Часть пятнадцатая. Прости мне, Северный Олень. Про

Прости мне, Северный олень! Продолжение восемь.



- Тыща лошадей, подков четыре тыщи, счастья никому не принесли. Мина кораблю пробила днище. Далеко – далёко от земли… - Читала я и засыпала на ходу.



Вспоминала рассказы своей матери о том, как в её далёком деревенском детстве, уставшая после тяжелой работы четырнадцатилетняя тогда, наша бабушка и моя мать. Весь световой зимний день возила солому из стогов с по;ля на возу;, на быках. Чтобы у колхозных коров в коровниках был корм. И не упали,не сдохли колхозные коровенки от бескормицы.



Была война. И стояли очень холодные зимние дни. Великая Отечественная война шла почти уже год.



Мой дед, он же и молодой тогда еще отец моей матери. Что мне осталось от моего деда на память? Только имя…



Моего деда звали - Николай!



Молодой мой дед - Николай Будылёв ушел на войну во первых днях объявленной войны. И не вернулся. Погиб.



И никогда не узнал, что стал он отцом для своего нерожденного на момент начала войны сына Анатолия.



И никогда не узнал, что стал потом дедом для меня и для моей младшей сестры. Мой молодой дед Николай погиб через месяц после того, как был мобилизован,ушел воевать.



А молодая наша бабушка, мать моей матери осталась трудиться в тылу;, в колхозе.



На русских женщинах испоко;н веку вся земля стоит! Вставала наша молодаятогда мать и бабушка Клавди;я за;темно.



Уходила на работу рано. Весь зимний день возила солому, воза;ми, на быках. К своим четырнадцати годам к перевозке соломы добавилась еще одна колхозная работница - моя мать.



Одежонка у колхозниц была худенькая. За целый день изнурительного труда выплачивался один трудодень. Выдавали на один трудодень пять копеек и сто граммов зерна пшеницы.



Моя мать мне рассказывала, что за весь год работы в колхозе баба Клавдя небольшой мешочек зерна домой принесла. Взвалила на плечо свою годовую зарплату. И без особого напряга принесла мешочек с зерном на плече.



Поэтому, хоть и с оглядкой, но пелись в мордовской деревне лихие частушки на русском языке:



Я сижу на печи, нитки сматываю,



Целый день - трудодень, зарабатываю!



Председателева дочь, дремлет день, гуляет ночь.



Я работать не берусь, уезжаю скоро в ВУЗ.



И в этих осторожных частушках было сказано всё о тогдашнем социальном неравенстве между теми, кто был «у власти, как у сласти», начальниками в селе и членами семей начальников. И всеми остальными, «простецкими» жителями села…



Учиться после семилетней школы могли уезжать только дети председателя колхоза или бригадира в колхозе. Остальных не отпускали, паспорта; им не выдавали. Все остальные, рожденные на земле, так и должны были в колхозе всю жизнь оставаться.



Бабуля Клавдя приходила домой после тяжелого дня работы. Хлебали они из чугунка похлебку: Клавдия, моя мать и маленький братишка Толик. Лупили картошку, сваренную, ради экономии «в мундирах», то есть, в кожуре.



И хорошо ещё было, если картошка дома была! Когда картошка заканчивалась и начиналась голодная весна, драли с деревьев, вымачивали, чтобы убрать горечь, сушили, толкли и добавляли в лепешки. И так и ели постоянно березовую кору.



Варили из коры горькую кашу. Или пекли лепешки из побегов травы - лебеды.



И на всю жизнь потом мать не уважала полезную зелень и другую травяную еду. Моя мать на всю жизнь наелась в далеком военном детстве лепешек из древесной коры, крапивы, жирновника, лебеды.



Спасала корова - кормилица. Обложенная большим налогом на сдачу государству масла с каждой домашней коровы, корова кормилица доилась все - таки регулярно.



Парным молоком детей никогда не поили. Тёплое молоко, надоенное от коровы сразу же сепарировали.



Большой и ручной сепаратор крутился за ручку. Парное молоко наливалось в большой таз, закрепленный наверху сепаратора.



Крутили агрегат за ручку и, постепенно, из верхнего желобка, разделенные процессом кручения и сепарирования, начинали потихоньку вытекать тонкой струйкой сливки, а из нижнего желобочка, более тонкой струйкой текло обезжиренное и отсепарированное, синеватое, а не белое, молоко - обрат.



Вот обра;том - то и поили Детей Военных Лет. И то не досыта, а только по кружечке, как лакомством.



А сливки сквашивались до сметаны. Потом сметану заливали в маслобойку. Тоже ручные были маслобойки, деревянные сундучки, с лопастями четырехкрыльчатыми внутри, навешенными на одной оси.



Лопасти вращались за ручку, что закреплялась снаружи у сундучка.



И били дети эту сметану, поворачивая постоянно ручку маслобойки, били долго и упорно, постоянно вращая у маслобойки ручку, до тех пор, пока сметана не скручивалась из густой и вязкой кислой однородной, но очень вкусной массы. Сметана сбивалась и превращалась в небольшие крупиночки белого жира, натурального коровьего масла.



И в жидкость: Кислую и тоже вкусную. В деревне эту жидкость, как отход от маслобойни, называли пахта. И пахтали детишки, крутили ручку маслобойки до тех пор, пока из крупинок масла не образовывались комочки масла, зависавшие на крыльях вращения внутри маслобойки.



Всё это масло, полученное в долгом процессе накопления сливок и сметаны от коровы не ели, а собирали, как налог на корову. Чтобы не отобрали кормилицу, натуральный налог маслом на корову должен был быть ежегодно сдан.



А сами деревенские жительницы, что выносили на своих плечах все тяготы тыловой и тяжкой жизни Великой Отечественной Войны, питались лепешками из лебеды с примесью жирновника. И делали из этих лепешек в большом общем блюде - тюрю.



Разламывали на куски лепешки и заливали их молоком - обратом или кисломолочной и тоже обезжиренной пахтой.



- Зашла к нам один раз в гости, - рассказывала мне моя мать. - Моя тетка,тоже Клавдия. В мордовском селе Молот половина села были Будылёвыми, потому что жили мордва в этом селе давно, роднились. И половиной села приходились друг другу родственниками. И полсела было Клавдий, да Марий…



- Зашла к нам родственница, Бабань - Клавдя, рассказывала мне мать. - Прозвища отличали одну Кла;вдю от другой. И означало прозвище «большая», потому что работала Клавдия на конном дворе. У Бабань - Клавдии муж тоже пропал в самом начале войны. И выполняла Клавдия всю работу конюха, до войны работа на Конном Дворе была только мужской работой на всем немаленьком и лошадином сельском хозяйстве - Колхозном Конном Дворе.



Затянуть на лошади хомут, поставить лошадь в оглобли, заводя её, большую и сильную скотину, поставить рядом с телегой. Потом в телегу или в сани запрячь.



Взнуздать, капризную от усталости лошадь и затянуть у громоздкой кобылы на животе чересседельник, а потом застегнуть упряжь на тугую пряжку. Такая работа требует не женской, а мужской силы. Клавдия справлялась.



В отсутствие мужей, братьев, отцов, женщины образовывали новые ячейки социального общества и делились друг по дружке новыми социальными ролями…



Бабань - Клавдия с конного двора от непосильной мужской работы стала угловатой и сухопарой. У нее появились ярко выраженные мужские ухватки.



Бабань - Клавдия посмотрела на предложенную ей тюрю из молока и лепешек с лебедой и сказала:



- Что же вы едите? Это же лошадиная м&оча. А в ней размочено лошадиное г&овно! А не еда!



- С тех пор я не могу есть никакую траву, - рассказывала мне мать. - Я посмотрела на блюдо с тюрей, - добавляла мать, - и увидела, что из грязной и желто - зеленой жидкости, в которую превратилось снято;е молоко, окрасившись от бурых лепешек с лебедой. А лепёшки стали очень похожи на куски свежего лошадиного навоза - г&овна.



И торчали эти куски лепешек вязкими кусками неопрятной массы.



Чистая кобылья м&оча и лошадиное г&овно!



А поздним вечером, намаявшись на тяжелых работах, рассказывала наша, совсем еще молодая бабушка Клавдия маленькому Толику и моей матери одну и ту же сказку.



И засыпала постоянно, намаявшись за день, согревшись и разомлевши в тепле.



- А дальше сказку, а дальше! - Трясла свою родительницу и требовала продолжения маленькая девочка, дитё войны, моя мать.



- И да - а - альше, - клевала носом и снова спала сидя, молодая и худая, костистая мордовка, её мать. - И да - а - льше….



Никак не могла проснуться, никак не могла продолжать свою сказку она…