Это моё

Он присел за липкую столешницу в кафе. Запах кофе и плесени ударил в нос — знакомый, отвратительный запах человеческого уюта. Столик шатался.
Его пальцы, длинные и бледные, как корни старого дерева, легли на край стола — и дерево перестало дрожать.

Владелец заведения, мясистый мужчина в засаленном фартуке, тут же подкатил к нему с тряпкой, похожей на отсыревший блин.
— Сейчас, сейчас, протрём, — пробурчал хозяин, начав водить тряпкой по кругу, не стирая, а размазывая белёсые разводы.

Он не стал ничего говорить. Он просто перестал моргать. Его взгляд стал неподвижным и тяжёлым, как гиря.

Владелец замер на полуслове. Его пальцы разжались, и мокрая тряпка с шлёпком упала на пол. Хозяин кафе не увидел истину. Перед ним трещина в кафельной плитке у его ног начала расширяться, превращаясь в зияющий провал, из которого пахло остывшей золой и пустотой. Пошатнувшись, он схватился за спинку стула, судорожно сглотнул ком в горле и, не поднимая тряпки, отполз за стойку — к заветному кранику с кофе, чтобы залить этим густым ядом внезапно подступившую тошноту.

Потом был долговязый юноша в толстовке с капюшоном. Он тыкал пальцем в экран телефона, и от него пахло дешёвым энергетиком и потом.

— Как тебя зовут? — спросил Он.

Юноша фыркнул, не отрываясь от экрана:
— Пошёл в…

Но Он уже коснулся его виска. Всего лишь кончиком пальца — будто стирая пылинку.

Юноша не закричал. Он издал звук, похожий на хриплый лай. Телефон выскользнул из его рук и разбился о плитку. Он схватился за голову, будто боялся, что череп разойдётся по швам.
— Нет, — забормотал он, слюнявя губы. — Нет, это моё. Верни. Это моё.

Он уткнулся лицом в колени, и его спина выгнулась, будто его выворачивало изнутри. Это была не боль. Это было неприкрытое нутро его существа, вывороченное на всеобщее обозрение.

И тут Он впервые почувствовал не твердь под ногами, а нечто рыхлое и ненадёжное. Он поднял свои руки — эти безупречные инструменты воли — и увидел, что они пусты. В них не было силы. В них была лишь пустота, которая могла лишь освобождать место для новой, ещё более уродливой формы бытия.

Что, если он не хирург, отсекающий лишнее?
Что, если он лишь ворошитель грязи, который, пытаясь выкорчевать сорняк, выворачивает на свет бледные, слепые корни, которые и были единственной правдой этого места?

Он встал и пошёл, не оборачиваясь. Его спина, всегда бывшая прямой осью мира, теперь сгорбилась под тяжестью простой мысли: он не знал, куда идёт.

А город вокруг был полон огней. Мигающих, навязчивых, глупых огней реклам, за которыми люди прятали свои маленькие, уродливые, но единственно возможные вселенные. И его собственная, великая Тишина вдруг показалась ему просто отсутствием шума — глухотой, а не прозрением. Ответом, для которого не существовало вопроса.


Послесловие:

Автор выражает глубокую благодарность Старому Ирвину Эллисону и его поэме «Именем твоим!» - https://fabulae.ru/poems_b.php?id=618341, послужившей источником вдохновения. 
Этот текст — попытка пройти по следам, оставленным мощным первоисточником, и ощутить ту реальность, что скрывается за гимном абсолютной Тьме. 
Благодарю за идею, которая стала вызовом и позволила родиться этой истории.