Марафон жизни, детство

Жизнь врассыпную, с самого моего рождения она преследует меня словно навязчивая тень, я про смерть.
Она приговорила меня к казни еще в утробе матери, до моего появления на свет.
Родился недоношенным, семимесячным, болезненным, весом чуть меньше полутора килограмм, но я, вопреки неотвратимости, отказывался умирать, отчаянно сопротивлялся, боролся за свое малокровное тело.
Затем в 12 лет ужасная авария, поломанные тазовые кости, травма позвоночника, дистрофия.
В 1971 году я впервые начал подумать о смерти, и у меня было всего два варианта: или жить, или умереть.
Я не раздумывая выбрал жить, но жить без боли, без физических страданий, без скорби.
Внезапно у меня появился Союзник, который заставлял меня не опускать руки, не сдаваться, не бежать с поля боя, идти только вперед, и это был Бог!
Прошло уже несколько десятков лет, и я до сих пор отчаянно сражаюсь за это тело.
Как сражаюсь?
Сорок лет я искал способ противостоять старости и болезням.
Вегетарианство, голодания насухую, голодания по методу Марвы Оганян, сыроедение, чистки кишечника, максимальные физические нагрузки.
Я нашел, нашел эмпирическим путем, многолетними экспериментами на самом себе.
Почти семьдесят, тело здоровое, молодое, сильное, гибкое, быстрое?
Не совсем так, детские пробоины дают о себе знать, но я научился жить не болея, не простывая, не уставая, не теряя сил и воодушевления.
Медицина третьего тысячелетия!
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 8, глава 24
Точно слепцы, сцепившись руками, бредут за первым слепцом, люди, не ведающие назначения жизни, следуют за невеждой, впечатленные его достижениями в делах суетных.
О Всеведущий, от чьего взора, как от солнца, ничто не укроется в сотворенном мире, я молю Тебя ниспослать мне учителя, кто укажет мне смысл моего существования и приведет к завещанной Тобою для меня цели.
Пусть тщеславные и корыстолюбивые учатся у своих самовлюбленных пастырей стяжать преходящую славу и тленные богатства, пусть обремененные суетным знанием влачат жизнь свою в невежестве, печали и обмане.
Мне же любезны знания о вещах вечных, что пробуждают душу к вечному и нетленному.
Господи, Друг и Благодетель всякой души, Владыка мой и Наставник, Источник чаяний и упоения, в Тебе, сокрытом от взора корыстного, ищу я свое последнее пристанище.
Я склоняюсь к стопам Твоим, Владыка всего сущего, и молю, открой мне мое вечное предназначение и разруби тугой узел сомнений в сердце моем.
 
Беспечное детство парило над землей, не ведая ни времени, ни тревог, ни печалей, ни огорчений, ни отчислений, ни расчетов, ни сроков окупаемости, ни планов на следующий день, оно даже не подозревало, что всего через несколько лет растает, исчезнет, скроется из виду, растворится в неудержимых потоках реки времени.
Неслышный шелест перелистываемых страниц, необратимое время заполняет пустую тетрадь моей жизни цветными и черно-белыми эскизами, предварительными набросками и рисунками.
Я маленький мальчик, беззаботно играющий в прятки со временем, а время — мой быстротечный партнер по захватывающей, увлекательной и непредсказуемой игре.
Первый ход за мной, точка приземления, я рождаюсь, открываю глаза и вижу яркий красочный неведомый непостижимый мир, гамма новых ощущений,
вот здесь я смеюсь и делаю первые неловкие шаги,
а здесь я на руках у моей мамы, ее сладкое молоко, струящееся из груди, ее запах, ее большие зеленые глаза, ее теплые ладони,
а здесь мне уже пять лет, и мы играем с моими друзьями в нашем дворе.
Мои первые отчетливые воспоминания — южный Казахстан, станция Чиили, жаркое дыхание лета,
утренние туманы, наползающие на невысокие холмы, выжженные солнцем плоскогорья,
бесконечные степи, желто-коричневые пятна пасущихся вдали лошадей,
синее хрустальное небо, беспредельная необозримость просторов,
нечесаные растрепанные тугаи, наполненные многогранной, многоголосой жизнью,
корявые саксаулы и карагачи на каменистых солончаках, быстрые изумрудные воды реки Чилинки,
пирамидальные тополя, сгрудившиеся вдоль мягких пыльных дорог, словно застывшие часовые, упирающиеся заостренными макушками в бездонную синеглазую бездну.
Карамельное детство, волшебная алхимия чувств, вечный двигатель круглосуточного счастья, ненанесенная на карту сказочная страна, где фантазии и реальность размыты и не имеют четко обозначенных границ.
Беспечный мир ребенка, сквозь призму невинной души всё наблюдаемое бытие видится, чувствуется, слышится, запоминается ярче, звонче, громче, невероятнее, волшебнее.
Не существует границ, не существует правил, не существует распорядков, не существует ограничений, на заре выпадает роса, и я шлепаю по ней босыми ногами.
Нарисуй оранжевое солнце и синее хрустальное небо яркими красками полевых цветов,
станцуй вальс осени вместе с рыжими глазами-листопадами,
сплети полумрак нежности из сладких слов любви,
спой песню дождя вместе с летними грозами,
улети со своенравным ветерком в неизведанное и окутанное сокровенной тайной,
напои океаном непреходящей радости мир взрослых,
поймай одинокую падающую звезду и согрей ее трепещущее сердце в своих теплых ладонях,
навсегда оставайся жить в волшебном, беззаботном и всегда счастливом мире детства.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 4, глава 20, стих 21
Всевышний присутствует в окружающем мире как время.
В облике времени Он беспристрастен.
Время ни враг и ни друг никому.
Каждый, кто попал в сети времени, обречен пожинать плоды своих собственных поступков, порою сладкие, порою горькие.
Подобно пылинкам, увлекаемым воздухом, мы несемся во времени, радуясь и печалясь проходящему.
В виде времени Всевышний являет миру высшую справедливость.
Награждая нас плодами нашей деятельности, одному Он дарует жизнь долгую, другому — краткую.
Сам же Он не пожинает плодов Своих деяний, ибо над Ним нет судьи.
Согласно нашим поступкам Он творит для нас обстоятельства, но Сам не зависит от них.
 
Я бегу босиком по солнечной дорожке своего детства, улыбаюсь туманным рассветам и дрожащим капелькам жемчужиной росы,
бездонному голубоглазому небу и проплывающим по нему белоснежным парусам сахарных облаков,
налитым колосьям рыжих полей, колышущимся золотистыми волнами по широкой груди земли,
веселой зеленоглазой девочке-весне, раскрашивающей мир всеми оттенками малахита и изумруда,
полевым цветам, раскрывающим свои нежные бутоны навстречу первым лучикам утреннего солнца,
разноголосым птицам, вьющим свои гнезда на ветвях деревьев,
нетерпеливому проказнику-ветру, беззаботно играющему с зеленою листвой,
длинноногим соснам, упирающимся растрепанными макушками в беспредельное поднебесье,
огненным закатам, разливающимся багряной глазурью по вздрагивающей линии горизонта,
сторонам света, а они улыбаются мне в ответ.
Мой игрушечный мир начинается с моей родной бабушки, Прасковьи Трофимовны, ее теплых заботливых рук, ее добрых глаз, ее светлой улыбки.
Мерное тиканье старых настенных часов, порог нашего уютного домика, утонувшего в ярких длинноногих цветах, раскидистые ветви старой груши, опирающиеся на цветочную ограду над узкой тропинкой между маленькими глиняными домами.
Бездонное маслянистое небо над моей головой, укутанное рваными бантами улыбающихся облаков, связанное ласковыми нитями солнечных лучей.
Каждый новый день — событие, за каждой дверью прячется колдовство, за каждым поворотом — новая волшебная история, в мелодию ветра вплетаются звонкоголосые трели птиц,
длинные пахучие дыни на нашем столе, черные виноградные кисти с желтыми крапинками роящихся над ними ос,
юркие летучие мыши бесшумно снуют небольшими стайками в черной маслянистой мгле,
светлячки, словно живые кусочки света, медленно проплывают в густой бархатной темноте,
сонмы неугомонных сверчков запевают свои однотонные серенады в унисон ласковой летней ночи,
покосившийся глиняный домик, утопающий в ярких пестрых цветах, большое раскидистое тутовое дерево в нашем дворе,
теплое чувство абсолютного, расслабленного, непреходящего, безмерно бесконечного счастья.
Моя бабушка ведет меня в кино — «Седьмое путешествие Синдбада».
У нее маленький цветной китайский чайник со сладким компотом из свежих фруктов, она меня поит в темноте из длинного тонкого горлышка.
Вдруг на большом экране появляется громадный одноглазый циклоп.
Он размахивает руками и направляется в мою сторону, я в страхе прячусь под стул.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 4, глава 24
Я не вижу времени, но вижу, как эта сокрытая сила разрушает и пожирает всё и вся.
Образы внешнего мира сменяют друг друга, подобно хищным зверям, что пожирают себе подобных.
Время отнимает у нас богатство, молодость, власть, и даже память о нас растворяется в вечном времени, и невозможно противостоять этой губительной силе, ибо она невидимая рука Твоя.
Как ветер рассеивает облака, время обращает в прах всё в видимом мире.
Несчастные глупцы кладут свои жизни на алтарь зыбкого благополучия, они трудятся и рискуют от зари до зари ради бренных благ, ради спокойствия в обреченном на гибель мире.
Воистину, безумны алчущие власти, богатства и славы.
Но ничего не укроется от Твоего всевидящего ока, и в должный срок Ты в облике времени проглатываешь их, как змея проглатывает мышь, и они исчезают в утробе ненасытной вечности.
 
Счастье босиком, сказочные фантазии, веселое, задорное, озорное, открытое, бесхитростное, беззаботное, но безвозвратное детство.
Счастливое время, всё кажется легким, простым, свободным, неповторимым, я верю в сказки и чудеса, в летающих драконов и белоснежных единорогов, в добрых и злых волшебников, в отважных рыцарей и прекрасных принцесс, в коварных колдуний и добрых заботливых фей.
Нежные солнечные блестки решительно протискиваются сквозь мохнатые фиолетовые тучи и разливаются яркими золотыми лучиками по жухлым озябшим полям, холмам, оврагам, нивам, зажигая макушки лесных деревьев малиновыми мазками акварельных красок.
Вспыхивают и гаснут неразговорчивые звездочки, неутомимо крутятся дни и ночи вокруг земли, весна, веселая озорная девчонка, кокетливо разглядывает свое озорное отражение в мутных лужах.
Это я, мне шесть лет, а это мой папа, я помню тот день, вы мне можете не поверить, но я всё отчетливо помню.
Я сижу у него на плечах, его густые кудрявые волосы, широкие плечи, крепкие загорелые руки, чувствую исходящую от него силу, любовь, тепло, защиту и заботу.
Северный Казахстан, корабли белоснежных облаков проплывают по бездонному небосводу, ароматные запахи цветущих бескрайних степей, дрожащая линия горизонта, разделяющая нежно-малиновой полосой твердь и небесную высь, открытые нараспашку глаза безмерности.
Мой папа работает директором школы-интерната, мы идем по лесу, собираем грибы, я у него спрашиваю: «Папа, а ты умрешь?
А мама?
А бабушка?
А я?
Не скоро?
А когда?
А что потом?
А я успею вырасти?
А когда я умру, это будет уже на всю жизнь?»
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 7, глава 2
Мы все в этом мире бездомные странники, которые встретились однажды на постоялом дворе и, едва узнав имена друг друга, снова разошлись своими дорогами, чтобы пожинать плоды трудов наших.
Душа — вечная скиталица и по природе своей чиста и непорочна, она продолжает жить, когда умирает плоть.
Душа — свет, тогда как тело — ее тень.
Душа не имеет вещественных свойств, как свет не имеет свойств тени.
Мысля себя комком плоти, душа определяет своими близкими тех, от кого эта плоть порождена или кого эта плоть породила, прочих же считает чужаками.
Хотя плоть у всех одинакова, глупцы делят плоть на родных и чужих.
Когда прах родных соединяется с прахом земли, это причиняет им страдания, когда же в земле исчезает прах врагов, они ликуют.