стояла фея. Я спустила ноги с кровати, не отрывая от неё глаз.
- Я тебя обыскалась, пошли на ужин, ты же не хочешь пропустить праздничный ужин? « Лиса» протянула мне руку.
- Ты такая красивая, как из сказки,- восхищению моему не было предела.
- Ну, так праздник же,- сказала она, как будто ничего не произошло, - пойдем.
И мы пошли.
- Жизнь продолжается Аська, правда?
Я смотрела на неё и молчала.
- Пойдём ко мне в комнату у меня для тебя кое- что есть.
Мы зашли в светлую комнату, очень чисто прибранную, везде стояли комнатные цветы, и пахло свежестью. Совсем не похоже на комнату « Лисы». Той « Лисы», которую я знала раньше.
-Проходи не стесняйся. Она ловко открыла шкаф и начала бросать на кровать  платья очень много, красное, синее в белый горох, зеленое в цветочек, – надевай любое, что ты в форме чтоль на ужин пойдешь. Платья были на девочку, как раз моих лет, – надевай, говорю, ну. Я стояла как вкопанная от такого напора, да и вообще от всего увиденного.
« Лиса» немного успокоившись, села на кровать.
- Подойди ко мне, - я села рядом с ней, – это платья моей дочери. Что они висят просто так, из моды выйдут, да что мне их выбрасывать чтоль? Надевай, бери любое, а хочешь все?
Я,  молча, выбрала синее в горох и переоделась. Платье сидело на мне как будто на меня и шилось.
- Хочешь, я тебя заплету?
- Да, - робко ответила я.
- Как я, хочешь?
-Да.
« Лиса» распустила мне волосы и начала причесывать.  В этот момент мне показалось,  что за мной стоит мама, я закрыла глаза. Передо мной поплыли образы, размытые как в тумане. Мама, папа, вот я  сижу  в нашей комнате, и мама собирает папу на работу, завязала галстук и рукой приложила ему волосы. Папа повернулся ко мне: ну, чего сидишь принцесса? Одевайся, опоздаем же сейчас. Принцесса!
- Ну вот, теперь ты настоящая принцесса, - сказала « Лиса»
Образы рассеялись как дым, и я открыла глаза.
- Что?
-  Я говорю теперь ты настоящая принцесса. Пойдем, а то опоздаем.
Стол был действительно праздничным. И мы первый раз за всё это время, почти наелись.
Так я  проводила самый страшный год в своей жизни. Смерть близких мне людей, голод, холод, эвакуация, разрушенный дом, бомбёжка, оторванные руки, которые минуту назад протягивали тебе половинку луковицы, умирающие у тебя на руках дети. Всё это останется в моей памяти хочется мне этого или нет. Но я клянусь, я буду жить, ради них, я смогу, я выдержу.

12 февраля 1943 года
Чертова простуда. Проболела почти месяц, сильные морозы и ослабленный организм сделали свое дело. Я лежала в комнате, отведенной под лазарет, около меня стояла кружка с водой, яблоко и белый конвертик. Я откусила яблоко и принялась читать. «Здравствуй моя дорогая Настенька, как ты там? Как твое здоровье? Как успехи в учебе? Звонил после Нового года вашему директору, она о тебе очень хорошо отзывается. Ты там давай, учись. В Ленинграде прорвали блокаду, теперь в город поступает продовольствие, а на кондитерки  даже запустили цех по производству шоколадных конфет. Говорят, что скоро эвакуированным разрешат возвращаться в Ленинград.  Настя, а дома твоего теперь совсем нет, даже крылечка. Ну, ничего, ты приедешь, устроим тебя на завод, и комнату тебе от завода выделят, прорвёмся. Ты только там держись. Передаю тебе привет от нашего командира, помнишь его? Он сказки вам в детском доме рассказывал. А близнецы Кругловы погибли, на мине подорвались. Ты же помнишь их? Они всё время вместе ходили. Вот так бывает, родились вместе и погибли вместе. Ну, всё, писать больше не могу. До свидания  Настя. Скоро увидимся, береги себя. »
Помню, конечно, помню. Всех.
- «Лиса», а, правда, что мы скоро сможем уехать домой?- Лиса только что переступившая порог лазарета, не сразу нашлась, что мне ответить.
- С чего ты взяла?
- Лёня написал, что в Ленинграде всё налаживается, и мы можем уехать
- У меня такой информации нет. «Лиса» осторожно поставила тарелку с супом на тумбочку и присела на край кровати.
- А у кого есть?- не унималась я
- Аська ешь суп, а то остынет. Я всё узнаю и тебе скажу, хорошо.
- А когда?
-Что, когда?
- Ну, когда скажешь?
- Как узнаю, так и скажу. Вот зануда.
Я принялась хлебать суп, под пристальным взглядом рыжеволосой.
- А ты хочешь обратно в Ленинград? - спросила она. Разве тебе здесь плохо?
Я на мгновенье оторвалась от тарелки, удивлённая, как мне  показалось таким  глупым вопросом.
- Конечно, ведь там мой дом. « Лиса», ты что? А разве ты не хочешь?
- А мне некуда там возвращаться, да и не к кому.
- Ну и что, что некуда, мне тоже некуда, представляешь? С сарказмом ответила я. Но там наш дом. Там родные места, там всё родное. Как ты можешь не хотеть.
Я отставила тарелку и как обиженный пяти летний ребенок положила голову ей на колени.  Чёрствая, совсем не ласковая «Лиса» вскинула руки к верху, совсем не ожидая такого нашествия меня. А мне так хотелось к ней прижаться, как к родному человеку, как к маме. Я обхватила её  руками и уткнулась носом в колени. Не знаю, что на меня нашло. « Лиса» медленно опустила руки, и чуть касаясь моих волос, потихоньку начала их гладить.
-Скучаешь?- спросила она.
-Очень -  ответила я.
- Расскажи мне про неё, какая она.
- Она очень красивая, и смелая. Один раз, когда мы с ней шли со школы, я тогда училась в первом классе,  из за угла вылетел  огромный пёс  и на меня, мама заслонила меня и сильно закричала, пёс испугался и убежал. А еще она очень хорошо поёт, и вкусно печёт блинчики. У неё каштановые волосы, и над губой родинка.  «Лиса» гладила меня по волосам. У тебя руки как у мамы, а еще ты ей пахнешь, ты пахнешь мамой. Я опять уткнулась ей в колени и разрыдалась.
« Лиса» подняла мне голову, утёрла  слезы и поцеловала в лоб. Мы сидели, обнявшись, и молчали.
- Расскажи теперь ты. Про дочку, расскажешь?
- Её зовут Катя, а все  её называют Котенок.  « Лиса» сделала паузу.- Называли. Она была смешная, как ты. Очень ласковая, и до невозможности добрая. Все дворовые собаки и кошки обитали у нас дома, пока я не приходила с работы и не разгоняла эту бродячую свору.  Катя умерла от тифа прошлой весной,  ей было 13.  В первое же утро после её смерти  вся эта блохастая братия сидела около подъезда  и ждала, что она сейчас выйдет и запустит, как и прежде их в дом, и тогда я поняла, что не смогу там больше жить. Выпросила распределения в Сенгилей,  собрала кое, какие вещи и уехала.   
-  Когда я вернусь домой, у меня тоже будет кошка и собака. Если их ещё не всех съели,- сказала я.
-  Знаешь, я сейчас только понимаю, какая я была дура, ведь она была счастлива, что эти блохатки ей хвостом машут,  я наверно их сейчас бы всех приняла, хоть сотню, хоть две. Да и чёрт с ними машут, да и чёрт с ними гадят,  где попало,  только б улыбалась, только б   жива была.
- Не плачь, пожалуйста, не плачь,- проскулила я
- И ты не плачь, моя хорошая – « Лиса» обняла меня, и покачивая как грудного ребенка,  убаюкивающим голос начала петь мне колыбельную. И так мне стало хорошо, так спокойно, что можно вот так теперь к кому то прижаться, просто обнять и посидеть. Я не заметила,  как провалилась в сон.
8 марта
После нашего вечера откровений мы с «Лисой» стали роднее всех родных. Ну, после Жени и Лёньки конечно. Всё самое лучшее из еды она отдавала мне, я протестовала и тайком от нее делилась  с ребятами. Сегодня 8 марта, я надела очередное Катино платье и в очередной раз рыжеволосая заплела меня. Мальчишки устроили нам поэтический вечер, читали Есенина, Пушкина, и Маяковского.
- Всё? Ребята, это все кто хотел поздравить наших девочек? Ну что ж дорогие наши девочки мы еще раз вас поздравляем,- сказала воспитатель,- на этом наш концерт……
- А можно я прочитаю?
- Саганова?
-Можно я?
- Ну, можно конечно, - оторопела воспитатель, и сотни глаз устремились на меня. Возразилась гробовая тишина.- Ахматова? Цветаева? Пушкин?
- Саганова. - Прервала  я её. Анастасия Саганова.
В полной тишине я поднялась на импровизированную сцену и нашла глазами « Лису».

Привет. Я знаю, тебе очень плохо.
Нет,  не больна, просто воздуха мало,
В горле ком и совсем пересохло,
Ты  почти  умерла, будто, раз и не стало.

Сигарета вросла в твои пальцы, стала родною
Горький дым обжигает нутро, тоже стал братом.
Ты поставишь на паузу, то что, зовётся судьбою
И пошлешь всё к чертям, притворившись чёрным солдатом.
 
Мёртвая тишина не отпускала. Она была настолько звонкой, что у меня заболели перепонки. « Лиса» стояла в дверном проёме, облокотившись о косяк, и внимательно слушала.
- Пойдем, сказала я ей и взяла за руку.
Когда мы выходила, в зале всё еще молчали, может быть, не понимая о ком это, а может быть, ошалев от моей смелости, как это я впервые осмелилась выйти на сцену. Раньше- то я, никогда.
- Не говори мне ничего - пробубнила я.
- Слушай, ты молодец. У тебя же талант Аська.
-Брось, чепуха - отрезала я.
-  Ты что мне не веришь?  Ты просто умница.
- Ты на меня не обижаешься? - спросила я.
- Ты что? Нет, конечно, ну ты меня потрясла. Как ты точно всё подметила. Аська, быть тебе писательницей.
«Лиса» обняла меня и чмокнула в щёку. Счастью моему не было предела. Меня хоть кто - то понял, теперь я могу заниматься своим любимым делом, не прячась ни от кого, открыто и совсем не стесняясь.
- Спасибо - сказала я с глазами преданной собаки,  спасибо, что поняла.

22 марта
Сегодня получила от Лёни письмо. В Ленинграде стало лучше, город понемногу восстанавливается.  Люди возвращаются домой, а кто - то наоборот уезжает, боятся, что опять  возьмут в кольцо. По просьбе командира меня могут устроить на кондитерскую фабрику, и с общежитием обещали помочь. Как было бы здорово. А на Невке тронулся лед и пахнет весной. Мне жутко захотелось домой.
 - « Лиса»  я уезжаю домой, сказала я, когда та застала меня за сборами.
- Ты не можешь поехать домой
- Как это?
- Ты ребёнок, Аська, кто тебя отпустит одну.
Я ничего не хотела слушать
- Я не ребенок - резко отпарировала я и продолжала забрасывать свои скудные пожитки  в наволочку.
-  Да остановись ты. « Лиса» взяла меня за руку. – Ты ребёнок. Тебя никто отсюда не выпустит. Блокаду до конца не сняли, одну тебя не отправят, собирать группу мы не будем, дети слишком слабые. Блокаду снимут, тогда и поедешь, осталось то месяц, два.
- Чёрт,- вылетело у меня. Я бросила узел на пол, вещи подпрыгнули  и вывалились на пол.
- Не ругайся, пойдем лучше обедать.
После обеда к нам приехал фотограф. Нас аккуратно, одинаково заплели, надели форму, понаставили лавочек и рассадили  по рядам.  Собрали всех, и « Местных» и « Трудных» и «Блокадников». Весело было. Фотограф дядя Гриша завлекал малышей разговорами о птичке, которая  якобы должна вылететь из фотоаппарата, малыши, разинув рот, ждали эту загадочную птицу, но фотоаппарат, почему то заклинило. И что бы мы  ни скучали, пока он чинит свою технику, мы прослушали все байки о том, что из фотоаппарата могут вылетать не только птицы, но и жирафы, крокодилы и даже слоны. Дядя Гриша оказался весельчак. Давно мы так не хохотали.  После общего снимка  мы с Лысым напросились,  чтобы д. Гриша нас запечатлел около наших яблонь.

14 апреля
С днем рождения, синичка.

 Мы с тобою совсем другие
 Мы с тобой не одной масти
 Мы друг другу почти ручные
 Ну и что, всё равно, здрасте
   
  Я ведь песен тебе не пела
  Я тебя перед сном не качала
  Я тебя рисовала мелом
  Я у бога тебя накричала
 
 Намолила тебя я с дури
У распахнутой красной  пасти
И свистят у виска пули
Ну и что, всё равно, здрасте.

20 апреля
День выдался сегодня замечательный, всё вокруг цветёт и пахнет. Скамеечка, которую  месяц назад ребята покрасили, почему то в красный цвет,  по - прежнему ждала меня, и каждый день с неё открывался новый вид, красота, которая передо мной простиралась, менялась красками каждый день. Зеленый, желтый, красный, белый и даже сиреневый цвет. В воздухе стоял запах, одуванчиков, влажной земли и свежей рыбы. Сенгилейские мальчишки тут как тут, как только сошел на Волге лёд.
А мне сегодня снился Лёня, странно, никогда не снился, а сегодня приснился.  Как будто бежим мы с ним босиком  по ромашковому полю, бежим, смеёмся, Лёня кричит – догоню, Настя, догоню. И я  убегаю от него, хохочу как ненормальная, поворачиваюсь, а его нет. Странно, никогда не снился, а  теперь вот.
 Я всё поняла, когда в кабинете директора, на меня потупив взгляд, смотрели « Лиса», Чернявский, ну и собственно говоря, сама директор.  Они стояли, молча  « Лиса» закурила и отвернулась в окно.
- Настя, нам нужно тебе кое - что сказать - тишину прервал Чернявский.
- Он погиб? – перебила его я. Он что, погиб? Погиб, да?-  я почувствовала, как тошнотворный ком подкатил к горлу, мне стало не хорошо.
- Ты сядь, Настя, сядь - подхватила его директор.
 - Нет, он не погиб, но очень тяжело ранен, ты только не волнуйся, - добавил он после минутной паузы,  - у  нас ребята ещё и не из таких передряг выкарабкивались – решил поддержать меня Чернявский, и ему это явно не удалось.
 Я сверлила взглядом «Лису» в надежде на то, что она всё-  таки повернется и объяснит,  что здесь происходит.
Все молчали. И молчание это было настолько противное и не справедливое.
- Вы скажете, наконец, что с ним? -  не выдержала  я.
- Одевайся, мы едем в Ленинград,- « Лиса» затушила окурок о железную банку, и не проронив больше не слова направилась к выходу.
- Лидия Семеновна вы не имеете права уезжать и тем более забирать ребёнка, по какому праву, скажите, пожалуйста, вы ей кто, мать?- остановила её директор.
-  А по такому праву – « Лиса» остановилась, и голос стал переходить на крик, - что тот, кто сейчас умирает там, в Ленинграде с простреленным лёгким, единственный её родной человек… она стала кричать так громко, что я закрыла  руками уши, - и она наверно имеет право с ним попрощаться? Или нет?-  Собирайся, Аська.
Мы вышли в полной тишине, молча,  разошлись  по разным сторонам, и в такой же тишине  я собирала свои вещи. На сборы у меня ушло ровно три  минуты, так как вещей у меня особо никаких не было.  До конца ничего не понимая, я стояла в пустом коридоре,  прижимая к себе дневник не веря, что всё это происходит со мной, это наверно какой - то страшный сон, сейчас я ущипну себя и проснусь.
- Оделась? Выходим.
Нет, это не сон.  Даже щипать не пришлось.
« Лиса» прошагала мимо меня быстрыми шагами, держа в руках, что-  то завернутое в бумагу, точно такое же,  как то,  что она отдавала « Чукче» когда он уезжал.
Мы сели в автобус,  когда на улице было совсем уже темно. Автобус благополучно довёз нас до вокзала, но как оказалось поезда в этот день в Ленинград уже не ходили, и мы остались ночевать на вокзале. Вокзал в Сенгилее трудно назвать вокзалом, это конечно не Ленинградский,  маленькое одноэтажное здание с заклеиными крестом окнами, одно окошко кассы,  которое кассир на ночь  занавесила зеленой шторкой в горох.  На железных креслах посапывали трое стариков и женщина с двумя детьми.
- Может, расскажешь мне, что происходит?
- Ну, ты же хотела в Ленинград.
- Ну, не так же!- взбесилась я.
- Не кричи, пассажиров разбудишь.
У женщины на руках заплакал ребенок, и я сбавила тон.
- Что ты говоришь « Лиса»? Разве так  я хотела вернуться домой? Я так не хотела, я же не думала что всё вот так.
- Мы едем домой Аська, - « Лиса» откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, - домой, всё будет хорошо.
Я  не могла успокоиться.
- Пойду, подышу - сказала я
Какая тишина.  Ни людей, ни поездов. Тишина и темнота, только одиноко светит фонарь,  уныло поскрипывая от резких порывов ветра.  Сколько на небе звезд. Маленьких, больших, ярких и не очень. А что если кто - то сейчас так же смотрит на меня, только на другой планете, может быть такая же девочка или какое- то существо не определённого пола. Что если мы не одни во вселенной. Кто- то  сейчас стоит и смотрит в небо,  так же около вокзала, он на меня, а я на него. И город так же называется Сенгилей. И деревья у них такие же и дома и существа они человекообразные, и имена у них наверно как у нас, Насти, Лёньки и Женьки. Ветер  свистит. Свистит и свистит.
Боженька! Не забирай, прошу  тебя, не забирай его. Умоляю тебя, Господи, не забирай.
Не надо прошу тебя, хватит.  Слышишь меня? Я прошу, умоляю. Умоляю. Я умоляю.
Я не заметила, как сзади ко мне подошла « Лиса». Она подняла голову на звёзды и протянула мне платок.
- Красиво. Нас никто не учил молиться, а знаешь иногда надо, иногда это даже необходимо - сказала она, как будто прочитала мои мысли. Всё будет хорошо, моя девочка, всё наладиться. Пойдем, а то замёрзнешь.

21 апреля
Поезд пришел ровно в 5.00 утра, когда на улице уже было светло. И откуда - то посыпался народ, старики, женщины с детьми, дети без взрослых, взрослые без детей.
- Откуда их столько? Никого же не было на вокзале.
- Все хотят домой. 
Я взяла «Лису» за руку, чтобы толпа не пронесла меня мимо нашего вагона.
Вагон 3 место 7.
Место у нас было одно на двоих, так как билетов больше не было,  а ехать хотели все.
Мы расположились с нашим скромным хозяйством, не далеко от проводницы, место нам  досталось нижнее.
« Лиса» стала перекладывать вещи с места на место, сооружая тем самым мне постель.
- Ложись, поспи.
- Не хочу. Ложись ты.
Поезд дернулся и медленно покатился домой.
- Ася, мне нужно с тобой поговорить, дай мне руку.
Она взяла мои руки, развернулась ко мне, и я поняла, что разговор будет серьезный. Она молчала, не зная как начать.
- Аська, я забрала твои документы из детского дома. « Лиса» как то замялась, как будто боялась дальше продолжать разговор. – Тебя так не отпускали, ну вообщем, понимаешь. Она опять замолчала. – Не знаю, как даже сказать, может, ты не согласишься. Я сжала ее ладони, и она продолжила. – Я, Аська, совсем одна,  у меня никого нет, и дома у меня тоже нет. « Лиса» как то странно улыбнулась, и опустила глаза. – Ни кошки, ни собаки, ни дома, ни угла. Вот я подумала, - она опять замешкалась, может ты согласилась бы, что бы я была твоей….ну, а ты моей…
Я, не дослушав, кинулась на «Лису» и стала целовать её щеки, волосы, руки. Я прижалась к ней так сильно,  что наверно никакое  зло в мире не могло бы меня от неё оторвать
- Спасибо, - только и смогла сказать я.
Всё утро мы проболтали строя планы на будущее, куда я пойду учиться, где мы будем жить,  и как будет выглядеть моя комната.  Ещё рассматривался вопрос о собаке и кошке, но он пока остаётся открытым. После обеда пошёл дождь и « Лису» сморило.
Я подвинулась к окну. « Лиса» посапывала, держа меня за руку. Мне нравиться вот так ехать, долго, долго и чтобы дождь за окном. Смотришь через запотевшее стекло, а там мелькают, города, села, заброшенные деревушки, бесконечные поля и речки. Невероятно серый пейзаж и капли дождя  танцующие на стекле.   И, так хорошо, и совсем не хочется ни о чем думать. Только дождь и я по эту сторону стекла, и музыка в голове. Хорошо.  Спокойно.  Люблю так.
Ехать нам еще полтора дня.

23 апреля
Ленинград нас встретил дождем, разрухой и  грязью.  Но он такой родной, и люди в нем родные.  Блокада в городе снята была не до конца, но у ленинградцев как будто открылось второе дыхание,   все, что-  то таскали, копали, сажали, убирали, не смотря на своё плохое самочувствие.  Все хотели жить. Как раньше жить.
« Лиса»  взяла у Чернявского адрес госпиталя, где лежал Лёнька, и мы с вокзала помчались к нему. Всё равно нам идти больше некуда было.
Госпиталь располагался во Дворце пионеров. Потолки и мраморные лестницы это всё что напоминало о Дворце. Там где, когда то был гардероб теперь приемный покой и регистратура. Кровати стояли и в коридорах и в комнатах.  Когда то огромные просторные залы превратились в палаты.
- Здравствуйте, нам пройти к Антонине Ивановне Егоровой.  Как это возможно?
Молодая девочка в белом халатике указала нам путь на второй этаж и уткнулась обратно в бумажки.
На втором этаже было всего две комнаты, на одной двери было написано Хирург Егорова А.И., а на другой Хирург Черноволов Н.Н.
- Антонина Ивановна, извините.- « Лиса» медленно зашла в комнату. Женщина в огромных очках сидела за столом, курила и смотрела в точку на стене напротив себя.
- Умирают, каждый день, - протяжно сказала хирург грубым прокуренным голосом, не отрывая взгляда от стены,  мрут, как мухи. Она затушила сигарету и перевела взгляд на нас.
- Вы за кем? Сами чтоль хоронить будете? Правильно, не в общую же, так хоть ходить будете, навещать, когда всё это безобразие закончиться.  Егорова подошла к подоконнику, на котором стоял графин, и лихо отхлебнула оттуда явно, что- то очень противное.
Мы переглянулись.
- Так как фамилия то? Егорова разложила перед собой бумаги и уставилась на нас.
И тут я себя поймала на мысли, что фамилию  Лёньки я не знаю. Меня пробил холодный пот.
- Леонид Петрович Платонов -  прочитала  по бумажке « Лиса».
- Откуда ты знаешь? Я не знаю, а ты знаешь.
- Чернявский ,-   шепотом  сказала рыжая.
Хирург стала перебирать бумаги.  Она их откладывала, рассматривала, вчитывалась, опять откладывала,  запрокидывала голову  и хмурила лоб, как будто вспоминала, кто такой Платонов и где он сейчас может находиться.
- Что - то я не помню такого, а когда он скончался?
Мне стало не хорошо.  Я не выдержала.
-  Извините, а что он помер?-  я чувствовала, как ноги подкашиваются и в глазах,  почему то потемнело.
И тут не выдержала « Лиса»
- Вы наверно, не поняли, мы приехали не труп забирать,  а навестить тяжелораненого бойца который находиться у вас на лечении.
- А что ж вы мне голову тогда морочите, как будто у меня дел больше никаких нет. Фамилия?
- Платонов, говорю же, – тон « Лисы»  мне не нравился, это как раз тот случай, когда ещё одно неверное слово и всё, взрыв.
Егорова разложила перед собой теперь уже другую кипу бумаг и медленно стала её просматривать.
- К сожалению, вы опоздали,- отпарировала  врач.  Мы замерли, и теперь мы ловили каждое её слово.
- Его перевезли в другой госпиталь, ранение тяжёлое, людей не хватает.  Вы опоздали.
- Скажите, пожалуйста,  адрес, - всё таким же тоном сказала « Лиса». И я сжала её руку, чтобы не было бабах.
Уставшая женщина с потухшими глазами,  в белой шапочке и в сером застиранном халате, резким росчерком написала на клочке бумаги адрес.
«Город Москва.  Госпитальная площадь дом 3 . Московский Коммунистический военный госпиталь».
-Москва, -  я посмотрела на « Лису», - как мы туда доберёмся?
- Никак, будем здесь ждать. Если он смог перенести поездку из Ленинграда в Москву значит не так всё плохо, значит, будет жить.  Мы ему напишем.
« Лиса» обняла меня за плечо, и мы пошли искать у кого мы могли бы временно остановиться пока не найдем себе жильё.

2 мая
Живём у знакомых « Лисы», женщина лет сорока и её пожилая мама тепло нас встретили, напоили чаем и выделили нам уголок в спальне. Написала Лёне письмо, но ответа пока не получила. Чтобы получать карточки на еду, мы с «Лисой» устроились на «кондитерку» , Чернявский похлопотал и тут.  И уже на второй день у нас было что покушать.  А через неделю мы переезжаем в общежитие.

10 мая
От Лёни пришел ответ.  Господи как же я рада, что с ним всё хорошо, что он идет на поправку и через месяц, другой вернётся в ряды советской армии и ко мне.  Как же я рада что, наконец, то мы будем рядом, что я в Ленинграде, что рядом «Лиса», что мы работаем и у нас есть что поесть и что на себя надеть. « Лиса» отнесла мои документы в ближайшую школу и я тороплюсь догнать всё, что  пропустила, потому что скоро переводные экзамены.   Я наверно счастливый человек.
Интересно, а много ли человеку нужно счастья? И вообще, что это? Конечно, у каждого оно своё и измеряется у каждого по-разному. У кого-то – это, наверное, деньги - мнооого денег, у кого-то счастье - это щенок, который лижет тебе нос по утрам, а для кого-то - большая семья и куча детишек, бегущих вечером встречать маму с работы, и несколько пар глаз, с любопытством заглядывающих в сумку. А ещё счастье - это видеть и слышать своего ребенка в прямом смысле этого слова. А еще кормить зимой с рук синичек, и дети, не знавшие голода и войн, вот оно - счастье, а для кого-то счастье - это быть кому-то нужным, просто, чтобы кто-то у тебя был. А еще бабушкины пирожки и мамины руки. Мамины…и тогда я себе поклялась, что я тоже буду счастлива! Ради них, ради мамы, ради Женьки, и всех моих родных и близких который я уже никогда не увижу! Я буду жить!
Комнату нам дали просторную, светлую, два окошка выходят на мостик и парк так хорошо мне знакомых и до боли любимых. Авиа налёты, конечно, продолжаются, и мы по нескольку раз в день выбегаем в бомбоубежище. Хорошо, что бежать не далеко бомбоубежище  прямо под кондитеркой в подвале.

27 мая
Утро выдалось жарким.  Я плотно позавтракав в одиночестве, так как «Лиса» была уже на работе,  собрала в охапку нужные мне тетрадки и учебники, и  выбежала из дома на мой последний переводной экзамен. Солнце ласково встретило меня,  я зажмурилась и вдохнула полной грудью свежесть распускавшихся тополей.  Но не успела я перейти на ту сторону улицы, как из окошка  меня окликнул женский не молодой голос.
- Дочка, подожди, – я обернулась, меня звала пожилая женщина, которая жила в нашем общежитии только этажом выше.
-Дочка помоги мне найти моего кота.
- Какого кота бабушка?- настроение у меня было отличное.
- Чёрного такого с белыми лапками и белой кисточкой на хвосте.
 Я  огляделась вокруг, никакого кота не было.
- Да, мне, понимаете некогда, у меня экзамен. Вот. Я протянула, ей свои тетрадки, оправдываясь, что я действительно не вру. Бабушка как будто меня не слышала.
- Дочка, повторяла она снова и снова,- помоги, пожалуйста, мне найти моего котика.
Я не знала, что мне делать. Бабушка  явно была не в себе, но не могла же я уйти просто так.  Я еще раз огляделась по сторонам.
- Кис, кис, кис - позвала я его.
- Киса, киса - ещё раз громче.
И тут я услышала знакомый страшный свист, очень близко совсем рядом, я подняла голову.

Я не знаю, какое сегодня число и какой день недели. Открываю правый глаз, открываю левый.  Белые стены и очень высокие потолки. Ух, какой яркий свет. Тихо. Очень тихо. Начинаю прислушиваться и пытаюсь уловить каждый шорох. Птицы за окном, мальчишки гоняют мяч, и Толика  мама зовёт домой.  Я в каком- то здании. Голова гудит. Не могу вспомнить, как я сюда попала. Так, надо собраться, если здание с белыми стенами, значит наверняка больница, солнышко льется через окошко, и поют птички, значит лето. А-а-а, я наверно подавилась вишнёвой косточкой, от того что я начала напрягать мозги голова разболелась ещё больше, или может быть меня сбила машина, а может я купалась и чуть не утонула, и какой - то храбрый рыбак кинулся и спас меня? Нет, я не помню.  Ничего не помню.
Я приподняла голову. Передо мной стояли четверо не знакомых мне людей. Рыжеволосая красивая женщина, лопоухий парень в военной форме, пожилой однорукий мужчина к которому прижималась  маленькая девочка с красными ленточками в косичках.



На этом записи прерываются.  Я закрыла дневник.
Я так и не поняла, что это было, бабушка всё это выдумала? И её фантазия так красиво превратилась в рассказ? Или это на самом деле происходило с ней? Бабушка останется нашей не разгаданной тайной, не дочитанной книгой, никто до конца, как оказалось, её не знал. Да теперь и не узнает. Это её история, которую она вот так обрисовала в своём блокноте. А верить нам в это или нет, это уже наше, как говорится,  дело. Интересно,  если бы мы с ней больше разговаривали? Если бы мы всё время это обсуждали, я бы задавала ей какие- то вопросы, то  я,  получается, вмешалась бы в написании её истории. И была бы тогда истории только её? Я думаю, что нет. Тогда это была бы совсем другая история, с другими героями и наверно другим финалом.
Иногда мне кажется, что я схожу с ума, и так не бывает.  Я вспомнила, что синичка прилетела почти сразу  после бабушкиной смерти, а  по вечерам,  как только я садилась за дневник она тут как тут, и не улетала пока я его не закрою, а еще сухари, она ничего кроме них не ела.

p.s. ( р.г. как говорила Женя)
Через месяц выхожу замуж. 
А вчера я узнала, что у меня будет малыш, и со вчерашнего же дня  Бусинка больше не прилетает. Только,  это уже моя история. Вот так.


                Моей бабушке посвящается.