Глава 2. Холод Агата

       Книга 1 Хроники Агата.
       Часть 1 Инкогнито.
       Глава 2 Холод Агата.



       Угольно черный лик медленно растягивал свой ехидный оскал. Зубья в его пасти оголялись один за другим, все больше выдаваясь вперед. Из костных выступов этого лица, с отвратным хрустом, лезли ребристые рога: из скул, углов челюсти, подбородока. Страшнейшие из них прорезались над бровями. В поглощающей черни каменной кожи, будто на ветру, алым пламенем распалялись глаза, сияя короной вокруг лежащих зрачков. Лицо близилось… Продавливало разум невыносимой тяжестью. Его жадность била шквалом по моей трепещущей от страха груди. Не в силах отвернуться, я был распят этой сущностью на незримой стене. Приходил ужас осознания: немногим ранее, ее я вожделел. За моей спиной, внизу бесновались чудища, страшные не столь внешне, сколь внутри: в из уме торжествовали мерзости в отношении, намерении, потребности, что аж ком поступал к горлу. Тем временем, рогатое нечто  готово окончить моё существование. Я неотвратимо глотаем истинным злом  в ее обличие. Острые зубья разомкнулись, чуть распустившись наружу, и из недр её глотки разверзлось тихонько:
       - Я беру… твоё инкогнито...
       И нам явился металл, настоящий, родной, горячий. Металл, вершащий историю мира, в недрах которого он был добыт, отлит, и… выпущен из ствола. Эта реальная материя разбила плоть, готовую убить меня. Закон мироздания ни перед чем не остановим…
       Ночной кошмар осел в уме, пока я спокойно гасил душевные тревоги знакомыми методами.
       Первый шаг к победе над кошмаром – есть признание его причины.
       Какова причина этих снов…
       На меня ничего никогда не нападало. Самое страшное - это человек. Никто в мире не может сделать столько ужаса.
       Я открыл глаза: потолок, стандартная лампа.
       Как же реалистично было… будто это действительно существует… где-то поблизости…
       Рядом на тумбочке лежал личный терминал, что раньше служил мне для учебы на базе СВОБОДА 5. Кровать, почти как армейская. Вокруг бетонные стены, окно и выход на балкон.
       Скоро за эту квартиру платить. За воду, за информационный трафик…
       Что делать-то…
       Лишь двинувшись, я ощутил вдоль руки мех родной кошки. Она тихо спала со мной, прильнув всем телом. С осознанием взаимной любви, приходило горе понимания:
       Мне скоро будет нечем кормить тебя…
       Если бы я знал о таких трудностях, то вопреки желанию, не брал бы тебя с собой.
       Аккуратно покидая её тепло, я влез в поднимающиеся над кроватью, армейские штаны. С участием телекинеза одеваться проще. Я встал в расстегнутые военные ботинки. За годы службы они так сбились на стопе, что даже расстегнутыми, сидели как влитые.

       Чтобы в очередной раз насладиться простором с высоты, я вышел на балкон под мрачное пасмурное небо. Балконы были единой структурой со зданием, его борт являлся стеной, что была мне по грудь. Я сразу вобрал полную грудь прохладного влажного дождливого воздуха. Капли изредка попадали по стене. Слабенький дождь, вдалеке, выглядел белесым оползнем нисходящим с туч. Сквозь это открывался вид города. Под хмурым небом брутально величествовали небоскребы. Монументальность  и брутализм в архитектуре Агата имели непосредственное значение в единении города с его подземными промышленными структурами. Преимущественно темно-серые и бежевые здания неописуемо контрастировали с насыщенной бурой растительностью, из которой они поднимались. Вдалеке, на одном из суровых исполинов, сквозь пелену мороси, видно оранжевый свет гигантских оранжевых цифр: 12.08.2172.  07:32.
       Я машинально достал сигарету из пачки, оставленной мне Максом.
       Максфорт Кадан, мой сосед, стал первым гражданином, с которым я общался вне базы. Это было в день моего заселения.
       Жилплощадь выдают каждому выпускнику СВОБОДА 5. Я нашел по карте в терминале свой дом, поднялся на лифте на тринадцатый этаж. С этажа расходились два коридора, по три квартиры в каждом. Моя квартира была правой в правом коридоре.
       Когда я открывал свою дверь, из квартиры напротив, вышел помятый сонный сосед. Он явно мало ел, и регулярно употреблял алкоголь. По всей видимости, он как спал, так и вышел: косуха, джинсы, рабочие ботинки. Увидев, что я открыл дверь своим ключом, он поинтересовался:
       - О, здорова, малой. Вы теперь тут живё…
       Он осёкся, поняв: пред ним ребенок школьного возраста в военной форме, с шевронами СВОБОДА 5, и погонами ефрейтора. На клапане грудного кармана сияла натёртая цинковая бирка: _Е-р.|  ГРЭМИЕН_Райс. ||. На голове идеально выглаженная кепи с кокардой. Я был артефактом в его глазах: пятиклассник с лицом солдата, готового пасть, защищая права и свободы гражданина. Он даже не знал, что делать с сигаретой и зажигалкой, замершими в его руке. Озадаченному тридцатилетнему металлисту я отрапортовал:
       - Добрый день, гражданин. Моё имя Грэм. С этого дня, здесь мой адрес регистрации.
       В этом возрасте мой голос начинал походить на рычание хищного животного, потому вверг бунтаря в оторопь. Он открыл рот, не зная, что сказать одинокому ребенку, заселённому в целую квартиру. Я уже узнал, что он Максфорт. А он же пытался понять ситуацию:
       - Это как так-то… ты чего это…
       - Вы мой сосед. Разрешите узнать ваше имя – отчеканил я.
       Я – солдат.
       Государство вверило мне данный объект.
       Я ответственный за этот сектор.
       То, что я уже не курсант, и не военнослужащий, до меня дойдёт ещё не скоро. Я узнавал, кто на территории, и что на ней происходит.
       Готовый испугаться, сосед мямлил:
       - Ты чего как робот-то… Макс меня звать. Ты только сейчас въехал? Сегодня? У тебя все есть-то? Помочь чем?
       Военная форма наводит лишнюю панику.
       Для проживания нужна социализация.
       Дело пойдет лучше, если я буду больше похож на гражданского.
       Оценив ситуацию, я ответил на вопрос:
       - Для полноценного проживания мне нужна гражданская одежда.
       Сосед подумал, что можно сделать, расправился, вытянув руки вниз, и куртка сползла с его плеч по спине в ладони, он ухватил её за ворот и протянул мне.
       Эээ, какие мои действия?
       Мне не нужно.
       Для выполнения этой задачи нужно использовать любую помощь.
       Не понимая этот альтруизм, я глянул его мысли. На фоне грубой музыки, цеплявшей ритмами, и рычанием гитар, он вспоминал, что давно не видел младшего брата. Максфорт подал мне косуху напористее, добавив:
       - Бери-бери. У меня только это тебе пойдёт. У неё снимаются рукава. Застегнёшь ворот, никто формы и не разглядит.
       Я медленно взял увесистую косуху, что бряцала пряжками.
       - Тяжёлая – подметил я.
       - На плечах не заметно – усмехнулся он.
       Я положил правую руку на грудь, сказав:
       - Спасибо вам за помощь, Максфорт. Я верну, как только прио…
       - Да брось ты – смеялся он – соседи же! Дашь соли как-нибудь…
       Так у меня и её нету…
       Просить у него еду будет уже слишком…

       За эти месяцы Макс познакомил меня с тяжёлой музыкой, и с остальным неформальным течением. Все это было ново, дико, интересно. Я впитывал знания всего этого, как из уст Макса, так и из его ума. Максфорт - это реставратор скульптур, увлекающийся игрой на гитарах, а его память - это гигантский культурный кладезь, который я до сих пор изучаю. Также для познания, я использовал его  сетевой терминал, ведь на нем не было возрастного ограничения. От Макса я перенял и игру на гитарах и… курение. При радости  моего просвещения, его тяготило то, что из-за него я закуриил.

       Я докуривал на балконе, любуясь величием брутализма нашего Агата.
       За воду и свет тоже надо умудриться заплатить.
       Государственное пособие на исходе.
       Если сегодняшнее собеседование тоже провалится, то я буду на пути к отчаянию.
       Электричество идёт только на холодильник и зарядку сетевого терминала: экономия. Готовить пищу не приходилось. Денег хватало на дешевый мясной концентрат: экономное потребление которого давало необходимый минимум для выполнения первых задач.
       Умывшись перед зеркалом, я в вновь рассмотрел свое лицо.
       Изменения после ментального общения с Вулжем так и растут…
       На широком лице глаза были посажены далековато. Радужки теперь, будто пламя застыло, распаляясь из-под зрачков. Веснушки совсем почернели, а клыки стало видно издалека, шесть сверху, четыре снизу. Угольно-черные волосы ершились, а их огненно-рыжие концы будто парили вокруг головы. Объективно, моя внешность скорее отталкивает. На пользу работает современное неформальное течение, на представителя которого я больше похож. Для антуража не хватает разъема в щеке. В народе такие люди зовутся фриками.
       Лучше пусть думают что я просто фрик, чем задаются вопросами о моих мутациях из-за телепатии с волком…
       После ванны я ушел в кухню. Достал из морозилки багровый брикет мясного концентрата, пастью обнял его угол, и мощно сдавил челюсти. Глухой хруст  раздался в помещении, от чего Рае напряглась. Клыки врубились в ледяную плоть, ломая жилы. Слюна хлынула.
       Прежде чем уйти по делам, я должен оставить еды для Рае.
       Обычно по утрам, я резал ледяное мясо телекинезом. Я положил ледяное мясо на стол, вздохнул, опростав ум, и принялся сосредотачиваться. Собрав волю в прямую ладонь, я прижал пальцы ногтями к еде. Сформировав телекинез тонким продолжением пальца, я стал резать им концентрат, отделяя кусок. Когда ломоть отпал, оказалось, что я опять прорезал стол. Нарезая дальше, я доработал длину телекинеза до идеала. Оформилась кучка красных кубиков, я так и оставил ее кошке на столе. Рае была очень аккуратной кисой.
       Убедившись, что все в норме, я направился к выходу.
       Я оставлю Рае дома одну.
       Надо проститься, хоть и ненадолго.
       Я подшагнул к краю кровати, и присел на колено возле кошки. Та глянула в глаза, и потянулась ко мне лбом, и я к ней. Мы прижались челами, не сводя глаз. Посидели немного. Я вздохнул, и мы попрощались. Спешно нахлобучивая косуху, я стал открывать дверь.
       Врядли в такую рань кто-то встретится.
       Я вышел в коридор, закрывал за собой дверь, хрумая льдиной. Свежий сквозняк гулял по лестнице. Я вышел к лифту. Из коридора напротив выходила школьница в форме, с портфелем.
       Ей тринадцать лет.
       Ей не надо видеть мою трапезу.
       Пока она прощалась с семьей, я пихнул мясо под куртку,  волей сгреб следы со рта. Собранную перед собой каплю отправил в ближайшую пепельницу. Настороженно глянув на меня,  девочка спешно прошла в лифт. Я в два шага пришел туда же, нажал первый этаж. Двери сошлись, лифт тронулся. Она крепко держала в руках зонт.
       Ее мысли как на ладони,  даже смотреть неловко,  никакого спортивного интереса.
       За жизнь, путем проб и ошибок, были сформированы правила этикета телепатии:
       Правило первое: «можешь – не значит можно». Личное трогать нельзя.
       Номер два: телепатический рационализм, читай лишь нужное.
       Правило три, самое важное: ментальное общение может быть лишь между равно развитыми умами.
       Кроме человека, я не встречал существа со столь развитым интеллектом.
       Может потому что ещё никогда не был в дельфинарии.
       Воронов в Агате нет…
       Заблужусь, как в разуме Вулжа.
       Ладно, всему свое время…
       До освоения  аспектов, у меня не было точности в телепатии. Если я был на улице, то при чтении мыслей всегда цеплялись умы окружающих. В итоге, от принятия стольких умов, начиналась мигрень, которую могла унять лишь Рае. Она трогала мокрым носом разные места у меня на лбу и висках, от чего боль тихла, с каждым тычком.
       Со временем я убедился.
       Похоже, подобных мне нет.
       Я превосхожу человека, потому могу использовать это для его защиты.
       И для этого я  вынужден читать мысли, чтобы адаптироваться в народе и оттачивать умения.
       Так сложилось.
       Тем временем школьница сосредоточенно думала о предстоящей самостоятельной работе, боялась что-то забыть. Но, даже не смотря в голову, я видел ее беззащитный разум: знания материала у неё на отлично, а самообладание еле держится.  Я очень хотел ее успокоить, но:
       Нельзя вмешиваться в естественное, нарушится ход жизни.
       А кто может знать о моих действиях?
       Я один.
       Может в мире всё же есть подобные мне?
       Ну пусть тогда заметят меня. Я только за.
       Спровоцируем дисбаланс.
       Узнаем,  что мне за это будет.
       Может станется, что существуют те, кто призван контролировать такое.
       Мало ли… я ж в новом мире…
       Я посмотрел на школьницу.  Она же с пренебрежением уставилась на меня в ответ, чуть сверху… дылда. Этим она давала понять, что я еще не дорос говорить с ней. Не обращая на это внимания, я спросил:
       - Волнуешься?
       Она вздрогнула от моего голоса.
       - Нет  – соврала она.
       Она соврала мне не из-за пренебрежения. Таких моментов она ещё просто не знает.
       Я сказал честно:
       - Все у тебя нормально будет. Главное - сеокойствие.
       Ее надменность перешла в озадаченность, но она все же соврала:
       - Я знаю. С такими нотациями мне и предков хватает.
       Нотациями? Она наугад применяет взрослые термины?
       Ну да, а что я ожидал.
       Посмотрим, получится ли расположить еёй.
       - Представь, что родители вдруг перестали тебе читать нотации, что тогда, начнёшь говорить, что они совсем не уделяют тебе внимания?
       Она не нашла слов.
       Судя по теплу, уюту, и радости, ощутимому из их квартиры, ее бескрайне любят.
       Я добавил:
       - Ты самое дорогое, что у них есть. Больше ни от кого ты это не ощутишь. Цени это пока…
       Пока это есть…
       О том, что ее родителей когда-нибудь не станет, ей сейчас понимать не надо…
       Она сказала:
       - Видимо тебе родители нотаций не читают.
       И тут я впервые полно осознал:
       Отсутствие родителей, это не норма.
       Норма - это наличие родителей и их воспитания.
       Это первый школьник, с кем я говорю… не курсант СВОБОДА 5.
       У солдата свое понятие нормы, в любом возрасте…
       Я понял ещё одно:
       Из-за телепатии я окончил военную подготовку на годы раньше, потому мое человеческое мировоззрение ещё не сформировано.
       Полноценный солдат в неполноценном разуме.
       Ох… ситуация…
       Я застыл, задумался, прочувствовал. Сказал себе под нос:
       - Да. Родители – не читали нотаций…
       Она решила спросить:
       - Потому ты один сейчас, и идёшь не в школу?
       Всё же этот барьер не преодолеть: в глазах людей я ещё дитё. А в глазах детей постарше – я дитё помладше. Ладно, ей не надо знать мою историю.
       Вдруг я услышал от нее слова, заставившие опомниться, и поднять голову с выпученными глазами:
       - Я обидела? У тебя плохо с родителями? Поэтому ты один и не в школу? Поэтому ты говоришь мне об их любви?
       А ведь это так и складывается:
       - Ну да – ответил я.
       Вот оно, беседа с человеком, для которого не существует таких дел, как война, лишения…
       Который даже не полагает, что в жизни может что-то быть нехорошо.
       - Прости меня – сказала так, как умела.
       Надо отдать должное: получается, ее родителям удалось не избаловать дочь любовью, и развить в ней зачатки сострадания и отношения к человеку.
       А чувство заботы, как старшей о младшем – это большое достижение как для нее, так и для ее предков.
       Ради ощущения такого тепла внутри, стоит разговаривать с людьми.
       А в добивочку, она оценила то, что я открыл ей глаза на её родителей.
       Я начал тихонько улыбаться, не размыкая губ.
       Уж о зубьях моих ей точно знать не надо.
       На ее извинение, я ответил тоже честно:
       - Ничего, я привык.
       Двери раздвинулись.
       Когда мы вышли на улицу, я сразу накинул капюшон. Девочка раскрыла зонт. В моём зрении капли виделись чётко, их падение не разрывалось. Девочке надо было на автобусную остановку, а мне – на станцию монорельса.
       Пожелать удачи?  Ей не нужно.
       Пожелать успехов?  Это итак будет.
       Она приложила к груди правую руку, и кивнула. Этот жест означал прощание с благодарностью. Я сделал ей также.
       Теперь, на станцию монорельса.
       Я шёл среди граждан по тротуару вдоль долгих клумб с постриженными багровыми зарослями, отделявших нас от оживлённой проезжей части. Пасмурное небо закрывал монорельс, что тянулся над дорогой. Его гигантские опоры делили шоссе. Не сразу, я заметил в небе беспилотный аппарат, наблюдатель. На такой высоте это был лишь крохотный силуэт шара на трёх пропеллерах. Раз в несколько шагов на клумбах росли баниры.
       Бархатная листва этих деревьев гасит шум машин.
       Я шёл вдоль длинного темно-серого здания, первый этаж которого был магазинами ресторанами и прочими соц угодьями, прерывавшимися широкими арками с проходами и проездами.
       Я дошёл до угла, и за ним мне открылась станция монорельса, Тихий проспект. В этом месте было не людно. Металлоконструкции платформы монорельса в стеклянных стенах гармонировали на фоне зеркальных небоскрёбов. Я, как обычно, направился в проулок меж станцией и зданием, чтобы зайти с тыла. Оттуда можно взойти на платформу, в обход визуального контроля.
       Осмотревшись перед совершением нарушения, я приметил патруль ГО, два солдата шли по тротуару. На их монохромный камуфляж были одеты черные транспортные системы с вооружением.
       Изобразив ничего не задумавшего образцового гражданина, я достал терминал и стал копаться в сети,  ожидая, когда они пройдут мимо. Невзначай я обратил внимание на их экипировку. Края козырька чёрного кепи имели небольшие устройства с линзами: с одной стороны это был фонарь, с другой – регистратор. На черных очках заметно информационную ленту, идущую по линзе сверху вниз. От кепи на скулу отведена рация, плотно прижата микрофоном у уха. Сзади на поясе бряцали спецсредства, а на бёдрах чуть пошатывались кобуры с оружием: на левом – тазер, на правом – пистолет.
       Ну молодцы ребята.
       Связываться с ними прям не хочется.
       Наконец патруль прошел. Я выждал, и скрылся в переулок за станцию. Там я запрыгнул на ее опоры, вскарабкался на высоту и проник на платформу за электрощитовой. К людям я вышел из-за угла, застав посадку на пассажирский поезд. Вагоны черного цвета, с косой широкой алой полосой.
       Не буду вливаться. Подожду следующий.
       В моём случае, термин «заяц» обретает почти буквальное значение.
       На платформе остались в основном работники подземного Агата. Я отличал их по… уму.
       С края платформы я осматривал толстенные монорельсы. Теперь я над ними. Я осмотрел их вдаль оттуда, где я шёл под ними, затем в сторону, куда я поеду по ним.
       На табло обратный отсчёт на полторы минуты, для пассажирского транспорта, и пол минуты – для специального транспорта. Люди ждут: кто-то копался в смартфоне, кто-то говорил по гарнитуре.
       Тихая платформа монорельса, по сравнению с моей базой - хаос.
       Каждый волен делать что хочет, и от беспредела его отделяет только уголовный кодекс, Городская Охрана, да собственная мораль.
       Начало раздаваться грубое битье колес по стыкам. Прибывал спец транспорт для рабочих. Этот поезд был уже не столь «вылизан».  Запыленные черно-оранжевые вагоны не выглядели пассажирскими, состав был гораздо грубее, двери работали не так мягко, вместо окон - небольшие иллюминаторы.  Рабочие стали заходить. Этот поезд проследует под землю, развозя людей по подземным цехам.
       Подземная промышленность Агата называется подуровень, индустриальная основа нашего острова Веркант. Там наше всё: инженерия, органика, производство. Всё это подземное ширится много дальше города. Помимо рельс, транспортное сообщение меж городом и подуровнем осуществлялось также через магистральные шлюзы, представлявшие собой многополосные въезды под землю. Какие-то из них охранялись, и имели контрольно-пропускной режим, а какие-то – были свободны. Тип въезда на подуровень зависел от секретности объектов, к которым они вели. Большая часть населения вообще ничего не знает о том, что там и как. Хорошо, что хоть администрации всего этого находится наверху, а то меня-то на подуровень подавно не пустили бы. Допуск вниз имеет только спецтранспорт и уполномоченные лица по официальным запросам.
       Пребывал очередной пассажирский поезд монорельса. Состав неспешно остановился перед нами. Двери тихонько расступились, вышло несколько человек. Я вошел с людьми в вагон, прошёл в середину и присел у окна. Двери закрылись, мы мягко тронулись.
       Выходить через семь остановок. Потом пять минут пехом до Администрации отдела территориального санитарного обслуживания и надзора. Там нужен  уборщик. Посмотрим, что получится.
       Теперь самое любимое - виды из окна.
       Нависающие небоскребы олицетворяют несравненное величие Агата. Зеркальные исполины, жилые и рабочие, один эпичнее другого, дружно провожали нас вдоль своих окон.
       Я родился в этом месте, в энергетической столице.
       Это абсолютное везение.
       Ведь есть страны, где ребенку нужно умудриться выжить. Ради еды и воды убивают друг друга.
       Я все думал о наличии родителей.
       Видел не мало детств, отрочеств, и старостей.
       Был очевидцем разных воспитаний.
       Нужно сделать вывод: всякий раз, когда мысль о родителях начнет мутить думы, нужно всегда помнить: бывает, что наличие родителей хуже их отсутствия.
       Родителей не выбирают.
       Работа состава инструкторов СВОБОДА 5, направленная на становление солдата из растущего сироты.
       Что лучше.
       Скорого взросления в СВОБОДА 5 хватило, чтобы я пришел к мнению:
       Солдатом быть надёжнее, чем мирным жителем. Даже в нашем мире, нужно уметь защитить свое не только умом, но и… огнем что-ли.
       Маршрут, по которому я ехал, был особенным: он шел над южным берегом Верканта. Тут с высоты открывался Гладкий океан. Из его толщи монументально высились наши громадные гранитные рифы. Меж ними далеко на горизонте виднелся космодром Эра один. За осадками над океаном, нисходящих бледным занавесом, космодром виднелся почти лишь силуэтом, что придавало ему больше величия. В его креплениях покоился ракетоноситель с шаттлом. Моя ладонь прижалась к окну.
       Ох застать бы старт ракеты…
       Клянусь, если бы сейчас началось, я бы выпрыгнул прочь на рельсы, чтоб остаться смотреть.
       Еще бы снайперскую оптику, чтоб лучше видеть.
       Хотя бинокль лучше…
       Моё восхищение прервала тяжёлая поступь двоих неформалов, шагвших по вагону тяжёлыми ботинками. Один был в косухе, подобной моей, второй – в кожаном плаще. Один лысый с дредами на затылке, другой – с прямыми белыми волосами до пояса.
       О! А у этих что в головах играет?
       Я жадно заграбастал их текущие мысли, нырнув в рычащее дробилово композиции металл-группы Исход, ритм которой ассоциировался с несущимся грузовиком. Жаль они прошли быстрым шагом.
       По возвращению, надо будет попробовать дорваться до тяжёлой музыки.
       Надеюсь Макс дома.
       Довольный поездкой, я, наконец сошел на нужной станции и, спрыгнул с нее на землю. Воодушевленный из ничего, я спешно прошагал до нужного здания, и заскочил внутрь…