Эпилог Дырка от бублика

Эпилог: Дырка от бублика

Вагон-ресторан "Красной стрелы" медленно подходил к конечной точке маршрута. За окнами уже виднелись первые огни Петербурга — города, который сам был памятником ушедшим эпохам. Воздух в вагоне стал другим — густым, насыщенным предчувствием расставаний.

Официант в безупречно белой куртке молча положил на стол счет в кожаном переплете. Цифры на нем казались последней главой в этой странной истории.

— Господа, — тихо произнес Мессир Баэль, — а не выпить ли нам еще чаю? С тульским пряником. — Его пальцы осторожно коснулись края чайной чашки, словно боялись разбудить прошлое.

Ренье горько улыбнулся:
—Это так по-русски... Чай с пряником на развалинах империй.

Лиза молча смотрела в свое отражение в темном окне. Ее мысли текли медленно, как дым от папиросы по утрам в казарме.
А ведь правда — прошлое это квартира, которой нет,думала она. Мы носим с собой ключи от дверей, ведущих в пустоту. Каждая утраченная фотография, каждый забытый запах, каждый обрывок мелодии — все это ключи от квартир, которых больше не существует. И мы продолжаем их искать в карманах своей памяти, хотя знаем, что найдем лишь пыль.

Ржевский мрачно наблюдал за приближающимся городом.
—Знаете, — сказал он, — а ведь Клава Горчицына теперь торгует семечками у метро. В кармане у нее — медаль отца. И где тут справедливость? Где логика?

— На месте квартиры №13 теперь абсолютная тишина, — добавил Баэль. — И табличка: «Здесь хранилось 60 кг ностальгии. Не входить.»

Ренье вдруг оживился:
—А помните ту самую надпись на дверном косяке?
Он процитировал,и его голос дрожал:

Дверь распахнулась,
А за ней — ни стульев, ни слез...
Ветер гуляет...

Ржевский резко встал, его стул скрипнул по полу.
—А давайте споем! — предложил он. — Про Москву! Про этот безумный мир!

Он начал петь, переделывая любимую песню Dschinghis Khan на английский, его голос звучал хрипло и горько:

"Moscow, Moscow
Foreign and mysterious
Towers of red gold
Cold as the ice
But beneath the gilded surface
Lies a different kind of service"

"Cossacks, hey hey hey, raise your glasses
Natasha, ha ha ha, you are beautiful
But only rich can win your heart
While poor guys fall apart

Товарищ, hey hey hey, to life
To your health, brother hey brother ho
But hospitals are falling down
While new palaces crown the town"

"Moscow, Moscow
Throw the glasses at the wall
Russia is a beautiful land
But people emigrate, you understand

Moscow, Moscow
Your soul is so great
But at night the devil's loose
In clubs where money makes the rules

Moscow, Moscow
Love tastes like caviar
But workers taste their tears
Facing their retirement fears

Moscow, Moscow
Come, let's dance upon the table
Until the table breaks apart
From this unsustainable fable"

"Moscow, Moscow
Gate to the past
Mirror of the Tsar's time
Red like the blood
Of soldiers in the war
While oligarchs buy more and more"

"Cossacks, hey hey hey, raise your glasses
Natasha, ha ha ha, you are beautiful
But your beauty has a price
That keeps the working class on ice

Товарищ, hey hey hey, to love
To your health, girl hey girl ho
But love's expensive in this town
Where all the good jobs are shut down"

Затем Ренье подхватил бридж на русском, его голос прозвучал с особой пронзительностью:

"В холодные дни
Когда воздух звенит от холода
И улицы и площади пустуют
И Кремль инеем покрылся
И утренняя заря морозит
Тогда кажется Москва спит

Но в ночь звенят бокалы
Тогда течёт рекой крымское шампанское
Тогда танцуют, смеются и любят
Москва живёт!"

[Verse 3]
"Moscow, Moscow
Vodka drinks pure and cold
That makes hundred years old
But life expectancy falls
Behind the golden walls

Father, your glass is empty
But in the cellar there's more
While pensioners count their pennies
And sleep on the cold floor"

[Final Chorus]
"Moscow, Moscow
Throw the glasses at the wall
Russia is a beautiful land
But its beauty starts to pall

Moscow, Moscow
Your soul is torn in two
Between the old and new
What will become of you?"

Перевод:

Москва, Москва,
Загадочна,чужа.
Башни из красного злата,
Холодна,как сталь.
Но под позолотой
Иные есть дела.

Казаки, эй-эй-эй, бокалы вверх!
Наташа,ха-ха-ха, хороша, как день!
Но сердце твое лишь богатому согреть,
А бедный парень— тень.

Товарищ, эй-эй-эй, за жизнь, за наш союз!
За здоровье,брат, эй-эй, брат, о-го-го!
Но больницы— в прах, рушатся стены,
В то время как новые дворцы возведены.

Москва, Москва,
О стену разбей стекло!
Россия— край прекрасный,
Но народ из него ушёл.

Москва, Москва,
Душа твоя велика,
Но ночью правит бал
Тот,в чьих руках деньга.

Москва, Москва,
Любовь— как вкус икры.
А слёзы на вкус— как горечь труда,
Что пенсией оборвётся всегда.

Москва, Москва,
Давай,плясать на столе!
Пока тот стол не разломится
От непрочной той сказки.

Москва, Москва,
Врата в былую даль.
В тебе отражение царских дней,
Алая,как кровь солдат,
Что пали на войне,
Пока олигархи скупают всё в стране.

Казаки, эй-эй-эй, бокалы вверх!
Наташа,ха-ха-ха, хороша, как день!
Но красота твоя имеет свой тариф,
Что рабочих ставит в тупик.

Товарищ, эй-эй-эй, за любовь, за страсть!
За здоровье,сестра, эй, сестра, о-го-го!
Но любовь в этом городе— дорогой товар,
Где для честных работ иссякает базар.

Затем Ренье подхватил бридж на русском, его голос прозвучал с особой пронзительностью:

В дни, когда мороз,
И воздух звенит от стужи,
И пусты улицы,и пусты площади,
И Кремль покрыт инеем,
И утренняя заря леденит,
Тогда кажется,будто Москва спит.

Но ночью звенит хрусталь,
Рекою льётся крымское шампанское,
Тогда танцуют,смеются, любят,
Москва живёт!

[Куплет 3]
Москва,Москва,
Водка чиста и холодна,
Что дарит сотню лет,
Но жизнь за стенами золотых палат
Становится короче,чем надо.

Отец, твой стакан опустел,
Но в погребе ещё есть запас,
В то время как пенсионеры считают копейки
И спят на холодном полу.

[Финальный припев]
Москва,Москва,
О стену разбей стекло!
Россия— край прекрасный,
Но красота его меркнуть начала.

Москва, Москва,
Душа разорвана на части
Между тем,что было, и новой мечтой,
И что же будет с тобой?

Когда последние ноты затихли, в вагоне воцарилась тишина. Поезд медленно подходил к перрону. За окном проплывали силуэты питерских домов — свидетелей стольких исчезнувших жизней, стольких утраченных квартир.

Баэль протянул Ржевскому крошечный кусочек обоев в цветочек.
—На память, — прошептал он. — От той самой квартиры.

Ржевский взял его, и его пальцы сжали бумажный лоскуток так крепко, словно это был последний якорь в море времени.

Поезд остановился. Их путешествие подошло к концу. Но где-то в другом вагоне, в другом поезде, на другой линии времени, дверь в квартиру №13 снова откроется, и кто-то другой найдет там свою дырку от бублика — ту самую, что остается после того, как съедаешь все сладкое, и на руках остается лишь пыль от воспоминаний.

Лиза медленно собирала свои вещи в опустевшем вагоне. Ее движения были точными, практичными — как всегда, когда нужно было привести в порядок запутанные мысли.

"Все эти истории про исчезнувшие квартиры... — размышляла она, аккуратно складывая бархатное платье. — Это ведь не про вещи. И даже не про прошлое. Это про то, как мы достраиваем свою жизнь из обломков."

Она вспомнила, как в детстве бабушка шила ей платье. И оно хранило свою историю. И вместе они создавали что-то новое, теплое, живое.

"Клава Горчицына плачет по своим обоям в цветочек. Но разве она действительно хочет вернуть ту квартиру? Или ей нужно, чтобы кто-то признал: ее боль настоящая? Ее потери значимы?"

Лиза посмотрела на свое отражение в окне. Петербургские огни рисовали на стекле причудливые узоры — совсем как те цветочки на исчезнувших обоях.

"Мы все как та Клава. Носим в карманах свои "медали" — обиды, радости, разочарования. Показываем их миру: "Смотрите, я жила! Я чувствовала! Я теряла!" А мир в ответ молчит, как пустая квартира."

Она достала из сумочки тульский пряник, который припрятала на дорогу. Разломила его пополам — ровно, по линии перфорации. Съела одну половинку, вторую оставила на блюдце.

"Может, в этом и есть ответ? Не цепляться за все прошлое целиком, а взять от него кусочек — самый сладкий. И двигаться дальше."

Где-то за стеной послышались шаги проводницы. Привычный, деловой звук — пора выходить.

"Ржевский прячет боль за пошлыми анекдотами. Баэль — за философскими фразами. А я? — Лиза улыбнулась. — А я буду есть мороженое. В Венеции, в Петербурге, в Москве. И в каждом шарике находить новый вкус жизни."

Она взяла свой кожаный рюкзак и вышла в коридор. Вагон был пуст, но не вызывал тоски. Просто готовился к новым пассажирам, новым историям.

"Ключи от исчезнувших квартир... — мысленно повторила она. — Может, они и не нужны? Может, важнее научиться жить в сегодняшних комнатах — с их свежей краской, новыми трещинами и окнами в неизвестное будущее?"

На перроне ее встретил прохладный питерский ветер. Лиза расправила плечи и пошла вперед — не оглядываясь на вагон, где остались призраки вчерашнего дня. В кармане у нее лежала мятная конфета, в сумке — половинка пряника. И этого было достаточно, чтобы чувствовать связь со всем прожитым — без необходимости тащить за собой целую исчезнувшую квартиру.