Письма Кате. Семнадцатое

Добрый вечер, Катя.

Сейчас шел за двумя типами: они все время отряхивались как шелудивые псы. Видимо рабочие со стройки. Наглые: испугали девушку на электросамокате, крикнув газуй!

Стали с издевкой говорить о другой девушке в форме с нашивкой «колледж полиции». Вспомнили анекдот про чайник. Их надо убивать пока они маленькие.

Я не сдержался. А ну заткнулись, козлины! 15 суток хотите получить. За совращение еще три срока. Мне сделать звонок или вы услышали?

Они как то затупили и свернули в противоположную сторону. 

У меня дрожали руки. Это совсем на меня не похоже. Обычно я никогда не вмешиваюсь, кто их знает, что у них на уме. Заточку достанут, и прощай белый свет.

Но сегодня я шел к тебе. В кафе, в котором ты мне назначила встречу однажды. Когда я иду к тебе дорога как будто освещена и ничто не должно препятствовать. Никакие агрессоры.

Знаешь, что я сделаю, когда тебя найду. Сделаю предложение, потом в загс и в ближайшие дни распишемся.

Если нужно заплачу сверху, потом свадьба, пышная какая хочешь, путешествие на багровый остров и начнем жизнь. Вместе.

Я разведусь, мы снимем квартиру, буду подрабатывать, чтобы хватало. Я многое могу.

Ты можешь, как и раньше работать дома. Не каждый день. Если хочешь. Нам хватит. Главное, засыпать вместе, просыпаться… мечта. Как можно быстрее осуществить мечту.  И больше не будем пропадать.

Только что написала Сонька, что сегодня похороны были.

Умерла та самая родственница, что месяц не ела. Как же все быстро там происходит. В 8 сердце остановилось, в 12 похоронили, в 15.00 пирогами закусывали и вспоминали какой был хороший человек.

Утром человек еще дышал, а вечером за него пьют и говорят в прошедшем времени. Хошь не хошь, думаешь, а кто меня будет хоронить. У меня же никого. Хотя говорят, что имущество может быть использовано для оплаты.

Вот если бы мы были вместе, то я был бы спокоен. Ты не думай, милая, я не для того тебя ищу, чтобы обеспечить себе качественное погребение. Ты мне нужна до этого. Но это конечно дает определенное успокоение.

Я и тебе найду хороший памятник. А вообще я хочу, чтобы меня кремировали. Не хочу этой длинной кладбищенской бадяги. Пепел и на исток Волги.

На кой мне чтобы ко мне трупаку с червями по всему скелету приходили разговаривали. Никто ж и не придет.

Зарастет могила с камнем на котором старый снимок. А на фото я такой с улыбкой, на момент фото не подозревающий что меня ждёт в ближайшем будущем. 

Нет, завещание я еще не писал. Наверное, одинокому человеку это нужно сделать. А то вдруг тромб, сердце или 220 через все тело, а тебя в землю по старинке.

О смерти мы тоже однажды разговорились.

Как только начинаешь говорить о смерти, обязательно накатывает. Становится плохо.

Еду в метро и чувствую что задыхаюсь. Воздуха не хватает.

Становлюсь ближе к выходу, в центр вагона, там циркуляция лучше, но этого тоже мало.

У подводника баллоны на исходе. Смотрю на равнодушных людей, от которых порой можно получить порцию в легкие улыбка, взгляд Джоконды, радость Шагала, любовь Климта, безумие Эйнштейна.

Что-то что поможет не задохнуться.

Вышел на Ленинке. Все обнесли забором. Пятиметровый еще не установленный с корнями в мешке кедр, горшки с фикусами. Рабочие обсуждают «Уральских  пельменей», скетч «Игорь». Пахнет сосновыми иголками, древесными опилками, баней.

Немного прихожу в себя, чтобы вернуться на трассу. Еду на чистые пруды. Потом на Покровку, там читают Вознесенского актеры из театра Гоголя.

Хочу заполнить баллоны. Пока не знаю какой суррогат меня ждёт, просто ищу заправку.

Грибоедов с грустью  смотрит на миниэкскаваторы бороздящие территорию вокруг метро и начало бульвара.

Чтобы дойти до намеченной цели нужно пройти бульвар до конца, потом на Покровку и до амфитеатра рукой подать.

На сцене на Чистых шла репетиция студентов Щуки. Говорят с 4 часов. Присел и остался. Заслушался блин. Бодрые актеры, старые песни, интересные взаимоотношения. Только во время репетиции понимаешь, какие они актеры. Кто с первого раза, кому нужно несколько попыток, кто на ведущих, кто завидует, кто в тени и ему там комфортно.

Прошла репетиция, дождался начала, дослушал до Кап кап… с чего я начал смотреть и пошел к метро. Продышался…

В «Бруснике» сидели голодные люди. Там мы переживали самый долгий дождь в Москве. Мало того, самый сильный. Казалось, в нем все должны утонуть.

Когда мы вышли, то решили снять обувь. И пошли прямо так босиком. По Мостовой. Мы были не одни. Таких безумных было пруд пруди. А потом сидели на скамейке и целовались. Шел дождь мимо шли бежали мечтающие спрятаться от капризной погоды а мы мокли и казалось пузыри в лужах от нас. Это мы закипаем.

Я взял кофе. И стал смотреть на грязное стекло. Мимо проходили люди, множество людей, по бульвару к метро не выйдешь. Кофе остыл, каждый глоток через силу. Противно!

Смех, дружный, как ногтями по стеклу. Раздражает! Чего вы радуетесь? чему радоваться? Вас кто-то любит. Ну и что! Так и я вас обрадую, это ненадолго. Завтра вы будете, как и я искать воздух во всем городе и где шанс, что вы его найдете. То что было у нас это в прошлом? Вчерашнее, ушедшее, прошедшее?

Что-то капнуло на салфетку. Это слезы? Я плачу? Они смотрят. Ну и фик! Пусть. Я заплатил за кофе, за право быть здесь, за право плакать.

Взгляд упал на картину с роскошными видами моря, домиков и вечного рая. Прохожие словно шли в сторону висевшего пейзажа и пропадали в нем. И вдруг…

Среди них я увидел тебя. Твои волосы, плащ, твоя походка… Вскочил, конечно разлил кофе, на меня посмотрели три пары глаз женские мужские детские я сквозь зубы процедил извините и побежал к выходу.

Толпа, поток, где же ты. Вижу, твои волосы, плащ. Катя, я тебя нашел.

Я знал это!

Я бегу, расталкиваю всех, получаю сильный удар в лопатку и крик «Куда прешь, бро?».

Да, я пру, мне нужно. Вы никогда никого не теряли? Она там.

Катя! Кричу! Она должна услышать. Все оборачиваются. Не нужно! Все не могут быть…

Но не  вижу. Ее нет.

Три, четыре блондинки, отдаленно напоминающие, но нет, не они. Не моя Катя.

В растерянности, я сажусь на бордюр и начинаю хныкать. Сильно навзрыд. Довожу до конца, начатое в кафе. Слышу еще один голос «наверное, у него кто-то умер». В чем-то они правы. Что-то во мне умерло.