Глава 1. Действие 4

4
Княжич быстро уснул, устроившись около костра. В ноги к нему легла Марта, которая недавно закончила доедать заячьи кости. Потемки сменились настоящим мраком, кроны деревьев скрывали звезды, но Яков точно знал что они есть. Он любил отца Патрика еще и за то, что тот был астрономом. Яков не знал значения слова, но точно был уверен что это что-то важное и нужное в современном мире, более того, интересное. Он слушал много историй Патрика о звездах, далеких мирах, в которых живут святые и даже о Солнце, в котором находится Божий дом. И горит Солнце так ясно потому, что все души после смерти летят туда – к нему, в его объятия, светить живым. А ночью заменяет Солнце Луна – прекрасная жена Бога сидит на ней, дева Катерина, первая из всех святых, приемная матерь самого людского рода, которая научила их всему, что умела сама, и погибла, отдав свою голову за чужих детей. За то Бог и даровал ей Луну, за то и женился на ней –  вспоминал Яков, всматриваясь то в небо, ища звезды и луну, то в костер – ищя отпущения своих мыслей.
Он заснул не скоро, ближе к полуночи, когда ветер завыл высоко, напевая ему колыбельную. И снилось ему что-то беспокойное, тревожное, но забытое сразу же, как он открыл глаза.

Яков не выспался. Спина болела. Кости хрустели как сухие ветки. Гудела голова. Про Иггеля и говорить нечего – за ночь он воспалился, сейчас ему было холодно и тяжело вставать, идти.  Но тяжелее было бы остаться здесь. Придерживая его одной рукой Яков,  после сборов и очередной проверки чудища, сразу, без завтрака, помог ему собраться. Они вышли в оговоренную сторону, к ручью. Тот вел к реке, откуда они должны были явится к стоянке. Там их ждали люди старшего брата Иггеля.
Лес теперь ничем не отличался от тысячи других лесов – высокие сосны, березы и клены, реже дубы отдельными полянами, кустарники и опушки. Едва пробивающиеся сквозь кроны лучи света.
Вдоль ручья росли небольшие ивы. На ветках сидели птицы зимующие в лесах. На глаза периодически бросались снующие туда-сюда белки и бурундуки. Пару раз даже на тропы выбежала лисица, причем одна и та же: Яков запомнил черные пятна на ее рыжеватой спинке. Ему удалось прибить ее из лука и закинуть к себе в сумку, чтобы потом освежевать и сшить воротник для плаща.
Иггель все это время сожалел о том, что не он убил чудище. Обряд считай провалился. Но делать нечего, в конце концов, решения здесь принимает Яков. Да и сил идти в горы за насмешницами не осталось.
Вдалеке, уже почти на выходе из леса, они заметили лося: огромного, видимо самца, и видимо главного самца всей округи. Судили они по тому насколько большой он был.
Прошли охотнички мимо тихо, аккуратно, молчаливо.
Пару раз за дорогу перекинулись словами о вчерашнем, но диалог не получался. Яков старался быть сосредоточенным на дороге и не витать в облаках, Иггель просто иногда стонал и просил передышки, когда становилось совсем больно. К полудню они вышли к краю леса. Он кончался на склоне крутой скалы, к которому Иггель подходить не решился, а вот Яков эти виды обожал: зеленые ковры лесов с желтыми пятнами, которые находились под бескрайним небом с белыми кучами быстротекущих облаков. Ветер всегда гуляющий по этим склонам заставляя деревья петь. Особенно красивой была река – Уна, так звали ее местные. Крутая, горная, полноводная, и необычайно белая, словно состояла из снега. Так казалось потому, что текла она по белым камням, такие же белые камни были словно специально выложены природой вдоль ее берегов. Их звали «великанскими костями», ибо когда-то те жили здесь. Задолго до первых людей.
Дух Якова снова схватило, сжало, но уже как-то по приятному. По доброму. По родному. Осмотрев долину он заметил вдалеке лагерь и желтоватый стяг, такого же цвета, что стяг дружины Миркича – самого старшего из  сыновей Гайдуна, братьев Иггеля.
–Нам осталось совсем чуток! К вечеру будем у твоего брата! – радостно и громко, впервые за долгое время возгласил Яков.
– Скорее бы, отозвался хрипом Иггель. – Скорее бы уже нормальная еда и хорошая компания, а не твое “не знаю” и грустное хлебало!
– Кто бы говорил, пан! Кто бы говорил…

Юноши аккуратно спускались с крутого склона к реке. Солнце пекло прямо в лицо, отдавая последнее тепло. Ветер игрался с плащами и мехом на шапках. Жизнь текла своим чередом.
Марта расслабилась, наконец начала вести себя привычным, естественным образом. Она важничала, не отходила от княжеского сына далеко, старательно протаптывала дорожку, мол, смотри человек, тут удобно идти. 
Яков шел впереди, в конце концов, им вчера не швыряло по лесу чудище, размером с лося. Он шел и думал о обряде. О необходимости инициации, особенно таким, ужасным образом. Обычно достаточно добыть перо насмешницы — главное, чтобы оно было свежим, «живым». То есть с живой, или туши только что убитой, птицы. Определить это было просто – старые перья скручивались, если их не обработать специальным маслом.
Добыча пера считалось у высшей знати Дении символом чести, храбрости и почести предкам: вирничам, которые прибыв на эту землю, устроили войну с насмешницами. Яков читал в тяжелой книге, что называлась «зерцало государя великого Лукича потомкам неразумным» написанное каким-то монахом в столь далекие времена, что многие страницы уже успели переписать заново. По десятку раз.

В ней говорилось, что когда первые ладьи встали у берегов этих земель — они встретили племя народа что происходит от великанов. Вирничи предложили им помощь в уничтожении насмешниц, взамен, попросив построить города на этих землях.
Те согласились, началась война длиною в два десятка лет. Первичные обещания были забыты. Вторичные уже не играли роли. Вирничи вытянули все, что могли у местных племен.
Когда земля была очищена, они ударили им в спину, согнали их на юга, в леса и горы. А сами осели в их деревнях и городах.
Все это казалось ему странным и жутким. А обряд -- устаревшим. Он не принимал его, но спорить не смел.
Яков, как то водится, "настоящий человек современности". Он читал книги, вместо практики копья или езды верхом, охоте предпочитал учебу, любил слушать истории и писать заметки. Если бы не его отец, то пожалуй, никогда бы и не взял в руки ни копья, ни лука. Но так повелось, что Яков к тому же — Боярский сын. Причем не абы какого мелкого дворянина из села, а старшего боярина на княжеской службе.
После княжеской шла семья Якова, с ее множеством ветвей.
Прокручивая все это в своей голове, убегая, пытаясь поймать мысль за мыслью, Яков не заметил как уже спустился к пустым кустам малины. Ягода опала, была съедена, или собрана.Осталось немного. Шагов сто — и временная стоянка людей Миркича. Яков еще не видел их, костра или коней, но уже почуял легкое расслабление. Путешествие по лесам длиной в неделю вот-вот кончится. Он наконец покинет эти жуткие, пугающие леса, полные звуками тоски и страха, первобытного, древнего ужаса. Он вернется в город.
Великий, с крепкими стенами и учеными людьми, что предпочитают копьям и мечам — слова и перья. Он вернется в свою стихию…