Живодёров

Вчера муж случайно наткнулся на одну нашу знакомую из Владимира. Где? Да в интернете. В этой виртуальной стране кого только нет, мы все там обретаемся, как мухи в паутине. Вначале это и впрямь было забавно…

Ладно, я о другом. Когда-то Веста была влюблена в нашего приятеля, который называл меня «сестричкой», она буквально обожала его, а потому мы с ней пересекались довольно часто. И Веста поведала мужу, что Валентин Ижидеров, подполковник запаса, краповый берет, преподаватель кадетской школы, имеющий несколько ранений в горячих точках, а также, какое-то количество боевых наград, скоропостижно скончался ещё в феврале. А мы ведь отговаривали его от принятия модной жижи, подумаешь, отстранят от работы, пенсия хорошая, вози себе вёдрами икорку с Сахалина… Он всего-то на год меня постарше, человек-праздник. Был.

Город Владимир – Димкина родина, у его отца там дом в деревне Торжково, правда, дом в долях, но это другая история. Короче, мы бывали в тех краях каждые выходные осенью и весной, а летом в доме жили родители мужа, и сестра отца с выводком, которые, мягко говоря, меня не принимали, скажем, по простоте своей душевной.

Мы мечтали о собственной фазенде, - клочке земли с малюсеньким домиком. Мечты, как говорят, имеют свойство сбываться.

Когда соседка Ольга прижала меня к стенке, дескать, думай, голова, картуз куплю, как помочь доктору Заки, другу короля Иордании, которому срочно нужна прописка. Живёт-то он в университетской общаге, а прописан был у одной дамы, которая вышла замуж за немца и уезжает из нашей благословенной страны, продав квартиру… «А Заки и Анвар тебе жизнь спасли!» - трясла меня Олюнька, как грушу.

Вот тут всё сошлось в моей голове, как обычно, в одной счастливой точке, и я подорвалась к маман с предложением. У неё как раз образовалась одна четвёртая часть однушки в Икше – наследство умершей тётки. Опыт – сын ошибок трудных, после судов и скандалов за квартиру маман полностью в наследстве разочаровалась. Итак, я предложила ей прописать на эту долю доктора Заки, профессора первого меда, что разрешило бы эту тяжёлую нравственную проблему. Маман поколебалась минут сорок и согласилась, - только её не трогайте, - и я полетела в Москву с доброй вестью. Не буду расписывать всех моих скачков и кульбитов, квартира тётки находилась на высоком бугре, протяжённостью километра два, мы с доктором Заки дважды обливались потом, чтобы найти «домоуправа» и прочих официальных лиц икшанского колхоза, но каждый раз получали от них «атанде».

В принципе, это было законно, но, закон, что дышло. У меня нашёлся знакомый – начальник местной милиции Валера Бандура, мы с ним когда-то учились в дмитровской школе «в валу», он – на несколько лет позже, но за этими нежными воспоминаниями он подписал мне все нужные бумажки. Ну, с моей харизмой особо не поспоришь, это даже маман признавала, запуская меня в ответственные минуты жизни в самые узкие места.

Доктора Заки мы прописали, и он поблагодарил меня, подарив роскошное чёрное платье из иорданского шёлка, а матери отвёз три тысячи долларов в красивом конверте. Мы все тогда хорошенько набрались вишнёвой настойки на маминой кухне, и Димка всю обратную дорогу слушал наши с доктором иорданские песни. Дома я полезла в сумку и нашла там красивый конвертик с тремя тысячами долларов…

А дальше было вот что: я купила газету «из рук в руки» и, попыхтев над объявлениями о продаже дачных участков, нашла то, что было нужно. «Срочная продажа дачи» укладывалась аккурат в красивый конвертик, и Димка позвонил. Я услышала, что подъехать завтра он не может, только в выходные, кинулась отнимать у него трубку и буквально на нерве прокричала, что могу приехать хоть сейчас. Была среда, голос в трубке объяснил, что в пятницу улетает на Сахалин, а потому, дача продаётся так дёшево, и мы первые, кто позвонил. Возможно, дешевизна-то как раз и отпугивала своей срочностью, но только не меня.

Мы конвертировали купюры в сертификат на предъявителя, и рано утром я тронулась по четверговому снежку в стольный град Владимир. Продавца звали Валентин, он объяснил, что на нём будет написано «Россия» и он лыс, как бильярдный шар.
Поезд причалил к перрону, я успела выспаться, и, щурясь на февральском солнышке, стала искать надписи на одежде встречающих. У пивного ларька спиной ко мне стоял явный забулдыга в заячьем треухе, отмеченный словом «Россия» на задрипанной куртке. Я похолодела, и уже готова была идти в кассу за обратным билетом, как ко мне буквально подскочил мужчина крепкой наружности с лысой головой и в спортивном костюме, на котором красовалось нужное слово. Себя я описала так: буду в цветастой вязаной юбке и коричневом мутоновом полуперденчике, не лысая, но в вязаной шапке с шишаком, как у красногвардейца. Собственно, на почве юмора общаться всегда проще, правда, не всем так везёт.

Валентин долго смеялся, когда я указала ему на предмет моего разочарования. Вообще-то могла бы сообразить, куда тому выпивохе на Сахалин, - где Сахалин, и где он.

Мы загрузились в «праворукий» микроавтобус и поехали по заснеженному Владимиру. Валентин рассказывал смешные истории, никаких натяжек не было, мы приглядывались друг к другу без предубеждения.

Как Валентин мчался по ухабам, надо было видеть, я то и дело подпрыгивала, опасаясь пробить головой потолок, он входил в поворот на скорости сто пятьдесят км в час, я хваталась за торпеду, под которой, как потом сказал «гонщик Спиди», была подушка безопасности, и, нажми я посильнее… однако его это только забавляло.

Какими-то неведомыми путями мы, наконец, приехали в сильно заснеженное место. Валентин махнул рукой куда-то влево и произнёс: «Там озеро». Справа находилось садовое товарищество, шлагбаум и сторож – плюгавый мужичок, явно пьющий, похожий на сушёного кузнечика. Он притащил короткие широкие лыжи с ременными креплениями и закинул их на снежный бруствер: «Можете встать на них?» Это я-то не могу встать на лыжи? Лыжи – это сорок с лишним лет моей жизни, жаль, что не в биатлоне.

Я полезла вслед за лыжами, опираясь на плечо Валентина, и тут же провалилась по пояс в снег. Моя юбка солнце-клёш легла цветастым венцом вокруг туловища, и получился этакий деревенский коллаж. Я с трудом высвободила ноги и, полулёжа, нащупала крепления лыж. Встав во весь рост, я обнаружила сторожа у себя за спиной, наст его держал, и он своими курячьими лапками пытался выковырять снег из моих сапог, ехидно ухмыляясь. «Только не это, плиз! Оставьте дурное. Куда прикажете лыжи навострить?»

Сторож потрусил вдоль дач, засыпанных снегом по самые окна. Нужный участок находился на второй линии от озера: дом четыре на пять в два этажа, с практически вертикальной лестницей внутри, крошечным тамбуром-кухней, скелетами недостроенной террасы и лишённого остекления парника, тремя взрослыми деревьями на четырёх сотках, - в сущности, меня всё устраивало. Там был даже маленький дощатый сараюшко в конце участка и что-то вроде туалета, как потом выяснилось, с ведром внутри. На дачах было принято хранить отходы жизнедеятельности в компостных кучах. Ароматно и питательно.

И да, мы поехали оформлять купчую. Естественно, во второй половине дня часть конторских разбежалась, но Валентин заверил меня, что у него есть друг – капитан второго ранга, мой будущий сосед, который всё дооформит, если назавтра мы сами не успеем.

- Это что, мне надо будет искать гостиницу?
- Зачем, остановитесь у меня. А сейчас поехали обедать, отметим наше знакомство, - и Валентин повёз меня в ресторан.
Не помню, сколько водки мы приголубили, оба оказались крепкими орешками, обед был очень вкусный и горячий, а мы изрядно устали и замёрзли.
- Вот бы мне такую сестричку, как ты, отчаянная, можно я буду тебя так называть? С тобой в разведку можно идти.
- Мне тоже такой брат не помешал бы! Я согласна.
Валентина на самом деле звали Валентас, он был родом из Вильнюса, а на Сахалин попал по службе как молодой офицер. Беременная жена, спортсменка-лыжница, полетела рожать на родину в Прибалтику и погибла в самолёте от кровотечения. Всё это было очень грустно. От второй жены у Валентаса родился непутёвый сын, который жил во Владимире и хотел отжать у отца квартиру. Все эти обстоятельства нас здорово роднили.

Я позвонила Димке и сказала, что мне придётся переночевать у Валентина.
- Он нормальный?
- Более чем. Завтра вернусь.
Валентас постелил мне в гостиной, сам обосновался в маленькой комнате, но сначала показал мне своё огнестрельное оружие и боевые ножи. Ах, как я люблю эти игрушки взрослых мальчиков, сама выбивала 99 из ста, говорю же, что жалею, не оказавшись в команде биатлонисток. Да ладно, чего теперь.

Пока хозяин был в душе, зазвонил телефон, и я получила команду из-за двери ванной ответить на звонок.
- Вы кто? – закричала женщина на другом конце провода.
- Я - лапочка. Здравствуйте!
- Повторяю вопрос!
- Хозяин принимает душ, я робот.
- Хватит мне сказки рассказывать, где Валентин?
Что-то мямлить в ответ было бесполезно, я попросила, чтобы дама перезвонила позже и повесила трубку. Валентин посмеялся, назвав звонившую Таней, и объяснил, что она чересчур ревнива, как и положено парикмахершам. Когда я уже засыпала, он что-то долго объяснял Тане по межгороду.

Наутро мы снова начали ездить по присутственным местам. Единственное, от чего я теряюсь и робею, это от всевозможных бланков и казённых бумаг, ну не заточены мои мозги на эту около интеллектуальную похабель, предназначенную для откорма чиновников. Я отдала Валентину сертификат, он повертел его в руках и поинтересовался, не обижусь ли я, если он проверит в банке, что это за документ. Мы расстались после поездки к его другу – капитану Нариманычу, которому нам всё же пришлось оставить пакет документов, так как в нём не хватало подписи главбуха дачного товарищества.

- Вы приедете весной заселяться, я отдам Вам документы, сказал Нариманыч. Валентин посадил меня на паровоз.

Маман долго отчитывала меня за доверчивость, мол, только такие дуры как я оставляют и деньги, и документы в чужих руках, но я как-то не переживала, мой ангел-хранитель всегда знает, что надо делать, и вовремя щиплет меня за что-нибудь мягкое, если что-то не так. Валентин оставил нам номер своего телефона и обещал навестить на даче в начале сезона.

И вот наступила весна, мы взяли кота за хибот, напихали в машину всяких кастрюль и матрацев, и выехали на дачу. Кооператив был основан научными работниками, но постепенно кто-то из них умирал, кто-то, кому не нравилось соседство с Головинской колонией, продавал участок, кто-то, напротив, прикупал владения, как моя соседка Нина Сергеевна, у которой был выстроен роскошный дом в старом стиле, хотя сама она обреталась в сараюшке, а в доме только пыль протирала, - а потому за много лет вся публика перемешалась и стала так далека от науки, что культура тоже куда-то подевалась. Худосочный заморыш, сторож Николай, имевший за плечами несколько ходок за воровство, приобрёл среди местных дам репутацию сперматозавра, - они даже ссорились из-за него, что не свойственно научным работникам, или я ошибаюсь?

Я осмотрела свои новые владения и обнаружила заиленную скважину с лягушками, деревья оказались яблонями, по краям участка росло несколько кустов крыжовника а сараюшка переехала на участок Нариманыча посредством перенесения забора от его задней стенки к передней. Как так?

Я решила разобраться и для начала позвонила Валентасу. Он ответил, что ничего не знает про сарай, так как купил участок, не глядя, вместе с Нариманычем, который в дальнейшем хотел оставить обе дачи за собой, но жался с деньгами. Я так ничего и не поняла, не моя история. Стало ясно, что дело тёмное. Я забрала документы, подарила Нариманычу бутылку коньяка и стала решать вопросы по мере их возникновения. Постепенно ситуация прояснилась. Нариманыч оказался не капрангом, а списанным мичманом и весьма сомнительной фигурой. Он улыбался, скользил словесно, пожимал плечами и кивал на Валентина, а с другой стороны, пёр грудью, дескать, я здесь авторитет, меня все знают и сарай тоже мой, и я вообще мог присвоить вашу дачу, а я честно отдал документы. Мне надоело препираться, я пошла к старшинам товарищества и потребовала перемерить участок.

Тут как раз и выяснилось, что Нариманыч отхватил у нас без малого сотку земли вместе с посадками. Вначале поставил сарай, а потом посредством несложных манипуляций передвинул забор. Димка ругаться с Нариманычем не стал: «Ты дачу покупала, ты и разбирайся!» Ах, так? Обидно, но не смертельно. Муж всю неделю работал, приезжал в пятницу очень поздно, так как Владимирский тракт был забит машинами до отказа. Где-то в час ночи я, накрыв на стол, ждала, когда в тумане появится свет фар, двигающийся по дороге вдоль озера. Мы засиживались часов до четырёх, Димка рассказывал мне московские новости, а я ему местные: как нашла в деревне тётушку с козой и коровой, а главное, с баней, как подружилась с местной бухгалтершей Раисой Степановной, а потому, знаю теперь, кто такой Нариманыч. Это было время, когда все подались в экстрасенсы, вот и он подался.

- Нариманыч мотал у тебя перед лицом янтариком на верёвочке? – спросила Раиса Степановна.
- Мотал. Янтарик симпатичный. Только я эти шаманские штучки не воспринимаю, меня гипноз не берёт.
- Что ты, он себя колдуном представил, за деньги лечил наших мужиков от курения и алкоголизма, но они ещё сильнее пить стали и дымить по-чёрному.
- Правильно, нечего с нечистой силой связываться.
- Благодарные бабы в его огороде дохлую чёрную кошку закопали.
Тут я чуть не заплакала от смеха.
- Ааа, тебе смешно, а мы не знаем, как от этого гада избавиться! Посмотри, какие ворота себе соорудил, а у нас по правилам ни ворот, ни заборов иметь никому не положено.

Вдохновлённая Раисой, после Димкиного отъезда я по грохоту инструментов нашла на участках троих шабашников, они ремонтировали чью-то дачу.
- Мужчины, - ласково обратилась я к ним, - хотите заработать? Муж оставил мне пятьсот рублей, я готова с ними расстаться. Надо отпилить от железных ворот стояк и достать из земли пять столбов.
- И всё? – работяги встрепенулись. Там работы на полчаса! Ну, на час самое большое.

Ах, как они ошибались! Нариманыч приварил к железным столбам швеллера и забутил их щебёнкой. Мужики провозились часа четыре. Железо сложили к воротам с амбарным замком и ушли за водкой, перепачканные сажей и землёй. Сосед приехал во вторник и остолбенел. Вся его работа по отъёму моей земли оказалась коту под хвост. И он решил отомстить. В среду ко мне постучались два молодых мента. Что мог предъявить мне мичман-эксрасенс? В его заявлении было написано, что я ругалась матом. Ни ума, ни фантазии.

- Только и всего? – я просто наслаждалась дурацким видом Нариманыча. - А он не сказал, что я покончила с его самоуправством? Посмотрите на эти ворота, а вот книжечка с правилами общежития данного садового товарищества. Ребята, пойдёмте, я вас чаем напою.

Нариманыч двинулся ко мне с кулаками, влез своими жёлтыми ботинками в куст крыжовника и тут же получил пощёчину, аж морда зазвенела.
- Вы видели, видели? – Нариманыч был сражён наповал.
Менты тихо похихикивали, ясно было, что Нариманыча они знали, как облупленного. Непросто быть колдуном с недоброй славой.
- Нет, мы только слышали!
Мы пили чай на моей скромной кухне, и один из блюстителей порядка уважительно сказал: «Вы не женщина, Вы ураган! С этим придурком здесь никто справиться не мог.»

Димка в следующую субботу отвёз меня в хозяйственный магазин, купил гвоздодёр и, протягивая его мне, произнёс: «Это тебе, любимая!»
В понедельник я разобрала сарай Нариманыча, в котором оказалась куча старых газет и журналов.  Застолбил, называется, шут гороховый.

А потом приехал Валентин со своей парикмахершей...
Парикмахерша была хороша. Её грудь выдавалась и тянулась к солнцу, не сдерживаемая панцирем бюстгальтера, и создавалось впечатление, что она растёт прямо на глазах. Ниже груди стыдливо просвечивал чёрный сарафанчик над острыми коленками, а высокие шпильки туфель с длинными носами тонули в сырой земле и запрокидывали всю фигуру навзничь. Парикмахерша пыталась удерживать равновесие и заметно нервничала, взмахивая руками в наращенном маникюре алого цвета. Причёска у неё была под названием «я упала с самосвала, тормозила головой».
Валентас светился от счастья, но тоже был весь в чёрном, от рубашки до ботинок. После дождя парило, и было довольно жарко.

- Привет, сестрёночка, ты тут одна?
Димка вышел на звук голоса, мужчины познакомились, отобедать у нас пара отказалась. Они были только что из ресторации.
- Это моя Татьяна, и она недовольна, что я продал дачу.
- Хотите вернуть? – спросила я со смехом, - дорого обойдётся. Три тысячи долларов плюс неустойка за Нариманыча и мои нервы, порубленные в лапшу.
- Нет, что ты, зачем мне эта развалюха, я ещё не выбрал, где буду жить, здесь или на Сахалине, мотаюсь туда-сюда. А вы, я смотрю, террасу начали достраивать. Давайте в следующую субботу отметим мой день рождения где-нибудь во Владимире…
И мы отметили… Димка как раз взял отпуск, мы всю неделю ходили в лес по грибы, я занималась засолкой, ехать никуда не хотелось, но Валентин явился за нами на своём японце, и, несмотря на моё паршивое состояние после ошеломительного приступа стенокардии, настоял на посещении ресторана.

Вот уж было удовольствие смотреть на парикмахершу, которая то визгливым голосом звала официанта, то бегала заказывать попсовые шлягеры, вытащив из кошелька Валентина очередную купюру. Типа, блистала. Наш подарок ей не понравился, искусство она понимала по-своему, а я как-то не привыкла дарить людям то, что никому не нужно.  Эта женщина была для меня открытой книгой, но сам Валентас не давал повода для неуважения. Гораздо позже, когда мы сошлись поближе, он уже не стеснялся использовать военно-полевые междометия, но надо отдать должное, держался он довольно долго.

Приезжала к нам моя матерь, вскопавшая сотку земли, пока я ходила в лес, воровали у меня моего экзота, о чём я уже сто раз рассказывала, но самое неприятное было не это. Когда Димка ехал на дачу, он обязан был вначале завезти свою матушку в Торжково, которое находилось в тридцати километрах от нас, муж выматывался, как  собака, но я в отношения сына с матерью не лезла. Нравится ему, значит, нравится, а я его реанимирую, как могу.

Тут прибавилось ещё несколько негативных моментов: на дачах имели обыкновение каждую весну заказывать экскаватор, который копал яму на берегу озера, и туда обитатели товарищества сваливали весь непотребный мусор, - от банок с остатками краски, до мебели, - а после окончания сезона закапывали, не думая о том, что, купаясь в озере, они получают весь букет аллергенов и подвергают своих детей опасности стать хроническими аллергиками. Летом на берегу разворачивались ночные вакханалии, которые не могли не нарушать тишины, однако все молчали.

Когда я ходила в деревню за молоком, то брала с собой мешок для мусора и собирала отходы жизнедеятельности проезжих «корнетов» и их детей. Многие крутили пальцем у виска, видя мою мусоросборку, но меня до глубины души оскорбляли эти целлофановые останки на фоне пшеничного поля с васильками, над которым пели жаворонки. Однажды я буквально за руку поймала недоумка, бросившего пакет с мусором из окна машины, и заставила его подобрать. Что за свиньи эти люди, которым достался такой прекрасный мир? Стирка в озере ковров с помощью химических препаратов возвращалась им же в виде онкологии и прочих прелестей. Но, что я могла поделать? Димка достроил террасу, к нам приезжали дети и друзья, и мы, несмотря ни на что, провели два прекрасных лета в Головино, соприкоснувшись с роскошной природой.

Мы почти каждую неделю ездили в Торжково, чтобы помыться и навестить отца мужа, который на тот момент квасил ни на шутку. А как должен вести себя мужик, оставленный в одиночестве растить и солить огурцы? Единственным его развлечением были кроссворды, которые он щёлкал, как орешки, а друзей-алкашей там было всегда хоть отбавляй. Димкина мать подрядилась ухаживать за каким-то новым русским баболюбом, она откладывала на шубу и приезжала в деревню только на выходные. На второе лето в Головино я скопила кучу впечатлений от того и этого, и в очередной приезд в Торжково увидела, что Димкин отец изменился до неузнаваемости. Я наехала на свекровь.

- Какого чёрта Вы отправили мужа в деревню? Вы не видите, что он весь жёлтый? Он же у Вас не просыхает! Мы приехали, он даже не проснулся! Заходи, кто хочет, бери, что хочет! Да дело даже не в этом. Человек тяжело болен.
- Ты что, врач? Что ты глупости городишь? Толя просто любит выпить! – свекруха даже не смутилась.

Наградил меня Бог способностью видеть смертные маски. Всё было очень серьёзно.
Время поджимало, мы решили продать дачу и обосноваться в Торжково, чтобы хоть как-то повлиять на события. Я засунула свои обиды подальше,  всё было решено. Тем временем, Валентас и звонил, и приезжал, и очень боялся нас потерять. Он был шумен, весел, любил рестораны и пустую болтовню. Очаровашка.

Покупатели стояли в очереди, Головинские дачи были весьма популярны в народе. Я, к тому же, насажала клубники на вскопанном матерью клочке, целых сто тридцать усов, все они прижились, и принудила Нариманыча откопать засыпанную им дренажную канаву, и вытащить оттуда бетонные блоки, которые он «позаимствовал» из нашего парника, посредством шантажа: он водил покупателей на свой участок, но нужна была моя подпись, что я, дескать, не возражаю, и в результате, обе дачи купила пара с детьми. На деньги от продажи мы приобрели белое кожаное пальтецо, отороченное норкой, на выставке в Муроме для меня, а Димке - куртец из волчьей шкуры. Как говаривала моя маман: «Ты деньги не любишь, и они тебя не любят!» Короче, сходили туда-сюда, и долларии закончились.

У Анатолия Васильевича обнаружился рак, - я положила его к своим знакомым профессорам-иорданцам в шестьдесят первую больницу, но было уже поздно. Я ходила его навещать, так как свекруха отговаривалась головной болью, веселила всю мужскую палату и обещала выздоровление, однако в конце концов Димкиной матери пришлось забрать мужа домой, где он и умер под рёв телевизора из соседней комнаты моей тонко организованной свекрови. Это был две тысячи девятый. Я и сама была после инфаркта, а потому, на похороны не поехала, оставаясь в Торжково.
Валентас жаждал жениться на Татьяне и просил меня разведать насчёт венчания в храме. Они прилетели с Сахалина глубокой осенью, когда мы уже телепартировались в свои Хамовники вместе с солёными грибами.

Итак, Валентас твёрдо решил обвенчаться со своей подругой. По церковным правилам, пара должна была для начала поставить штамп в паспорте. Правда, мы с мужем были вначале обвенчаны, а уж потом Димка буквально за шкирку отвёл меня в ЗАГС по праву сильного, и то прошло некоторое время, прежде чем ему удалось это сделать.

- Твои девчонки замужем, чего ты ждёшь? Когда тебя б-дью будут называть?
Ну, да, за нашими граждАнами не залежится. Помнится, во время венчания у нас упало колечко, маман чуть в обморок не хряпнулась, она вообще была категорически против этого таинства, а тут такое. Кто ж её в старости будет холить и лелеять, ежели я, к примеру, кони двину. А совместно нажитое кому, этому «длинному охламону»?  Ну, ничё, обошлось. Мы теперь далеко и от маман, и от имущества.
Я спросила Валентина, зачем ему это надо, а он мне, мол, смотрю, как вы живёте и завидки берут, мы-то с Танькой всё время собачимся. Интересное кино, хотя, несомненно, в чём-то он был прав.

Татьяна купила себе ярко красное платье с вырезом почти до сосков, и мне пришлось задрапировать её своим шёлковым палантином, что вызвало у неё неподдельное раздражение.
- Таня, в храм не ходят в подобных туалетах, это не ресторан. Что платье в пол, это хорошо, но твоя грудь священнику не интересна.

Валентас оказался ещё и католиком, и над ним пришлось произвести обряд перехода в православие. Дома у меня было всё готово, не обошлось и без скандала между молодыми. Парикмахерша хотела в ресторан и была недовольна тем, что Валентин привёз мне ведро красной икры.

- Живодёров, я знаю, что у тебя денег, как у дурака махорки, но зачем ты икрой разбрасываешься! – впервые я услышала перевранную фамилию Ижедерова. Ругались они на кухне, где молодая получила в глаз, пока мои яства дегустировали гости: два кгбшника, два полковника МВД, некто друг-однополчанин и кореец-«нелегал» из ГРУ. Мы пригласили также отца Александра и чинно сидели за пирогами, салатами, сациви и бутербродами всё с той же злополучной икрой. Полведра улетело только так. Баяна ни у кого не оказалось, правда, «нелегал» довольно сносно сыграл на пианино.

Татьяну мне было жалко. Дура она, это ясно, сто лет мне эта икра упёрлась, как будто я её никогда не видала. И вообще я чёрную люблю. А потому я сделала ей подарок: золотой кулон с хризопразом авторской работы. Когда-то Гена Пименов изваял мне серьги с хризопразами, а кольцо не успел, - умер. Я нашла на вернисаже Галю Платонову, бывшего геолога, а теперь известного ювелира, и она по образцу серёжек исполнила кулон, так как не захотела резать камень для кольца. Ну и ладно, что сделано, то сделано, а за вещи я никогда не держалась. Татьяна обрадовалась, глазки у неё повеселели, синяк мы запудрили, и Валентас повёл жену в ресторан под домом, как только гости разошлись, изрядно нагрузившись вискарём и получив от меня по банке белых маринованных грибов. В то лето я насолила их литров восемьдесят, кроме шуток.

А дальше было вот что: Татьяна выклянчила у мужа мои серьги с хризопразами. Мы съездили на Кузнецкий мост, где проходила ювелирная выставка, и там эти серьги оценили в двадцать пять тысяч деревянных. Таня побегала кругами между мастерами, но ничего подобного не нашла. И они улетели на Сахалин, обещав прислать мне деньги, как только коснутся земли.

Прошла неделя, другая, я стала звонить Валентину.
- Требуй деньги с Татьяны, мы разругались, пошла она на…
Татьяна ответила мне, что это свадебный подарок мужа, и пусть он сам расплачивается.

Ну и? Что бы вы сделали на моём месте? Где Сахалин, и где я. И икру уже всю съели, осталось только поплакать в пустое ведро.
И тут Димка говорит, что у него в багажнике лежит какая-то коробочка, которую он по просьбе Живодёрова забрал у проводницы с архангельского поезда и должен передать по звонку однополчанину, который был на свадьбе.  Говорю, неси мне эту коробочку.

И вот передо мной чёрный кубик со стороной примерно пятнадцать сантиметров, плотно замотанный липкой лентой, а в нём что-то таинственно пересыпается. Под липкой лентой виднеется бумажка с именем-отчеством и телефоном.
- И долго ты возил этот кубик Рубека в багажнике?
- С Валькиного отъезда.
- А ты представляешь, что здесь может быть?
- Можно подумать, ты представляешь.
- Да я просто уверена, что это камушки, причём, обработанные. Или ты думаешь, что это пшённая крупа? Дай-ка мне телефон!

Я набрала номер, долго не подходили. Наконец недовольный мужской голос ответил.
- Да, слушаю.
- Здравствуйте!
- Вы на часы смотрели?
- А зачем мне на них смотреть?
- У нас ночь вообще-то.
- А Вас не напрягает, что я к Вам обращаюсь по имени-отчеству?
- Ну, и что Вам надо?
- Вы знаете такого Ижидерова Валентина Борисовича?
- Да, это мой подчинённый.
Вона что, вот это я хорошо попала.
- Так значит, это я Вашу посылочку держу сейчас в руке? Такая маленькая коробочка, взятая у проводницы…

Мужчина разгневанно задышал в трубку.
- Как она у Вас оказалась? Я сейчас пришлю к Вам офицера с Лубянки!
- Во-первых, пока Вы будете выяснять мой адрес, пройдёт время, а я успею дойти до милиции, она тут рядом, и отдать Ваш бесценный груз в ментовскую. Во-вторых,…
Я не успела сказать, что во-вторых, меня перебили:
- Вы открывали коробку? Знаете, что внутри?
- Нет, не открывала, зачем мне чужие тайны. Но я прекрасно понимаю, что внутри.
- И что Вы хотите? – мужчина явно занервничал.
- Я хочу либо деньги, которые мне должен Ваш подчинённый, либо золотые вещи, которые он у меня купил для своей жены.
- Какая она ему жена!
- Простите, меня это не интересует.
- Хорошо, я рассчитываю на Вашу порядочность!
- А я на Вашу, доброй ночи.
- Так вы вернёте мне мой груз?
- Разумеется. Валентин знает, как меня найти.

Через три дня Димка встретился с кем-то в Домодедово и отдал чёрную коробку с бриллиантами, получив назад мои серьги, видимо, вынутые у парикмахерши не только из ушей, но и из души, и даже кулон, подаренный ей мною.

Вот как-то не люблю я дружбы в одни ворота, и то, что в дальнейшем связывало нас с Живодёровым, дружбой я бы не назвала. Когда ко мне заявились квартирные рейдеры, Валентас вызвался пожить у нас. Но это было и суматошно, и непредсказуемо, так как наша квартира превратилась в проходной двор. Я могла посреди ночи обнаружить на кухне посторонних людей за распитием под «варёную колбаску», которую Валентас очень уважал и покупал в большом количестве. Тогда же мне подарили малинуйку Марго, и Живодёров сделал из неё истеричку, матерясь за сожранные носки, которые он разбрасывал повсюду. Нет, он не был агрессивен, замахивался на неё с улыбкой, однако щенок стал нервным и грыз всё подряд, включая дверь между холлами...

Зато, когда рейдеры пришли запугивать меня в очередной раз, Валентас «ехал на метро из Выхино» целых четыре часа, пока я сама не разрешила ситуацию. Я попросила человека-праздника покинуть нас, сказав, что буду сильно по нему горевать. Он навещал меня вместе с мужем, когда я находилась в санатории, но это был уже другой Валентас, который чувствовал, что между нами нет близости, да и была ли она, вот в чём вопрос.

Напоминал он мне побитую собаку. Когда мы переехали в Болгарию, Живодёров попросил подыскать ему дом поближе к нам, но я понимала, что это очередной пустой трёп. Он нашёл работу в кадетском училище во Владимире, где дрессировал кадетов, - как я поняла, на Сахалине у него совсем всё разладилось. Вообще-то приличным человеком быть гораздо проще, не надо хитрить и запоминать массу ненужной информации, однако каждому своё.

Горюют ли по нему кадеты, или наоборот, вздохнули с облегчением, даже не предполагаю, но мне стало грустно, когда я узнала о смерти неудавшегося друга. Во всяком случае, панихиду мы отслужили. Правда, мужа глодала одна мыслишка, а не вернулся ли Валентас в католичество. Я успокоила его, - сумбурные люди не думают о подобных «мелочах».