Рантик

 

(Из романа "Золотой тупик")

В конце концов, он задремал и разбудил его милиционер. В поезде он думал отоспаться, но в купе оказался с молодыми весёлыми ребятами, они добирались домой в Пятигорск и Эдди думать и спать расхотелось. Выяснилось, что попутчики были в Санкт-Петербурге, заехали на пару дней погреться под южным солнцем после дождливой Северной Пальмиры.

  Поутихнув после шумного обсуждения впечатлений о днях, проведённых в солнечном Сочи, они стали выкладывать на стол припасы, пригласили и Эдди. К паре бутылок вина южного вина Эдди приложил бутылку коньяка, связку чурчхел и соленья. Выпили, познакомились. Студенты завели восторженную беседу о пребывании в Питере.
Оказалось, что они студенты Пятигорского университета и ездили в Питер на конференцию, посвящённую творчеству Пушкина. Они говорили об умном профессоре-пушкинисте, о новаторстве гения, об «онегинской строфе», что это такое Эдди не знал, но слушал с вниманием. Вскоре они заспорили о том, смогли бы они, нынешние, жить в эпоху Пушкина, жить без автомобилей, телефонов, джинсов и дискотек. 


  Разгорелась полемика об отношениях Онегина и Татьяны. Длинноволосый очкарик утверждал, что Татьяна глупая девчонка, запавшая на столичного пресыщенного денди и никакого будущего с Онегиным у неё не могло быть; что Пушкин спас её, придумав дуэль, где выяснилось каков Онегин на самом деле. Второй, студент-качок согласился с ним, аргументировав печальный итог дуэли бездушными словами Онегина»: «Несчастной жертвой Ленский пал». Третий, ярко выраженный кавказец, сказал, что Онегин козёл, отмазывал себя этими словами, думал только о ногтях, и лицемерно сделал несчастного Ленского чуть ли не виновным. К месту он рассказал анекдот. Кавказец зарезал прохожего. Его судят. Он заплатил судье и в своём последнем слове с честными глазами сказал: «Стоял на улице, чистил ножом ногти, этот несчастный прохожий споткнулся и три раза упал на мой нож».
 
  Эдди прискучила полемика и он прервал кавказца, предложив тост за Пушкина. Выпили и кавказец спросил у него:
— А вы «Онегина», читали?
Эдди слишком долго отмалчивался, чтобы не завестись.
— Как все советские школьники.
Очкарик рассмеялся.
— То есть до конца, как все не дочитали?
— Нет, осилил «Энциклопедию русской жизни», но за сочинение получил кол, выставив Онегина лодырем и дармоедом, мол, ему бы на БАМе попахать, целину поднимать, то-то ноготочки бы обломали. До сих пор думаю, почему же училка сочла это личным оскорблением, — подморгнул он кавказцу.
Компания расхохоталась.


  — Читал и после, но почему-то остался при своём мнении об Онегине. Не знаю, — хитро усмехнулся Эдди, — я же комсомолец, поддерживал инициативы и линию Партии, старался быть идеологически правдивым. Нет, конечно, Пушкин останется в веках, он гений. Но думается мне, что через десяток лет школьники вообще не смогут написать сочинение по Пушкину, будет, как Штатах — комиксы с картинками, а Пушкин будет только для специалистов. Между прочим я знаю человека с именем Онегин, не с фамилией, а с именем. Человек очень известный. Знаете такого?
Студенты недоуменно переглядывались.


  — А песню-то, конечно, слышали, «льёт ли тёплый дождь падает ли дождь?» Стихи нашего бакинца Онегина Гаджикасимова. Бакинцы знают своих героев…м-да один мой знакомый, совсем не филолог, ещё в советские времена пользовался эффективным способом, чтобы донести до круга людей, знакомых только с устным городским творчеством бытующим на городских просторах серьёзную классику и объяснить народным языком. Причём, неплохо на этом зарабатывал. Рассказать?
— Рассказать, рассказать, рассказать, — загалдели студенты.
— Тогда наполним наши бокалы и выпьем за классику. Ты армянин? — обратился он к кавказцу.
 — Армянин.
— Будешь переводить ребятам армянские слова, мой герой армянин и в русской речи невольно употреблял армянские слова. Хотя вы должны всё понять, в вашем городе большая армянская диаспора и много бакинцев.


  И Эдди начал.
— Героя моего рассказа звали Грант. Он не был капитаном, и даже не его родственником, и детей у него не было. Люди звали его уменшительно-ласкательно Рантик. По слухам он когда-то учился в институте, попал за какие-то махинации в тюрьму. Выйдя на свободу, предприимчивый бакинец придумал оригинальный бизнес, став популярным человеком в одной из пивных Арменикенда. В бакинских пивных пиво пили под крупный варёный горох сорта нохуд с солью. Продавался он в газетных кулёчках, как в России семечки. Рантик организовал продажу гороха в одной пивной Арменикенда, — район такой в Баку, — и попутно веселил публику своими сказаниями. Его любили, и дело было не только во вкусном горохе, но и в актёрском мастерстве, в умелом подыгрывании вкусам специфичной приблатнённой публики пивной. Надо сказать, что «косил» он под одобрение публики, под развязного, ушлого, малообразованного, приблатнённого субъекта, хотя, по-всему, был начитан и обладал отличной памятью, рисоваться он отлично мог
 

  Всё происходило так. Кто-нибудь из посетителей пивной просил его сотворить очередной перл, при этом перед ним возникал бонус — поощрительная бесплатная кружка пива. Для заметки: хуже бакинского разливного пива —только сухумское. И хотя известно, что губит людей не пиво, а вода, хочется отметить, что вода в Баку была неплохая, её можно было пить из крана. Потягивая пиво, Рантик, под гогот публики, рассказывал свои баллады. Сочинял на ходу невероятные небылицы, которые непременно начинались со слов: в тот день... Иногда, на самом интересном месте очередной своей фантазии, он замолкал и говорил вдруг, недоумённо разводя руки: «Ара, забыл». Под смех слушателей ему ставили очередную кружку пива, и он, воскликнув: «Ара, вспомнил!», с новыми силами продолжал свой рассказ. Вот как он рассказал любителям пенного напитка о своём походе в театр.
 

  Эдди взял бакинский акцент, говорил от лица героя:
— Тот день сижу дома. Ара, жарко было, да. Август. Стучаться. Ара, кто там? — кричу.
 —Вам участковый.
— Махмудов — ментяра наш участковый ноги притащил. На пенсию козлу пора, а он всё ещё лейтенант. В натуре тупой. Заходит.
—Ара, Рантик, — говорит, — ты у работ строился?
— Тофик-джан, нет ещё, — говорю, — по душе же нужно найти работу, да? Ты же не идёшь дворником работать, нет?
—Я тебя пиредупреждал? — говорит.
—Ара, пиредупреждал, пиредупреждал. Завтра обещали, асыма (как бы, вроде, — перевёл, смеясь, армянин), одно очень хорошее место.
 —Гиде будыш работыт?
—Лифтёром, — говорю, — лифчики женщинам застёгивать буду. Обиделся, шакал. Оттяжку мне кидает. Руку на кобуру кидает, глазами играет, как горный орёл, носом точно похож. Ара, каждый пацан у нас на улице знает, что у него в кобуре не даян долдурым (пистолет), а обед, жена кладёт лаваш с брынзой. Ара, кто такому дымбо (балбесу) пистолет доверит?


  Армянин захохотал, за ним остальные. Эдди с заблестевшими глазами продолжил:
—Ты такой вэш мине не шути, да, — участковый говорит. — Через один нэдэл на работы не байдош — буду пиринимать мэри. Повестка на тебе пиришлю. Тундиятство нельзя.
 — Ара, денег хочет, петух! Дал ему четвертак, чтобы месяц мозги мне не компостировал. А он:
— Визятка? Статья, знаешь, какой есть?
— Ара, — говорю, — зачем визятка? Пиремия, Тофик-джан. Не ушёл, ишак, политзанятия решил провести, жизни меня учить. У него тёща в театре гардеробщицей работает. Он туда бесплатно ходит поспать культурно.
—Ты, Рантик, сапсэм не куртульный чаловэк, — говорит, — ты, напиримэр, Эвкени Анекин знаешь?
 —Жеку-то, Онегина? Барыгу с 5-й Завокзальной? Ара, кто его не знает!
Эдди пришлось, сдерживая смех, умолкнуть. Ребята, откинув головы к стене, хохотали. В купе заглянула проводница, покачала головой и ушла.
Эдди продолжал:
 —Это тятр, — говорит, — у нас город куртульный, цирк есть, пилармоний есть, пиплиотек есть, а ты только свой питица думаешь.
— Это он на мою голубятню намекает.  Питица, говорю, Тофик джан, между прочим, голубь мира. Знаешь, испанский коммунист Паштик Пикосян картину нарисовал «Голубь мира»? Везде картина висит.
 


  Армянин глотал слёзы, держась за живот, бормоча: Пабло Пикассо — Паштик Пикосян. Очкарик сказал:
— Погодите, я диктофон включу. Чёрт, начало пропустил.
—Ходи на тятр, Рантик, — говорит, — там такой женщин! Вах-вах-вах! Такой культур-мультур, — дымбо говорит. Пальцы целует, козёл. Запел даже. Прикиньте: «Анекин, я с кроватум встану». Ара, ушёл, наконец, дымбо. Только я, пиво открыл, телевизор включил, только этот академик Капица бабским голосом сказал: «Добрый вечер», (у него голос, как у моей бабушки Сусанны), опять, ара, стучаться! Открываю дверь. Аствац! (Бог мой!) Мой двоюродный брат Гамлет и его жена-карлик Офелия! В гости приехали из Степанакерта!


 — Стоп! — сказал, вытирая слёзы, патлатый, — давайте выпьем.
Эдди продолжал:
— Гамлет-джан, — обнимаю брата, — заходи, дорогой, гостем будешь. Зачем не писал долго, цаве танем?! (невыносимо, до печёнок дорогой) И ты, Офелия–джан, заходи. Имя хорошее тебе родители дали. Сейчас в Англии такое имя модное. Хорошо выглядишь. Подросла, между прочим. Наверное, брат мой Гамлет хорошо за тобой смотрит. Гамлет ювелиром работает. У него глаз один. Второй в детстве потерял, до сих пор найти не может. Офа когда за него замуж выходила, не видела, что он одноглазый, он ей поднос с золотом принёс, она туда только смотрела. Потом всю жизнь на сумки смотрела, он домой всегда идёт, две сумки в руках, продукты-мродукты, подарки-модарки. Офелия только на сумки смотрит. Она, я так думаю, не знает, пока, что её муж одноглазый. Тогда только узнает, когда он, не дай Бог, разорится и один день домой без сумок придёт. Тогда она только голову поднимет, на его лицо посмотрит и скажет: «Гамлет-джан, ты где глаз потерял?»
Армянин схватился за голову, беззвучно трясясь, студенты плакали.
 
  — Хорошо посидели. Я четыре «шампусика» в холодильнике держал. Арменчика в кябабную послали, он шашлык из осетрины принёс. Зелень-мелень, помидор-мамидор. Я потом на полу лёг. Гостям — диван. Посреди ночи Гамлет встаёт, говорит:
—Здесь так душна, брат, я пойду какну;.
 Я, говорю:
—Гамлет-джан, ты в моём доме гость, говорю, какни;, дорогой, на здоровье. Туалет налево, потом спать опять ложись.
Он пришёл, говорит:
— Ты сплишь?
Говорю:
— Спу.
— Ну, ладно, спай, спай.


  Смех стоял такой, что у купе собрались люди.
 … другой день мы у дяди Арташеса долму ели, — продолжал Эдди с серьёзным видом. — Шампусик тоже пили. Офелия в цирк хотела. Она очень хотела на своих родственников карликов посмотреть. Ну я билеты в театр купил. «Эвкений Анекин» смотреть. Три билета в лужу купил. Ара, какой лужа? В Баку в августе асфальт жидкий! Смотрю, Боря-портной с 8-й Завокзальной с одной туристкой русской тоже в театр пришёл. Он у гостиницы «Турист» пасётся. Туристок снимает и в театр ведёт. Так, говорит, крохобор, дешевле. Я у него спросил, он сказал: дымбо, ложа — это балкон. Ара, по-человечески пишите, да! Если балкон — пишите балкон, а не лужа! Заходим. Мама-джан! Красиво, в натуре! Бабы все в чёрных платьях, асма, на похороны что ли пришли? Оркестр похоронные марши играет, плакать хочется. Жарко было. Мы в буфете с Гамлетом два шампусика холодных, Офелии — мороженное, потом на балкон-лужу пошли. С нами рядом какой-то петух гамбургский с биноклем сидел, иностранец, наверное. Там занавеска такая был бархатный… когда открылся, начался тятр. Запели. Гамлет и Офелия заснули. Я смотрел. Жека, короче, приехал к дяде, тот копыта отбросил, а ему хавиру оставил. Деревня, в натуре, захолустье. Пива не с кем выпить или в нарды сыграть. С одним фраером местным скирюховался, с Володькой. Ара, фраер, в натуре, на роже написано. Женька — тот парень городской, битый. Короче, в гости пошли. А там две биксы, Танька и Олька. Танька, асыма, в Жеку сходу влопалась. А Володька с Олькой закрутил. Жеке с Танькой-пацанкой, если, что — 117-я, часть вторая светит, облом! А Володька закосорезил в натуре, обкурился, наверное. Изменка у него, что Жека к его биксе подъезжает. Асыма, разберёмся, давай. Тут занавеска закрылся. Иностранец всё говорил «Брава, брава, брава». Инчасым (что это) это брава?
Хохот, похожий на стон, в купе и у собравшихся в дверях вихрем пронёсся по вагону, позвав новых любопытных.


  Эдди выждал и с каменным лицом продолжил:
—Ара, —у иностранца спрашиваю, —что это — не понял я? Всё, что ли? Разборки не будет?
 Иностранец говорит:
—Антрапетум — перекур, асыма.
Мы в буфет пошли. Два шампусика. Офелии — лимонад и мороженое. Я буфетчице свиданку кинул. Антрапетум кончился, в лужу сели. Мама-джан! В Баку август, 39 градусов, а у них снег и две берёзы! Володька с Жекой с дурами (пистолетами) стоят. Разборка! Ара, думаю, сейчас менты выскочат, всех повяжут. Забыл… (подают пиво!) Ара, вспомнил! Короче, Жека шмальнул прямо в сердце Володьке! Что садиться? Кому охота. Он в бега. Потом, когда вернулся пустой, в натуре, без бабок, думает, куда прибиться? Про Танюху вспомнил. Ара, бабы есть бабы, нет? Страдала бикса? Не тот — так этот. Выскочила, за старпёра генерала. Жека подвалил к ней:


  — Асыма, помнишь, Танюха, те дни золотые?
 А она… я все слова не запомнил только эти. Она Жеке кидает, дура:
 — Я, асыма, другому отдана и буду век ему верна! Ара, бабы, да. Занавеска потом закрылся. Иностранец сидел, плакал и всё говорил, как попугай: брава, брава… ишак, в натуре! Это же тятр. А я в такси песню пел: Анекин, я с кроватум встану…
Очкарик повалился на армянина, смеяться они уже не могли, только прерывисто всхлипывали. Пассажиры аплодировали. Проводница заглянула и, смеясь, сказала:


— Ну, артист, блин. Цирк уехал, клоуны остались.
Расстался Эдди со студентами в Пятигорске, они просили его включиться в работу их команды КВН. Обменялись телефонами.