Колобок и крыжовник. Рассказ без селезёнки

На краю села Н., в ветхом домике под соломенной крышей, жили отставной писарь Иван Семёныч с женой Марфой Петровной. Жили бедно. Очень бедно. Того, что называется мукой, в доме не водилось уже третью неделю.

– Испеки хоть что-нибудь, – сказал Иван Семёныч, глядя в окно на серое небо.
Марфа Петровна вздохнула, поскребла по сусекам, собрала горсточку муки и испекла. Передержала в печи. Очень передержала. Получился колобок: круглый, желтоватый, в твёрдой корке.
Положили на окно. Колобок лежал и остывал. Было тихо. Где-то на улице пролаял пёс.
Иван Семёныч заснул в кресле с газетой. Марфа Петровна вязала чулок и думала о чём-то своём. Когда очнулись, колобка не было. Скатился.

– Ну и пусть, – сказал Иван Семёныч. – Всё равно есть его невозможно.

...

В учительской гимназии сидели двое: учитель греческого языка Волков и учитель географии Коваленко. Пили чай. Было душно и скучно.

– Представьте, – говорил Коваленко, – иду я вчера по лесу, вижу, катится что-то круглое. Думаю: мяч. Подхожу – колобок. Настоящий колобок. Лежит на тропинке.
– И что же вы? – спросил Волков, держа стакан обеими руками.
– Решил поднять. Укусить. Зубы обломал. Вот, смотрите.
Показал беззубый рот. Волков поморщился.
– Как бы чего не вышло, – пробормотал он. – Неизвестно откуда, неизвестно зачем... А вдруг циркуляр будет?
– Какой циркуляр?
– Ну... о колобках. Чтобы не трогали.
Коваленко махнул рукой и вышел. Волков остался один, допил чай и посмотрел в окно. Моросил дождь.

...

В лесничестве сидел лесничий Топтыгин, крупный мужчина в форменном мундире, с орденом на груди. Перед ним стоял конторщик Зайцев – маленький, худенький, с обломанными зубами.

– Понимаете, Пётр Михайлыч, – говорил Зайцев, заикаясь, – я не нарочно. Я просто... ну, думал съесть. А он такой... твёрдый.
– Так вы его видели? – спросил Топтыгин.
– Да, Пётр Михайлыч. Катается по лесу. Все его боятся.
– Боятся? – Топтыгин усмехнулся. – Колобка боятся... Вздор какой.

На следующий день Топтыгин сам пошёл в лес. Встретил колобка у ручья. Попробовал укусить. Обломал все зубы. Вернулся домой, лёг в постель, смотрел в потолок. Жена спросила, что случилось. Он отмахнулся.

...

Прошло полгода. Колобок жил в лесу. Никто его не трогал. Все боялись. Звери привыкли есть ягоды и грибы. Зубов ни у кого не осталось, ножи все сломали. Преступности не стало – нечем было кусать и резать.

Колобок возил товары. Монополия. Много зарабатывал. Присылал гостинцы Ивану Семёнычу с Марфой Петровной.
Однажды пришли к старикам Зайцев, Топтыгин, Волков. Принесли новое корыто, починили крышу, посадили крыжовник. Крыжовник был мелкий, кислый.
Иван Семёныч с женой сидели на лавке, смотрели на кусты.
– Красиво, – сказала Марфа Петровна.
– Да, – ответил Иван Семёныч и замолчал.

...

Летом по лесу стала ездить на велосипеде Лиса Патрикеевна, дочь отставного полковника, особа решительная, смеющаяся. Неприлично громко смеющаяся. Волков говорил: «Как бы чего не вышло».
Колобок влюбился.
– Это несерьёзно, – говорил ему Зайцев. – Как вы будете... ну, вместе?
– Что скажут? – вторил Топтыгин.
Коваленко нарисовал карикатуру: Лиса и колобок в сметане. Но никому не показал. Зубов-то нет.
А колобок никого не слушал. Встречался с Лисой Патрикеевной у пруда. Она смеялась, он катился рядом. Было тепло и хорошо.
От любви колобок размяк. Корка треснула.

...

Хоронили его быстро. Собрались все: Зайцев, Топтыгин, Волков, даже Иван Семёныч с женой пришли. Но опоздали – уже ничего не осталось, даже селезёнки. Только Коваленко не пришёл – вдруг что.

После похорон звери отобрали у стариков корыто, сломали крышу, выкорчевали крыжовник. Иван Семёныч не возражал.

– Так и знал, – сказал он.
Вечером сидели на лавке. Марфа Петровна вязала чулок. Иван Семёныч смотрел на место, где рос крыжовник.
– А ведь хороший был, – сказала она.
– Кто? Крыжовник?
– Да нет... колобок.
Иван Семёныч не ответил. Стемнело. Где-то пролаял пёс. Было тихо и грустно, как всегда. Даже ещё грустнее.