Часть двенадцатая. Прости мне Северный Олень. Чет

========== Прости мне, северный олень! Четвёртое продолжение. ==========



Прости мне, северный олень! Четвертое продолжение.



Где сосны рвутся в небо!...

Из песни. Вместо эпиграфа…



Бежала вперед и торопилась успеть.

Вокруг меня расцветала свежим ранне - осенним воздухом ранняя осень.



Ещё не распускались вокруг рыжим пожаром багровые и желтые листья тополей, клёнов, лип. Еще хмурились густой летней зеленью высокие сосны и доцветали в бережно ухоженных, городских, клумбах, последние розы.



А с Большой Реки уже доносился холод, который всегда у нас в городок приходил вместе с холодными ветрами, что начинали дуть с Той Стороны Реки. И говорили эти похолодания всегда о том, что лето закончилось…



А я бежала и торопилась к началу занятий. И вся панорама города раскрывалась передо мною вслед за торопливым перестуком каблуков, сначала по брусчатке, затем по асфальту.



И вся панорама города выгибалась передо мною, то поднималась перед глазами высоким горбо;м, то прогибалась глубоким провалом, вслед за перестуком моего торопливого сердца.



Мозга;м моим от торопливости не доставалось кислорода. И не стремились мозги; тщательно расшифровать картинку, окружающую меня вокруг. Бежать было надо!



Всё остальное досмотрим и додумаеи потом...

А впереди открывалось белоснежное здание Педагогического Университета!



И вольно, и обширно, лежало всем большим зданием Святилище Педагогики на самом краю набережной, перед крутыми спусками к водохранилищу и реке.

И сердце наполнялось гордостью. Я смогла! Я успела! Я придумала!



Позади оставалась ненависть на школу, на свое неумение и непонимание:

- А как же мне теперь ребенка бестолкового обуча;ть? - Искала информацию, всеми ночами рылась в интернете и, наконец - то придумала и нашла:



- Я буду учиться дальше и переучиваться на учителя. - Я проходила через турникет и мощного охранника в полной форме, почти не встречая трудностей.



Я попадала внутрь огромного здания и просторного холла с объявлениями и финиковыми пальмами, что задирали свои макушки до потолка третьего этажа и обрастали, как мехом, по всем своим стволам, тонкими и толстыми волосками непонятной, коричневой и проволочной, обёртки.



- Наверное, это они от старости, - понимала я, проходя проме;жду стволов. Но даже старые финиковые пальмы в оранжерейно - ботаническом саду педуниверситета финиками не плодоносили.



От этого переставали мне быть интересными.

Я шла в аудиторию и начинала гордиться!



Как тяжело всю жизнь делать одни и те же повторяющиеся поступки! Пусть, даже между ними и лежит большой временной разрыв в пять, десять или пятнадцать лет…



За это время успеваешь многое перезабыть. Легко брала интегралы и вычисляла площадь криволинейной трапеции, когда училась в старших классах школы сама.



Научила вычислять синусы и ко;синусы свою старшую дочь. По - моему, с ней мы тоже очень легко пробежались по всем этим криволинейным интегралам и объёмным, криволинейным трапециям…



А с младшим ребенком, я понимала, что площадь криволинейных интегралов мне очень важна. Потому что заказываешь песок, гравий или уголь грузоперевозчикам.



Они приезжают и сбрасывают на землю, как плюются одним большим плевком, все заказанные груза;. И деньги уходят немаленькие, за груз и за доставку: То пять, то десять, то пятнадцать тысяч.



А вот проверить правильность доставки гру;за, его вес, я никак не могу.

Потому что только моя мать, работающая сельским счетоводом - бухгалтером, могла проверять работу всех своих водителей.



И ради проверки, чтобы шла правильная отчетность по расходу ГСМ ( горюче - смазочных материалов), садилась мать в кабину к шоферу и ехала вместе с ним на зерноток. Я, маленьким колобочком, в возрасте пяти своих лет, подпрыгивала рядом с матерью на всех неровностях сельских догог, на горячем от июльского солнца, кожаном, сиденьи грузовика.



Поэтому видела, а сейчас, ставши взрослой, знала, что заезжает мать, вместе с водителем и со мною в будку с машинно - тракторными, огро ными весами. Все выходили из кабины. И шла мать вместе со мной в пустую будку.



Водитель, поставивши свой пустой грузовик на весы, выходил из машины тоже. Мать взвешивала пустую машину.



Записывала вес в тетрадь. Вёлся учет. Водитель уезжал грузиться зерном. Затем, на обратном пути с зернотока, водитель снова проходил взвешивание через весы.



И все перемещения по ввозу - вывозу зерна и других важных продуктов всегда проходили через взвешивание: Сначала машины пустой, затем заполненной грузом. И все эти данные сводились в единый бухгалтерский отчет, которым ведала моя мать, отвечающая за работу сельских водителей, гру;за и транспорта.



А я, ставши взрослой, получала другую жизнь и другие правила. Должна была, заказывая нужные мне, в хозяйстве груза;, мириться с тем, что мне привезут столько, сколько привезут.



И денег возьмут водители сто;лько, сколько будет ими запрошено. То есть, очень примерную сумму, проверить которую я никогда не смогу!



Потому что, кто же будет ездить со мной сначала пустую машину взвешивать, потом мотаться - ехать на карьер или вставать м машиной под разгрузку. А затем круг давать, чтобы взвесить уже заполненную грузом на две - три тонны песка машину.



И получить, в ито;ге, чистый вес, только лишь ради того, чтобы я оплатила этот вес песка или гравия праильно! И все мои нынешние покупки через интернет приобретали нынче характер примерный и умозрительный…



И вот сейчас, успевая прямо перед звонком, прибежать в аудиторию Педагогического Университета Нашего Города, я понимала, что все мои проблемы с покупками и растерянность перед покупками, начинаются только лишь оттого, что я не математик! Растеряла все знания математики, которые вкладывала и вложила - таки некоторые знания в меня добросовестная сельская школа.



Я никогда не была математиком - пра;ктиком. Я даже теорию математики умудрилась из своей головы растерять! Я больше не понимала, как нужно правильно неопределенный, а тем более определенный интеграл брать!



А всё только потому, что обыкновенная наша жизнь совсем не требует применения большинства школьных и высокотехнологичных знаний! Обычная жизнь требует знаний математики в объёме сложить и вычесть, когда проверяешь чек с покупками, чтобы грамотно уложиться в семейный бюджет.



Ну, или пободаться ещё с продавцами, потому что они постоянно ценники с ценою на товары, как карты в по;кере, берут и перед самым носом покупателя передергивают.

И всегда в сторону увеличения цены на товар на сто, на десять или на двести рублей!



Но и тогда я, обнаруживая ошибку, просто вела переговоры с продавцами или администратором магазина. На простом и понятном ( даже без мата!) русском языке.



И никогда не привлекала знания из Высшей математики, синусы и ко;синусы из алгебры и геометрии, а также аксиомы стереометрии.



- И вот дожила! - Думала я за три секунды до звонка на занятие. И за одну секунду перед тем, как распахивалась передо мною дверь в аудиторию…



- Ты совсем забыла! И не надо себя оправдывать тем, что перерыв между рождением детей был у тебя большой. А, тем более, между поступлениями всех твоих детишек в школу!



Теперь ты даже не можешь взять, теоретически, тот самый неопределенный или определенный интеграл! Забыла все! И разучилась считать!



А если бы грамотным математиком была, то всегда смогла бы, с помощью интегра;ла, измерить площадь той криволинейной трапеции, в которую сложилась при вы;валке из кузова самосвала, купленная тобою куча песка.



Потом бы нашла среднюю плотность песка ( это уже сведения из физики). А умножая или поделивши, - не помнила я,- объем кучи песка на её плотность, я бы сумела математически или приблизительно определить вес, сколько же в этой куче тонн.



А потом вычла бы из общей суммы покупки стоимость доставки. И, поделивши стоимость всей кучи песка на цену одной и каждой тонны, я нашла бы математи;чески вес привезенного мне песка.



И, если бы расхождение было бы большим, а я математиком грамотным, то могла бы возмутиться, что мало мне готового продукта подвезли.



А если фирма - перевозчик была бы солидной, а наш городок не таким маленьким, то не боялась бы я зависимости своей от перевозки, погрузки, разгрузки. Как не боялась бы остаться в следующий раз совсем без гравия и песка.



И могла бы я даже (теоретически!...) выставить этой фирме претензию!...



========== Прости мне, северный олень! Пятое продолжение. ==========



Прости мне, северный олень. Пятое продолжение.



Где быль живет и небыль…

Из песни. Вместо эпиграфа…



Сидела не в большой и просторной, а в тесненькой аудитории на втором этаже. В аудитории стояли обыкновенные и учебные столы со стульями, обычные, светленькие, желтенькие.



И дикова;той расцветки - зеленая, очень маленькая доска, которая так противно скрипела, когда на ней рисовали или писали мелом, что вспоминалось деревенское детство, постоянные мешки с сухой и грязной картошкой.



И та постоянная сухая и шершавая грязь на руках, которая, во время осеннего картофельного рытья, никогда с рук не отходит. Потому что весь день проводишь в поле.



То на школьном поле вместе с одноклассниками работаешь, то на совхозном картофельном поле матери помогаешь, выбирая картофелину за картофелиной из разрытой трактором - моцепурой, картофелеуборщиком, борозды.



А потом подбираешь картофель на своем, то есть родительском, огороде, после того, как пройдется по картофельным бороздам лошадь, разваливая сплошные картофельные бо;розды старорежимною, но очень полезною сохою. И вывалятся все картофелины после прохода сохи на поверхность земли.



С тех пор, после каждого картофельного рытья, я ни за что не могла прикасаться ни к чему немытыми руками. Грязь скрежетала на ладонях и пальцах.



И отвечало этому скрипу, шуршало и неприятно щекоталось все тело.

А небольшая зеленая доска сохранила все ужасы и скоргота;ла от каждой пробежки мела не просто с картофельной - мучительным скрипом, но добавлялись ещё и визги, похожие на срежет и тот самый визг, если проведешь пальцем по влажному стеклу!



Я так не любила оба этих звука. И думала:

- А как же хорошо все начиналось! Я б и в летчики пошла, пусть меня научат! - Повторяла я вслед за поэтом В. Маяковским и отыскивала курсы обучения и переобучения из экономистов сельскохозяйственных, обыкновенных, в учителя; математики!



И попервонача;лу мне повезло. Институт Повышения Квалификации предлагал десятки учебных курсов. И я бы взяла их все! Но денег для оплаты двух десятков курсов просто не было!



Потому что мечтала понять сама и научить своего ребенка в соответствии с передовыми новациями всей современной педагогической науки! Я даже Песталоцци, великого педагога древности читать попробовала!



В тот день получала книги на первом курсе педуниверситета за свою старшую дочь, студентку этого курса и этого педуниверситета. Студентов - первокурсников тогда на другое дело отвлекли.



И мне мой ребенок получил разобраться с получением учебников в педагогической учебной библиотеке.

Стояла в очереди из студенток - младшекурсниц долго. Учебники выдавали большой и толстой стопкой, но почему - то не сразу, всем комплектом учебников, а по частям…



Стояла в очереди за учебниками для дочери и читала, коротая время чтением, только что полученного, но уже потрёпанного, поколениями студентов, отучившихся до нас, издания с трудами Песталоцци.



В чём ценность педагогики Песталоцци, не поняла. Вроде бы, Великий и Польский мыслитель боролся за открытие школ по всей своей стране. А за то же тогда или теперь, изучая историю педагогики, должны были бороться все мы?...



Это так и осталось мне неясным, потому что снова подошла моя очередь. Остаток учебников в библиотеке довыдали.



А дома ждали дела и дети. И больше до Песталоцци руки у меня не дошли.

Потом Великий педагог был дочерью старшей сдан. И знаниями на зачете по педагогике у дочери, и в составе комплекта учебников назад в библиотеку...



А я возвращалась нынче в ПедВУЗ, шла по его полого - изогнутым и криво -загнутым белоснежным лестницам, которые поднимались с первого этажа сразу на четвертый и третий, никогда не заканчиваясь на втором этаже.

И по всем изгибам и поворотам лестниц стайками стояли, сидели и висели студентки ВУЗа…



Бесстрашные! Они не боялись той провальной высоты, куда не дотягивались ни ветки, ни головы финиковых пальм из ботанического сада, что был расположен на первом этаже университета.



А я боялась высоты! Высота, одновременно, притягивала меня и отталкивала…

Настолько боялась высоты, что казалось мне, какой - то незнакомый голос внутри меня говорил:



- А вот и не подойдешь близко к перилам! - И так призывно говорил, что я дрожала от страха и подходила ближе к провалу вниз. И ближе...



А голос внутри не унимался:

- А если накло;нишься? - Девчонки вокруг меня сидели близко, рядом с перилами. Они не боялись высоты.



Они перекидывали друг другу пачку сигарет, шариковую ручку или конспекты, безбоязненно наклоняясь и распластываясь на двысотою третьего этажа, отвесными пролетами открытой лестницы, где не было перил, и твердым, каменным, полом внизу. Смотрела на них и обмирала сердцем.



Не слушала больше увещеваний внутреннего голоса:

- А ты так никогда на такой высоте не перегнёшься! Тебе слабо;.



- Я уходила на подгибающихся от ужаса и от волнения ногах в привычную тесноту и узкость обыкновенных коридоров Униве;ра.

И всё ждала, каким - то задним чутьем, какими - то ушками на спине и на макушке, что вот и вот - вот, потеряют равновесие девчонки, не смогутпоймать перекидку конспектов друг другу, наклонятся излишне стараясь поймать.



И свалятся с балкона…

Я уходила торопливо. Боялась услышать за своею спиной страшный хряск, визг полета или удар тела о каменный пол!...



Но молодая координация движений не подводила девчат. И ничего страшного не происходило.



Сидела в аудитории, рядом с зелёной, обновленной доской. Вздрагивала каждый раз, когда по доске с визгливым скрежетом проезжался кусочек мела.



В руках преподавателя визгливый мел превращался в страшное орудие уничтожения моего организма и моих ушей!

Смотрела с тоскою на большую и немного выцветшую, коричневую, старую доску.



По этой доске; мел ездил тихонечко и шуршал, а не скрежетал или визжал. Но обыкновенная коричневая и лекционная доска вышла из моды, поэтому получила отставку.



Вообще Вуз, на третьем своем этаже начинал быть странным местом.

Шла по просторному коридору и втыкалась всем корпусом в пыльный сноп. Посреди городскойи ухоженной реальности, помытых с утра уборщицей полов, сноп выглядел замученным, ненужным и диким предметом.



Не так, как в деревне, когда на току прове;ивали зерно. Большая куча лежала на твердом асфальтном полу зерното;ка. А чтобы зернышки не разбегались, на асфальт настилался большой тент из брезента.



До самой темноты большими лопатами подбрасывали и подбрасывали зерно, чтобы провеять его, очистить от лишней шелухи, которая попадала, иногда, в бункер комбайна, вместе с зернышками.

Зерно было то теплым, то холодным, но всегда тяжелым, литым!



И вся работа с зерном до поздней ночи, была работой нужной, приносила ощущуение не только усталости, но и какой - то общей причастности к уборке и сохранению урожая, почти свяшеннодействию!



А выдернутый с поля сноп стоял в коридоре Учебного Заведения понурившись. И был неуместен. Стеснялся себя сам.



И я застеснялась его тоже. И сноп, и я сама, были здесь, в коридорах университета, немного неуместными…



Но сразу же за снопом начинался большой снеговик. Он вырезан был из пенопласта.



Скрипел и хрустел, искрился всеми полиэтиленовым зернами по местам сколов! А дальше, чуднейшим чудом, происходил мамонт!



Корявенькими бивнями он таращился то вверх, то вперед.

Мамонту я уж совсем не поверила!



Не вышел этот подсобный мамонт из Древнейшей Истории, а сваян он был из чего - то домашнего, валяного и скомканного, настолько второпях, что не становился даже чудом художественного искусства.



Хотелось сесть рядом с бедным мамонтом, оплакать его, а потом потихонечку разобрать, чтобы не позорил он, своим несчастным видом шикарное здание Педагогического Университета.



Но только лишь потому, что вспоминала я, как делала моя старшая дочь стопку блинов на Масленицу! И уносила её в Университет!



Вернее, делала я, потому что послушно взяла под козырек, получивши указание от дочери: Испечь сто блинов к завтрашнему утру, к восьми часам утра, чтобы все блины на тарелке, прикрытой полотенчиком, чтобы были!





Я послушно кивнула головой и пошла, уже с вечера, замешивать блины на опаре!

- Осколки флеш - мобов собираются на третьем этаже коридоров университета - постепенно понимала я. - Всё, что бывает больше не нужно, после выступления или очередного студенческого праздника, постепенно оседает здесь, в коридорах третьего этажа Университета.



Не абсолютно всё, конечно же, а только лишь самые выдающиеся экземпляры, которые и разобрать на части невозможно, потому что нельзя...

И на свалку выбрасывать руки не поднимаются…



Не знала, правильно ли использую это слово, «флэш - моб», но вспоминала, как шила блузку, потом создавала, ссылаясь на журнал «Бурда» описание моделирования одежды, кройки и шитья.



Как распарывала недавно недоделанную дочерью - студенткой ростову;ю куклу. Потому что направление и подготовка к празднику изменились вдруг концепцией.



И ростову;ю куклу дочери - студентке больше делать было уже не надо!

Я сидела и разреза;ла куклу, неумело сшитую дочерью из тряпок и нужных нашей семье новых вещей.



И грустила, и плакала, потому что не могла уже спасти накрепко пришитые друг к другу новые вещи, совсем по поговорке:



- Что делают дочери?

- Шьют, да пою;т.

- А матери, что делают?

- По;рют поши;тое, да плачут…