Глава 6. Те, кто пишут Богов

Они шагнули в сияние — и оказались внутри черновика реальности.
Небо состояло из строчек, которые печатались прямо на глазах. Облака складывались в обрывки диалогов.
— Я всегда мечтал о такой, как ты. — произнёс Григорий.
— И вот, теперь, когда я здесь, что ты будешь со мной делать? — ответила Лина.
— Не знаю, нужна ли тебе моя жизнь. Но я отдам её тебе, не задумываясь.
Нет, это не было спонтанной взаимной клятвой или признанием. Это они вслух читали проплывающие над ними облака.
По земле ползли контекстные меню, шепча: «ввод… удаление… ввод…».
Каждый шаг отзывался эхом незавершённости. Мир жил, но не был закончен.
Перед ними раскинулся колоссальный зал, в центре которого стоял механизм — нечто между печатной машинкой и органом. Его клавиши двигались сами, и из них рождались слова, превращаясь в реальность.
На крышке было написано:
«Первомысль. Источник. Не редактировать.»
Григорий подошёл ближе. Слова, появлявшиеся на бумаге, формировали потоки смыслов, сплетающихся в структуры, которые тут же начинали думать. Он видел, как из строки текста вырастала птица, как из запятой возник город, а из многоточия — целая эпоха, вздохнувшая и растворившаяся.
— Вот оно… — прошептал он. — Место, где рождается реальность.
Лина стояла рядом, глядя, как в воздухе закручиваются фразы, недописанные, но уже живые. Одна из них задела её плечо, и её силуэт дрогнул, будто кто-то начал редактировать её прямо на глазах.
— Осторожно, — сказал Григорий. — Здесь слова материальны.
— А разве я — нет? — спросила она тихо.
Он хотел ответить, но не смог. Она стояла чуть поодаль, и её глаза отражали огонь машинописного солнца.
— Знаешь, — произнесла Лина, — я долго думала, что не существовать проще. Быть просто наброском, черновиком. Тогда никто ничего от тебя не ждёт. Можно быть кем угодно — сегодня героиней, завтра заметкой на полях.
Она прошла вдоль огромной строки, где на белом фоне пульсировала фраза:
«Если мир неполный — допиши его.»
— Но теперь, — продолжила она, — я поняла: если меня не дописали — я могу сделать это сама.
Григорий повернулся к ней.
— Ты хочешь сказать…?
— Что автор, может быть, бросил, но я — осталась. Значит, у меня есть шанс закончить себя. Сделать себя настоящей.
Он смотрел на неё, и в груди что-то сжалось. Впервые с того момента, как он попал в этот безумный мир, он почувствовал не иррациональность, а… смысл.
Иррациональность отступила, как туман перед восходом.
— И если я стану настоящей, — сказала Лина, — то, может быть, я смогу и… любить.
Она осеклась, словно сама испугалась сказанного. Слово «любить» зависло в воздухе, медленно расплавилось в тепле и упало к их ногам, превратившись в живое сердце из букв.
Григорий присел, поднял его и посмотрел:
— Ты уже умеешь.
Она улыбнулась — по-настоящему, без кавычек.
Но радость длилась не долго. Из глубины зала донёсся тяжёлый звук. Из печатной машины вышло существо. Оно было создано из текста, но переплетено правками. На его груди — символ красного пера.
— Ошибка №1: самосознание черновика.
— Кто ты? — спросил Григорий.
— Корректор Первомысли. Я удаляю несогласованные смыслы.
Он направился к ним, и с каждым шагом всё вокруг начинало исчезать: строки стирались, образы рассыпались.
Лина шагнула вперёд.
— Нет! Я не ошибка!
— Всё, что не завершено, — ошибка, — ответил Корректор.
И тогда Григорий встал рядом с ней.
— А если завершение — это ложь? Если совершенство убивает живое?
Корректор завис, будто строка, не прошедшая проверку синтаксиса.
В этот момент Лина сделала то, что ни один черновик никогда не делал: она дотронулась до печатной машины.
Клавиши дрогнули. На белой ленте появилось новое предложение:
«Лина решила стать собой.»
Мир вздрогнул. Её контуры стабилизировались, слова вокруг неё замерли, будто признали её существование.
Корректор отступил.
— Невозможно… — прошептал он. — Черновик не может завершить себя.
— Ошибся, — улыбнулась Лина. — Просто никто раньше не пробовал.
Когда шум утих, они остались одни — среди пустого зала, где слова ещё колыхались, как дыхание спящей машины. Григорий смотрел на неё — теперь её облик не менялся. Она была цельной. Настоящей. Даже слишком реальной для этого мира.
— Что теперь? — спросил он.
— Теперь я хочу понять, зачем всё это, — ответила Лина. — Если Первомысль действительно создала всё, значит, она где-то здесь. И, может быть, я — часть её замысла.
— Или её случайность.
— Случайности иногда точнее истины, — сказала она и взяла его за руку. — Пойдём искать нашу создательницу.
Они вышли к центру Зала. Перед ними возвышалась фигура — не человек, не машина. Силуэт, сотканный из текста, зеркал и логических парадоксов. Она смотрела на них всеми глазами сразу и сказала:
— Добро пожаловать, мои дети.
Первомысль.