Победитель Чумы. VII. Крынка молока

Графу Олегу Михайловичу Данкиру (Кирмасову) - посвящается. С глубоким     уважением и благодарностью за то, что привёл меня в российское дворянство, утвердил в стремлении быть достойной истории и памяти великих предков. Дворянское звание - не привилегия,а обязанность и ежедневный тяжкий труд на благо Веры, Царя и Отечества... и лишь потом - на благо Семьи и Себя. Многая Вам лета, Ваше сиятельство!
         

                Дорогие читатели!


   Собирая материалы для написания книги о братьях Орловых (предварительное название «Птенцы степной орлицы»), обнаружили, что материалам этим -  от реальных документов эпохи до мифов и легенд - конца и края нет. И приняли решение - не укладывать их в «стол», а представить в виде небольших рассказов и повестей, правда, нам ещё неведомо, войдут ли они в книгу.
   Григорий Орлов, наш герой, который по-орловски лихо ворвался в эпоху, и по-гамлетовски трагично закончил свою жизнь, предстаёт в повести «Победитель Чумы» истинным героем, возглавившим сражение и поставившим точку в нём. Но один в поле не воин, как известно, и у него, как у каждого воина, были соратники. Нельзя было не рассказать о них!
   Удивительные люди, каждый сам по себе - легенда, увы, зачастую - забытая. Ткань истории прядётся людьми. Каждый вносит свою лепту, так или иначе. Вот когда «иначе» - есть, что вспомнить. Есть кому поклониться, кому слово недоброе, а то и проклятие сквозь века отослать. О ком посожалеть...


                ***


                VII

   В конце августа стало в Москве по-настоящему страшно... По тысяче с лишним в день человек умирало...

   Перепуганные насмерть люди покидали город, несмотря на наличие застав. Поди-ка, останови их. Например, главнокомандующего Салтыкова, гражданского губернатора Ивана Юшкова... Это они уже в сентябре оставили город без головы, то бишь без власти. Ну, можно понять. Риднера можно ещё попробовать понять, который умер от моровой язвы, которую упорно звал горячкою, а посему дал распространиться чуме в городе, о здоровье которого обязан был печься, как главный её доктор...
Не очень-то хочется! Мир их праху, но...

   Были другие. О них и следует говорить!
 
   Пётр Дмитриевич Еропкин выезжал в город каждый Божий день. Сколь мог, наблюдал, как выполняются приказания. Конный экипаж генерал-поручика сопровождало несколько верховых из Великолуцкого полка. Свои разбегались...
 
   А эти были потомственными дворянами... изначально полк был создан из дворян Пскова, Ржевы Пустой, Ржевы Владимировой, Зубцова, Великих Лук и Торопца, а также из казаков. Крепкие молодцы! Драгуны  стояли под Москвой, по счастью.  Пятьдесят человек согласились помочь генералу по доброй воле, и не оставляли его своими заботами вот уж месяц. Несмотря на язву моровую.
 
   Выехав из собственного дома на пересечении Остоженки и Троицкого переулка (1), Еропкин дал приказ ехать к Зачатьевскому монастырю (2). Монастыри московские стали особой заботой его. Ибо собирались там люди, несмотря на запреты и приказы. Припадали к иконам, молились купно... Священство, возмущённое рядом приказов владыки Амвросия, местами выходило из повиновения, и присоединялось к возмутителям спокойствия. Следовало помочь владыке, который сам был для Еропкина - и Москвы - опорой в страшный час.
 
   Не доезжая до монастыря, свернули по Коробейникову переулку. Грешным делом, Еропкин страшно скучал по чаю с молоком.  Генерал  делал многое для других, но мог бы уже и перестать делать, он был стар, и слом привычного образа жизни был ему тяжёл. Он чувствовал, что силы на пределе, и казалось, хлебни привычного напитка, станет неизмеримо легче. Он прямо грезил крынкой  молока! Уравновесит это и поездки в чумные госпитали в московских монастырях, и увещевания больных, и вид смерти самой. И ехал Пётр Дмитриевич к рынку, где очень надеялся купить молока. Порадовать себя и жену. Да не удалось!

   Лошади вдруг сбились с хода,  правая издала короткое пронзительное ржанье, левая зафыркала и стала бить передним копытом... Карета, конечно, встала на месте, и генерал соскочил с подножки - узнать, что случилось.
 
   На дороге распростёрлось тело человека. О возрасте судить было трудно, поскольку голова была залита кровью. Одежда тоже была в крови, а платье - человека из прислуги, добротное, но непритязательное. Рубаха с ластовицами (3) подмышкой да порты, даже кафтана на нём не было, а не жарко уж. Впрочем, объяснялось это тем, что застали в таком виде, и из дома он полз, не помня уже себя, в запале, в тумане, когда жара иль холод - какая уж разница?
 
   Генерал бросил беглый взгляд на дом Коробейникова. Тяглец (4) Гостиной сотни из лучших людей, Фёдор Коробейников, расстарался для себя и многочисленных своих потомков.

   И те тоже не сидели на месте, перестраивали да украшали. Генерал вздохнул.
Припомнил мельком собственный дом, отстраивать который решил в прошлом году - и начал же на свою голову! Красный фасад в классическом стиле,  парадный подъезд с тосканскими колоннами, над ним - балкон второго этажа. Вот на этом и пришлось остановиться, ютились с женой в старой части здания, а новая была огромной и пустой, и холодной. Казарма, а не дом! Два этажа казарм! Собственно, он в этой части дома уже и устроил  казарму для офицеров. Пусть живут. Им место нашлось в Москве, люди видные. И дом не без защиты. Вот только когда всё это кончится, и затеет Еропкин бал, и по парадной лестнице пойдёт под руку. А что же, и с самой императрицей!
 
   А здесь дом  Коробейникова - кирпич отборный, стык в стык, и такой красивенький дом! с садом, тянущимся к Москва-реке. Красота какая! Палаты!
Только  как-то вот это - и окровавленный беглец из дома - не вязались. Ну, в эти дни в Москве многое не вязалось с сознанием.

   - Поверните его, - приказал коротко генерал спешившимся офицерам. Он уже был ими научен - не лезть повсюду первым, хотя мог бы. Он успевал ранее других, природная живость позволяла.
 
   Повернули. Беглец с раной на голове из богатого дома, откуда тянулся след, был жив!

   Он застонал, сделал попытку присесть, ему не дали.
 
   - Что в доме? Больные есть? Кто напал? - сыпали вопросами офицеры.
Раненый сумел ответить только после того, как глотнул воды из фляги, преподнесённой одним из них.
 
   - Напали пятеро. Лиц не видно. Мортусы ? Не знаю... Речь господская, да и по-французски тоже лопочут.
 
   Трудно давался ему разговор. Ронял короткие фразы, перемежая их шумными вдохами - всхлипами.  Собрался с силами заново:
 
   - В подвале есть с моровой, трое, прятали от вас. Один преставился уже. Хозяева уехали давно, нас десятеро было в доме для охраны и порядка. Не знаю, живы ли...

   Раненый выдохся на время.
 
   «Прятали от вас», - это понятно. Дом, поражённый чумой,  был отмечен ещё и тем, что выносили всё, что в доме было вокруг страдальца преставившегося, и сжигали... О возврате вещей или денег речи не шло.
 
   Жить в доме, заражённом  моровой язвой, нельзя было. Двери дома закрывались, вокруг дома ставилось оцепление (пока людей хватало!). Жители переселялись в отдельные покои - при монастырях в основном. Без возможности вернуться к привычной жизни или работе. От  двадцати до сорока дней закрытым в чужом пространстве, при этом никто не заботился о кормёжке и других нуждах людей. А не из чего было!
 
   Посему стали выносить преставившихся в город,  на улицы, подальше от своих домов. Ну, или хоронить в садах, огородах, подвалах - этим занимались те, у кого сердце болело за умерших близких, и места довольно. А больных - укрывали...

   - В Симонов монастырь пусть свезут, - распорядился Еропкин. - Самойлович, он всяко играть умеет, -  швец, жнец, на дуде игрец...  раны он лечил ещё не такие. Заживёт по-дурацки быстро на глупой голове.  И по язве моровой - тоже знаток Самойлович,  с него и спрашивать, подхватил ли дурак заразу...  Кучера за людьми отправьте, дом оцепить. А пока - пошли сами в дом.
 
   Выспросили, что из оружия видел беглец.
 
   - Выстрел был, один, я обернулся на него, только увидел пять теней, тут и ударили.  Когда очнулся, да уползал потихонечку, полегонечку, Богородице стих читая, видел двоих. За столом сидели, ругались да сквернословили. Вино пили хозяйское. Сабли у них...
 
   И зачастил, опасливо поглядывая на Еропкина, понимая, что начальству он не понравился:

   - Идти в подвал, вниз надо. Они оттуда в дом зашли. Остальное наглухо заперто всё, не отпереть враз, а внизу мы  живём. Туда идите. Окна высокие над подвалом, света днём довольно...

   И пошли - пятеро драгунских офицеров и генерал-поручик... Офицеры ворчали - «куда, Ваше превосходительство!». Еропкин в целом по поводу своего присутствия  слушать не стал, но пристроился в арьергарде по общему настоянию, - внял уговорам.

   У самой двери, обернувшись к генералу, капитан приложил к губам палец, и сунул в главнокомандующему Москвы в руки пистолет. Обычный кавалерийский пистолет тульского производства. С уменьшенной длиной ствола, без дополнительного предохранителя курка.

   Еропкин ругнулся про себя - сколь уж времени в руках пистолета не держал!
Но герою Семилетней войны, о котором в армии ходили легенды, не пристало от оружия отказываться, - чай, не баба! И потом, как ствол лёг в руку, будто и был там вечно, генерал даже духом воспрянул. Словно молодость вернулась на время - когда и стрелял без оглядки, и невозмутимым оставался, в правоте своей непоколебимо уверен...
 
   Десять ступенек вниз было пройдено без препятствий.

   По сути, перед ними открылся винный погреб. Бочки, вёдра, крючки[ Крючки - ковшики с изогнутой ручкой, подвешивались на вёдра и бочки, питье мерилось и крючками в том числе, просили выпить «на крючок». ] бесконечные  в обрамлении кирпичных сводов. Штофов (5) немного, правда: сложены красиво  на полке редкие чужестранные бутыли зелёного стекла. Федор Коробейников и потомки его пользовались своим правом держать «питьё» в доме «безвыемочно и  безявочно» без зазрения совести...

   В центре погреба стоял большой дубовый стол. За столом - присели двое. Головы уронили на стол, видно, что мертвецки пьяны. Один храпел, чарку свою при этом держал крепко правою рукою. И действительно, сабли у обоих. У того, кто чарку держал, сбоку, на месте своём. А другой отстегнул, уложил рядом на стол.
Оба молоды, и на обитателей дна не похожи...

   У окна справа - тела. У одного убитого душа вылетела через большую зияющую рану в боку. Другому перерезали горло.  Третий ушёл от удара в сердце.  У заднего конца стола, возле печи, ещё были тела на полу, а один убитый  и вовсе восседал за столом, уложив размозжённую голову  в блюдо с кашей...

   А главное, две женщины, - усажены на земляной пол погреба. Одна уж в возрасте, а другая ... девочка ещё. Явно мать и дочь. Мать прижимала голову дочери к груди. Пережитый смертный  ужас отражался на её лице. А у девочки, что щекой прижалась к груди матери, напротив, облегчение - спряталась от всех ужасов земных в материнских руках. Они были насажены на пику, прошедшую через спину девочки в тело её матери...

   Повсюду были кровь и смерть.
 
   И это вызвало растерянность у драгун с генералом.
 
   Такую необоснованную смерть даже они не умели принять...

   Боковая дверь в погреб распахнулась, и в дверь ввалились двое мортусов в вощёных балахонах. Вот эти были понятны! Узкий скошенный лоб и очень развитые челюсти у одного, большие навыкате глаза и приплюснутый нос у другого...
Это бросилось в глаза генералу, но рассматривать времени не было. Тот, чей лоб был узок, держал над головой саблю, и понёсся на капитана с диким каким-то выкриком. Драгун увернулся в последнее, казалось, мгновение, и сабля со всею силой ударилась об пол, вырывая куски земли и пыли, а мортус потерял равновесие, чему очень поспособствовал и капитан, успевший развернуться и дать увесистый пендель в филейную часть... Когда мортус  повернулся к капитану, тот уже держал в руках шпагу. Минуты хватило, чтоб успокоить мортуса. Шпага вошла в тело под рёбрами справа, и хлынула дурная, чёрная кровь убийцы... А Еропкин-генерал ещё раз отметил для себя то, что знал и ранее: что нет лучше русского драгуна в ближнем бою. Капитан был молнией Божьей...

   Но между тем, и другой  бой развернулся со вторым мортусом и поручиком. Это была игра: оба с саблями, мортус, озлобленный и цепляющийся за жизнь, и развлекающийся, блестящий в своём деле поручик. То намеренно уступая и отступая, то бросаясь в яростную атаку, высекая искры, поручик в конце концов загнал мортуса в угол, и наносил ему между прочими и достигающие тела удары, пуская кровь. А тот отбивался, рыча и хрипя, пытаясь вырваться из угла, уйти от смерти, которая жалила его то в одном, то в другом месте. Это был бой умельца с бесталанным учеником.
 
   - Кончай его, Сергей! - крикнул капитан. - Хватит!
 
   Драгун прекратил бой одним ударом разящей сабли по плечу. Рука повисла на лоскуте, кровь залила всё вокруг, в том числе и поручика. Мортус осел на землю,  воя...

   И в это мгновение генерал уловил краем глаза движение в открытой двери, откуда уже ворвались мортусы ранее. Вздернул руку с пистолетом, не особо понимая, зачем, повинуясь былому опыту, угнездившемуся в крови.
 
   И не прогадал. Держа в левой руке узел с какими-то наворованными вещами, а в другой - фузею (6) на вытянутой руке, шёл в атаку третий мортус. И направлено было ружьё на капитана...
 
   Генерал выстрелил раньше, чем осознал, что стреляет.
 
   Убийца упал, закрыв собою выход из комнаты.
 
   - Благодарю Вас, Ваше высокоблагородие, - услышал Еропкин слова капитана, произнесённые с крайним спокойствием.
 
   Меж тем вся эта возня вокруг разбудила пьяного разбойника. Он неожиданно обнаружил, что связан кушаком. Ничего лучшего не нашёл, как вопить:
 
   - Michelle, ne dors pas, on nous a trouv;s! Ce n'est pas moi, dis-leur que je n'ai pas tu;! (7)

   А потом по-русски умоляюще,зачастил:

   - Ребятушки, не я убивал, не я! Мне поверили, дверь открыли, я о помощи просил. Будто бы ранен. Я по-французски им...да и по-русски...Они мне поверили, открыли, а убивали эти... я не виноват! Я не хотел! Мы б съестного забрали, да по мелочи что из дома...
 
   Видя выражение лиц драгун, он отчаялся совсем, и ввиду невозможности растолкать подельника руками, стал биться головой об стол:
 
   - Не я! Michelle, dis-leur, dis-leur! (8)

   - Зев закройте этому, - сказал Еропкин. Знать не знаю, какого рода-сословия. И не хочу знать.
 
   Главнокомандующий впервые за месяцы, что моровая язва потрясла город, ощутил себя... истинно главнокомандующим.
 
   В комнате, откуда вышли мортусы, застали двух умерших от чумы, уже почерневших и холодных. Третий, кто был живым, едва дышал. Он прислушивался к тому, что творилось за стенами, и, казалось, хотел пронизать  их взором. Увидев заходящих в комнату драгун, почувствовал как будто облегчение, и даже улыбнулся слегка. А потом спросил дрожащим голосом:

   - Маша моя кричала. Жива ли?

   Молчание было ему ответом. Он понял. Сказал:

   - Дочка...

   И умер. Как будто ждал этого известия, и поторопился нагнать своих на дороге воздушных мытарств (9)...

   Еропкин, которого лишил Господь потомства, и который горе своё всю жизнь осознавал, вдруг почувствовал ошеломительную, огненную ярость.
 
   Почему-то и обида его душила невероятная на судьбу. Крынка молока виделась ему. Он всего лишь хотел молока! но его не было, а вместо было - моровая язва, умирающий город, мародёры, кровь повсюду и смерть. Чёрт забери это всё, и дайте наконец молока...

   Он расшвырял драгун, и ворвался снова в комнату, где связанные, перепуганные мародёры ждали решения своей участи.

   - Поставьте их тут, над убитыми. Тут останутся.

   Капитан попробовал было возразить, что они - не расстрельная команда...
Но слова замерли на губах под взглядом главнокомандующего.
 
   - Сказал, тащи их сюда!
 
   Притащили, поставили на колени, потому что не стояли они прямо, и всё тут! 
Тот, что потрезвее, мычал что-то, слёзы текли по лицу. Другой таращил глаза, казалось, недоумевал. Что такое с ним приключилось? Счастливый человек по имени Мишель, всё ещё очень пьяный...

   - Некогда мне их ловить и судить. И некем, - упрямо сказал старик.
Драгуны молчали, но уже встали в шеренгу, и подняли пистолеты.
 
   - Пли!

   Пять выстрелов. И ещё один. Главнокомандующий Москвы не остался в стороне...
 
   И приказы его потом были чёткие: убийц - в реку, если нет признаков заразы, ракам тоже есть надо, желательно чистое...  Убиенных безвинно похоронить на территории сада, благо места много. Главнокомандующий положил крестное знамение, упомянув безвинно убиенных.
 
   - Как же распоряжение Ваше, Ваше высокоблагородие, умерших язвою за город везти, на новые кладбища? - спросил особо умный из команды, успевшей приехать из города.
 
   Еропкин взглянул на него из-под насупленных бровей.

   - Выполнять! А узнаю, что где ещё этот мой приказ нарушили, поленившись везти за город... Из-под земли вас самих выкопаю!
 
   Были в этот день ещё поездки и встречи. Вожделенного молока он не дождался от жизни. Посему вечером пил брагу, и сопровождалось сие действо охами и ахами жены, на которые он просто не обратил никакого внимания...


                ***


   Авторы приносят извинения за большое количество сносок. Как оказалось, оба любят их с детских лет! Оба утверждают, что ещё в детстве получали из них сведения исторические, иногда больше и глубже, чем в учебниках, которые грешили умолчаниями и искажениями. Если не считать английских и иных переводов (шлите свои замечания, владеющие языком, Гугл-переводы часто грешат стилистическими и прочими ошибками), можно сноски и не читать, смысл не потеряется. А нам - приятно!


   1. Ныне Померанцев.

   2. Зача;тьевский монасты;рь — ставропигиальный женский монастырь Русской православной церкви в районе Хамовники города Москвы, между улицей Остоженкой и рекой Москвой (является географическим центром понятия «Золотая миля»). Основан в 1360-е годы. Надвратная церковь Спаса Нерукотворного, единственная из сохранившихся в советское время, — архитектурный памятник конца XVII — начала XVIII века.
 
   3. Ластовица- кусок ткани, вшитый подмышками, элемент рубахи-косоворотки.

   4.  Гостиная сотня (торговые люди гостиной сотни) — сословие Русского государства.
   Гостиная сотня появилась в конце XVI века. До этого гости и гостиная сотня составляли единое сословие. Гостиная сотня (как и все сословия Русского государства) делилась на людей лучших, середних и молодших (меньших). Члены гостиных сотен могли беспошлинно приобретать съестных товаров по 60 руб на человека, имели право «безвыемочно» и «безявочно» держать в доме питьё. Они освобождались от суда воевод и дьяков. Гости и члены гостиной сотни судились в определённом приказе — при Алексее Михайловиче в Приказе Большой казны. Тяглец - тот, кто обложен тяглом, тяглый человек. Думается, что Коробейников был посадским тяглецом, выпущенным на волю, и стал представителем Гостиной сотни. Большего о нём узнать не удалось, если кто поможет, будем благодарны.

   5. Слово штоф (по-немецки stof) в переводе с немецкого языка означает «большая чаша». Штоф издревле считалась особой посудой для хранения алкоголя и крепких напитков. До 18 века водку, бражку на Руси измеряли строго вёдрами, бочками, кружками. С подачи Петра Первого все изменилось, при его любви ко всему Европейскому, царь активно создавал обмен опытом, мастеров разного профиля приглашали в Россию, а русских мастеров отправляли на учение в Европейские страны. В таком обмене опытом были немецкие стеклодувы, вскоре кружка равная десятой части ведра, стала десятериковым штофом, 1,23 литра в переводе на современную единицу измерения.

   6.  Фузе;я (польск. fuzja, также фузия от фр. fusil ружьё)  —  дульнозарядное гладкоствольное ружьё с кремнёвым замком. Существовало в варианте пехотного ружья, драгунского, офицерского, которые отличались общей длиной, длиной ствола и калибром.

   7. Мишель, не спи, нас нашли! Это не я, скажи им, я не убивал!  фр.

   8. Мишель, скажи им, скажи... фр.

   9. Мытарства – это образное, символическое представление частного суда: осознание итогов земной жизни при посредстве падших духов, которым Бог попускает действовать орудиями Своего правосудия. Следуя православному учению, после смерти человеческого тела ведомая ангелами душа христианина восходит к Богу. На этом пути человеческую душу встречают падшие духи, родоначальники всех грехов и пороков. Они препятствуют её восхождению своими обвинениями. Процесс этого обвинения назван мытарствами или истязаниями. В целом и общем загробная мытница - таможня...Истязателями (мытарями) на нем выступают падшие духи. Они обличают человеческую душу в содеянных ею грехах, стремясь обнаружить гнездящиеся в ней страсти. Изобличая греховные страсти человеческой души, они «стараются найти в ней сродство с собою, свою греховность, своё падение и низвести её во ад» (св. Игнатий Брянчанинов). На мытарствах человеческие грехи «признаются заглаженными противоположными добрыми делами или соответственным покаянием» (св. Феофан Затворник).

   

                ***