Еретик и откровенье Сына Божия. Глава 6-я

Что меня совершенно поразило, так это реакция святого отца.
— Я не уверен, что помню твоё лицо, сын мой, – были первыми слова пастора в ответ на моё приветсвие. – Нечастый ты здесь прихожанин, судя по всему, не так ли?
— Нет, совсем нечастый, – подтвердил я. – Однако, я помню вас, святой отец, из моих ранних лет. Вы тогда пономарём ещё служили.
То ли мой чересчур озадаченный вид, то ли это являлось характерной – сердобольной – чертой батюшки, но он немедля предложил мне исповедаться, по-отечески возложив свою старческую ладонь на моё плечо и указывая мне путь.
— Не могу похвастаться, что грешил много... – начал я с небрежной шутливостью, но тут же осёкся. – Прошу прощения, святой отец, я не особо привыкший к исповеданиям.
Пастор лишь молча кивнул головой, снисходительно улыбнувшись, и мягким движением руки предложил мне продолжить.
— Основными грехами, пожалуй, можно назвать мои вечные сомнения и крайне редкое посещение служб. Тем не менее, отец Неп… Нестор, у меня имеется к вам серьёзный разговор. Если быть абсолютно точным, то я хотел бы услышать ваш совет по одному поводу.
И я поведал ему о своих видениях во всех подробностях. Пастор выслушал меня внимательно и, взяв минутную паузу на размышление, спросил:
— Ты разыгрываешь меня, сын мой?
Его вопрос застал меня врасплох. Честно признаться, я почувствовал себя как в том старом анекдоте пациент (пациентка, по сюжету шутки), вошедший в кабинет к доктору и, поддавшись шельмовскому розыгрышу, обнажившийся перед... обычным уборщиком: «А доктор, уважаемая, примет вас через минуту».
— Мне очень жаль, – попытался я поскорее свернуть беседу, – что я произвёл на вас такое о себе впечатление.
Я затем встал и спешно удалился.
Уже на улице, спускаясь по ступенькам церковной паперти, я услышал кардинально изменившийся голос батюшки:
— Постойте!
Обернувшись, я увидел его стоявшим в дверях главного входа в церковь – в поповской рясе, но, если опустить последнюю деталь, безо всяких прочих во взгляде и повадках признаков священнослужителя.
— Не обижайтесь, пожалуйста. Я бы хотел услышать больше о ваших сомнениях, если вы не будете возражать против моего любопытства.

Естественно, я не возражал – да и как я мог?! Ведь я сам (под напором своей половины, уж если быть предельно точным) обратился к нему за помощью. Мы присели на лавочку в небольшом саду, разбитом во внутреннем дворике церкви. Выслушав внештатное (во внештатном, так сказать, порядке) исповедание моё о моих достаточно сложных взаимоотношениях с церковью и в целом религией, отец Нестор вынес следующее заключение.
 — Это чудное явление, приключившееся с тобой, сын мой... – он помолчал пару секунд, напряжённо обдумывая свои последующие слова. – Я думаю, оно возникло неспроста. О чём я также думаю, что сие может быть откровение, ниспосылаемое тебе свыше.
— Ну, в данном случае оно, скорее, «возносится снизу», – необдуманно сбогохульничал я. – Но почему я? Почему оно является именно мне, а не какому-нибудь религиозному фанатику?.. Прошу прощения, святой отец, я не хотел вас оскорбить.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, сын мой, – отозвался отец Нестор, слегка улыбаясь. – Но выслушай меня внимательно, пожалуйста. Мой взгляд на твоё положение в религии. С религией, то бишь.
Сделав небольшую паузу, священник задрал один рукав своей рясы, обнажая предплечье левой довольно мускулистой руки, на которой я увидел выразительную татуировку некой армейской символики.
— Видишь ли, сын мой, – произнёс он задумчиво, убедившись, что я увидел рисунок, наколотый на его руке, – мы все изначально рождаемся святыми, каждый из нас без исключения. Не все и не всегда, однако, выбирают в своей жизни праведный путь. И я ни в коем случае не имею в виду обязательный выбор профессии священнослужителя, о нет. Как ты можешь судить по этой маленькой «метке» из моей прошлой жизни, я не всегда был священником. Дело не в этом.
Рукав рясы ниспал до самого запястья, и отец Нестор пристально посмотрел мне в глаза.
— Дело не в этом, сын мой, – вновь повторил он. – Наша жизнь, это вечный путь к Богу от самого первого до самого последнего дня нашего на земле. Ты можешь об этом не думать, можешь не стремиться к этому или вообще об этом не ведать ни сном ни духом. Но это не отменяет того факта, что ты непременно находишься на том нескончаемом пути. Не каждому дано понять эту простую и вместе с тем великую истину. Не каждый, даже осознав это, захочет принять данную истину, и в этом я вижу главный грех, который может быть совершён человеком – сознательно отвернуться от Бога.
Я внимательно слушал святого отца, и мне становилось как-то не по себе. Но не потому, что чувствовал, что его речь (особенно заключительная – обвинительная, так сказать – её часть) была обращена непосредственно ко мне. На самом деле я знал не умом, но сердцем, что это было сказано не обо мне, каким бы еретиком я себя ни считал. Тем не менее, я решил всё же задать отцу Нестору свой вопрос:
— К какому же типу людей вы меня относите, святой отец? Если предположить, что я сознательно отвергаю Бога, то почему, по вашей гипотезе, мне посылается... откровение Божье?
На какое-то мгновение я словно услышал себя со стороны, и меня охватило смущение, даже стыд за себя: неужели я серьёзно обо всём этом говорю? Однако, последующие слова священника придали некоторый смысл всей нашей беседе, а также внесли ясность в мои собственные рассуждения на этот счёт.
— Твой путь к Богу очень извилист и тернист, сын мой, это правда, – так начал отец Нестор. – Но ты отнюдь не отвергаешь Его, о нет, я так не думаю. У тебя имеются определённые сомнения, и это вполне естественно: слепая вера хуже абсолютного безверия.
Если мне было дано узреть какое-либо откровение, то – вот оно, прямо сейчас звучит из уст этого мудрого старца: слепая вера хуже безверия! Думал ли я когда-нибудь о своих душевных – или, лучше сказать, духовных – метаниях в подобном ракурсе? Это без преувеличения переворачивало всё моё доселе мировоззрение. Святой же отец тем временем продолжал:
— Ты находишься в поисках истины, а значит в поисках Бога, ибо Бог и есть наивысшая истина. Ты можешь при этом брать ошибочный путь, никто от этого не застрахован: человеку свойственно ошибаться. Но если ты движим искренним желанием постичь истину, ты вскоре поймёшь ошибочность того пути, и ты встанешь на новый. И пусть этот поиск займёт всю твою жизнь, сын мой... – отец Нестор замолчал на секунду, акцентируя моё внимание на последующих словах, – само стремление к познанию истины и является верой.

Тем же вечером в разговоре со своей женой я попросил её ответить мне откровенно, какой исход она скорее бы предпочла иметь в отношении моего случая: официальное медицинское подвтерждение моего психического расстройства (с дальшейшим его, естественно, лечением) или же установление факта моей одержимости злыми духами и исполнение процедуры изгнания их из моего тела?
Анжела сперва долго и пристально глядела на меня, а потом громко рассмеялась.
— Чем бы это ни оказалось, – в конце-концов произнесла она, поглаживая своими ладонями по моим щекам, – мы справимся с твоим недугом, милый. Вместе, слышишь?
Я, несомненно, слышал её слова. Но они не были словами, которые я хотел услышать. Мне хотелось передать ей наш с пастором разговор – и я в общих чертах пересказал его, разумеется – но я не стал углубляться в детали, касаемые «вечного поиска истины». Касаемые истинной веры. И я вдруг почувствовал что-то вроде тоски или эдакой... вселенской печали.
Мне не хотелось об этом больше думать. Неожиданно мне стало страшно об этом думать, чего я не мог и, опять же, не особо страстно желал себе объяснить. Небывалая усталость вдруг навалилась на меня словно огромный куль с мокрым песком, и я, извинившись перед супругой, откинулся в постели раньше обычного.
— Так что вы с батюшкой всё-таки решили, дорогой? – на прощание поинтересовалась Анжела.
— Возможно, ему потребуется посетить наш дом и исследовать его, как он изволил выразиться, субстрат, – отозвался я, пристраивая отяжелевшую голову на подушку. – Или же дух, попросту говоря. С нашего, то бишь, согласия.
— Ага, вот как? Хорошо, – коротко ответила жена и ушла на кухню греметь загружаемыми в посудомоечную машину тарелками.
— Душно у нас как-то в доме, Анжи, – промычал я, уже проваливаясь в сон. – Дух... слышишь, а? Субстрат. Ха-ха...