Нечаянное. Глава 4

ОДЕССА

Сколько мы проехали и где были, наверное уже не так важно, поскольку не отложилось в памяти. Три часа ночи. Трасса. Я пристроился за транзитным автобусом, идущим с постоянной крейсерской скоростью 120 кмч и мне не надо всматриваться в незнакомый рельеф ночной дороги. Мы приближались к Одессе... Так как мы не спали, не спала и моя супруга где-то там за две тысячи километров от нас. Она искала по интернету адреса одесских монастырей. Вскоре список ею был выслан мне на телефон и я предложил его батюшке. Он выбрал Пантелеимонов мужской монастырь... Забили адрес в навигатор и он привёл нас в старинный центр ночной безлюдной Одессы. Трамвайные рельсы в  брусчатке, уличное освещение, стена плетущейся зелени и в ней закрытые железные ворота. Мы оставили машину где-то рядом с перекрёстком и пошли к закрытым вратам.

Стоим и размышляем, как же известить о себе. Никакой кнопки снаружи нет. Ни людей вокруг, ни машин... Только осветительный фонарь.
Как вдруг изнутри засов железной двери деликатно щёлкнул, вратарная дверь чуть приотворилась и из-за неё высунулась лохматая седая голова. Увидев нас, стоящих прямо перед собой, голова охнула от неожиданности и спряталась обратно, прихлопнув за собой дверь.
Мы переглянулись – ЧТО это было?... Вернее, КТО?
Через пять секунд дверь снова отворяется и мы видим монастырского охранника, который виновато склонившись перед белой бородой батюшки, окающе пробасил:
– Ну, уж заходите, раз открыл.
Мы заходим, он проверяет за нами, нет ли ещё кого-нибудь и закрывает дверь, негромко добавляя про себя:
– И зачем я пошёл открывать? Вот чёрт дёрнул, спал бы себе... Теперь устраивай их...
Потом, спохватившись, что он не один:
– Ох, простите меня дурака, не иначе Господь меня послал, врата открыть! Я обычно не проверяю их по ночам, а тут как будто Кто-то меня заставил: "Проверь за воротами", говорит! Вот я и открыл...
Мы идём длинным коридором, где горит слабое ночное освещение, по дороге рассказываем, кто мы и откуда...
Дошли до стола в освещённой комнате, он дал нам бланки:
– Заполняйте пока, а я пойду спросить благословения игумена...
Уходя, он что-то ещё недоумённо бурчал про себя: "И как так-то!?.. И чего я пошёл открывать?.. Вот чудеса!.. Непростых, видать, людей Господь прислал..."
По коридору долго ещё были слышны шлепки по лбу и затухающее бурчание: "Ну надо же!.. Вот чудеса... Какой же я дурень... Старец... Из Пскова, говорят... Ушаков... Потомок адмирала... Какой же я дурень..."

Мы остались одни. Сидим на стульях, смеёмся и заполняем бланки... И, не сговариваясь, встречаемся округлёнными глазами, восклицая: "Чудеса-а-а!"
Ведь мы даже и к воротам-то не прикоснулись! Просто подошли. А они сами и отворились перед нами! Одно слово – чу-де-са...

Игумен видимо поверил изумлённому слову сторожа. Тот вернулся, взял наши заполненные анкеты. Мы только попросили пустить во двор нашу машину. Он отворил ворота, чтобы я проехал, куда было указано, и повёл нас по широкому лестничному пролёту какого-то ремонтирующегося старого здания, по протёртым ногами чугунным литым ступеням, по свежим деревянным полам в коридоре, где пахло кирпичом и цементом, на четвёртый или пятый этаж, в мезонин. Там пожилая приветливая и сердобольная келейница уже успела протереть влажной тряпкой пол и застилала нам высокие кровати. Потом собрала что-то простое на ужин, показала, где вода и остальное. Извиняясь за ремонт, пыль и неудобства, она сказала, что это пока самая лучшая и чистая комната, и удалилась, пожелав спокойной ночи.
– Спите, сколько захотите... И вообще, оставайтесь у нас, сколько понравится, – добавила она.

Когда мы остались одни, нам показалось, что мы попали в рай... Рай с обшарпанными стенами и отлупливающейся старой побелкой, с какими-то тюками, сложенными в углу, и старинным потёртым шкафом с посудой.
Одна половина окна была приотворена и комнату освежал тёплый, нагретый дневным солнцем воздух! Мы сидели за таким же старинным поношенным столом, как и шкаф, ели варёную картошку с варёными яйцами, запивали тёплым молоком с домашним чёрным хлебом и были счастливы... Воистину, препрославлен Бог во святых обителях Его!

Ах, как же приятно было проснуться утром от южного солнечного зноя и аромата каких-то осенних цветов! Окно нашей райской кельи располагалось над разноскатными крышами домов, тесно прилепленных один к другому, и выходило на узкий, пустынный дворик, залитый солнцем. Плетущаяся зелень поднималась по стенам и где-то там внизу под ней сверкала наша приютившаяся серебристая коробочка авто-колесницы. Этот внутренний монастырский пейзажик так и просился на карандаш и бумагу! Но рисовать было лень...
Мы – снова у Бога за пазухой... Слава Тебе ещё за один ДЕНЬ, подаренный нам, неизвестно, за какие заслуги!

В этом старом прославленном русском городе мы намеревались хорошо отдохнуть душою. И начался этот отдых с прогулки по уютно скомпонованной территории монастыря. В центре противоположного дворика мы ещё сверху, из другого окна, что в коридоре, заметили большой стол с горой свежих больших рыбин, видимо с ночного улова. А когда спустились вниз, там уже трудился весёлый одессит, ловко орудуя ножом. Весь в чешуе и счастливый он, увидев нас, положил нож на стол, обтёр руки об фартук и взял благословения у батюшки, поделившись с нами своей радостью:
– Знатный сегодня улов!!! Непременно приходите на трапезу!
– Хорошо, Костя, обязательно зайдём, – засмеялся батюшка.
– Откуда вы меня знаете? – опешил рыбочист...
– "Шаланды полные кифали..." – серьёзно пропел батюшка и сразу рассмеялся...
Костя всплеснул остатками чешуи на руках и быстро сунув пальцы под жабры только что почищенной рыбины, поднял её вверх и, пританцовывая в такт мелодии, продолжил:
– "В Одессу Костя приводил!..." – и тоже рассмеялся, дружески похлопавая свободной рукой батюшку по плечу и радуясь его простоте!.. Потом быстро спохватившись, смахнул чистой тряпочкой несколько чешуек, попавших на батюшкину чёрную рясу, извиняясь, смеясь и желая нам чудесного дня!..

Этот дворик был настолько мал и с любовью ухожен, что казался каким-то промежуточным помещением. Поэтому, войдя в следующую дверь, мы сразу оказались в главной монастырской святыне – Свято-Пантелеимоновском храме. Он был возведен в конце XIX века из камня, добытого на Святой Афонской горе и привезенного в Одессу!
Здание этого храма грандиозное – имеет три этажа и завершается пятью куполами! Внутри велись реставрационные работы внутренних росписей и все стены и купольное пространство были в лесах. Когда мы после службы вышли на лестничные марши, всюду, где только возможно – на каждой жёрдочке лесов и в арочных переходах стояли, сидели и даже лежали художники-реставраторы! Где же их столько нашли? Это были студенты и преподаватели в основном Харьковского художественно-промышленного училища. Они шкрябали, чистили, смахивали пыль кисточками, накладывали тонкие слои клея и темперы... Такой масштабной работы мы ещё не видели! Батюшка с любопытством подходил к этим воодушевлённым юношам и девушкам и отвлекал их от сосредоточенной работы, расспрашивая о красках и кистях, о живописных слоях и евангельском сюжете изображения... Как всегда, шутил и заставлял их смеяться... Наверное в эти минуты он становился таким же, как они, студентом, которому было бы скучно подолгу стоять у стены со скребком.
За этим делом нас застал один из монахов и попросил последовать за ним в трапезную.

Небольшая, но просторная нежно-бирюзовая галерея с колоннами-пилястрами в нэо-ионическом стиле, большими окнами с воздушными тюлями, лепными потолками, большим царским столом и тяжёлыми, украшенными золотом стульями с высокими спинками – похоже, была предназначена для особых гостей!
Он представил нам блаженного монаха-официанта, который будет нас обслуживать и с улыбкой удалился, оставив нас наедине с ним...
Это был высокий, чуть полноватый взрослый юноша, брюнет в чёрной вязаной шапочке, из под которой длинные пышные волосы вытекали, образуя небрежную пышную волну, и затекали под воротник чёрного джемпера. Редкая бородка с усиками делали его похожим на Д'Артаньяна. Но когда он улыбнулся, приподняв смешно верхнюю усатую губу под мясистым носом и сузив выпуклые глаза, предлагая нам занимать удобные места, батюшка шепнул мне: "Одесский еврей!"

Обслуживать нас он не торопился, а приуготовлял нас к этому значительному мероприятию, сладко рассказывая о столице юмора и расспрашивая о нас и о наших вкусах... Он был знатоком банкета и плавно направлял нас на путь правильного изысканного застолья, быстро и грациозно ставя перед нами чаши и кувшины, пиалы и бокалы, ложечки, вилки и ножи, салфетки и полотенчики... Начиная с лёгких фруктов, салатов и вина, постепенно подбираясь к первому блюду... Одесские шуточки (как лучше отрезать или отщипнуть) и православные приколы, которыми он сыпал не умолкая, также возрастали по степени производимого эффекта, что ко вторым блюдам батюшка уже держался за живот и за край столешницы, чтобы не потерять равновесие в конвульсиях смеха... "Вот несносный еврей!" – говорил он, когда монах удалялся за новыми блюдами. А по возвращении с чем-то ещё новеньким, он спрашивал: "Ну что, Вы наверное уже соскучились без меня!" и начинал хвастаться какими-то своими другими разными талантами, о которых мы ещё не знали...

Чтобы унять его изобильные уста, батюшка стал расспрашивать о его родителях, о детстве... Но и тогда одесситское блаженство с удивительной находчивостью и прирождённой изворотливостью продолжало сдабривать наши блюда, яко житие святаго блаженного Августина... только от первого лица! Казалось, конца трапезы не будет... У него всё продумано. Когда заканчивалось одно, он мгновенно уносил пустую посуду и на столе появлялось что-нибудь другое, вкуснее прежнего... Арбуз, дыни, виноград, соки, новые сорта вин, кофе, пирожные... И все новые и новые прибаутки... Когда батюшка понял, что этим искушениям нет предела, он попросил официанта-балагура помочь ему подняться из-за стола и начал читать благодарственные молитвы. Батюшка долго выходил из трапезной, поддерживаемый услужливым официантом, который напослед о чём-то просил и что-то обещал... Вот только, имя его не могу вспомнить... Такого насыщения – как чрева, так и души, мы ещё никогда не испытывали!

Похоже, мы уж и не принадлежали себе, поскольку ещё во время службы к батюшке подошла одна прихожанка, схватилась за его рясу и более не отпускала его. Она оказалась с нами и на трапезе. А теперь после всей этой благодати, вдыхая свободной грудью пространство и время, мы слышим предложение нашей новой спутницы: "А сейчас вам нужно побывать на море. Я вам покажу хороший и тихий пляж!"
Хоть в машине места не было, но делать нечего, пришлось наши вещи на заднем сиденье взгромоздить к потолку и освободить для неё одно местечко.
Когда мы готовили ей место, батюшка шёпотом переживал:
– Женщина на корабле – быть беде...

Но отказать этому предложению было невозможно. И мы поехали. Это оказалось, совсем недалеко, конец Маячного переулка, выходящий на побережье. Припарковали машину и спустились к песочному ракушечному пляжу. Это был сказочный берег, мечта всей жизни! Вдали несколько пирсов выходили в море и на них сидели и прогуливались редкие отдыхающие. Я сразу разулся и побежал к воде, ступая в неё по щиколодку. Хотя стопами я и ощутил резкую прохладу, но не видел слоя воды над ними – такая была чистая и прозрачная, как слеза, вода! Мария, так назовём нашу спутницу, сказала, что при такой температуре местные уже не купаются. И действительно, на нашем пляже никого не было! Она села на большой тёплый камень, нагретый солнцем, и устроилась лицом к морю, вытянув ноги. А батюшка разулся, закатав штанины до колен и подоткнув за пояс длинную рясу, вошёл своими уставшими за неделю ногами в целебную морскую благодать:
– Стопы мои направи по словеси Твоему, – изрёк он, перекрестившись, и пошёл по гладкой подводной гальке вдоль береговой линии, омываемой набегающими волнами...
Ну а я не выдержал многолетней тоски по морю и, раздевшись, разбежался и занырнул в солёную бирюзу Чёрного моря! Вода хоть и бодрила, но это было несравнимое ни с чем блаженство...

Через час, когда мы поднялись к стоянке, нас ожидало неприятное происшествие. Возле нашей машины ходили сотрудники милиции. Но оказывается они осматривали соседний автобус. В нём было разбито боковое окно. Местные промыслители чужого добра выбрали своими жертвами туристов, рассчитывая на богатый "улов". Сотрудники поинтересовались, не пропало ли и у нас что-нибудь. Нашу машинку, слава Богу, не тронули. Но это происшествие снова затронуло тот зарождающийся страх в нашей душе, как перед назреванием какого-то социального кризиса, который уже происходил в обществе.

Эта глава не закончена...