Salem - мир, приговорённого к смерти

Многозначное слово «Салем» открылось ему в Германии необычной стороной сострадательной доброты. Это было искуплением чувства вины в образе мира, созданного человеком, приговорённым к смерти. Правда, провиниться этот человек не успел, но его покаяние за преступление своей страны достойно описания и распространения.
Так думал Борисов, вспоминая историю благотворительной организации «Брудершафт Салем» и судьбу её основателя Готфрида Мюллера. «Салем» переводится и существует как добрый мир, обретаемый заброшенными, одинокими, больными, бедными, страдающими от унижений детьми, стариками, инвалидами.
Сердце этого мира - райское местечко в Баварии – Штадтштайнах. Гористый ландшафт с вековыми деревьями, цветниками, аккуратными свежеокрашенными домиками, конным манежем, кишащим рыбой прудом, старой мельницей, вызывает ощущение тихого курорта. Курортом Штадтштайнах и был до войны. Впрочем, онкобольные до сих пор им пользуются в том же качестве, проходя оздоровительные недели в салемской клинике на вегетарианском питании и вдыхая целительный аромат девственной природы. О жизни людей, обретших здесь свой приют, Борис мог бы написать отдельную главу. Но это тяжёлые истории о тёмных, жестоких людях, истязавших детей, обижавших стариков. Они не ограничены только Германией.
Во время его пребывания в «Салеме» туда привезли четырёхлетнюю девочку из США. Мать привязывала её к батарее, после прорыва которой ребёнок чуть не погиб. Особенные условия здесь созданы для детей с болезнью Дауна. «Солнечные дети» там не чувствуют разницы со здоровыми сверстниками. Для них организована мастерская с рабочими местами для каждого. Терпеливые воспитатели, прошедшие специальное обучение в Берлине, заменяют им родителей.
А воспитание детей, утративших веру во взрослых, начинается здесь с ухода за лошадками и другими животными. Долгий путь от ухода за лошадьми в конюшне, до приобретения навыков верховой езды в манеже проходят все питомцы. Всё это, как и многое другое исходит от Готфрида Мюллера, его концепции «Салема», где человек существует в гармонии с природой.
Не сразу после войны он пришёл к этой идее. Сначала, в двадцати пунктах Германии Готфрид создал своеобразные детские дома семейного типа. Многодетным женщинам, потерявшим мужей, предложил взять под опеку ещё по десять сирот. Средства на их существование собирал сам, сам и решал вопросы жилья, педагогической помощи. Под Нюрнбергом он занимался проблемами стариков инвалидов. Там понял, насколько сложнее работать с детьми. Всё это было дорогой к созданию «Брудершафт Салема» - прообраза того, чем живёт Штадтштайнах.
Вот идёт Мюллер по центральной дороге деревни, большой белый лохматый пёс движется рядом, слегка касаясь его ноги. Поводка нет, неотлучная собака знает пути - дороги хозяина. Её слегка искрящаяся шерсть похожа на серебристые волосы хозяина. Высоколобый, с лицом обветренным, загорелым, таким, как бывает у людей, проводящих много времени на природе, он не вызывал у Бориса вопрос о возрасте, мысли о его старости. Борис воспринимал его вечным, стойким, как многолетний бук, к которому он иногда прикасается, чтобы набраться новых сил. К этому прямоствольному гиганту с воздетой в небо кроной, Мюллер всегда подводил гостей зарядиться небесной и земной силой.
Первый раз Борис это всерьёз не принял. Но потом, после общения с мудрым Готфридом, после объятия с буком, почувствовал прилив энергии в утомлённом теле. Ларчик просто открывался: надо было очень сильно захотеть, чтобы желаемое свершилось.
Похоже, но не по такой лёгкой схеме ведётся строительство «Салем» - мира на разных континентах. По сути, Салем - мир, рождённый войной. Создатель его выглядит идеалистом, пытающимся земную жизнь переделать, сделать чистой планету, людей добрыми, разумными существами, сохраняющими природу и всё живое в ней. В этом смысл его жизни.
Кто-то скажет о нём – идеалист, утопист. А он пропустит это мимо ушей, его не сбить с пути в мир, в который он ведёт людей, вдохновлённых салемскими идеями.
Борис идёт навстречу Готфриду,тот выделил ему очередной час на беседу в своём офисе. В нескольких шагах от него Мюллер резко остановился, глубоко наклонился, сорвал на обочине тротуара листок подорожника и положил его на пути ползущей гусеницы. Затем бережно перенёс её на траву. Теперь он спокоен: никто не раздавит будущую бабочку. На лице Готфрида появилась светлая улыбка, а в голове Бориса закрутилась песенка Ива Монтана о бабочке и пчеле, но тут мелькнула мысль о заповеди «не убий» так глубоко сидящей в Мюллере. Сегодня он обязательно заведёт с ним разговор об истоках его идей.
Кое-что ему было известно по книге Мюллера «Пылающий Восток». Это были воспоминания о молодости бойца вермахта, патриота, свято верящего нацистской пропаганде. Что же так круто изменило его? Как к нему пришло осознание вины своего народа, в чём он провинился лично, в чем раскаивается? Как искупить свою вину?
Борис искал ответ на эти вопросы, не решаясь задавать их. Ведь Готфрид не успел и выстрела сделать, как попал в плен. В далёком Курдистане его признали военным преступником и решили расстрелять. Преступлением оказалось само намерение Германии получить от курдов нефть. Возможно, пленившие его англичане не поверили хорошо экипированному десантнику, что задача у него - найти своего высокопоставленного друга – и с его помощью решить вопрос топлива для вермахта. Задание Абвера разрабатывалось на высоком уровне, утверждалось самим Канарисом.
Как понял Борис, нефть «добыть» означало вырвать её из лап англичан, хозяйничавших в Южном Курдистане. Для этого надо было использовать бунтующие курдские племена. А Готфрид Мюллер - друг лидера беспокойных курдов, лучше всего подходил для такой цели. На юге Курдистана его знали, как сторонника освободительного движения народа несостоявшейся страны. Разодранный на части Курдистан был болью молодого немца, сроднившегося с языком, культурой и традициями свободолюбивого народа. Его возмущало насильственное разделение Курдистана на части. С какого перепуга курдские земли попали в Иран, Ирак, Турцию, - возмущался он. Почему этот народ хотят стереть с лица земли? В Стамбуле он с негодованием доказывал местным политикам, что невежественно курдов называть горными турками.
Мюллер много путешествовал по Южному Курдистану, его хорошо знали и с ним советовались лидеры курдского движения. Курды считали его «своим» немцем.
Каким горячим пустынным ветром его занесло в эти края? Истоки надо искать в его штуртгартском детстве, в семье проповедника, свято верившего в Христа и воспитывавшего Готфрида в духе его заповедей.
Увлечённый путешествиями на велосипеде юноша, не удивил отца своим намерением добраться до Иерусалима, преодолев на велосипеде путь из Германии через многие страны до самого Храма гроба Господня.
К удивлению отца оказалось, что сын всё продумал, прежде чем отправиться в дальний путь. Он уже больше года изучал языки стран через которые пролегал его путь. По тысяче слов каждого, включая сложные арабские. Прежние его путешествия на Ближний Восток были как тренировочные перед главным походом. Тогда, в Курдистане, он познакомился с шейхом и стал другом его сына. В Иерусалим на велосипедах они добирались потом вместе. Вместе впитывали дух истории религии, укрепляя свою веру в Бога новыми знаниями об иудейской войне, великих деяниях Христа.
Когда германская военная разведка заинтересовалась Ближним Востоком, одним из тех, кто может быть полезным в Курдистане, оказался влюблённый в этот край путешественник Готфрид Мюллер.
В Абвере его заставили подробно описать весь круг его связей с курдами, предложили высказать свои соображения по организации захвата нефтяных промыслов с помощью бунтующих племён. Он был обрадован направлению в школу разведчиков-диверсантов.
Его задание не требовало длительной подготовки и приобретения навыков подрывника, самбиста, снайпера. День за днём, месяц за месяцем задание откладывалось. А изнурительные тренировки не отменялись. Затяжные парашютные прыжки так и оставались тренировочными. Инструкторы только изощрялись в усложнении условий испытаний. Он же хорошо представлял, что его ждёт при приземлении. Кроме того, что связано с укладкой парашюта, его ничего не беспокоило. Та земля ему была хорошо знакома. Где только он не побывал, путешествуя по жаркому Востоку. Стоит только глаза закрыть – всплывут сказочные тропические закаты. Знание арабского языка помогало ему чувствовать себя своим среди курдских друзей. Для Абвера это имело большое значение, но слишком долгий подготовительный период привёл к психологическому выгоранию.
Шёл сорок третий год. Обстановка на фронте стала более чем напряжённой. Вот и пришло время реализации проекта, в разработке которого он сам активно участвовал, за который нёс личную ответственность офицер, оказавшийся, как выяснилось после войны, английским разведчиком. Он так подготовил эту секретную операцию, чтобы место десантирования Мюллера приводило его прямо в район оккупированный англичанами.
Он то думал, что просто проскочили нужный квадрат, что всё пошло наперекосяк, что его случайно выбросили не там, где надо. А на самом деле, он приземлился там, где надо было противнику – прямо в руки охраны военного объекта.
Он рассказывал Борису как это было, расхаживая из угла в угол по кабинету, наверное также, как в той одиночной камере, где ожидал казни. Говорил громко, в такт своему движению, втаптывая в пол слова. У него был хороший, выразительный немецкий, но Борис не всё улавливал сразу, иногда, извиняясь, просил повторить.
Он записал  монолог Мюллера на диктофон и там же - в Штадштайнахе -  расшифровал его.
Слушал эту запись с волнением. Душевный, баритональный голос передавал искренность рассказа Готффрида, окрашенную болью пережитого.
-Война для меня началась и закончилась в один день, - говорил он с горестным выражением лица, - Я не успел сделать ни одного выстрела. Утром рано вылетел на задание в далёкий Курдистан, а в полдень, десантировавшись, попал в плен. Мои палачи не спешили с расстрелом. Один охранник сказал мне: «Тебе не дадим легко умереть. Ты должен хорошо помучиться ожиданием смерти».
Известно, что смерть ожидает каждого, но кто об этом думает постоянно? Далёкая, непредсказуемая – она никого каждый день не тревожит, кроме тех, к кому приходит наяву. А тут она каждую минуту с тобой. Ты чувствуешь её в шагах за дверью, в звуке от вставляемого в замок ключа, голосах за окном. И ты ни о чём другом думать не можешь, уснуть не можешь, чтобы отвлечься от мыслей о мире, который ты покидаешь.
Наверное, мысли о смерти страшнее смерти самой. Поэтому, когда меня повели на расстрел, я не почувствовал страха. Правда, ноги стали ватными: видно тело не хотело покидать жизнь. Но я постарался не подгибать ноги, шёл, нашёптывая молитву… Меня поставили лицом к стене. Раздались выстрелы. Стрельба была точной по задумке карателей – все пули легли над моей головой.
Что бы это означало, думал я. Может от меня ждут открытия какой-нибудь тайны, сломив таким образом дух. Не исключено, что ещё повторится такая имитация расстрела. Кто знает, какие события произойдут на войне, что кого ждёт. Мне – тогда молодому, полному сил – очень хотелось жить. Я завидовал всему живому за окном. Завидовал долголетним оливковым деревьям, пальмам, птицам свободно летающим над ними, ярким красивым цветам, насекомым, ползущим по стеклу за решёткой. Всё это будет, когда меня уже не будет. Нигде ничего не изменится от того, что меня не станет на земле…
А если я останусь жив, чем я отблагодарю создателя за дарованную мне жизнь? Я, подумав об этом, стал представлять себя перерождённого.
Чем займусь, какой новой дорогой выйду к людям, какое добро смогу им принести своим существованием, как сохраню всё живое в природе, вокруг себя. Отвлечённый такими мыслями, я приободрился.
Надежда во мне не умирала. Всё живое вокруг было со мной, я молился и за существа земного мира, за их вечность и бесконечность. Мясо я есть перестал, отдавал его собакам за решёткой, когда они охраняли периметр ограждения, готовые разорвать на куски всякого, кто высунется наружу из своего каземата. Но есть с чужих рук им не запрещали: кто из заключённых станет делиться своей убогой пайкой? Они поворачивали к его окну свои морды, ожидая подачки.
Вскоре среди ночи меня разбудили, сказав: «Молись, Мюллер! Капут пришёл натуральный»! Я понял: это конец, не будет другой, полной добрыми помыслами жизни и еле сдержался, чтобы не расплакаться. Я вцепился руками в решётку, нажал на неё изо всех сил,удвоенных отчаянием, и она пошатнулась, освободив камешек в левом углу. Там оказалась ослабленная кладка.
Если бы заметил это раньше! Поздно, с минуты на минуту меня должны пустить в расход. Время шло, а за мной никто не приходил. Нервно расшатывая податливую кладку, я прислушивался к звукам за дверью. Испытание мертвой тишиной продолжалось всю ночь.
Господь, наверное, услышал мои молитвы о помощи и спасении, ангелы – хранители дарили мне чудеса, ослабляя стену, выворачивая камень величиною с мою голову и открывая проём, через который может пролезть всё тело. Если бы мне раньше рассказали про такие чудеса, я бы не поверил. Но это было со мной! Это перед моими глазами: люди в отчаянии, желая прекратить мучения, бросались на колючую проволоку и погибали под током, обесточивая коротким замыканием всю ограду. Перед оградой, он заметил, ходили иногда собаки по утрам, а потом они сторожили территорию уже за проволокой. Его спасение зависело от короткого замыкания, где всё решала роковая случайность. Как угадать - кто и когда во время прогулки бросится в манящую свободой токоубийственную колючку. Как предвидеть намерение охранника заглянуть в его камеру. Как отреагируют на мой побег собаки?
В довоенной школе и в разведывательной отмечали мои математические и логические способности. Только в этой ситуации всё просчитать и рассчитать не удавалось. Слишком высоким был показатель непредсказуемости. Оставалось лишь надеяться на Бога. И я молил его, чтобы всё сошлось. Новозаветные истории о невероятных деяниях Христа и его апостолов вселяли надежду, потому и просил: «Боже, помоги и спаси!» И в нужный момент голос свыше подсказал мне : «Иди сейчас!» Стена под решёткой рассыпалась от лёгкого толчка руками, я пролетел через обесточенный проволочный проход, и вышел к радостно виляющим хвостами псам.
На формальностях своей легализации он не останавливался. Понятно было, что его признали обычным военнопленным…
Выйдя на свободу, он благодарил Бога за подаренную жизнь, клялся блюсти все десять заповедей, ко всему живому применяя принцип «не убий».
Здесь, в Штадтштайнахе, всё подчинено соблюдению концепции «Салема». Всё говорит о торжестве экологии. Натуральны, естественны и кров, и пища. Никаким вредным продуктам и материалам тут места нет. Ничего синтетического, химического при строительстве не применяется. Никакие вредные для людей стимуляторы роста растений не используются.
«Как это даётся, как удаётся обустроить такое экологическое существование», – допытывался Борис у Мюллера.
Он знал, что молодой Готфрид перед лицом смерти преобразовал себя и вышел на свободу другим человеком, чтобы начать жизнь сначала. Но одно дело преобразовать себя, другое – изменить то, что вокруг, показать миру возможность другого существования.
Мюллер пожимал плечами, утопив ладонь в бороде:
-Всё просто. Всё начиналось с моего восприятии заповеди «не убий». Убить человека можно не только ножом, пулей, ядом, каким-то физическим воздействием, - говорил он, - убить быстро, криминально, сразу. А можно убивать постепенно, каждый день, каждый час.Например, широко популярными соками с избыточным содержанием сахара. Миллионы людей в мире умирают от сахарного диабета, рака, болезни желудка, сосудов и прочих органов, вызванных вредными овощами и фруктами, выращенными с применением стимулирующих гадостей, отравляющих организм человека. Я тут не Колумб: этот материк убийства открыли врачи.Я только хочу показать, как можно сохранить себя и природу, сберечь здоровье, продлить свою жизнь. Наш «Салем» в меру своих возможностей показывает образец такого существования. Наш картофель, овощи, хлеб известны как самые чистые продукты. Не так давно мы сами занялись консервированием натуральных соков…
-Наверное, не всем такая конкуренция по душе, - Борис знал от друга из журнала «Шпигель» про интервью Мюллера, вызвавшего недовольство крупных производителей соков.
-Да, были письма с угрозами устранить меня– недобитого военного преступника. Было и реальное покушение. Вот след от пули, - Готфрид подошёл к окну и показал пробитое пулей стекло, - Не знаю, может меня просто хотели запугать, но пуля могла и случайно попасть в меня, если кто-то стрелял не целясь. А Бог меня в войну сберёг не для того, чтобы сделать трусливым.
Он поразил Бориса своими размышлениями о том, зачем Бог оставил его на земле. Представленная им задача кажется утопической. Она в полной гармонии человека с природой, в людском братстве, связанном добротой и сердечностью, исключающем вражду, зло и зависть.
Социалистический реалист Борисов с сомнением воспринимал размышления Готфрида о душе трав, цветов, деревьев и кустарников.
-Они, конечно, нас не видят, но чувствуют и слышат. Вот видишь, как цветёт моя герань. А ведь недавно она увядала, собиралась отмирать. Я думал, что дело в воде, но земля под ней была влажной. «Ты ещё такая молодая и красивая, - говорил я ей, - я тебя так люблю!» И она взбодрилась, ожила и расцвела ярко, сильнее прежнего, - мудрое, доброе лицо Мюллера озарила улыбка при этих словах, - да, подобно зверям, деревья передают друг другу сигналы об опасности, когда идут на них люди с топорами. Они разговаривают, они живые существа…
Много позже Борис узнал об экспериментах биологов, подтверждающих высказывания Готфрида, показавшиеся ему тогда плодами искренней фантазии влюблённого в природу человека. Но сподвижники Мюллера безусловно принимали его мироощущение. 
Борис сдружился с Герхардом Липфертом - правой рукой Мюллера, надёжной опорой его в  борьбе за салемский мир, борьбе опасной и сложной. За несколько лет до их знакомства, Герхард оправился от тяжелейшей травмы. В результате автомобильной аварии его позвоночник буквально разорвало пополам. Целый год он недвижно пролежал на спине. Потом наука и медицина придумали для него возможность восстановления функций позвоночника.
Что это и как действует Борис не в состоянии понять. Он знает - у Герхарда по спине проходит какой-то кабель, а на боку сумочка с аккумулятором. В бардачке его автомобиля обезболивающие препараты. Когда боль становится невыносимой, он останавливает авто, говорит Борису:
 - Бензин во мне кончился, надо передохнуть…
В таком состоянии он, презирая инвалидность, колесит по Европе, летает в Африку по салемским делам.
Липферт вспоминает:
-С Готфридом Мюллером судьба свела меня в 1978 году. Тогда я -двадцатитрёхлетнийбыл на дьяконской службе лютеранской церкви, занимался вопросами экологии и социальной помощи. Мне хотелось делать что-то хорошее, полезное для людей, - рассказывал он Борису – год я там работал, помогая детям–сиротам, престарелым людям. Однажды на семинаре в нашей церкви появился Мюллер, от которого я узнал о новом подходе к воспитанию обездоленных детей и поддержке брошенных стариков. Готфрид посоветовал мне ознакомиться с салемским подходом не на словах, а на деле,предложив поработать год в Штадтштайнахе. А получилось, что пришёл туда навсегда, поскольку считаю: нет более полезного для людей труда.
Борису повезло на своём журналистском пути встретить много замечательных людей, нашедших своё призвание и ставших героями его очерков.
Готфрид и Герхард заняли в галерее его публицистической серии особое место. По мере погружения в воспоминания о салемском мире своих немецких друзей, одержимых стремлением творить добро, он чувствовал, как глубок и неисчерпаем источник благородства в человеке.
С Липфертом они исколесили пол Германии. В тот день он с ним ехал в Мюнхен из Хёхайма, где теперь живёт и работает Липферт. Герхард рассказывал, как сложилась их содружество с Мюллером. То, что даже не назовёшь совместной работой, потому что их объединяет родство душ и искренность во взаимоотношениях.
Герхардт, неисправимый гонщик, не извлекший урок из своей автокатастрофы, не обращал внимание на скорость за двести двадцать.
-Авто не летает, не самолёт, - усмехнулся Борис, непривычный к таким скоростям на российских дорогах. Герхардт перестроился во второй ряд, стал двигаться потише. Он продолжил свой рассказ о начале работы с Мюллером в Штадтштайнахе. Там, кроме прочих особенностей в воспитании детей и заботе о стариках, большое внимание уделяли проблеме здорового питания. Продукты закупались в Швейцарии, где их выращивали и отбирали после контроля чистоты по множеству параметров.
 –А что, разве мы не можем сами выращивать чистые овощи и фрукты, - сказал Липферт Мюллеру –Конечно, сможем, - ответил Готфрид, - если ты этим займёшься. К тому времени истекал срок договора о годовой работе Липферта в «Салеме». Надо было решать - оставаться на службе в церкви, или перейти на работу в благотворительном обществе.
– Давай в выходные дни съездим в Нижнюю Франконию, предложил Мюллер, - я там тебе одно местечко покажу.
«Местечко» оказалось величиной в сто гектаров хорошей, но заброшенной, неухоженной земли. В примыкающей к нему деревне, стояли дома без крыш, частично и полностью разрушенные. Рядом была каменоломня, которая раньше давала материал для строительства.
–Завтра мне нужно звонить на прежнее место твоей работы. Так что решай сейчас: остаёшься здесь растить и строить, или нет, - сказал Готфрид.
-Мне нужно посоветоваться с женой, - глянув на руины, тихо сказал Липферт.
-Нет! Ты должен решить здесь и сейчас, - твёрдо произнёс Мюллер.
Герхардт, вспомнив это, заговорил громко, входя в возбуждённое состояние.
–Это святой момент – момент истины, понял я. Такое бывает раз в жизни… не повторится никогда, подумал я. Надо решиться! И я ответил: «Да!» Готфрид пожал мне руку, сказал: «У тебя всё получится, всё будет лучше, чем у нас!»
Липферт прибавил скорость, благо дорога впереди была свободна. Он продолжил свой рассказ, заново переживая волнующие события.
- Как сказать Герте о новой жизни, я не представлял. Как больной пёс, долго ходил вокруг дома, но ничего убедительного в голову не приходило. Я знал, какие могут быть вопросы о проблемах своей семьи, но не мог на них убедительно ответить. Рассказал обо всём как есть, о запущенной земле и плачевном состоянии деревни. Однако, вместо ожидаемых вопросов, что ждёт их семью, где и как жить будут, что делать со своими детьми, услышал:
«Я с тобой! Всё у нас получится!»
Времени учиться новым делам у него не было: надо было ремонтировать и строить, пахать и сеять. Надо было выращивать биопродукты, формировать семьи в восстанавливаемых домах. Причём, в каждой семье должен был быть «особенный ребёнок». Надо было решать с властями вопросы создания школы и привлечения педагогов в детскую деревню.
Борис в Хёхайме видел всё это в воплощённом виде. Хорошо бы подробнее описать процесс созидания, думал он. А то получается сказочно быстро - по щучьему велению из ничего появляется что–то - вырастают салемские деревни. Правда, сам Герхард не вспоминал тяжкий труд восстановления из руин его Хёхайма. Борис понимал, какими разнообразными профессиями пришлось овладевать Липферту, но знал – он из тех, для кого невозможного в этой жизни нет. А у его стройки срока окончания тоже нет, потому что совершенствованию в Салеме срок - бесконечность.
Мудрый Мюллер горячо поддерживал любую инициативу Липферта, помогая словом и делом. В производстве биопродуктов первые опыты организовывал у себя - в Штадтштайнахе. Так из глубины веков раскопали они зёрна ржи, которую стали выращивать на своих полях. Хлеб из них выпекают сразу после помола на ручной мельнице с каменными жерновами. Он не плесневеет. Необычен салемский картофель и все прочие биопродукты. Теперь то, что делается в Баварии не уступает производимому в Швейцарии, а местами и превосходит его. ХёхаймЛипферта – сбывшееся пророчество Мюллера – ничем не уступает Штадтштайнаху. Борис в этом убедился, бывая там не раз.
Здесь они обсуждали, какой может быть «Салем» - деревня в России. В гостевом доме, на стадионе, в семейных детских домах и квартирах престарелых. Примерялись к возможностям бывших колхозов и совхозов, приходили к выводу – надо строить с нуля. Меж тем, «Салем» зашагал по континентам. Мюллер сообщил Липферту о командировке в Израиль:
-Надо помочь создать еврейскую деревню. Там в одном кибуце всё для этого уже готово. По возвращению, едва он разобрался с делами в своём Хёхайме, как позвонил Готфрид, сообщив, что для него заказан билет в Вашингтон.
-Пора открывать салемскую Америку, - сказал смеясь. В США его ждут коллеги, сделавшие первые шаги в новой деревне.
Постепенно общие задачи организации становились основным делом Липферта – полпреда Салема» в дальних землях и странах.
Неуёмный Мюллер готов был взять под свою опеку всех страдающих детей мира. Но увы, он мог помочь только там, где возможно привлечь местных сторонников его движения. 
Когда на карте его мира появилась Уганда, эту страну раздирала кровавая гражданская война. Это был дикий край в цивилизованном мире. Трудно было разобраться, кто там с кем воюет, за кого племена великорослых аборигенов, кто на стороне правительственных вояк. Правил страной диктатор Амин, известный каннибал, у которого в крови были и руки, и рот.
Дикий диктатор обездолил тысячи детей. Но и после его правления гражданская война не остановилась, сирот меньше не стало. Понятно, создание там Салем - деревни горячо поддержали в Штадтштайнахе. Липферт был командирован на хорошо знакомый Мюллеру Ближний Восток. Он должен был всеми правдами и неправдами добраться, вернее пробраться в Уганду. Достигнув границы, ему стало ясно: никакой возможности легально её пересечь нет.
Как он выведал о частном самолёте? Борису он по этому поводу сказал:
-Представил себя шпионом. Только сложнее было представить себя авиамехаником. Самолёт был непригоден для полёта. Но я убедил лётчика рискнуть. А самым веским аргументом стали наличные доллары, которыми мне пришлось поделиться.
Об этом приключении он говорил Борису смеясь, подтрунивая над собой.
-Мы подлетели к земле, как поётся в американской песенке, на честном слове и на одном крыле. Слава Богу, попали в руки нормальных вояк, а не наследников Амина. Они бы с удовольствием мною поужинали…
-Да, если бы узнали, что ты вегетарианец, съели бы как европейский деликатес, - подхватил Борис, ощущавший горечь юмора Герхардта, летевшего на безнадежном самолёте без парашюта и с мизерным количеством топлива.
-Так я им трапезу испортил. Отравился какой-то африканской гадостью. Еле пришёл в себя, разжевав местный перец - горький как яд.
Потом в новых условиях пошла обычная салемская работа с детьми, психика которых нарушена войной. Как строить новый детский мир с теми, кто привык вместо игрушек держать в руках оружие? Такую непростую задачу решал Герхардт вместе с угандийскими салемцами. Всё, как всегда, от нуля. О нём там говорили: «Немец, несущий слово и дело.
А благотворительный бюджет «Салема» складывался из взносов жителей Германии, поддерживающих проекты общества в разных землях и странах. Сотни тысяч писем с отчётами этого братства расходятся по адресам пожертвователей.
Творить благо - традиция для многих в Германии. В семейных бюджетах предусматривается такая графа расходов. И охотнее всего люди деньги дают не на размытую благотворительность, а на конкретные цели. Потому и дотянулась рука «Салема» так далеко.
Пылающий Восток не давал покоя Мюллеру. Но уже не то, что в молодости на велосипеде, но и самолётом он не мог себе позволить добраться туда в нужный момент. Но есть надёжный Липферт, способный проходить поверх барьеров. Поэтому, когда автомобиль посланников «Салема» обстреляли в пути из детской деревни, он позвонил Герхардту:
-Мне передали курдские друзья: там, где-то в Северном Ираке шестнадцатью пулями пробита наша машина, ранен и где-то там госпитализирован Хайер. Его надо найти и помочь вернуться в Германию. Связи с ним нет и где он там, никому не известно. Но ты то, я думаю, разведаешь… Вылетать надо сегодня – время не терпит.
-Всё, как в русской сказке – поди туда, не знаю куда, - вспоминал об этом приключении Липферт.
Он понимал - у Бориса журналистский интерес к тем событиям и старался не упустить важные, на его взгляд, детали, чтобы другу не пришлось потом додумывать и придумывать. Борис же решил об этой истории поведать устами Герхардта и записал её на диктофон.
Перед ним оживали Баварские пейзажи, картины тропиков и субтропиков, пустынь и джунглей, всё есть в его альбоме памяти в виде ярких картинок. Он может их воспроизвести по-журналистски точно. Нет только мастерства их представить в необычном ракурсе. Так, чтобы природа отражала чувства и волнения преданного ей человека, умного, благородного миротворца.
Борис включил запись. Зазвучал голос Герхардта, вдохновлённый, уверенный, местами горделивый от рассказа о преодолённых препятствиях. Запись, безусловно, отразит всё. Всё, кроме выражения тревоги и страдания при встрече с препятствиями, кажущимися непреодолимыми.
Задание Мюллера не подлежало обсуждению и уточнению. Он принял его как солдат «Салема» команду командира. Борис решил точно воспроизвести в рукописи своего произведения то, о чём поведал Липфферт.
-Из Франкурта на Майне в тот день был один только рейс в Анкару, но ни одного свободного места на него не было. По знакомству, один из руководителей «Люфт Ганзы» разрешил мне устроиться на месте стюардессы, используя для посадки служебный вход. Потом ненадолго уступил мне своё кресло второй пилот. Когда самолёт преодолел тревожные временные трудности, появилась возможность принять звонок от Мюллера…
Его команда оставаться на месте запоздала. Она была связана с информацией об убийстве тысячи человек на границе с Ираком. Только по телефону с места пилота я успел сказать, что поздно, что я уже в полёте. Опасный маршрут был впереди. Естественно, меня никто не встречал. Хорошо, что у меня, как представителя интернациональной организации было сопроводительное письмо на турецком языке. Это помогло пройти паспортный контроль. Никто не мог сопровождать меня до границы с Ираком, добирался как мог. На попутных авто, осликах и верблюдах я доковылял до нужного моста, который оказался взорванным, но позволял перебраться по его останкам - шатким доскам и брусьям. Для курда в военной форме имя «Салем» сработало как пароль – видно он знал о делах Мюллера. Мне предоставили автомобиль с водителем, назвав множество мест, куда мог попасть раненый. Несколько суток мы каруселили по госпиталям и больницам, пока случайно не наткнулись на Хайера.
Это было явление Христа народу. Он уже потерял веру в то, что сможет выбраться из госпиталя. Но я-то, зная, что не бывает чудес, должен был действовать. Я заметил, как появляется в городке вертолёт патрульной службы ООН. Решил поговорить с экипажем: так мол и так, «Салем» по всему миру несёт мир, спасает обездоленных детей, надо помочь представителю братства, взять его на борт вертолёта, чтобы перевезти через границу. Они меня подняли на смех: так наивно я рассуждаю - на военном вертолёте, без разрешения из Вашингтона, с которым, кстати, нет отсюда связи, взять человека и перевезти через границу. Только гражданский человек может так просто решать такую проблему.
Мне было не смешно. Выход должен был быть! Мне подсказали - есть спутниковая связь с Вашингтоном в Швейцарской миссии Красного креста в городе Мусе за несколько сот километров отсюда.
За семь часов я их преодолел. Дождавшись часа связи и голоса важного чина, я столкнулся с языковым барьером – моего английского не хватало, чтобы донести суть проблемы. Зато, ограниченное, как заметил военный начальник, знание немецкого, помогло ему всё понять.  Как развивались события дальше, скажу, опуская подробности, натягивающие нервы как струны.
Вертолёт не приспособлен был для транспортировки такого раненого вместе с солдатами на борту. Но нет предела находчивости – все устроились как-то, пренебрегая инструкциями о размещении в полёте. Как удалось пробить специальный борт для Хайера в Анкаре, отдельная история. В Штадт-Штайнахе вырезка из газеты с описанием его спасения хранится в рамке под стеклом. Когда читаю, не верится, что это обо мне.
О своей дружбе с Липфертом Борис иногда думает ассоциативно с некогда популярной телепередачей «Очевидное – невероятное». Так, когда они заговаривали о «Салем» - деревне в России – невдалеке от Калининграда, идея вырастить её в чистом поле казалась Борису невероятной. Время было новое, а идеологические предрассудки ещё не истлели – нет-нет, да вспыхивали то тут, то там.
В Калининграде – бывшем центре Восточной Пруссии искатели вражеских происков тщетно пытались раскопать осиное гнездо реваншизма. Иногда к этому делу привлекали и областную газету, где работал Борис. Однажды к нему попала информация областной администрации о новых происках реваншистов, где среди прочего говорилось о «Салеме», воспитывающем детей в духе «гитлерюгенд». Автор, как выяснилось, недавний работник КГБ, вызывал доверие, он утверждал – руководит организацией нацистский преступник, там неспроста присматриваются к Калининграду. Информация попала на первую полосу. Это совпало с приездом Липферта в область и стало причиной его знакомства с Борисом. Он пришёл в редакцию с переводчицей и юристом Ольгой Шолмовой, держа в руках газету с злосчастной публикацией.
-Здесь нет ни слова правды, - указал он пальцем на заметку, - но мы не требуем сейчас опровержения. Мы хотим, чтобы вы сами убедились в этом. Мы приглашаем вас посетить наши детско-юношеские деревни в Германии. Мы готовы принять делегацию, в составе которой будут журналисты, педагог, врач, юрист, переводчик. Покажем вам всё, а вы потом решите, как это отразить, нужен ли людям такой «Салем».
…Борис не ожидал такого поворота событий. Среди обиженных газетой, никогда не было подобных людей, излучающих добро и доверие. Много позже он понял: Герхардт в каждом человеке видит друга, к которому проявляет искреннее уважение. Свои впечатления о поездке делегации по «Салем» - деревням в Германии Борис отразил в цикле очерков о мире, созданном человеком, приговорённым к смерти. Стало очевидно, какая гнусная ложь стоит за заметкой чиновника с бегающими чекистскими глазками по информациям из непроверенных источников.
 Воспитываемые якобы в духе «гитлерюгенд» дети бережно ухаживали за могилой советского солдата, переписываются со сверстниками из русских школ. Памятник расположен на высокой горке – там, где погиб красноармеец. Трогательно выглядело это ритуальное для детской деревни шествие, когда дети вереницей с цветами в руках поднимались по тропинке к памятнику. Воспитатели им рассказывали за что отдал жизнь красноармеец. У этих детей своё понятие о жизни.
Они пришли в неё из неблагополучных семей, многие из мира ненависти и жестокости. Их путь к добру и чуткости, в гуманную салемскую среду начинался с любви к лошадкам, за которыми они бережно и ласково ухаживали. Борис, наблюдая за трогательным общением детей с животными в конюшне и манеже, с горечью думал, каково было Липферту читать бред о салемском воспитании в калининградской газете.
С другой стороны, думал он, если воспитывать детей в атмосфере тепличной доброты, они могут стать неспособны к отражению зла и насилия. Не зря же у нас говорят: «Добро должно быть с кулаками». Но, если такие мысли пришли ему в голову, то, наверное, салемские педагоги ими тоже озадачены и учитывают это в своём воспитательном процессе.
Сравнивая и сопоставляя опыт салемских семей с детдомовским российским, он понимал, насколько школа Мюллера опережает нашу по многим параметрам. Его публикации подготовили почву для проекта детско-юношеской деревни «Салем-Рус». Но факт остаётся фактом: в Зеленоградском районе на строительство первой в России Салем – деревни было выделено восемьдесят гектаров земли. Как это произошло, он описывать не станет: кому интересен бег с преодолением бюрократических барьеров.
Липферт по этому поводу заметил:
-Немецкие чиновники тоже дурью маются, но вы нас и в этом побеждаете.
Однако он был на этом фронте опытным, находчивым бойцом. Говорил:
-Я как сорняк, везде прорасту! И в завоевании этой земли он отличился Удивительное дело – Герхард всегда вызывал симпатию у российских высоких чинов. Иногда, замечал Борис, даже не зная немецкого, они согласно кивали головой на его убедительные речи. Чем он их гипнотизировал? Светящимися доброжелательностью глазами? Лицом миротворца, несущего любовь ко всему живому, сущему? От него исходило доверие к людям. Убеждённость в способность людей жить в мире и согласии. Это чувствовал Борис на себе, гордясь тем, что Герхард, зная, что он еврей, называл его своим русским братом...
Губернатор Юрий Маточкин, с которым они познакомились в Бонне, идею продвижения Салема в Россию поддержал без всяких оговорок. Его не смутила в концепции Салема необходимость соблюдать вегетарианские правила. Понятно, зеленоградскому мэру, зная об этом, деваться было некуда. Он запечатлён на фото в памятный момент, когда прибывший в область Готфрид Мюллер обозначил, копнув лопатой, угол первого дома в деревне «Салем-Русь». В фотоотражении этого торжественного момента рядом с Мюллером Липферт с его русским братом.
Земля, на которой должна была расти Салем - деревня, была целинной. Место было живописное, близ озера, тут ещё сохранились вековые деревья – немецкие часовые одичавших полей. А через четыре года тут выросла деревня-сад.
Борис не станет углубляться в описание всего созидательного процесса. Получится долго и нудно. Но отдельными штрихами покажет, как вырисовалось всё экологически чистое поселение. Миллионы марок и евро на его созидание не с неба упали. Салем десятками тысяч писем оповестил своих благотворителей о том, какие строятся объекты в российской детской деревне, какие требуются затраты и на что. Немцы финансируют не слова, а дела. Так и собирались пожертвования на первые деревянные дома для многодетных семей. Большой экологический дом имени жены Мюллера - Урсулы строили студенты баварских вузов по проекту мюнхенского архитектора.
Борис, член попечительского совета общества, сопровождал многие события, связанные с развитием хозяйства деревни. Рука друга не знала усталости. Надо писать о его деятельности, но как передать душевные затраты Липферта для русского Салема. Какими красками нарисовать цветущие яблони в большом саду, появившемся от идеи Липферта создать здесь питомник и обеспечить саженцами из лучших германских садов.
Таким же путём пришёл виноградник, и сельхозтехника, станки и много прочего. Немецкие специалисты, сменяя друг друга, приезжали помогать деревне летом и зимой. Что их заставляло менять свой отпуск на работу в этом саду, на винограднике, в теплице, на стройке и в поле? Нет, это не были кем-то организованные волонтёры. Это были друзья Салема, знакомые Липферта, очарованные его верой в людей живущих по-салемски, добром украшая землю. 
Кому-то такие немцы покажутся странными. Но Борис знал, в чём тут суть. Вернее сказать, познал на одном примере. На пути в деревню есть родник. Сюда за ключевой водой приезжают калининградцы и приходят жители окрестных сёл. Спуск к роднику каменист и крут, ноги сломать можно. Инженер из Касселя Дитрих Бурхардт, увидев людей, карабкающихся к источнику чистой воды, сам проделал путь к ключу с рулеткой, а затем, с другом-строителем по собственному эскизу построил мостик с удобным спуском к чистой водице.
Сколько людей сюда приходило, приезжало, испытывая неудобство и даже опасность, но никому в голову не приходило такое простое решение проблемы – устранить неудобство самому. Может кто-то подумывал о том, как можно тут что-то обустроить. Дать, скажем, наказ депутату местного совета, или в газету написать…
Но нужно было, чтобы такие немцы пришли.
Борис был дружен с Бурхардтом, гостил в его уютном доме в Касселе, дивился идеальной чистоте в его столярке, где все инструменты смотрелись выставочно-привлекательно, хотя, судя по поделкам Дитриха, часто были в работе.
Удивительны повороты людских судеб. Бурхардт в Калининграде стал другом ветерана войны Виктора Анисимова. Во время Сталинградской битвы они были на противоположных сторонах. Могло так случиться что один из них, мог нынешнего друга, бывшего врагом, лишить жизни.
Добродушные, тёплые люди, теперь встречаясь обнимаются, за рюмкой водочки часами размышляют о жизни в своих, странах, своих семьях…Анисимов хорошо владеет немецким, Борису иногда помогает брать интервью у соотечественников Бурхардта. Как-то в Немецко-русском доме Анисимов помогал ему разговорить Марион Дёнхофф, в то время главного редактора «Ди Цайт».
О чём не подумаешь, всё выплывают знакомые лица. Большой с виду Калининград становится деревней, где все друг друга знают и о всех судачат. Потому и цепляется у Бориса за строкой строка, не отпуская его от документальности в задуманном произведении. Кажется, он пытается объять необъятное. Так много пройдено дорог. Ступишь на одну, а она под тобой многократно разветвляется упавшим деревом.
Но реальность описываемого поддерживает уверенность в голосе, желании рассказать о событиях и людях интересной судьбы, приумножающих опыт быстротекущей жизни.
Борис эту главу считает незаконченной, поскольку русская история Салем - деревни продолжается. Её пишут своим трудом и энтузиазмом Сергей Вислов, его супруга Анна, их дети Вика и Юрий, калининградские художники, музыканты, священник отец Вадим Неткачев, его прихожане.
Если вообразить всех веточками на древе Салема, то придётся писать о них бесконечно. На веточках листочки, или хвоинки, за каждой из которых своя жизнь.
Борис, ты слышишь о чём пишешь? Где твоя жизнь, а где чужая? Не пора ли возвращаться к себе…