Глава 1. Действие 6

6

Яков скоро съехал с крутых и извилистых тропинок на широкий вымощенный тракт, по обе стороны которого находилась уже поздняя рыжая трава. Она была высокой – здесь, в предгорье, ее не косили.  Ветер гудел, то и дело поднимая гриву лошадки. Он ударял по спине Якова, спускаясь с гор. Облака быстро и игриво бежали по синему небу.
Яков пару раз обернулся. Узнать, догоняют ли его остальные. Однако позади были только стройные молодые березки в золотых украшениях, как боярские дочки на празднике.
В момент мысли потерялись, стали беспокойно и суетливо растекаться, что лужа от вина. Яков поморщился, потер глаза, глубоко вздохнул и крепче сжал поводья. Сейчас ему ничего не хотелось. Ничего не думалось. Он растворился в своих беспокойных чувствах, поддался им, и сжимаясь от тоски и страха перед грядущим разговором, словно нарочито громко икнул. В седле стало неуютно, по телу пробежалась отвратительная дрожь, все зачесалось, голова начала гудеть. В груди, где-то посередине ребер, родилась тоска. Она растекалась в такт с мыслями, заполняя всё нутро. Юношу сковало чувство тревоги. Он почти поник. Окружающий мир перестал звучать.
– Долина… –  пробубнил он себе. – Такая же долина. Как во сне. Тучи, горы. Тракт. Но… – он замолчал, тяжело вздохнув. Зойка понимающе качнула головой, словно различала речь Якова. Сложилось впечатление что ей-то, обычной ездовой лошадке, все вдомек. Яков очнулся. Тревога и тоска сначала ударили в груди, а потом волной, словно током, вылетели через пальцы на руках и ногах. Его глаза прояснились, нос жадно затянул воздух. Он успокоился. И снова заговорил. Сам с собой. Знал, что это дурная привычка. Вспоминал как его за это ругал отец Патрик, считавший что все это – от лукавого.
– Отец Петрик бы сейчас меня окрестил… Да. Черти-что в этих лесах происходит. Зойка! Знаешь че? Устал я. Давай рысью, а? Давай. Ты ведь можешь? Ну! Пошла! – он ударил пятками лошадку в бока. Она дернулась, качнулась, загудела. Помчалась. Порывисто, но нежно.
И пускай всецело Яков старался не думать про сон. Про лес. Про княжича, прекрасно зная что ждет его дальше, периодически образы из сна возвращались. Возвращался странный длинный меч с черной рукояткой, длинные волосы ударяющие в лицо. Возвращался и образ Исски – соловой лошадки, шустрой, молодой. С Зойкой она ничего общего иметь не могла – и ладно же масть, у них были разные породы. Мысли кружили, петляли, водили хоровод. Они то шумели как река, горная и холодная, то вращались как листья поздней осенью. Яков старался не цепляться за них, пропускать мимо, но дорога была долгой.

Радовало одно: дождь не торопится догонять. Не загоняет идущую рысью лошадку, не мочит кафтан. Тучи проходили мимо. Наверно, сейчас в самый дождь едет Иггель, Килит, Довмонт. “Интересно, как они там? Ворчат ли?” – Впервые за все время Якова посетила легкая мысля. Легкая и игривая, быстро разрядившая обстановку.
Вокруг начало темнеть, тяжелые капли зачастили, Зойка начала тяжело дышать. Ему хотелось уже спешиться, потянуться, напиться. До заветного дуба осталось не так и много, от силы верста. Он уже видел золотую дубовую шапку, поэтично раскинутую посреди черного неба, давно потухшего. Время было за полдень, но стемнело ужасно. Тому способствовали тучи. Грозные и серые, кучные, но местами рваные - “Что овчина” подумалось юноше.
Лошадь устала. Яков тоже. Задница гудела. Только сейчас он обратил внимание, что седло было не его. Видать Килит или Довмонт решили пошутить. “Ну, хоть лошадь моя и то хорошо.” Случалось так, что Дов, исключительно в шутку, велел подать Якову чужую кобылу. Так получилось что шутка та зашла слишком далеко и Яков, не лучший всадник, повредил ногу и сильно ушиб спину.
С тех пор он побаивался чужих коней, не подходя к ним без особых причин. В конце концов Яков спешился. Перекинул поводья, схватив их у самой морды лошади, и повел ее за собой, с тракта, в густую золотую траву. Он раздвигал ее руками, когда в конце концов, поднялся на небольшой холм с которого рос великий дуб. Этот дуб – граница. По другую сторону дороги начинались земли чужой боярской семьи, окраина княжества. Это было хорошо известно каждому знатному мальчишке, ибо дуб этот был изображен на серебряной монете. Кажется его звали Вериным дубом, в честь девы Веры, жившей когда-то давным давно. Но этой истории Яков не знал.
Под густыми кронами было сухо и спокойно. Ветер шумел, качая ветви, начался гул. Трава шелестела в такт.
Но дождь кончился. Зойка расположилась неподалеку, поедая солому. Яков расстегнул пояс державший колчан и налуч, упер их в дуб, вытянул из петлиц верхние пуговицы свиты, стянул шапку, и наконец завалился на могучий ствол. Наблюдая за плавными движениями ветвей дуба. Они как маятник ходили то в лево, то в право. Иногда даже резкими толчками.
Мысль за мыслью, Якова одолевала дрема. Глаза тяжелили. Веки стали почти неподъемными. Руки опустили под голову. Еще мгновение, еще толчок, еще скрип веток, и Яков уснул, закутавшись в свой серый шерстяной плащ.