Питер. Домой

Все началось с того, что я упала в обморок на школьном концерте.
С утра собирала дочь в школу,потом мыла голову и судорожно красилась. Чтобы про нее не думали, что ее мать хуже других. Да, с худобой не вышло.
Всю жизнь борюсь с лишним весом.Так вот в то утро я не успела позавтракать и выпить кофе. И накануне не поужинала, все ради похудения. И в итоге от духоты просто бахнулась вниз со стула, как раз когда моя дочь пела в хоре.
Позор.Это был сплошной позор.
Дочь потом в добавок устроила мне дикий скандал.
«Не могла выбрать другой момент!Ты специально!»
На этих словах мне захотелось ей втащить.Дать оплеуху, начать трясти и орать ей прямо в лицо, что я стараюсь тебя никогда не подводить, притащилась на концерт, сорок минут слушала директрису. А на первом ряду телефон не достать. Вот и приходилось делать заинтересованное лицо.
А слушать,как первоклашки терзают пианино и скрипки, — это кровь из ушей.
И голову эту мыла вместо чашки кофе.
Но я,конечно, так не сделала.
Ходила и утешала.Она подросток, а я мать, что все понимает.

Мое детство было не очень счастливым. Моя маман родила меня от одной из своих великих любовей. И скинула своей матери.
Которой я была не пришей собаке хвост.О да, я же забыла представиться. Меня зовут ЕЕЕ. Да, так на концертах от восторга кричат. Евгения Евгеньевна Ежова. Женя Ежова. Сплошное «ж». А мы знаем, что за слово начинается с этой буквы.
Бабка меня  шпыняла с утра до вечера.
Не била всерьез,хоть на этом спасибо. Но могла щипнуть, вывернуть ухо так, что я думала, оторвет, могла толкнуть, пару раз била скакалкой. Короче, так чтобы избивать — нет, но мне постоянно прилетало.
И бабка была всем недовольна.
Всем.Она зудела с утра до ночи. И благодаря этому я и научилась отключаться. И даже сейчас я запросто улетаю в свои мысли, преданно глядя на говорящего.

Дверь в дверь с нами жил мой ровесник Саша. Ликсандр, как звала его бабка. Такой же хвост. Его родители, правда, коллективно свалили на север на заработки, напрочь забыв о сыне, зато присылая переводы.
Мы с Ликсандром играли вдвоем,пока наши бабки перемывали косточки нам, и в итоге выходило, что мы какие-то мутанты, от которых земле надо избавиться максимально срочно.
«Ишь,ирод», — говорила ликсандровская бабка. — «Послушай, что мой-то учудил».
«Да нет,это цветочки», — моя бабка перебивала. А она всегда перебивала. — «Моя-то вообще бесовское отродье. Ну, ты же знаешь, кто ее папаша».
Вопрос с отцом был насущным и болел.Я была бастардом и отродьем. У Ликсандра были оба родителя. И однажды он мне это выпалил в лицо во время нашей ссоры. Предмета ссоры я не помню, но после фразы про отца я взвыла и кинулась на него и вцепилась ему в лицо ногтями. Меня просто пронесло ракетой.
Хорошо,наши бабки ушли в магазин и не видели этого. Иначе меня бы потащили делать прививки от бешенства.
Какое-то время мы боролись и яростно катались по залу,нанося друг другу удары. Силы были равны.
В конце концов он крикнул:«Стоп!»
И хмуро посмотрел на меня.«Хорошо, я поделюсь с тобой отцом. Вообще родителями.
Можешь всем говорить,что мы брат и сестра, и наши родители работают на севере».
«И фотокарточку их дашь?»
«Дам».
С тех пор у меня появилась виртуальная семья.Воображаемая. Люди, которых я никогда не видела, стали моими родителями.
Мою новую маму звали Света.Мамочку. Мамулечку. Светлана — какое великолепное имя. Света, Лана. Светлячок. Я так назвала свою дочь потом. Потому что это имя надежды.
Моя дочь правда считает,что имя отстой. Светка-конфетка. И она Лана.
Моего нового папу.Папочку звали Денис. Ден. Как ковбоя и героя. Или покорителя космоса. Или златоискателя. От Дена веяло ветром свободы.
«Мамочка»,— говорила я с фотографией с утра.
«Доброе утро,мамочка, ты такая красивая у меня. Мне сегодня снилось, что мы все катались на каруселях в нашем парке.
И ели сладкую вату.А на тебе было то самое мое любимое платье в цветочки.
Доброе утро,папочка, ты у меня такой мужественный, настоящий богатырь. Даже учительница считает, что ты у нас богатырь. И говорит, что нам с тобой повезло. Я тоже так считаю. А вчера мы с Ликсандром залезли на дерево, я выше, представляешь?
Тебе бы понравилось,папочка. Все, целую вас, мне пора в школу».
Фотографию я вставила в рамочку за стекло.Так что я могла чмокать ее сколько угодно.
Поцеловав папочку и мамочку,я плелась в школу под аккомпанемент бабки о том, что я отродье. Я не знаю, зачем она таскалась со мной, наверное, чтобы не упустить ни одного шанса поворчать. Ликсандр всегда приходил ко второму уроку, потому что его бабке было лень так рано вставать, чтобы вытащить Ликсандра из-под одеяла. Я завидовала ему, потому что мы с бабкой приходили за час до начала уроков.
«Кто рано встает,тому бог подает», — говорила она веско. Мне бог подавал только дикую зевоту и разбитость. И вдобавок я могла уснуть посередине урока, вызывая ярость учителей и насмешки класса.
Впрочем,насмешки были тихими. С нами не связывались. Ликсандр был за меня. А дрался Ликсандр жестоко. Он избегал конфликтов, пытался договориться, но если дело доходило до драк, он дрался очень жестоко и всегда наносил первый удар. Он был тощим, жилистым, но сильным. И беспощадным и яростным. Так что к нам не лезли.

Мы постоянно играли в семью. Это стало нашим главным развлечением. Мы таскались по городу, уезжая все дальше от дома, и показывали город родителям. Смотрите, тут новый сквер. Это отремонтировали театр. Этот памятник хотят снести. Мы вместе с родителями ездили на метро и трамваях, покупали пышки с сахарной пудрой и чаем, похожим на отвар из веников. Мы вместе ходили и пялились на витрины дорогих магазинов. «Мамочка, смотри, какие туфельки, для тебя! Папочка, посмотри, какой кожаный дипломат, тебе он подошел». Мы ходили по набережным, вглядываясь в Неву, мы читали вслух нашим родителям, и они так нами гордились.

Чем старше мы становились, тем больше нам становилось наплевать на наших бабок. Мы стали воспринимать их как сломанное радио, которое не отключишь.
Правда,терпение Ликсандра не выдержало, и он разбил бабкину чашку прямо перед ее носом. И когда она завизжала — еще одну. И еще. А когда она заорала сиреной, то он спокойно сказал, что бабка все эти чашки купила на деньги его родителей. И вообще он больше не будет слушать ничего подобного. Наслушался.
Бабка испугалась.Возненавидела его еще сильнее. Но испугалась.

Больше всего меня поражало, как бабка ведет себя с моей матерью.
Та иногда,очень редко, заезжала. Привозила неуместные подарки вроде шерстяных носков летом.
Удушала духами.Я с тех пор ненавижу душные запахи. «Опиум», «Черная магия».
«Французские»,— гордо говорила моя мать. — «Шик».
И меня поражало,как ей не стыдно. Бросить меня и делать вид, что так и надо. Что это нормально. Мать взахлеб говорила о себе и своих мужиках. «А Витя — футболист...» И никогда обо мне.
Но матери было не стыдно.
И второе,бабка, которая мне каждый день выговаривала, что моя мать — шалашовка и шлендра, в присутствии шлендры терялась и теряла остроту своего языка. Бабка при матери съеживалась. И очевидно тяготилась этими визитами. Как и я. Матери было плевать, она в жизни ничем не тяготилась.
Когда мать уходила,бабка доставала настойку, выпивала стопку и уходила к себе в комнату до вечера.
Бабка вечно делала настойки на всем,что можно, и платила ими за бытовые услуги, но сама не пила. Буквально три-четыре раза в год.
Потом мы стали тырить у нее эти бутылки,которых было видимо-невидимо. Мы с Ликсандром наливали себе по стопочке и чокались. От настойки удовольствия не было совсем, просто дико болела голова.
Так мы с ним и не стали алкоголиками.

Потом у меня внезапно начала расти грудь.
«Титьки растут»,— равнодушно заметила бабка.
Титьки добили меня.Это было хуже, чем отродье. Титьки были определенно злодеями. Оккупантами. Они причиняли боль, они смущали.
Хорошо,что наша биологичка была молодая, чувствительная и не очерствевшая.
Она собрала девочек после уроков и все рассказала,про месячные, и секс, и презервативы.
И нам даже выдали по какой-то гигантской пачке прокладок просто так,это была гуманитарная помощь. Дома я спрятала эту пачку от бабки, та бы точно стала насмехаться.
Вообще,тот год перед месячными был просто ужасен.
Меня ломало,буквально. У меня ныли все кости, появилось дикое сердцебиение, и волны то жара, то холода. Подташнивало. И постоянно хотелось спать.
Кажется,я все время спала. Приходили после школы к Ликсандру, его бабка так и сохраняла оскорбленное молчание.
И я засыпала на его кровати на покрывале.
А он делал уроки.И я так могла проспать до вечера.
Однажды его бабка мне прошипела в спину:«Ты бы не залетела, девка».
И это было так же смешно,как если бы меня выбрали лететь на луну.
Заниматься ЭТИМ с Ликсандром,моим названым братом, было невозможно.
А потом у меня начались месячные,и я похорошела. Стала красивой.
В то время мало говорили о красоте.
Только о выдающейся.Была одноклассница Катя Козлова с лицом рафаэлевской мадонны. Был Антон Киреев — «сын Алена Делона». Ими открыто восхищались все. Они были истинным эталоном.
Все остальные были обычные.Катя сопьется к тридцати и умрет. А Антон вырастет в пузатого дядьку со стертым лицом.
У меня осталось очень мало фотографий с тех пор,и сейчас я смотрю на эту девочку и не верю, что это была я. Кудрявые темно-шоколадные волосы, бледная в синеву кожа и большие глаза. Ярко-голубые. И никаких прыщей.
И тоненькая как тростиночка.Красивая, среди группы одноклассников как залетная тропическая пичуга.
Себя красивой я не считала,конечно.
С Ликсандром,который вдруг стал ниже меня, мы не обсуждали мою красоту.
Зато,к сожалению, я столкнулась с повышенным вниманием на улице, мне свистели, кричали, «эй, красотка», норовили ущипнуть за попу. А самый ужас в том, что в школе меня начал лапать новый физик.
Об этом я ничего не рассказывала Ликсандру.Он бы его «урыл». И были бы проблемы, может даже постановка на учет в детской комнате милиции. На мое счастье, физик начал лапать не только меня, но и Ленку Никулину. А у нее отец был ментом. И он физика просто скрутил в бараний рог. И это был момент моего личного триумфа, видеть, как Никулинский отец  выволакивает физика за шкирку и тащит по пыльному двору школы, приговаривая: «Ах ты, ублюдок, я тебя посажу, там как раз педофилов особенно любят». И физик сдулся, потерял всю свою наглость и блеск. И директриса ничего отцу Никулиной не сказала. Я не знаю, что с ним сделал никулинский отец, но мы физика больше не видели. И эта сцена окончательно расставила все точки, больше к девочкам у нас никто не приставал.

А потом Ликсандр стал резко расти вверх. Одним махом. У него стал ломаться голос, и порой за этим грубым и мужским голосом я не узнавала своего друга и брата. На него стали засматриваться девочки. А на меня — мальчики. И так мы стали «гулять». Это называлось так, когда ты с кем-то под ручку расфуфыренный идешь на школьные вечера. «Расступитесь, мелкота, старшеклассники идут».
На школьных вечерах учителя радостно напивались в учительской,а подростки не менее радостно познавали прелести первой любви. К счастью, никаких крупных конфликтов не случалось, на время вечеринок было объявлено перемирие, и даже враждующие группировки проходили мимо друг друга.
Развлечений было так мало,что эти танцы по пятницам в семь были единственной отдушиной. Мы называли их пафосно — «пятничные вечера». Или не пафосно — «пятники».
И только старый учитель биологии,Ботаник, бродил мрачной тенью среди танцующих и раздвигал руками парочки. «На пионерском расстоянии танцевать», — шипел он и растаскивал пару на длину рук.
И после того как он отходил,парочка сливалась в единый монолит, давясь от хохота, даже если до этого танцевали далеко друг от друга.
Во время такого слияния меня вдруг поцеловал парень из параллельного класса.И это был мой первый поцелуй.
Душа моя ушла в пятки,и в животе я почувствовала бабочек. Настоящих, они щекотались внутри меня. И я стала хохотать. До слез. Так у меня появился первый серьезный парень. Не думаю, что я его любила.
Он просто был смелым,а такие и получают доступ к девичьим сердцам и телам.
И к моему телу в том числе,и это был чистый расчет с моей стороны.
Ох,нет, не в смысле выгоды. А в плане — моим первым стал тот, кто мне умеренно нравился. В нашем классе все сходили с ума от любви. Делать было просто нечего. И гормоны, запертые в тесных классах, буйствовали. Натка Маликова порезала себе вены из-за расставания с нашим одноклассником Кимченко. Кимом. Она вышла на кухню к родителям, пока те ужинали, прокричала какой-то бред, что умираю ради любви и во всем виноват Ким. Схватила нож со стола и на глазах у двух младших братьев резанула себя по венам. Ножи в семье были хорошо заточены, и она стала буквально заливать кровью кухню под визг матери. И теперь она ходила в школу в повязке на всю руку и с нимбом мученицы любви, пристыженный Ким сидел у ее ног.
Такой любви я не хотела.И Стас меня вполне устроил.
Секс мне не понравился.А Стасу, к сожалению, очень, и он только и хотел от меня секса.
А мне хотелось гулять под луной и прочей романтической фигни вроде похода в кино или просто сидеть на набережной и смотреть на теплоходы.
Я очень хотела попробовать плавание на теплоходе— речные круизы. Но денег у меня не было, но сама мысль будоражила.
У Ликсандра,Лекса, как я начала его называть, тоже появилась подружка. Люсинда Попс. Люська Попова. Она была очень красивая, очень болтливая, очень доступная и очень глупая. Лекса она звала Санечка. И от этого «Санечки» тянуло проблеваться. И этот ее писклявый голосок. Недоделанная Барби.
И мы стали дружить вчетвером.Гулять вместе. Парочка на парочку.
Однажды милая бабушка,не чета нашим, ведя за руку внука, сказала ему громко: «Смотри, какие красивые ребята». Так мы стали ВИА «Красивые ребята».
Мы ссорились с Лексом из-за Люсинды.Больше всего меня бесило, что он не был в нее влюблен. Любовь слепа, но влюблен он не был, и как можно было терпеть это писклявое недоразумение, я не знаю.
Она пыталась склеить и Стаса заодно и флиртовала с ним на глазах у нас,наверное, чтобы вызвать ревность у Ликсандра. У меня это вызывало странное недоумение. Эта суета и кокетство. Может, если бы я любила Стаса, я бы психовала. Но я не любила и только поднимала удивленно брови.

А потом к нам в школу приехала выездная комиссия от московского вуза. И я поступила. Сдала экзамены к своему удивлению. И поступила.
Перед отъездом мы разругались с Лексом.Он не понимал, как можно наш Питер променять на этих бояр. А я хотела только одного — свалить подальше от нашего дома. От бабки и матери. Начать новую жизнь.
Мы страшно поругались перед отъездом,высказав друг другу все.
Той ночью в поезде«Питер-Москва» я убила троих. А точнее, пятерых.
Мою мать и бабку,моего друга Лекса и моих выдуманных родителей.
На перрон в Москве я вышла сиротой.
И похоронила прошлое в себе.

Моя будущая свекровь преподавала у нас в универе вышку, ее сын Никита учился со мной. И свекровь выбрала меня для своего сына. Я была красива, молода, умна, скромна, училась на отлично, питерская, ну и сирота, опять же. Она стала меня привечать и свела со своим сыном Никитой. Китом. Она буквально озвучила мне эту мысль. Что будет мне отличной свекровью, а я буду заботиться об ее сыне. И рожу внуков.
«Почему я?»— спросила я.
«Генетика у тебя хорошая»,— ответила она.
«Ну и ты на мою бабушку в молодости похожа.Ну и характер у тебя серьезный, ты не шалашовка».
Ох,уж эти бабушки, — подумала я. И вторая мысль: знала бы ты, кто моя мать.
И мы поженились после окончания универа.Мы неплохо ладили с Китом. Секс был никакой. Вялым. Нелепым. И его становилось все меньше и меньше. Но мне было не до этого. Я активно делала себя. Читала книги, смотрела классику кино, подтягивала знания буквально по всем предметам.
Мне хотелось стать действительно умненькой девочкой.Так что мы с Никитой в основном читали и смотрели кино. Но мне не было с ним плохо. Но и хорошо тоже. Мы жили как супруги со стажем в сорок лет совместной жизни.
По-стариковски.Но это было лучше, чем вечные любовные драмы моих подружек по универу. Там были и страсть, и слезы, и аборты, и женатики, и даже экскорт. Некоторые девчонки встречались с папиками, а потом эти папики им помогали встать на ноги. Я была далеко от всего этого. После того как я окончила универ с красным дипломом и поработала в конторе, куда меня устроила свекровь, речь зашла о внуках.
«Пора.Пора».
И мы начали работать над ребенком.Наш скучный секс приобрел задачу номер 1.
Ничего не получалось.Мы пошли по врачам. Нет, до того как начали, мы уже прошли по врачам. Это был повторный поход.
«В принципе,все нормально, но давайте «Ярину» попьете три месяца, разгоним ваши гормоны».
Если бы я могла вернуться в прошлое и выбрать только один момент,я бы выбрала этот и увела бы себя за руку оттуда, и ни за что не начала бы пить гормоны.
От таблеток мне было плохо.Меня тошнило, у меня кружилась голова, я была в состоянии «щас сблюю» всегда. Токсикоз без беременности, так сказать, тренировочка.
Я снова пошла к врачу,и та пожала плечами: «Ну, привыкает организм, вы же хотите ребенка».
И когда я уходила,добавила мне в спину: «Какие все нежные стали».
От гормонов мне стало вообще не до секса,я чувствовала, что мое тело стало чужим. Неповоротливым, грузным. Первый раз в моей жизни резко стал расти вес. Я никогда не была толстой до этого, а тут как будто внутри нажали на тайную кнопку, и я стала толстеть. А началось все с лица. Я буквально не узнавала себя в зеркале. Лицо стало заплывать. Появились отеки. И я была в панике, все сокращая и сокращая дневную дозу еды. В конце концов я перешла на очень жесткую диету. И все равно вес рос. И я продолжала пить гормоны и заниматься сексом по расписанию.
Как только гормоны отменили, я забеременела.
Я забеременела в тот момент, когда поняла, что не готова к детям. Что надо подождать, пусть свекровь хоть лопнет от злости.
И в этот момент я забеременела.
Узнала я это так.Меня вывернуло на пол в супермаркете от запаха жареной рыбы. Я никогда не напивалась до такого состояния, чтобы блевать прилюдно. И среди бела дня. Раздались крики, и я побежала, подскальзываясь на блевотине.
Я бежала как Форрест Гамп.Беги, Форест, беги.
Дома был запас тестов,так что я не удивилась, увидев две полоски, но и не обрадовалась.
До ночи меня выворачивало.
А утром начался ад.Меня преследовали запахи, воняло людьми, машинами, куревом, бензином, парфюмом. Мне было постоянно плохо. Всегда и везде. Я ничего не могла ни пить, ни есть.
Мое тело бунтовало.
Кажется,мой муж тоже был не особенно рад, глядя, как меня выворачивает наизнанку.
Несколько ночей я просто спала в коридоре у туалета,чтобы было ближе бежать.
Я села на больничный.
Единственное место,где мне было хорошо, — это кинотеатр. Так странно, я не была киноманом, я смотрела классику кинематографа для того, чтобы поддержать разговор. А тут в кинотеатре мне стало хорошо. Я помню, как я шаталась по ТЦ на больничном, я смотрела на небеременных и завидовала им. Я шла как в тумане, как пьяная. И мне сунули флаер — скидку на билет в кино.
И я пошла.Купила колу и попкорн. И там... Господи, мне так стало хорошо. Несмотря на духоту, громкий рев и попкорн, я ощутила дзен.
Когда сеанс закончился,я пошла и купила билеты еще на три сеанса.
Так я стала пропадать в кино.Там я начала говорить с пузом. Пересказывала ему сюжеты. «Смотри, вот тот мужик убил жену вооот того..»
Ланка моя обожает кино до дрожи.Она все время в животе, свободное от работы, провела в кинотеатре.
Так я проходила беременность.С бесконечными больничными, взглядами коллег, тасканиями по врачам, токсикозом. Отстранением мужа. Он не играл в эти игры... Он наблюдал за мной.
Я толстела.Я опухала. Я не влезала ни в одну из своих вещей. У меня болело все тело.
Но у меня было кино.
Я смотрела фильмы по многу раз.
Я смотрела все,что выходило на экраны.
Я стала прожженым киноманом.Киноманьяком. Я стала запоминать актеров, я стала запоминать режиссеров.
Когда на УЗИ показало,что будет девочка. Свекровь не поверила. Она решила, что это ошибка. Что форма живота как у мальчиков бывает, и ей снился внук, а не внучка. И у нее и имя есть — Аркадий. В честь ее папы. Кеша. Как попугай.
Но родилась Лана.Рожала я совершенно чудовищно. Несмотря на то, что анализы были хорошие и я отходила на все курсы, и прочитала тонну книг, когда дома отошли воды, у меня началась паника. И я не смогла взять себя в руки. В меня вливали лекарства, а я билась в истерике, умоляя сделать мне кесарево.
Боль была невыносимая.Меня разрывало на части.
В какой-то момент я даже просила:«Хочу умереть скорее».
Страшна не смерть,а ее ожидание. Роды стали для меня пыткой.
В конце концов я потеряла сто литров крови и была отправлена в реанимацию.
Ребенок родился.К моменту ее появления на свет я уже была в полуотключке и ничего не соображала.
Свекровь меня за Лану не простила.Лану полюбить она не смогла. За Аркадия Лана не прокатила. Как и муж. Он тоже ее не полюбил.
Окончательно мы разругаемся,когда она через несколько лет спросит: «А когда, мол, за вторым, наследника нужно?»
А я спросила:
«А что,простите, наследовать? Фамильный замок в Провансе?»
Она пулей вылетела из квартиры.

Я делала все сама. Мне никто не помогал.
В два года Лана побежала за отцом с криком:«Папочка!» А он закрыл дверь комнаты перед ее носом.
Если бы мне можно было порезать себе вены в ванной в тот вечер,я бы так и сделала. Причина — невзаимная любовь взрослого мужчины к своей дочери.
Ах,да, я же упустила ключевой момент.
Отец бросил мою мать во время беременности,и я начала подлизываться к своему мужу. Неосознанно.
Боялась,что бросит, наверное.
И это кардинально переменило всю картину.Мой муж возгордился и стал считать меня хуже себя.
Ну так вот,про вены. Такой слабости я позволить себе не могла.
На мне был ребенок,который был никому, кроме меня, не нужен. Иногда, ну ладно, часто, меня душили мысли о будущем, в котором если что-то со мной произойдет, то Ланку также скинут на какую-то дальнюю родственницу, или на ту же свекровь.
Вариант того,что мой муж одумается, я не рассматривала.
Когда Лане исполнилось два,я отдала ее в частный садик и вышла на новую работу, одногруппник Сережа Михеев, Мих, позвал меня в свою новую фирму. И я начала пахать. Работа стала моей отдушиной. Мих, его жена Катька, тоже моя одногруппница, а ныне бухгалтер, мы пахали как проклятые. Я бежала как белка в колесе, работа, сад, работа.
Няни,слезы, капризы, болезни, упреки, обиды. Лана все время плакала и обижалась. Как бы я ни старалась, что бы я ни делала, моя дочь плакала и обижалась.
И каждая ее обида втыкала в меня копье— ты херовая мать, твой ребенок несчастен.
Я пыталась,правда. Переносила работу на ночь и спала все меньше. Я таскалась на бесконечные собрания в детский сад, где восторженные мамаши обсуждали грибочки из пластилина. Нас разделяла пропасть.
Мне никогда не были интересны пластилиновые грибы.Но, конечно, конечно, я лепила. Я лепила и рисовала, и водила на бесконечные развивашки. Балет, гимнастика, танцы, рисование, музыка, аэробика, и даже барабаны. Я делала все, чтобы стать достаточно хорошей матерью, на идеал я явно не тянула. Но парадокс — чем больше я делала, тем хуже был результат. Я путала имена учителей и воспитателей, я писала отчеты во время собраний или вылетала позвонить и зависала на час.
Я забывала купить новую форму и краски.Я ходила на все эти бесконечные представления, и пока остальные родители вытирали слезы салфеточкой, я думала, какая же это мука.
Я знаю,что есть женщины, которые справляются. Которые рожают троих и все успевают и становятся премьер-министрами, получая степень доктора наук играючи. Я не справлялась. Может быть, я не была сильной. Может быть, я была слабачкой. Может быть, я была глупой.
Однажды в саду я наблюдала сцену,как девочка закапризничала с мамой, потому что грива у новой лошадки была малиновой, а не розовой. И девочка так горько плакала, а мама взяла и выкинула лошадь в мусорку на улице. И когда девочка зашлась в страшном вое, просто потащила ее за руку домой. Я не была такой.
Если Лана плакала из-за лошадиной гривы,мы шли и искали новую лошадь или фломастеры, чтобы ее перекрасить.
Я любила ее,свою дочь. Правда любила. Я старалась ей дать максимум, потому что слишком хорошо помнила, какого это — быть никому не нужным.

Тут хорошо бы добавить, что я стала миллионершей. Но нет. Дела у нас шли ни шатко ни валко, и все, что я зарабатывала, шло на дочь. Про себя я вообще не думала. Мужчины? Любовники? Просто смешно, у меня не было времени на парикмахерскую.
В первом классе выяснилось,что у дочери проблемы в школе. Над ней стали издеваться другие девочки, и она не могла им ответить.
К концу первого класса,полного слез и истерик, она стала невротичкой. Грызла ногти до крови, дергала себя за волосы, и у нее начались тики.
Я перевела ее в частную школу.Ради этого я стала работать еще больше.

Так мы и доходим постепенно до злополучного концерта.
Дочь меня не простила за обморок.И я пыталась ей объяснить. Пыталась. Но она твердила, что мне на нее наплевать.
Может быть,я стукнулась головой, пока летела со стула, но я поняла, что я так больше не могу.
Вот совсем не могу.Что я готова взять котомку и идти странствовать по Руси. Но я так не могу. Я знала, что мне делать.
Мне надо было вернуться в мое прошлое и посмотреть на него еще раз.Чтобы понять, где и в какой момент я так ошиблась.
И я пошла к Миху,боссу.
«Мих,мне нужно в Питер, отпусти меня, я наш филиал пока подраконю там. Мих, у меня любовь, мужик».
Мих,который гулял практически под носом жены и которого я прикрывала десятки раз, понимал только такой аргумент.
И я поехала в Питер.
Дочь была обижена до крайности и не разговаривала со мной.Я сказала ей: «Детка, у меня командировка, либо я еду, либо меня уволят, если меня уволят, то денег у нас не будет. И на оплату школы тоже. Ты взрослая, поживешь с отцом».
«А я?Если я перережу себе вены?» — выкрикнула она в меня.
«Думаю,это будет очень глупо и больно», — ответила я ей.
Я проиграла эту войну.Я была отвратительной матерью, и я была готова это признать.
Я собрала все в маленький чемодан,положила туда свою фотографию, когда мне было столько же, сколько Лане сейчас, и села на ночной поезд. Я не хотела ехать «Сапсаном». Мне была нужна эта ночь. В поезде до моего прошлого.
В Москве на поезд села сирота,а в Питер приехала я настоящая.
С матерью-шлендрой,которая меня бросила на бабку, с отцом, который сбежал, и ощущением, что ты никому не нужен.
Город встретил меня недовольно,как обычно, продувая насквозь и орошая дождем.
«Знаю,дорогой, знаю, я тоже скучала».
Я ни разу не возвращалась назад с той ночи.Я не скучала, я не думала о нем. Но как только я вышла из поезда, меня ударило под дых ностальгией. Это был мой город. Это был мой воздух. Это серое хмурое небо — это мое небо. Честно, я была готова прямо целовать перрон. Как я преисполнилась.
Возвращение к корням.Тут, в северной столице, были мои корни, я была питерской девчонкой, и этот город принимал меня, заблудшую душу, причащая своей моросью. «Мы с тобой одной крови», — гудел он. И я знала, что это правда.
Я закинула вещи в гостиницу,достала фотографию себя маленькой, поцеловала ее, позавтракала, накурилась до умопомрачения, никотин был моим спутником долгие годы. Поехала в питерский офис на такси и поразилась расслабленности его работников. Они бесконечно выходили на перекуры, бродили с чашками кофе туда-сюда, пили чай как не в себя, как будто им зарплату платили за выпитые литры в течение рабочего дня. Мне кажется, Мих бы умер от такого расклада.
«Подумаю об этом завтра»,— решила я. Не буду портить себе этот день.
После работы я надела на голову капюшон от кенгурушки и поехала в свой двор.
Перед этим я выпила бутылку вина.Я просто не могла сделать ни шагу. А после бутылки вина я была готова ехать куда угодно. Мне было страшно до тошноты, меня трясло как в день родов, у меня стучали зубы. Все мое нутро кричало: «Нет, нет, нет!»
Но я знала,что если я струшу, то я уже не смогу завтра. И каждый день я буду находить новые аргументы против.
И я пошла.На трясущихся ногах. С размазанной тушью, после бессонной ночи в поезде. Я вообще не чувствовала алкоголя, я была слегка заторможена, но расслабленной я точно не была.
Разум пытался стрелять в меня стрелами доводов:«А если ты встретишь свою мать?» А мать, скорее всего, жила в бабкиной квартире, и шанс встретить ее был велик.
«Она меня не узнает»,— парировала я. — «Или я скажу: женщина, вы обознались».
И я доехала.Сердце стучало в висках и глазных яблоках. Меня трясло так, что таксист косился на меня с опаской. Я дышала животом и вспоминала, что я уже взрослая.
«Женечка»,— шептала я себе, — «девочка моя, мы посмотрим немного и поедем назад. И будем смотреть кино. Потерпи, моя хорошая».
Я смогла.Я правда смогла. Дойти до своего двора. Не победителем, не Александром Македонским, скорее уж поверженным Наполеоном, но я смогла.
Я смогла выдышать из себя этот трясущийся ужас.Я стояла и буквально рыком изгоняла из себя его. И я продышалась. «Умница», — шепнула я себе.
Я смогла дойти до моего дома.Я смогла зайти в подъезд, я смогла вызвать лифт и смогла нажать в нем кнопку. Я доехала до нашего этажа.
И я позвонила в квартиру Лександра.И он мне открыл.
К моему ужасу,он мне сам лично открыл.
«Привет,Саша, — сказала я ему, — это я, Женя».
«А почему ты такая пьяная,Женя?» — спросил он меня и схватил и стиснул в объятиях как медведь, так что у меня затрещали ребра.
Он сказал:«Заходи». И я зашла. В квартире было чисто. Новый ремонт, отсутствие женских и детских вещей. Он жил один и, судя по обстановке, жил небедно. Это радовало.
Я прошла на кухню,и мы сели друг напротив друга за стол.
Он спросил:
«Женя,зачем ты тут?»
И тут меня просто прорвало.Я стала рыдать, завывать, из глаз хлынули реки слез. Я буквально завалилась в истерику. Все, что я так долго сдерживала. Моя внутренняя дамба рухнула, и землю заливало вместе с крестьянами. Сос, у нас наводнение.
Когда я начала всерьез рыдать,он испугался. Я никогда не была плаксой, даже когда падала, разбивала коленки, даже когда мне зашивали лоб, я не рыдала. Даже когда меня костерила бабка и приезжала мать, я старалась не плакать.
Он подскочил ко мне и начал меня ощупывать.
Ну,натурально.
«Тебе что,больно? Ты умираешь? Где болит?»
«Душа болит»,— ответила ему я.
И это вышло так смешно.Что я рассмеялась, истерично, визгливо, а затем и он.
Потом он развил бурную деятельность.
Всучил мне полотенце и гигантский махровый халат поносного цвета и отправил меня в душ.
«Я пока ужин приготовлю,— сказал он. — А ты иди, смой свои печали».
Я,наверное, час стояла под его душем и вылила на себя бутылку геля для душа.
Я терла себя его мочалкой до красноты,до боли, я сдирала с себя свой страх. Я, наверное, раз пять намылила голову, потому что не могла вспомнить, мылила ли я ее. Кондиционера для волос, конечно, у него не было. И волосы, оскорбившись на такое неделикатное мытье, просто встали дыбом.
«Хуже уже не будет»,— решило вино, которое еще было во мне, и хихикнуло.
Когда я вышла на кухню в своем халате песочного,но на самом деле поносного цвета, то поняла две вещи. Точнее, три.
Я не звонила своей дочери уже целые сутки,и я по ней не соскучилась.
Мне плевать,как я выгляжу.
Я чертовски хочу есть.Просто дико хочу есть.
А и да,хотелось бы еще выпить, но я побоялась спрашивать.
Но он сам достал коньяк и налил нам на полмизинца.
«Давай сегодня не будем о делах,хорошо?» — попросила я. — «А то я снова буду рыдать, а есть очень хочется. Давай завтра о серьезном».
И мы начали говорить о кино.
О новинках,о классике, о любимых фильмах, «а помнишь, помнишь...»
Я перебивала его,и он перебивал меня.
Вот такое выездное совещание киноклуба.
Коньяк мы,конечно, допили целиком.
«Наверное,утром я умру от похмелья», — подумала я.
И тут же вторая мысль— подумаю об этом завтра.
И я уснула в его гостевой спальне в его футболке.С несмытым макияжем, ну, там, конечно, мало от него осталось после душа, но все равно.
С ненанесенными кремами.
Но мне было наплевать.И я уснула как ангелочек. И последней моей мыслью была: «Надо и себе тоже домой коньяк купить, а то я все вино и вино».
Прямо планы начинающего алкоголика.
Однако утром я проснулась почти бодрой.Ну, правда, это было и не утро. А полпервого дня. Я же не поставила будильник себе вчера.
Написала Миху смс:«Простудилась в поезде, температура, пью кофе и аспирин, в офис не поеду».
На кухне меня ждала записка:
«Ушел на работу,приготовь ужин, посмотри в морозилке».
«Да»,— пробормотала я, — «краткость — сестра таланта».
И я начала ничего не делать.
Это было путешествие в странный,неведомый мне мир.
«Так вот как вы живете,бездетные и безработные», — подумала я. — «Вы просто спите до часу дня.
Потом еще час пьете кофе с бутербродами.Начинаете обдумывать обед, потом готовите, едите и начинаете думать об ужине».
Дочери я не звонила,и она мне тоже.
«Ну,если бы что-то случилось, мне бы уже дали знать», — решила я. — «Подумаю об этом завтра».
Оказалось,у Ликсандра есть кот. Или кошка. Нет, вчера его точно не было, видимо, охренел от моих рыданий и сныкался. А сегодня ходил, распушив хвост, и сверкал глазами.
«Ты мне тут посверкай»,— сказала я ему. И кинула ему кусок колбасы со своего бутерброда.
«А ты ниче так»,— ответил мне кот.
Потом оказалось,что это кошка.
И ее зовут Женя. Тезки, можно сказать.
Я не трогала свой телефон,он бесконечно звонил, я отправляла смс: «Сорри, болею, пишите на почту».
«Вот так»,— сказала я коту. — «Пишите на почту. А на почте — почтальон Печкин, который был жутко несчастен без велика. У меня тоже нет велика».
Кошка оказалась прекрасным собеседником.Или все дело в «Бейлисе», что я щедро капнула в кофе. Мы вели великолепные беседы. Кошка мне отвечала.
«Так вот почему Саша не женат,у него же есть ты», — сказала я. И кофе с «Бейлисом» хихикнуло во мне.
Странно,— подумала я. — Прямо квартирная аномалия. Прежде жидкости во мне только плакали.
Кошка провела меня по квартире,показала, что где.
Мне тут нравилось.Нет, это не был мой дом, но это место могло быть моим домом.
Дом Ликсандра не отвергал меня.Присматривался, но не отвергал. Я всегда это чувствую, такие вещи. Я открыла шкаф и посмотрела на аккуратные вешалки с его вещами. Перенюхала все парфюмы. Ни одной душноты, ура!
Только разнообразный морской бриз.
Я так и ходила по его квартире в его футболке.Порылась в шкафу без спроса и нашла пижамные штаны. В своих офисных брюках готовить мне не хотелось.
Волосы так и торчали дыбом.Никаких расчесок я не нашла.
«Может,тоже подстригусь под ежик. И никаких тебе масок для волос и трат на окраску волос.
Буду ежиком.А потом седеющим ежиком».

К вечеру, а время до него пролетело удивительно быстро, хотя если утро начинается после полудня, так и происходит, похоже.
Мои утра в будни начинались в 6:30,на выходных в 8:00. Дочь и муж были жаворонками, вставали в дикую рань и начинали хлопать дверьми. И будили меня. Думать о них не хотелось.
«Херовая мать»,— вздохнул внутренний голос.
«Херовая мать,ну что же, и вообще важна не победа, а участие».
«И у самураев нет цели,только путь», — парировала я.
Я включила на своем телефоне«Иронию судьбы» и начала строгать оливье.
И варить борщ.
У Саши дома было столько запасов еды,даже удивительно.
Я поставила мясо на борщ на разморозку в микроволновку и поставила варить овощи на салат.
Дома я почти ничего не готовила,мне просто было некогда. Так, только то, что быстро. И ничего масштабного.
И я думала,что разучилась, но руки делали. И резали, и кромсали.

Я уже очень давно безуспешно борюсь с лишним весом.
Я уже говорила,что вес начал расти от гормонов до беременности, потом в беременность, мне не удалось его сбросить до выхода на работу, а там потом стало не до этого.
Нет,я не расползлась вконец, но и худой я не была.
«Вы балансируете на грани ожирения»,— прочитала я в журнале, куда ввела свои параметры.
Так что я та,кто много лет балансирует на грани ожирения.
И наваристый борщ,и майонез нам попросту недоступны. Наш выбор — это гречка, рыба на пару и куриная грудка. И тонкий слайс из сухого черного хлеба с авокадо. Много листовых овощей, помидоры и оливковое масло.
Такие,как я, не едят оливье и борщ. Я из армии борцов с собой.
Интересно,— вдруг подумала я, — а если я поправлюсь, что будет?
И поняла,что ничего. Мужика у меня нет. С работы меня за вес не уволят, одежду можно покупать в магазине для толстых. И в школу можно будет не ходить, чтобы не тревожить нежных чувств дочери.
Когда я попробовала то,что у меня получилось, я просто обалдела.
Может,майонез, или мазик, как мы его в детстве называли, кардинально менял вкус еды, но мой оливье был идеален. Даже шеф Константин Ивлев бы мной гордился. У меня никогда не было времени смотреть его шоу, но иногда я включала и наслаждалась. Однажды меня свалил с ног такой вирус, что я просто не смогла работать. Температура зашкаливала.
И мы с Ивлевым провели неделю в постели.
И мой борщ был идеален.Даже жаль, что у меня нет соцсетей, а то бы выложила.
С хештегом#руки_помнят.
Руки помнили,как сервировать стол, и я сделала так красиво, что чувствовала гордость за себя.
Так.Постойте. А когда я последний раз чувствовала гордость за себя?

Когда Саша пришел домой около восьми, на столе его ждал ужин.
И довольная и гордая собой я.
«Привет»,— сказал он мне. — «Да ты вся сияешь. А на улице дубак. Я от машины шел, уже ноги отморозил и уши. И вообще. Эти пробки».
«А представь,город думает: эти люди никак не могут усидеть дома, я их продуваю, поливаю дождями, вымораживаю, а они все равно куда-то бегут. Газуют своими машинами. А могли бы дома сидеть у батарей».
«Ну,знаешь, чтобы дома сидеть у батарей с чаем, надо как минимум деньги на коммуналку и чай».
«А все были бы на фрилансе.
И созванивались в пижамах с ежиками.И говорили: уважаемые коллеги, хрум-хрум, простите, печенье упало, на повестке дня дресс-код наших совещаний. Предлагаю пижамы с ежами отменить, а ввести обязательные пижамы с котами. Да, я тут у тебя кота нашла».
И мы ели и пили коньяк.Но, как договаривались, по полмизинчика. И потом все. Мы же не алкаши, можем остановиться.
И потом пили какой-то охренительный китайский чай.Вы можете себе представить заварку и кофейные зерна вместе?
И я не могла.Оказывается, и такое уже придумали.
А потом я сказала ему:«Пойдем к тебе в спальню», уложила его на кровать, легла рядом и начала говорить. В полной темноте, без света. С самого начала. С ночи, когда я их убила в поезде.
Я сделала в своей жизни уйму докладов и смогла все четко рассказать.Без хаоса. Этап за этапом. В полной темноте.
Я вытаскивала из себя боль и рассказывала ему.Без слез, ну, почти без слез.
Но без масштабной истерики.
Я рассказала ему все.Абсолютно все.
«Я просто больше не могу так,— в конце сказала я ему. — Я не смогла убить свое прошлое. Я пыталась его убить, но смогла только придушить. Помоги мне. Пожалуйста, помоги мне принять его.
Я хочу,чтобы мы могли его обсудить, вспомнить и погоревать, и оплакать. Ну, я буду плакать, тебе не обязательно. В памяти у меня там запретная зона и колючая проволока. И мне больно каждый раз, когда я туда напарываюсь».
И он нашел в темноте мою руку и сжал ее.
«И да,— добавила я, — я поживу у тебя какое-то время? Не люблю гостиницы».
«Поживи.Будешь платить работой на кухне. Поваром. Так сказать, отдавать за аренду натурой».
И я пошла в душ,снова настоялась там под кипятком и пошла спать. И снова спала как ангел.
«Значит,дело не в коньяке», — думала я перед тем, как отрубиться. — «Может, у него особенный матрас. У человека, у которого чай перемешан с кофе, вполне может быть особый засыпательный матрас».
Утром я даже смогла взглянуть на дверь нашей с бабкой квартиры.«Молодец», — похвалила я себя. Написала смс дочери: «Как ты? Люблю и скучаю». Она не ответила.
Ну что ж.Она может выжить без меня.
Я поехала в гостиницу,намыла волосы и сделала прекрасный макияж. Чудо майонеза, но я сияла как медный поднос.
На такой волне я докатилась до питерского офиса почти верхом на чемодане и вызвала к себе начальника офиса.И его зама.
Сказала им примерно следующее.«Подготовьте мне все отчеты. И вы тут такие все крутые и расслабленные, и я могу это оценить, но мне нужен ваш отчет для головного офиса и ваш план на ближайшее время по улучшению результатов. И это мне лично. Вы пока подумайте и вечером до 5 мне это предоставьте, и мы посовещаемся ускоренно. И в 7 я уезжаю домой. Мне надо готовить ужин. Я параллельно поваром устроилась. Совмещаю, так сказать, полезное с полезным. И я добрый полицейский, но могу быть и злым. И лучше, если мы договоримся».
И я ходила по офису,изучала бумаги, выпила сто литров кофе и чая, посовещалась с топами и поняла, что оба не дураки. Может, ленивые, но не дураки.
И поехала домой готовить пасту с морепродуктами.К Саше домой, конечно. Прямо верхом на чемодане.

По пути у таксиста играл «Сплин».

Она жует свой «Орбит» без сахара,
И вспоминает тех, о ком плакала,
Она жует свой «Орбит» без сахара,
И ненавидит тех, о ком плакала

Она ходила голой на лестницу,
Ходила голой на улицу,
Она хотела даже повеситься,
Но институт, экзамены, сессия

Она жует свой «Орбит» без сахара,
И вспоминает тех, о ком плакала,
Она жует свой «Орбит» без сахара,
И ненавидит тех, о ком плакала

Что ж, актуальненько. Прямо про меня. Только «Орбита» не хватает.
Потом я дома быстро переоделась,потискала Женьку, понеслась на кухню. Нашла бутылку красного вина.
Алкоголя у Сашки были запасы.Но на пьющего он не тянул. «Наверное, в алкобизнесе», — решила я, а ведь я даже не спросила его, но это было не важно.
Важно было не пережарить креветки.

Пришел замерзший Алекс и, дыша духами и туманами, прошел к столу.
Мы ели и пили вино и болтали.
«Даже удивительно,что ты не женился», — сказала я.
«А кто сказал,что я не женился? Я был женат на Людмиле».
И тут до меня как дошло.Как дошло. На Люсинде? На визгливой Люсинде?
«О мой бог,а я считала свой брак катастрофой.
Зачем ты женился на Люсинде?»— простонала я.
«Она забеременела,и мне пришлось», — ответил он.
«Так,подожди, у тебя что, есть ребенок? И где он? И сколько ему?»
«Он живет в Гатчине с моими родителями».
Тут я просто упала под стол.Наши родители, мои придуманные родители, живы и живут недалеко.
Я залпом допила бокал.Вот это новости.
Такого я не ожидала.
«Его зовут Даня.И ему 15, и мы ладим.
Я часто езжу к ним,а он часто ночует тут».
«Подожди,— моя голова шла кругом, — а Люсинда куда делась?»
«Она нас бросила,когда Даня родился. У него были некоторые проблемы. Но мои родители приехали и начали мне помогать».
Мамочка!Папочка! Вы их не бросили! Вы настоящие герои.
«И как они тебе?Они же никогда не приезжали тебя навестить. Вы как смогли договориться?»
«Ты знаешь,я работал, и у меня не было выбора. Ну и они крутые, веселые, добрые. Они так самоотверженно боролись за Даню, там прогнозы были не очень.
Но мы справились.С ним все хорошо.
Родители на него надышаться не могут».
«И я смогу их увидеть?»— пробормотала я. Встреча с придуманными родителями укладывалась в мой план. Они оба были в числе убитых мною в поезде в ту ночь. И теперь мне предстояло их воскресить.
И увидеть.
«Ну,завтра суббота, с утра и рванем к ним. И увидишь. Они тебе понравятся. Все. А Даник хоть и подросток, но не бунтует, так, ухо себе проколол, да тату маленькую сделал на груди. И все».
«А что за тату?»
«Veritas ubique.— «Истина повсюду». Он такой, философ у меня. Пацифист. Не такой, как я был».
«А помнишь,как ты дрался?»
«Еще бы»,— отвечает он и показывает шрам на брови.
«Ты молодец,ты справился», — я его обняла, подошла и обняла его сзади. — «Ты не бросил сына, ты смог с родителями».
И до ночи мы играли в игру«а помнишь».
И начали мы с дня знакомства.
Прошлое воскрешалось во мне.И воскрешать его вместе с Сашей было не больно. Он меня понимал, и мне не было стыдно перед ним называть вещи своими именами.

Утром мы погнали в Гатчину. Натурально погнали. Саша вел машину как боевого коня. Мы неслись вперед, и я видела, как он расслаблен. Значит, все у него действительно там хорошо. Погода была солнечная, солнце щекотало меня через стекло. И я вдруг поймала себя на двух мыслях.
Мы с Сашей— пара и едем к родителям навестить сына.
И вторая,еще более трепетная: это на самом деле мои родители. И для них мы затарили целый багажник всего в дорогом супермаркете. И они нас ждут.
Этот день был идеален.Нет, он правда был идеален.
Мамочка Света и папочка Денис были такими,как я представляла себе. Даня — копия Лександра в юности. И ничего от Люсинды. Еще у них была огромная собака-лабрадор. Черный. Джей.
Нас обоих с порога натискали,наобнимали, нацеловали. «Па, ма, это Женя, моя подруга детства». «Это па, это ма». «Да что ты, деточка, какие отчества, ты что.
Мы вас с утра ждем.У нас тут холодец и рыбный киш».
А как мне понравился Даник,просто нет слов. Подросток, но какой-то аномальный подросток. Добрый, чистый, светлый, ангел. Моя дочь в сравнении с ним была  дикобразом. А тут прямо мальчик-зайчик. Очень красивый. Очень.
Я думала,неужели и Ликсандр тоже раньше был красивый, а я и не замечала?
Потом,после еды, мы взяли пса и пошли гулять.
У меня никогда не было собаки,и мы с Даником дурачились, кидая псу мячики. Краем глаза увидела, как Саша идет с матерью под руку. И я так была за него рада. И...
Я подошла и взяла ее под руку с другой стороны.
И она шла между нами.
И я шла рядом с ними.
И я была среди своих.Это были мои люди. Мои родители, мой друг Саша, моя собака, и мой мальчик Даник.
Странный,чувствительный и очень счастливый день.
Как будто день рождения.

Мы остались ночевать. После прогулки долго ужинали, выпили бутылку вина и остались ночевать. Спали в одной кровати как пионеры.
Весь вечер я ловила на себе взгляды Даника и улыбалась ему.
Я уверена,что появись я рядом с мужчиной в присутствии моей дочери, она бы устроила сцену, истерику, как-то провоцировала его.
Именно это и удерживало меня от попыток построить любые отношения с кем-то.
Она даже ревновала меня к женщинам и капризничала.
Потом мы немного пошептались в кровати с Сашей о том,как мы были в этом возрасте, вспомнили, как украли наш школьный журнал и спрятали его под охапкой листьев у школы.
Думали вернуть. А дворник листья выкинул, и журнал с ними вместе. Вот мы тогда испугались.
Мы шептались как два подростка,и я думала о том, что моя дочь так и не пишет и не звонит.
И о том,как  обожает Сашу его сын, а ведь они даже не живут вместе, и тот явно не бегал по садикам с пластилиновыми воронами.
А утром мужчины ушли еще до завтрака втроем гулять с собакой,а мы с мамой Светой жарили блины на две сковородки и готовили завтрак.
И я...Я смогла ей рассказать.
«Вы знаете,я представляла, что вы моя мама. Моя настоящая мама меня бросила. А у Саши были родители, и мы с ним подрались даже из-за вас. А потом он предложил, чтобы вы были и моими родителями тоже. Вы и Денис Александрович. И у меня была даже ваша фотокарточка, да, которая у театра. Вы там такие красивые. И молодые. Я дочь в честь вас назвала Светлана. Правда, она решила, что она Лана».
«Деточка»,— сказала она и обняла меня. — «Я надеюсь увидеть твою дочку».
Моя мамочка спустя столько лет меня обняла.Потом пришлось торчать в ванной, чтобы маскировать следы слез на лице.
А потом еще был один день,и я смотрела на этих людей и думала, ну почему все не могут жить так. И, судя по расслабленности их всех, они не играют, не прикидываются. Не шипят внуку потом «отродье». Не проклинают судьбу.
И на слюни собаки и шерсть всем плевать.
Я вспомнила похожую на операционную квартиру моей свекрови и мучительные обеды вместе с ней.Тут в Гатчине никто не мучался.
Никто не делал замечания Данику,который, как и все подростки, не расставался с телефоном. Вообще, глядя на высоченного, пышущего здоровьем Даника, было не сказать, что у него были какие-то проблемы. И какие-то прогнозы.
Никто не жаловался на жизнь.Не выкладывал всем вподряд состояние своего здоровья, как свекровь, которая изматывала меня расшифровками своих анализов.
И тут до меня дошло.Что Даника тоже бросила мать.
Как и меня.Но его вытянули остальные. Отец, бабушка и дедушка.
И я,глядя на папочку Дениса, решила найти своего отца и посмотреть ему в глаза.
По дороге домой,странно, но я стала называть его квартиру домом, я задала вопрос, который меня очень тревожил.
«А что стало с нашими бабками?»
Я уже поняла,что сложные вопросы так не задаются запросто, и если их силой из себя не вытащить, они так и будут сидеть внутри и саднить.
«Твоя умерла через два года после того,как ты уехала. Я не знал, как тебя найти. И тебя, и твою мать. Так что мы с бабкой ее хоронили. А потом через полгода и моя умерла внезапно».
Еще один вопрос был закрыт.Мне было ее совсем не жаль.
«Отвези меня потом на кладбище,хорошо?»
Он кивнул,и я уснула на пассажирском сиденье и проспала до города.
На следующий день я приехала в офис,поработала, нашла соцсети моего отца. Да, я знала, кто он. Солист в малоизвестной группе был когда-то. Сейчас продюсер. Непризнанный. Мы были с ним похожи.
И было дико странно,что это мой отец пишет посты на тему «как приятна чашка кофе по утру» и прочее. Всякую хрень, как домохозяйки далеко за... Цветочки, листочки, какие-то цитаты.
Через полчаса разглядывания его соцсетей...Ладно, через два часа, я поняла, как я на него зла.
Дома я потушила курицу с грибами в сливочном соусе и сварила рис.Порезала простой салат из помидоров и огурцов, и мы продолжили играть в «а помнишь».
И я смогла заговорить о нашей игре в родителей.
«Спасибо,что одолжил мне своих тогда».
«Дура ты,Женька, тогда я был готов на все ради тебя».

Я смогла встретиться с отцом. Лицом к лицу. Написала ему и придумала легенду, что моя мать — его большая поклонница, ну, что в общем недалеко от истины. И у нее юбилей, и я мечтаю пригласить его спеть для нее из старого репертуара.
Он согласился на встречу и на обед за мой счет.Я одела самую дорогую одежду, что у меня была.
И он без остановки,ни слова не давая мне вставить, говорил о себе.
Я,я, я, я. По его словам, выходило, что ему предлагали самые лучшие варианты, но он гордо отказывал. Потому что, девушка, вы слышите, искусство не продается.
«То-то ты готов петь на юбилее незнакомой тетки»,— подумала я.
«А семья у вас есть?»Он развел руками, что, мол, и с пятой женой не сложилось. Потому что бабы душат творчество.
Отец показался мне очень напыщенным,глупым, странным, уверенным в своей неотразимости и даже пытался меня клеить.
Это был не тот отец,о котором я мечтала.
«А дети у вас есть?»— я закинула последнюю удочку.
«Увы»,— он развел руками. — «Бог не дал».
Он,очевидно, не знал, сколько с меня запросить, оценивал мой внешний вид и в итоге назвал такую сумму, что я могла бы пригласить Тейлор Свифт.
Мы распрощались,и я оставила ему выдуманный набор цифр вместо телефона. Гештальт был закрыт.
На неделе Саша,который действительно работал директором по продажам в алкохолдинге, в среду взял отгул и отвез меня на два кладбища — к своей бабке и моей. Я положила им цветы. Со своей бабкой я поговорила. Коротко, по делу и без слез. «Мне жаль, что так сложилось», — сказала я в конце. — «У тебя был выбор».
Так я завершила почти все свои дела.Осталось самое главное.
Я купила билет на ночной поезд«Москва-Питер» на имя своей дочери. Написала ей, что ее жду. Она ответила: «Ок».
Она приезжала в субботу утром,и я вся извелась в ожидании ее. Это было самое трудное, самое тяжелое в моем плане.

За эту неделю Саша узнал через соседок о моей матери. Оказалось, что она уехала к ухажеру пожить. Но жива и здорова. Честное слово, новость о том, что моей матери тут нет, дала мне смелости подойти к нашей двери и потрогать ее обивку. Мать не делала ремонтов, и наш старый дермантин был вызывающе безобразен на фоне остальных дверей.
«Привет,квартира, где я выросла», — сказала я дермантину. Я могла бы найти ключи, наверняка они где-то были у соседок, запасные, рассказать, кто я.
Но меня никто не узнавал.Ну или узнавали и молчали.
Хотя я,признаться, не шаталась по окрестностям. Из машины или такси в подъезд.
Так или иначе,никто не бросался ко мне навстречу с криками.
До конца недели мы продолжали играть в игру«я помнишь». Удивительно, что некоторые вещи мы явно помнили оба, а некоторые, в которых я была уверена, он забыл. Или какие-то вещи, которые говорил мне Саша, вообще никак не отзывались во мне.
А да,я остригла волосы. До очень короткого каре. Которое открывало шею. Хлопот с мытьем и укладкой стало меньше.
На вокзал я поехала на Сашином танке и тряслась как заяц.Я не была уверена, что дочь приедет. И я вообще не знала, что нас ждет впереди. Мысли мои панически бились внутри черепа от «боже» и «зачем», до «пора ей все рассказать как есть».
Она приехала.Моя худая, вредная, красивая дочь. Колючая как сто ежей. Не поцеловала меня.
На машину спросила:«Это твоя?» Я ответила: «Нет, это машина друга».
На вопрос,куда мы едем, я ответила: «К другу».
Она вскинулась:«У тебя что, появился мужик?» Я пожала плечами.
Она дулась всю дорогу.И дома за завтраком, где мы молча ели втроем, она прожигала Сашу глазами.
Да,это не влюбленно-восторженные глаза сына, дружок. Растить девок — это хардкор.
Потом я отвела ее в комнату,позвала Сашу, и мы начали ей рассказывать вдвоем. С самого начала. С нашего дня знакомства.
В какой-то момент я начала просто плакать.И слезы текли по моим щекам как два ручья. Мне было невыносимо тяжело.
Это было тяжелее,чем говорить с кем бы то ни было из моего прошлого.
Я говорила о том,как мне тяжело жилось с бабкой, о нашей дружбе, о том, что я не сирота, и что у нее есть бабушка и дед, только, увы, так себе оба. О том, что я всем соврала о своем сиротстве.
О том,что наша свадьба с ее отцом была договоренностью меня и ее бабки.
Она молча слушала.
Иногда кричала.Злилась. Обвиняла меня. Ходила по комнате.
Потом,когда все было сказано, мы пошли втроем гулять. Я показывала ей этот город. Мой город. Ее город. Не скажу, что это было легко и весело и идеально, и все обнялись и плакали и простили друг друга. Было сложно.
Под конец она вообще заткнула уши наушниками и не вынимала их до воскресенья.В воскресенье вечером я посадила ее на поезд. Злую. Нахохлившуюся как воробей.
«Ты останешься тут?»— спросила она меня.
«Может быть»,— ответила я. — «Я не знаю».
«Я буду жить с отцом»,— крикнула она мне в лицо.
Я еле удержалась от того,чтобы не начать бежать за поездом вслед. Поезд уносил с собой мою дочь, которая ничего не поняла.
Ничего из моей истории.И мне было дико больно.
Я знала,что если я вернусь, все будет еще хуже. И я не возвращалась. Жизнь вошла в колею. Я работала. Провела некоторую реорганизацию офиса, встретилась с несколькими клиентами. Каждый вечер я ехала домой пораньше, чтобы готовить ужин и продолжать играть в «а помнишь».
И так мы дошли до наших первых серьезных отношений.
Мы были уже хорошо пьяны оба,чтобы говорить на такие темы.
«Почему ты выбрал Люсинду?»— спросила я.
«Потому что девушка,которую я любил всю жизнь, не захотела быть со мной», —
Ответил он.И я поняла. И я как все поняла... Я вспомнила Стаса и мою идею начать встречаться с тем, кто сильно не нравится.
«Но ты же не смотрел на меня!»— закричала я.
Вот прямо вскочила из-за стола,топнула ногой и закричала.
А он мне ответил...Нет... Он мне ответил:
«Ты была так ослепительна,что я просто боялся поднять на тебя глаза. И этот Стас еще...
Потом я думал все рассказать,а ты уехала из-за бабки и матери и вообще. Я решил тебя отпустить, ведь когда любишь, ты желаешь самого лучшего».
Что было потом,лучше не вспоминать. Если вы думаете, что мы бросились друг к другу на шею, то нет.
Я стала орать,что это он всем виноват, в глупом Стасе, в моем выходе замуж по сговору со свекровью, в моей жизни в этом унизительном браке. Самое обидное, что пока я орала, он молчал, и это здорово напоминало истерику трехлетки рядом с разумным взрослым. Потом я бросилась в свою комнату и рыдала прямо как моя дочь, прямо в подушку, оплакивая себя.
Он пришел через пару часов,развернул меня к себе лицом и поцеловал. Прямо мое зареванное лицо.
«Ну,тихо, тихо, — сказал он мне. — Так мы затопим соседей твоими слезами. А у них евроремонт».

Прошло время. Год. Я перевелась в питерский офис драконить. Мих был доволен, показатели росли, как и моя зарплата, и самое смешное, я работала гораздо меньше. Мы стали парой. Да, мы по-настоящему стали парой с Сашей. Мы начали с начала, с конфетно-букетного и свиданий за ручку. Мы записались вдвоем в киноклуб. Я купила три кулинарных книги.
Моя дочь переехала в Питер.Нет. Вслушайтесь, моя дочь решила переехать в Питер. И переехала. Я развелась. Этим занимались адвокаты удаленно, я ни на что не претендовала, так что все прошло быстро.
Мы отвезли ее в Гатчину.Там у Даника случился когнитивный диссонанс по поводу того, что сам он с отцом не живет, зато там живет незнакомая девочка. И мы его забрали тоже.
И они,блин, подружились. Я не знаю как, возможно, сошлись на общей ненависти к обстоятельствам, но они сошлись.
Они ходят в одну школу,а с пятницы оба едут к бабушке и дедушке в Гатчину.
К папочке и мамочке.
А мы на выходных кайфуем,ходим голые по квартире, спим по полдня и смотрим кино.
Через месяц наша свадьба.
И я знаю,что когда-нибудь я смогу зайти за дверь с уродливым дермантином. И посмотреть в глаза своей матери.
Когда-нибудь.