За Переходом. Глава 5. За Гранью. Финал

Вокруг были все те же натуральные рубленые еловые стены старого темного золота, а икона Божьей Матери особенно ярко сияла порталом мандорлы Божественного Света, приглашая к причастности самого благодеяния. Эраст перекрестился и поцеловал ее.
На расшитой льняной белой скатерти на столе все так же стоял переливающийся бликами серебряный самовар, а в печи потрескивали дрова. Горница, как и тогда, в прошлый раз, была наполнена ароматом изумрудных трав, имбирных пряников и красных яблок, что лежали теперь не только на столе, но на комоде, и у печки, и по всей комнате, но Лизы не было.

Только в голове Эраста звучал ее веселый смех, да сама горница, точно пропиталась огненной рыжиной ее волос в лучике заглянувшего сюда солнечного света. Эраст подошел к окну. Золотой листопад остановился, и только кровавые алые яблоки лежали повсюду изобильно и немым свидетельством кричали о хладном замирании всего сущего.

Снова закружилась голова, и Эраст присел у стола. Самовар, на удивление, оказался горячим.

«Сколько же хранится тепло?» – подумал он.
«Тут ведь нет линейного времени, - словно бы ответила Лиза». Ее слова звучали гулким эхом воспоминания, но Эраст так глубинно прочувствовал их, будто были и не ее словами, а его собственными.

Оказалось, что травы уже лежат в чашке значимым приглашением. Эраст налил кипятка, и когда зелье чуть настоялось, пригубил горьковато-терпкий напиток, придавший бодрости и сил.

Шерстяные колючие носки в этот раз не согревали ноги, но пятнистые штаны вместе со свитером лежали неподалеку от печки прямо на сапогах. Эраст переоделся и вышел осмотреться в надежде увидеть Лизу.

Волшебный лес, что окружал старую сторожку, обрел багряные тона, листопад прекратился, а золото под ногами стало медью.

Лизы нигде не было, но Эраст не хотел верить в это. «Может быть, она осталась там, у Перехода? – подумал он, - как же мне отыскать его, когда мы шли так долго по пересекающим друг друга тропкам, занесенным золотой листвой. Как же мне найти тот наколенный ствол, когда тут все так изменилось, словно бы сама осень стала старше».

«Тут никогда ничего не происходит. Тут всегда осень», - вновь прозвучали слова Лизы собственным внутренним голосом Эраста.

Он пошел в том направлении, куда они шли вместе сквозь необыкновенный листопад. Пахло влагой осени, прелыми листьями, лежавшими под ногами, а полуобнаженные стволы деревьев застыли, замерли перед чем-то невыразимо важным. Эраст шел и шел куда-то вперед, и лес, будто сгущался, а листва постепенно меняла цвет на оранжевый с проблесками красного, деревья становились выше, стволы – толще, а тона уже переливались охрой и киноварью. Вдруг что-то белое мелькнуло вдали, и Эраст вышел к Переходу, сиявшему теперь нестерпимо-белым на фоне кармина багряных листьев. Живая скамейка из наклоненного ствола была пуста.
Эраст упал перед ней на колени и зарыдал.

- Прости, прости, меня, Лиза, я предал тебя.
- Ты предал себя – эхом прозвучал голос.
- Лиза, умоляю, вернись ко мне!

Ответ был совсем тихим, Эраст не мог разобрать, что именно прозвучало: «Я в тебе» или «ты во мне».

- Теперь я абсолютно точно знаю, что хочу лишь одного – Любить.

Эраст помнил, как сидел с Лизой на склонившемся до земли стволе, когда листья были золотыми, как ему хотелось в привычный мир, как он вдруг поднялся, не сказав Лизе ни единого слова, и растворился в пространстве меж белоснежных стен Перехода, гулко звучавшем колокольным перебором от мала до велика. Он и не знал тогда, что Лиза попробовала шагнуть за ним.

Ведь он думал только о себе и так ценил суету, заменяющую настоящую жизнь, пока искал положения, власти, почестей, богатства и наслаждений, изысканности терпкого вина, когда рассматривал красивых женщин, как дорогие машины. Он не знал, что все меркнет до серых тонов после возращения и оказывается лишь пеплом, легшим нитями седины на виски.

В привычной жизни не хватало главного, утраченного и никак не обретаемого вновь, чего он не способен был выразить земными словами, когда других и не было, не хватало самого родного, дорогого, о чем он грустил и тосковал бесконечно. Все острее и глубже чувствовалось приближение зимы. И невозможно было понять, почему бесконечно нравилась рыжина осенних листьев.

Коленопреклоненный, с молитвой о прощении Эраст замер в бесконечности пространства-времени у Перехода среди багровой листвы. И так замирал раз за разом, когда вновь и вновь шел в лес, чтобы неизбежно и непременно набрести без всякой тропинки на единственное место, где отчетливее всего звучал голос Лизы. Он все обращался к ней с мольбой, лишь слова менялись в бесконечных вариациях.

- Что же я натворил! Как мог я лишиться своего счастья, отказаться от самого дорого на свете ради бесполезного блеска иллюзорной мишуры жизни… Я ошибся, Лиза, прости меня, - шептал Эраст, - мой выбор бел неверен.

- Твой выбор был верен, - отвечал ему шепот бордовых листьев, - мы всегда выбираем лучшее из возможного.

Так продолжалось день за днем, а может быть, год за годом или век за веком, ведь тут не было привычного времени.

К вечеру Эраст возвращался в сторожку, чтобы с утра вновь отправиться к Переходу.
Он ложился на белоснежную пуховую перину, Нанка приходила к нему, укладывалась возле груди и утешала самым теплым и добрым мурлыканием, но когда он видел ее зеленые глаза, на его собственные наворачивались слезы. Когда Эраст утирал их и наконец готов был заснуть, крупное спелое яблоко с самой верхушки вечного древа неизбежно отрывалось от родимой ветки и неудержимо устремлялось вниз с невероятной высоты. Громом, разрывающим пространство, оно ударялось о крышу, а потом скатывалось по ней с треском молнии космических часов, расщепляющих стрелами суть бытия на отрезки. В этот момент в распахнутых глазах Эраста отражалась звезда, которую он видел сквозь щель между рейками потолка за отогнувшимся краешком листа железа лишь на миг. И так засыпал.

А наутро снова шел к переходу, чтобы говорить с Лизой или с самим собой в том месте, где видел ее в последний раз.

- Лиза, прости меня, я предал тебя.
- Ты предал себя, прости себя.
- Нет, я не согласен, Лиза. Теперь я точно знаю, чего хочу. И я хочу лишь одного – Любить! Хочу любоваться не только золотом этого леса, но огненной рыжиной твоих волос, смотреть в твои глаза, вдыхать твой аромат.

Постепенно утихали страсти, слова все варьировались, будто открывая некое осознание, в котором Эраст больше и больше сливался с миром.

И вот однажды, когда он пришел к Переходу, на кроваво-алых листьях откуда ни возьмись, одиноко лежало крупное белоснежное яблоко. Эраст хотел поднять его, но зазвучавшие колдовской мелодией строки остановили его. Он прислушался:

Не поднимай упавший плод, не надо,
Ведь яблоко, издав последний крик,
Легло на твердь. Вселенскою отрадой
Тебе дано увидеть этот миг.

- Где ты родная, любовь моя, как обрести утраченное?
- Везде, Эраст. Оглянись вокруг, разве ты не слышишь меня? Разве не видишь в каждой веточке, плоде, листочке, дуновении, в самом воздухе и пространстве. Я повсюду и нигде, я – все и ничто, а может быть, меня и вовсе нет, а ты слышишь лишь себя самого, видишь и чувствуешь отражение своих мыслей, звучащих эхом.
 
Несколько алых листков упало к ногам Эраста от легкого дуновения, всколыхнувшего сущее. Не удержавшись на родимых ветках, другие листья начали медленно отделяться и кружиться в воздухе, меняя багряные тона на охру, оранжевый и, наконец, осыпая Эраста рыжиной Лизиных волос.

В этот вечер Нанка принесла мышь.

- Поздно, - сказал ей Эраст.

Она выразительно посмотрела на него бесконечно зелеными глазами.
 
Эраст не стал ложиться на обломовскую перину безвременья, он вышел под купол звездного неба и долго-долго смотрел в пространство в поисках той самой звезды, что манила его всегда. Словно молитву к Творцу, он шептал новые, расслышанные им строки:

Твой выход в ночь, в покровы темноты,
Звучащий хрусталем звезды упавшей,
Не страшен,
Словно миг судьбы,
Которой предстоять – не выбор,
Ставши
Ничем и Всем,
Плодами прорастать
Возможно в некой точке на исходе,
Чтоб сердцевину сущего разъять
И вновь сиять звездой
На небосводе.

Наконец Эраст отыскал именно ее, свою звезду. Он раскинул руки широко в стороны, словно бы хотел объять весь мир, как птица, расправляющая крылья перед самым волнительным первым полетом в своей жизни, и вознесся, слившись с миром золотого леса и соединившись с Лизой, что всегда была нигде и повсюду.

***

Липовая аллея Чистопрудного бульвара осыпала прохожих невесомыми золотистыми листьями.
Эраст опустился перед Лизой на одно колено прилюдно и просил ее руки с букетом дивных ароматных алых роз, влажных от утренней росы, а из кафе неподалеку обретенным родным теплом звучала мелодия песни:

Облетает листва золотая,
Улетают земные слова,
Солнца луч в поднебесной пронзает
Бесподобную тишь сентября.
И похоже, нам всем выпадает
Бесконечно благая Судьба.

И конечно, нам всем выпадает
Бесконечно благая Судьба.