Званый ужин

Грузный, невысокого роста, с блестящей лысиной, господин в синем атласном жилете с нетерпением ожидал последнего гостя к ужину, то и дело выглядывая в окно. Если быть точным, то гостью, свою старшую сестрицу, вдовствующую уже без малого десять лет, Серафиму Яковлевну Кочергину. По заведенной еще его отцом, Яковом Прокопьевичем Белокопытовым, традиции на рождественский ужин в дом собирались все близкие родственники. Прокопий Яковлевич же чтил родовые обычаи и неуклонно соблюдал их. И, несмотря на прохладные отношения с сестрой, ее приглашали первой. Вот и сейчас все гости были в сборе, после долгого поста истекают слюной, глядя на празднично накрытый стол, а она, по обыкновению, задерживалась. Вдруг за окном послышался звон колокольчика, и горничная отворила дверь. Прокопий Яковлевич, театрально распахнув руки для объятий, поспешил навстречу.
- Здравствуй, милая сестрица, доброго здоровья вам, как добрались? - масленым голоском изрек он, обнимая родственницу.
За год она заметно высохла и сгорбилась, стала еще больше похожа на печную кочергу. Давно вышедшее из моды черное облегающее платье с кружевным воротником под подбородок того же цвета, гладко зачесанные волосы, собранные в тугой пучок, делали ее образ зловеще-пугающим. 
- Прескверные ныне стоят погоды, братец, а в церкви народу - как на ярмарке в базарный день, не протолкнуться. Они что ж думают, Бог крендельки каждому приготовил? Глупцы. А нищие совсем потеряли стыд, готовы вырвать копейку из рук. Ленивое отродье. Как маман? Здорова ли?
- Все ладно, маманя здорова. Проходите к столу, уж все в сборе, только вас и дожидаемся, - пропуская даму вперед, учтиво сказал хозяин.
Прокопий Яковлевич был младшим ребенком в семье, родился он хилым, рос тощим, то ли от паразитических соседей внутри, то ли от бегучего нрава. Для него лично в усадьбе завели коз, нянюшка поила Прокопушку исключительно парным молоком. После кончины отца он вместе с матушкой унаследовал дом. А еще несколько магазинов и скорняжные мастерские. В то время Серафима Яковлевна уже была замужем за человеком высокого сословия и претензий к наследованию не имела. Опомнилась она после, когда ее пьяница-муж, промотав все состояние в карты, почил безвременно от неизвестной болезни. Но сделать уже ничего было нельзя и, затаив злобу, сестрица посещала мать и брата только раз в году на Рождество. Племянников она не любила и каждый год привозила каждому лишь по сахарному прянику.
Серафима Яковлевна с хозяином прошли в столовую. За праздничным столом уже собралось все семейство: в центре матушка Секлетинья Спиридоновна, аккуратненькая старушка в белом кружевном чепце. Дочь прикоснулась к ее руке губами и протянула небольшую коробочку с подарком. По правую руку стоял стул Прокопия Яковлевича, далее сидела его любимая жена Грушенька с дочкой Марией десяти месяцев отроду. Следом старший сын Григорий Прокопьевич, после Яков Прокопьевич и Прокопий Прокопьевич трех лет соответственно. Семейство свое Прокопий Яковлевич обожал, а супругу, Аграфену Терентьевну, любил безмерно. Сыновей растил в умеренной строгости, а пяточки долгожданной дочери зацеловывал с таким аппетитом, что, гляди, откусит.
По левую сторону был приготовлен стул для Серафимы Яковлевны, куда она и села, положив рядом шелковый платочек, а на него окуляр. Дальше сидели тесть, Терентий Ильич, и теща, Наталья Александровна, - премилые люди, они приехали с подарками еще третьего дня, чтобы побыть с внуками. Теперь, когда все гости были в сборе, хозяин поднял тост. Прочитал «Здравицу», ту самую, которую он читал каждый рождественский ужин, а до него ее читал его отец Яков Прокопьевич, дед Прокопий Пантелеевич, прадед Пантелей Митрофанович и прапрадед Митрофан, а отчество его уж никто не помнил. После долгой и бурной речи хозяина все приступили к долгожданной трапезе. Стол ломился от закусок, всевозможных яств и напитков. Первым блюдом прислуга подала золотистую уху из стерляжьих голов. Но самым главным блюдом рождественского ужина был запеченный гусь с гречневой кашей, орехами и яблоками.  После смены посуды прислуга на большом серебряном блюде подала гуся. Ароматы свежезапеченной птицы, антоновки и растомленной в гусином жиру гречи вызывали невероятный аппетит. По традиции хозяин вооружился острым ножом и двурогой вилкой, он принялся делить гуся на кусочки, аккуратно укладывая их каждому на тарелку, поданную прислугой. Все поочередно с присказкой: «С рождественским благословением от рода Белокопытовых, да помяни, Господи, в своих молитвах». Он раскладывал гусятину, кашу и дольки яблока. И надо было такому случиться, что крылышко попалось на тарелку Серафиме Яковлевне. Закончив с дележкой птицы, Прокопий Яковлевич еще раз поздравил всех с праздником, и гости приступили к трапезе. 
Сестрица со знанием дела перевернула гусиное крыло, стараясь отрезать кусочек, как вдруг обнаружила между складками зажаристой кожицы маленькое белое перышко. Длинная худая шея Серафимы Яковлевны вытянулась, нос стал еще тоньше, морщина между бровей глубже. Она тут же схватила окуляр и нацепила его на нос. Поддев костлявыми пальцами перо, она поднесла его ближе, рассматривая, и прошипела:
- Это что?
За столом все сжались, Прокопий Прокопьевич с грохотом выронил вилку. Маленькая Мария зарыдала и спряталась в материну грудь. Прокопий Яковлевич вмиг вспомнил историю из детства, прикрывая один глаз ладонью. Когда сестрице Серафиме было двенадцать лет, а ему семь, папенька к Рождеству из столицы привез им подарки. Две прехорошенькие атласные коробочки, перевязанные алой лентой. В тот самый день в гимназии устраивали праздник, и сестрица отсутствовала до вечера.
- Вот, сынок, вам с Серафимой подарки к Рождеству, это шоколад, редкое, я тебе скажу, лакомство. Давеча в столице был в гостях, так говорили, что барышни его особо любят. Одна коробочка тебе, а другую положи сестрице в комнату, - сказал батюшка, а после поцеловал сына в лоб.
Прокопий так и сделал, но прежде попробовал кругленькие темные конфетки с жидкой серединой. Лакомство так понравилось маленькому Прокопию, что он не заметил, как его коробочка опустела. Вечером за рождественским ужином папенька спросил дочь: «Ну что, милая, как тебе мой подарок из столицы?»
- А я еще его не открывала, - изрекла девочка вежливо.
- Так неси, похвались гостям, чего это в столице такое диковинное производят, говорят, из африканского фрукта, какао называется.
Серафима через минуту вернулась с прелестной коробкой, потянула бантик и открыла крышку. В коробочке в золотистой бумаге лежали маленькие круглые шарики темного цвета.
- Ну, что ж ты? Не робей, пробуй, - улыбался довольный отец.
Девочка взяла двумя пальчиками конфету и положила в рот, долго жевала, морщась, потом проглотила и вопросительно глянула на папашу.
- Что ж, не вкусно? - увиделся родитель.
Серафима кивнула, на ее глазах выступили слезы.
- А ну дай, я попробую, и вы, маменька, попробуйте, неужто и впрямь не вкусно, а ведь таких деньжищ стоит.
Яков Прокопьевич сунул в рот сразу несколько горошин и разжевал, подскочил к столу и, схватив салфетку, выплюнул.
- Вот ведь столичные прохиндеи, как народ дурят! Прямо живое гомно, а пишут-то, пишут! Выброси, Серафима, тотчас, гомно оно и в Африке гомно.
Вспомнив эту историю, Прокопий Яковлевич невольно улыбнулся, а Серафима Яковлевна трясла пером прямо через стол, громогласно вопрошая:
- Я тебя спрашиваю, это что?
- Тетенька, так это рождественский ангел над столом пролетел, и перышко вам на тарелку упало, - тихо сказал Прокопий Прокопьевич. - Я сам видел…
«Моя порода!» - подумал довольный хозяин. А Серафима Яковлевна улыбнулась самым краешком губ, словно оттаяла, и положила перышко в платок, что лежал рядом.